Ничего не изменилось, изменилось все

Мария снимает портреты врачей, портреты волонтеров, портреты тех, кто не смог вернуться домой из-за закрытия границ, портреты тех, кто давно сидит дома и не может выйти, тех, кто поженился в разгар пандемии, портреты детей, которые учатся теперь онлайн, портреты беременных женщин, которые не могут «отложить» свои роды на более спокойное время.

Люди читают об эпидемии в новостях, изучают российскую и мировую статистику, пытаясь понять новый мир и разгадать будущее. Проект Марии Ионовой-Грибиной дает цифрам голос и собственное лицо. Ко Дню медицинского работника «Такие дела» публикуют шесть портретов людей, работающих в ковидных больницах.

Анна, дерматовенеролог, 34 года, Португалия, Фару, Куартейра

«Карантин в Португалии официально сняли: с 1 мая начали открываться салоны красоты, с 18 мая — бары и рестораны, но с ограничениями по количеству людей на квадратный метр.

Португалия — страна социальная, для местных важны ритуалы: утренний кофе и вечерние посиделки в кругу семьи и друзей. Карантин разделил людей на два лагеря — веривших в эпидемию и не веривших, — и это всем далось нелегко. Сейчас все начинает приходить в норму, хотя мне судить об этом сложно — для меня-то практически ничего не изменилось: я провожу на работе слишком много времени, так было всегда, и, боюсь, так и будет. Самым удивительным было возвращаться домой по пустой трассе. Ни одной машины, будто весь город вымер, пока ты работал.

Уже не помню, что я ощущала в начале эпидемии, но мы с бывшим мужем, тоже врачом, приняли решение изолировать детей от нас обоих. Мы поселили их в пустой квартире моей мамы, которая в тот момент была в Москве.

Вот тут и начался ад! Двое подростков — 13 и 10 лет — в полной изоляции, абсолютно одни на протяжении шести недель. Мы привозили им еду в пакетах и оставляли ее на пороге. Это было просто ужасно: хотелось их обнять и поцеловать — и нельзя. И не проконтролируешь, как они там учатся онлайн и учатся ли вообще, но это отдельная тема. Я очень рада, что все закончилось и я смогла забрать детей домой. 

Мне не было страшно, но я спрашивала себя, когда же все вернется на круги своя? 

Я работаю в одной из двух центральных больниц на юге Португалии, и через меня проходит действительно много пациентов. На данный момент любого, кто чихнул, почувствовал температуру или пожаловался на нехватку дыхания — пусть даже на время осмотра ничего этого не было, — проводят как пациента с подозрением на COVID-19. Нагрузка на врачей увеличилась в несколько раз. Очень нелегко направлять пациентов к узким специалистам: кажется, все уже забыли, что бывают и другие заболевания и от них тоже умирают, — следят лишь за тем, чтобы тест на COVID-19 был отрицательным. Результатов теста ждут почти сутки.

За это время устали абсолютно все, начиная с нянечек, без устали мывших и дезинфицировавших все вокруг, и медсестринского персонала, который в Португалии несет ответственность примерно за все, — и заканчивая врачами, которым пришлось работать сверхурочно. 

Я работаю в отделении скорой помощи. К нам не привозят с огнестрельными ранениями и политравмой, зато у нас на руках пациенты с любыми жалобами. Врач обязан осмотреть каждого, оказать человеку помощь или перенаправить к узкому специалисту. 

Анна, дерматовенеролог, 34 года, Португалия, Фару, КуартейраФото: Мария Ионова-Грибина

Я работаю посменно, сутками, по контракту обязана отработать 60 часов в неделю, но иногда получается больше. Мне всегда было жаль тратить световой день на то, чтобы отсыпаться после работы, двух-трех часов сна мне достаточно, чтобы восстановиться после суток в госпитале. К счастью, дома дети, мне никогда не бывает скучно, есть чем заняться! А еще у меня потрясающие друзья, я им ужасно благодарна за поддержку в те моменты, когда действительно было тяжело. 

Я начала много гулять, благо я живу на побережье рядом с океаном. Я не боюсь заразиться, но честно говоря, это было бы совсем некстати. Я уже говорила, что для меня практически ничего не изменилось с началом пандемии, но уже очень хочется, чтобы все закончилось и можно было обнимать и целовать всех вокруг, — я не могу без физического контакта! Не могу дождаться, когда же ко мне прилетят мои любимые друзья.

