Уничтожить идола родства

Сегодня в России 80—90 крупных сект и еще около полутора-двух тысяч мелких. Они бывают религиозные и коммерческие, большие, с сотнями тысяч последователей, и крошечные, состоящие из нескольких человек. Елена Ларионова (имя по этическим соображениям изменено) попала в религиозную микросекту. И уже 10 лет родные борются за то, чтобы вернуть ее в семью. Но у них ничего не выходит: Елена уничтожила «идола родства»

Я стою перед дверью комнаты, где сегодня живет Елена. Это общага на окраине Курска — в подъезде воняет кочегаркой и кислыми тряпками. На общей двери картинка с надписью: «Жильцы в противогазе!» И обучающая инструкция о том, что строительный мусор и подгузники в унитаз заталкивать нехорошо.

Из соседней двери выходит мужик в трениках — мужик тоже с запахом, явно с бодуна. Я спрашиваю, не знает ли он соседей, Лену и ее мужа? Мужик не знает: квартир вокруг много, выделяются только буйные. А эта квартира тихая. Такая тихая, что можно подумать, что хозяев вечно нет дома.

Но я знаю, что они, скорее всего, дома: сегодня суббота, молитвенный день.

У каждого есть свой гуру

Лена не всегда была тихой. Даже наоборот: в институте — староста группы, веселая, активная, успевала и учиться, и подрабатывать в магазине. После окончания худграфа Курского пединститута устроилась сразу на две работы: в местную школу искусств и в частную художественную школу. В середине 2010-х как лучший преподаватель заняла первое место в городском конкурсе профессионального мастерства.

От тех времен остались фото. На них улыбчивая красивая Лена в окружении детей: на выставке, на природе, на фоне натюрмортов. Лене было 27 лет — расцвет карьеры. И вдруг она подает документы на увольнение. В школе не поняли и дома не поняли, потому что было видно: бросать любимых учеников она не хочет. Лена много плакала и много молилась. На вопросы родных отвечала так: искусство — книги, музыка, живопись — занятие греховное. Основано на фантазии, а фантазия — зло. Она больше не хочет множить зло.

И только после того, как она стала запираться в комнате и часами молиться, родные начали анализировать давно всплывавшие тревожные маячки. Вот что вспоминает родной брат Елены Александр:

«Незадолго до увольнения с работы сестра пережила тяжелое расставание с молодым человеком. Они долго встречались, он звал ее замуж, но она не хотела создавать с ним семью. И видимо, этот шаг дался ей тяжело. Я в тот период сам находился в очень непростом разводе. Всю тяжесть и своей, и моей ситуации она взяла на себя… Я всегда считал ее человеком более сильным, она умела поддержать, стоически переносила трудности. Чтобы заплакала, должно было произойти что-то сверхъестественное.

Но в то время у нее начались и проблемы со здоровьем — сестра перенесла тяжелое воспаление легких, которое вовремя не диагностировали, потом проблемы с щитовидкой, она была вынуждена принимать гормонозамещающую терапию, что, вероятно, сказалось и на ее психическом состоянии…

Жила она в Курске, а я — в Москве, виделись мы несколько раз в год. Но родители жили рядом с сестрой. Они знали, что она стала посещать церковь адвентистов седьмого дня, у нее появился новый круг общения, они читали молитвы, пели религиозные песни, чаи пили. При этом ничего тревожного в ее поведении не было.

И вдруг месяца три спустя я приезжаю и вижу, что передо мной совершенно другой человек. За очень короткий период из своего обычного состояния веселой, жизнерадостной, активной девушки она превратилась в замкнутую, хмурую, всегда в плохом настроении не очень ухоженную женщину. Говорила, что теперь “живет по духу”, “рождается свыше” — лексикон полностью изменился. Любые мои сомнения в том, что то, что происходит, — ненормально, давали обратный эффект…»

В инструкции для родителей и близких родственников пострадавших от деструктивных сект, что разработала психолог Алина Виноградова из Центра религиоведческих исследований во имя священномученика Иринея Лионского, рассматриваются основные ошибки, которые совершают родные, когда понимают, что их близкие попали в секту. Первая:

Критическое мышление у человека, попавшего под такое влияние, отсутствует, и, кроме озлобления, вы ничего не добьетесь. И даже наоборот — подтолкнете в объятия «братьев по вере».