Берегите себя».

Анна, терапевт в ковидной больнице, 29 лет, Россия, Москва

«Когда начали приходить вести из Китая, я сказала мужу, что что-то серьезное происходит, а он: “Да ничего страшного, недели на две”». Теперь часто вспоминаем это. Еще до введения карантина моя семья отнеслась к ситуации ответственно. Больше всего волновалась мама — она в результате и переболела тяжелее всех.

Я не планировала работать с коронавирусом, но когда позвонили из больницы, в которой я училась (ее переделали под COVID и там нужны были терапевты), с радостью туда вернулась.

Сейчас распорядок дня у меня простой: если я в утреннюю смену, то еду в больницу к семи тридцати, если в вечернюю — то к половине четвертого. Прихожу за полчаса до смены, так как нужно время, чтобы переодеться и надеть всю защиту. Костюмы поначалу были хорошие, теперь какие-то очень тонкие. Очки также вначале выдали очень хорошие, кто-то успел взять и подписать своей фамилией, а те, кто не успел, получают сейчас совершенно невозможные: они не только запотевают, несмотря на все антифоги и мыло, но и очень неудобные, все время съезжают. Вчера моя коллега работала в очках без намека на герметичность, лицо открыто. 

Респираторы тоже у большинства личные или выданные вначале и предусмотрительно подписанные. 

В одну прекрасную вечернюю смену я обнаружила, что что-то происходит с лицом неладное, решила, что слишком перетянула резинки на очках и передавила лицо респиратором. Пыталась поправить, но легче не становилось, будто обожженные, горели губы. После смены, около одиннадцати вечера, уже в санпропускнике, увидела, что половина лица красная, лицо жутко болело — не дотронуться. 

Я еле сдерживала слезы, смена и без того выдалась тяжелой. Наш заведующий отделением сразу сказал, что это реакция на новый дезинфицирующий раствор. На следующий день лицо отекло так, что я увидела свои опухшие нижние веки без всякого зеркала. На второй день отек распределился по внутренним уголкам глаз, я стала похожа на аватар с обожженным лицом. Заведующий пошел жаловаться в администрацию, но ему ответили, что сделать ничего не могут, не повезло, индивидуальная чувствительность, дезинфицирующие растворы менять не будут. Муж пытался даже звонить в Минздрав, но ничего не добился. 

Анна, терапевт в ковидной больнице, 29 лет, Россия, МоскваФото: Мария Ионова-Грибина

Работы много, в смену один или два врача, две медсестры и одна санитарка примерно на 50 пациентов. График у нас хороший, завотделением старается максимально нас беречь, хотя сам практически живет в больнице и много часов проводит в грязной зоне, выполняя не только свою работу, но и работу обычного врача отделения, чтобы у кого-то из нас было лишнее время на отдых. В отделении много тяжелых пациентов, каждый день приходится работать вместе с реаниматологами, и почти каждый день мы кого-то теряем. 

У меня был период повышенной тревоги в середине марта: мы с мужем планировали путешествие — оно сорвалось, а я к тому же тяжело заболела простудой. Новости все время тревожные приходили, тогда волна эпидемии как раз дошла до нас. Я очень тяжело это переживала, волновалась за родных. Я утонула в тревоге.

Но в какой-то момент произошел внутри щелчок, я вышла на работу, вернулась к обычной жизни, и, несмотря на неестественно опустевшее метро и людей в масках, я справилась. Я нашла баланс и теперь спокойно отношусь к ситуации. 

Ударом была болезнь моей мамы: я не предполагала, что эпидемия подступит настолько близко ко мне. Мама болела тяжело, я впервые волновалась за ее жизнь и не могла сдерживать слезы. Параллельно болела сестра с семьей. Но слава Богу, все обошлось.

Отдыхаю я просто: сплю. Когда есть силы, смотрим с мужем старые детективные фильмы. Я перестала готовить, убирать, все делает муж, даже на стол подает он, хотя обычно это у нас или общая обязанность, или завтрак его дело, а обед — мое. Теперь я прихожу и ложусь, даже созваниваться с родственниками стало непросто. Времени и сил не хватает.