Но Саша этого, понятно, не знал. И вообще, весь наш разговор он то и дело повторяет, что «херову кучу лет» работает в журналистике. Да, изменения были, но насколько они опасны, никто тогда не понимал. Да и представить никто не мог, что в их благополучной семье возможен такой поворот.

Но, как говорит российский богослов, исследователь современного религиозного сектантства Александр Дворкин, попасть в секту может абсолютно любой человек. Для того чтобы это случилось, нужно, чтобы совпали два условия. Первое: чтобы сектантская приманка соответствовала интересам самого человека. Второе: чтобы человек находился в стрессовой ситуации.

Невнушаемых людей нет, поэтому в среде сектоведов ходит такая невеселая поговорка: у каждого есть свой гуру — ваше счастье, если вы его никогда не встретите.

«Тот, кто это сделал, предстал передо мной»

Так вот, в 2013-м Лена плотно занялась духовным ростом. Помогала ей в этом «сестра по вере» Валентина М. Какое-то время она тоже ходила в молитвенный дом адвентистов седьмого дня. У Валентины есть дочь, которую она воспитывает одна. И довольно непростое прошлое: по слухам, Валя выросла в детском доме, пережила массу связанных с этим трудностей и в церковь адвентистов пришла в поисках помощи и бога. Вначале была рядовым адептом, но вскоре познакомилась через соцсети с адвентистами из Молдовы, съездила туда и вернулась в Курск преображенной.

В частных беседах рассказывала, что была «женой от бога» молдавского «посвященного», гордилась этим. Но у «обычных» адвентистов седьмого дня внебрачные связи запрещены, поэтому такой поворот событий они осуждали. Валентина в свою очередь начала критиковать догматы этой церкви, потому что после поездки в Молдову якобы получила «истинные знания» о вере. И на ее страничке в «Одноклассниках» в 2016 году появились вот такие посты:

Когда я только пришла в церковь АСД (адвентистов седьмого дня, — прим. ТД), мне был показан сон. Я сидела в темноте на голой черной земле в месте, где родилась, под открытым небом. И горько-горько плакала. Сердце мое буквально разрывалось на части от испытываемой мною боли. Что было причиной такой сердечной скорби, я понимаю только теперь. Неверие людей убивало меня. И я думала, что умру, потому что сердце не выдержит этого, если бы не явление Иисуса. Я почувствовала, как на плечо сзади мне кто-то нежно положил руку. У меня не возникло даже страха от неожиданности, никакой защитной реакции, потому что жизнь мне не была дорога. После чего Тот, кто это сделал, предстал передо мной в белом одеянии с любящими, сострадающими глазами. Это был Иисус…

Во снах Иисус являл Валентине «книгу истории человечества», называл молитвы ее бывших братьев и сестер по вере «обращением к дьяволу», а «брат по вере» Максим (забегая вперед, скажем, что он стал мужем нашей Елены Ларионовой) в ее записанном сне представлял Валентину целительницей:

…Эта женщина была в непосредственном окружении людей, и в руках она держала палочку. Одна из присутствующих женщин обратилась к ней за помощью, так как у нее был шум в голове. И та поднесла палочку к голове больной женщины, и через короткое время шум в голове у нее исчез. Все были удивлены происходящим, в том числе и я. Далее я видел, как уже в большом зале этого же помещения в левой части проходит большое собрание. Люди, слушая выступление женщины, очень быстро и внимательно записывают то, о чем она говорила. А говорила она о разных символах и объясняла их значение. Также она говорила о тех событиях, которые происходили в жизни людей, объясняя причины происходящего…

Человек, который хоть немного знает учение адвентистов, тут же проведет параллель между этими снами и снами пророчицы адвентистов седьмого дня Елены Уайт. Она жила в конце XIX — начале XX века, была неофициальным лидером движения, и на основе ее книг и выстроилась идеология АСД.

Карьера Валентины в этом смысле складывалась не очень успешно: лайков под снами в соцсетях было мало, в очереди на исцеление тоже никто не выстраивался. Но как минимум двух ярых адептов своего мировоззрения Валя нашла — Максима и Лену.

* * *

Чтобы узнать, как это произошло, субботним утром я пошла на службу адвентистов — именно в этот день адепты учения Елены Уайт собираются в молитвенном доме на улице Красного Октября в Курске.