Людям мне хочется сказать, что надо найти баланс. Надо понимать, что болезнь новая, мы не знаем ни как ее лечить, ни как предотвратить тяжелые формы, ни какие будут последствия. Да, умирают в основном пожилые, но молодые тоже умирают, и от каких факторов это зависит, еще предстоит понять. 

Мы все постепенно вернемся к нормальной жизни, это обязательно случится. И COVID-19 встанет на свое место среди других, не менее страшных болезней, которые почему-то вдруг поражают каждый день кого-то из нас. Но мы с этим живем и будем жить и будем наслаждаться нашей прекрасной жизнью». 

Дарья, студентка РНИМУ им. Пирогова, 22 года, Россия, Москва

«Я проработала волонтером в больнице в Коммунарке две недели (30 марта — 12 апреля). Это самая крупная коронавирусная больница. 

Пошла в волонтеры, потому что это связано с моей профессией: я не могла оставаться в стороне во время пандемии. Так как я доброволец, график был свободный — я приходила и уходила, когда хотела. Бывало, дежурила и шесть часов, бывало, и по десять. 

Выполняла обязанности медсестры: разводила антибиотики и делала уколы. Не могу сказать, что ситуация была совсем плохая, хоть и дежурила в самом тяжелом отделении — в реанимации. На прошлой неделе там было человек двадцать на отделение. Из них двенадцать в тяжелом состоянии. Двоих за это время перевели из реанимации в обычные палаты. Думаю, с тех пор как я ушла, перевели еще кого-то. А в остальных отделениях спокойнее, там у людей жалобы только на слабость и высокую температуру.

Сейчас я получила сертификат медсестры и хочу устроиться туда на работу. Сама я не боюсь заразиться, а вот принести эту заразу домой очень не хотелось бы. Я живу с родителями. Они сначала лояльно относились к моему волонтерству, но потом попросили, чтобы я прекратила.

А я хочу работать в Коммунарке.

Родители понимают, что, если я хочу быть медиком, мне придется работать и в такой ситуации. Отдельно жить возможности нет, но я соблюдаю меры безопасности. В больнице мы надеваем противочумный костюм: бахилы до колен, две пары перчаток, респиратор, очки и сам костюм с капюшоном. На каждом углу стоит антисептик. 

Все, что могу сейчас сказать людям: победили чуму, победим и это».

Дарья, врач-терапевт, 26 лет, Россия, Москва

«Москва — первый город, в котором в России ввели карантин. Сначала я не знала, сколько все продлится. Работала терапевтом-стажером в частной клинике, заканчивался мой испытательный срок, и по плану я должна была выйти на самостоятельный прием, но поток пациентов упал, нечего стало делать даже тем, кто работал в клинике давно. К тому же хотелось поучаствовать в борьбе с вирусом. Поэтому я уволилась из клиники и пошла работать туда, где училась в ординатуре. Когда смогла наконец приступить к работе, душевные мучения по поводу того, что я в стороне от общего дела, меня оставили.

Сейчас я два дня работаю и один отдыхаю, рабочий день восьмичасовой, без перерывов, разумеется. Два раза в месяц — ночное дежурство на 12 часов, когда на всю больницу (пять отделений) остаются только два врача. 

Дарья, врач-терапевт, 26 лет, Россия, МоскваФото: Мария Ионова-Грибина

Дома в выходные дни я сначала постоянно ботала, ну то есть учила что-то, сейчас иногда читаю и почти все время лежу и пью воду, так как смены в восемь часов длиной без воды очень утомительные. 

Страха заболеть у меня не было, было сочувствие к пострадавшим и интерес к происходящему: на моем веку такое впервые. 

Мне кажется, пациентам спокойнее оттого, что они в больнице, под присмотром. Они хотят знать, что с ними, хотят разговаривать. Хотя у некоторых, конечно, бывают всплески тревоги. 

А среди врачей царит атмосфера поддержки, взаимопонимания. Чувствуешь себя частью команды. 

Я прихожу за 45 минут до начала смены. Ем в «чистой» ординаторской, наклеиваю липкую материю на те части лица, которые могут натереть средства индивидуальной защиты, переодеваюсь в тканевые брюки и футболку, спускаюсь в помещение, в котором мы надеваем средства индивидуальной защиты.

Шапочка, респиратор, очки, две пары бахил, две пары перчаток, комбинезон, замотать края перчаток и бахил скотчем, подписать комбинезон «врач Дарья», поместить свой телефон в специально купленный чехол для дайвинга, внутрь которого я, по примеру заграничных коллег, приклеила свое фото ради психологического комфорта больных.

Поднимаюсь в отделение и с коллегой или одна делаю обход пациентов. Спрашиваю, как их дела, какие жалобы, измеряю давление, пульс, сатурацию крови кислородом, фиксирую еще какие-то параметры, актуальные для пациента. 

Потом корректирую назначения, пишу дневники — записи в историях болезни о состоянии пациента — назначаю какие-то исследования, изучаю результаты уже выполненных исследований, обсуждаю сложные моменты с коллегами, принимаю новых пациентов, выписываю вылечившихся.

В конце рабочего дня передаю информацию о пациентах вечерней смене или ночным дежурантам. Спускаюсь в санпропускник, по правилам снимаю средства индивидуальной защиты, моюсь в душевой, ем (нам предоставляют еду, не знаю кто, но спасибо им большое!), уезжаю домой. Дома лежу и опять пью водичку. Пеку торты, когда есть силы. Читаю что-то по COVID и не только, сейчас вот начала читать книгу о ПТСР. 

Я устала. Самое тяжелое — смерть пациентов. О смерти сообщаем не мы, а реаниматологи. Но мне приходилось дважды сообщать родственникам о смерти их близких. Однажды я отвозила пациента в реанимацию, предложила ему держаться за мою руку. Потом он не хотел отпускать ее, но пришлось: надо было подключаться к кислороду. Этот момент помню очень отчетливо. Потом я дежурила ночью и нас вызвали расписаться за сдачу тел перевозчикам из морга. Там был этот пациент. А вечером следующего дня позвонили его родственники — спросить, как он. Им не успели сообщить реаниматологи, у которых он умер. Сутки напрасных надежд. Каждый раз, когда кто-то умирает, я думаю, что я сделала не так.

Я бы хотела обнять всех тех, кто потерял близких или сейчас переживает их тяжелую болезнь. Я даже не знаю, насколько им сейчас больно; я желаю своим коллегам побольше сил и не выгореть и холодного лета (чтобы не мучиться в костюмах) и хотела бы поддержать тех, кого все достало, а еще мне бы хотелось, чтобы некоторым управленцам стало очень стыдно и они поменяли бы свое поведение как можно скорее».

Денис, диджей, 32 года, Россия, Москва 

«Карантин у нас длится уже тысячу лет — а может, немного поменьше, где-то месяц. Город раньше был живой, а сейчас полудохлый, хотя мертвым его тоже не назовешь: Москва попала в чистилище. 

Денис, санитар, диджей, 32 года, Россия, МоскваФото: Мария Ионова-Грибина

Когда все началось, я почему-то испытал маниакальный подъем и на этой волне решил пойти санитаром в госпиталь, который перепрофилировали под больницу для людей с COVID-19. Быстро понял, что если буду размышлять над этим долго, то не решусь, поэтому сразу поехал на медкомиссию, которую прошел за три дня. Сливаться не хотелось, я коротко подстригся и двинул в периметр (так называют территорию госпиталя). Больница оказалась современной, 2002 года постройки, и вполне себе многофункциональной. Многие отделения сейчас там отданы больным с подтвержденным диагнозом, но сделано все очень аккуратно и чисто. Средств защиты нам хватает, кормят нас на убой (и часто это делают благотворители — спасибо!), персонал тоже в целом адекватный, хотя в общении с людьми, имеющими медобразование, есть своя специфика: порой чувствую себя «духом» в армии, но удар стараюсь держать. 

Работа санитара проста: убирать помещения, ухаживать за пациентами (мыть, брить, давать/забирать судна), всегда быть на подхвате у врачей и медсестер, выносить мусор, ну и прочее в таком духе. В нашей реанимации постоянно нужно переворачивать больных на искусственной вентиляции легких, а люди это в основном пожилые и тучные, да еще и со множеством торчащих из них трубок, поэтому на такую работу требуется время и сразу несколько человек. Ко всему прочему мы работаем в защитных костюмах для ковидонавтов, поэтому рабочий отрезок не может длиться больше четырех часов (через два часа защитные очки начинают давить на голову и становится душновато). После этого мы отдыхаем четыре часа (ем, сплю, читаю книги, слушаю музыку и туплю в телефоне — все остальное не получается), а затем снова идем в красную зону, где лежат COVID-подтвержденные: за смену набегают три четырехчасовых отрезка. 

Я работаю в графике сутки через двое, а в выходные продолжаю заниматься созданием вечеринок — мы нашей маленькой уютной командой ушли в онлайн. В плане удобства стало даже полегче: не надо теперь таскать с собой пульт и ноутбук, но все равно мы все очень скучаем по настоящим танцам. 

Заразиться я не боюсь, потому что знаю, что у меня крепкий иммунитет и COVID-19 меня вряд ли убьет (я могу лечь в свою же больницу к родным уже мне людям). Сейчас меня скорее может убить наше государство, которое с ловкостью реализует особо изощренную антиутопию; похоже, сейчас нам нужно готовиться вовсе не к противостоянию новому вирусу. Думаю, что с болезнью мы справимся за лето, а вот другие изменения нужно будет отвоевывать еще несколько лет точно. Предпочитаю быть пессимистом — лучше обрадуюсь потом, в очередной раз пойму, что я просто параноик, и отправлюсь дальше крутить пластинки в подвалы своего родного города».

Ольга, медсестра, 34 года, США, Нью-Йорк

«Я работаю в маленьком реабилитационном центре. Уход за нашими пациентами длится годами. Для большинства из них здесь — последнее пристанище.

Такие центры очень распространены в Америке. Именно они стали главными очагами COVID-19. Пожилые и тяжелобольные — самые незащищенные. Возраст, многочисленные патологии, невозможность самоизолироваться. Все рядом, на нескольких квадратных метрах по два-четыре человека, узкие коридоры, небольшие пространства, постоянно меняющийся персонал. Приходящие и уходящие родственники, службы. Медсестры, обслуживающие по 40 человек в день.

Наш центр, конечно, тоже пострадал от вируса. Вспышка началась в середине марта, и через неделю все было уже понятно. Тяжелые случаи проходили по одному сценарию. Тесты нам не выдавали. Подтвердить заболевание можно было, лишь отправив больного в крупный госпиталь. Людей увозили в критических случаях, когда мы уже ничем не могли помочь. Потом стали заболевать и сотрудники. Началась нехватка людей. Кризис нарастал. Адреналин от шока чередовался с ужасной усталостью.

Ольга, медсестра, 34 года, США, США, Нью-ЙоркФото: Мария Ионова-Грибина

В палатах у больных работают телевизоры. Конечно, тема дня постоянно обсуждалась. Иногда я заходила сделать перевязку и зависала от услышанного из телевизора с бинтом в руках. В новостях и выступлениях среди прочего постоянно упоминались центры нашего типа. В соседнем штате Нью-Джерси полиция по анонимному доносу обнаружила 17 тел в морге при больнице. А он рассчитан всего на четыре. Они просто захлебнулись в тот день. Похоронные бюро переполнены. Родственники не знают, что делать. Но сейчас, конечно, нужно не обвинять и разоблачать, а реально помогать. Нужны люди. Надо работать и помогать друг другу. Потом уже можно пересмотреть законы и обсудить то, как предотвратить подобные ситуации в будущем. 

Я работаю в трех минутах от дома. А живу вот уже месяц совсем одна. Мой трехлетний ребенок эвакуировался с отцом за город. Им там хорошо, привольно — в четырех стенах сидеть не надо. Но так странно устроена человеческая психика, что я уже начинаю забывать о том, что я мать. Как будто это сон какой-то. Сейчас только работа, коронавирус, ужин, кровать. Раз в неделю выхожу в магазин. Вчера выбралась на главную улицу своего района. Первое впечатление удручающее: все закрыто, выглядит заброшенным. Но при этом любое взаимодействие с соседями вселяет надежду. Вот они, мои сильные духом ньюйоркцы. Ироничные, щедрые, смелые. Это далеко не первый кризис, который переживает город. Мы со всем справимся. 

Тяжело терять своих близких. Тяжело быть свидетелем этих потерь и сообщать родственникам о смерти. Но для живых жизнь продолжается. Эта наша привилегия. Я четко и ясно сейчас осознала, как это прекрасно — жить».

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!