Дом напоминает музыкальную школу. Фойе с кулером и корзинками для пожертвований, раздевалка и актовый зал, где в разных концах сидят группки по 5—10 человек. В каждой группе обсуждают Библию. И со всех сторон слышны фразы: «Бог все предусмотрел»; «Иисус Христос умер и за плохих, и за хороших»; «Понимание о Боге у нас — как у слепых о слоне: кто-то держит его за ногу и думает, что это столб, кто-то схватил за хобот и думает, что это шланг…»

Я присаживаюсь к самой ближней к дверям группе. Слушаю — ничего агрессивного, настраивающего на негатив действительно нет. Все больше про сопротивление злу, принятие, помощь ближнему…

С мыслью о помощи ближнему подхожу к пастору. Спрашиваю о Лене: что произошло и как родные могут ей помочь. Пастор отвечает, что служит здесь всего четыре года. Раньше он Лену не знал, но из того, что видно явно, — «некоторые внутренние проблемы у нее существуют, она не свободна в движениях». И поговорить с ней один на один практически невозможно: рядом все контролирующий муж. Тоже бывший член церкви адвентистов.

— Сегодня утвердится решение об их исключении, — тяжело вздыхает пастор. — Несколько недель назад я имел с ней и ее мужем беседу. Оба сказали, что в традиционной церкви адвентистов седьмого дня они себя не видят, потому что люди здесь неверующие и безбожные… Но тем не менее в молитвенный дом ходят, потому что «бог так велел». Судя по тому, что она говорит, там (у них) ничего божьего нет, все человеческое. Мы не даем оценку православию, баптистам — это их дело. Но они (Валя, Лена, Максим) этого не приемлют, у них свое что-то. В этом случае оставаться в церкви смысла нет… Когда человек не член церкви, как минимум юридически мы ответственности за то, что с ним будет в этом духовном вопросе, не несем. И те неприятности, что у нас из-за них были…

— А что за неприятности?

— Она же потребовала у родителей переписать на нее квартиру. Они переписали. Я говорю: «Вы сделали это, видя, что происходит, а теперь хотите обвинить нас, потому что она член церкви? Какой же она член церкви, если за год два раза приходила?»

«Мама, мне страшно»

История с квартирой случилась в 2021 году. К этому времени уже много чего произошло. Лена, помимо постоянного чтения молитв, отказалась от мяса и рыбы и практически перестала общаться с семьей. Любые разговоры о «мирской жизни» вызывали у нее раздражение: теперь она была «другой личностью, которая живет для Христа».

«Если нужно, то и птицы небесные будут питать». Птицами небесными выступили пенсионеры-родители: они передавали деньги и продукты, чтобы дочь не умерла с голоду. А брат, который несколько раз в год приезжал в Курск, глядя на все это, не мог найти себе места. Пытался разговаривать с сестрой и искал помощи у психологов и психиатров.

Вот фрагмент его обращения к Юрию Рощину, главному врачу ОБУЗ «Курская психиатрическая больница имени великомученика и целителя Пантелеимона»:

К осени 2014 года состояние ее ухудшилось (к этому времени родители уже пытались ограничить ее общение с сектантами и постоянное чтение религиозной литературы); начались периодически нервные срывы, приступы — кричала, плакала, хваталась за голову, стонала; весь день лежала, закутавшись с головой в одеяло; закрывала уши и глаза руками; неадекватно реагировала на любые «бытовые» раздражители (например, включенный телевизор) — это вызывало раздражение и приступы ярости, либо начинала рыдать. Ночью просыпалась, говорила матери: «Мама, мне страшно», подолгу молилась, стоя на коленях, громко пела какие-то адвентистские песни. По нескольку дней почти ничего не ела, появилась болезненная худоба, стала расчесывать лицо и руки ногтями в кровь (до появления ссадин и царапин).

Обращались по поводу ее состояния в ПНД, но там требовали привести ее на прием, а *** отказалась. Также не смогли уговорить пойти к семейному психологу. По нашему описанию ее состояния и ее реакциям поставили предварительный диагноз “шизофрения” (зафиксирован в карте ПНД).

В 2015 году в течение пяти-шести месяцев *** не выходила из квартиры, попытки уговорить ее это сделать ни к чему не привели. 4 сентября 2015 года во время одного из приступов пришлось вызвать бригаду неотложной психиатрической помощи. Врач поговорил с *** и сказал нам, что у нее психоз и она нуждается в госпитализации. Но родители отказались это делать. Направление на госпитализацию также ранее давала участковый врач ПНД Петрова Е. А.

От госпитализации в то время семья отказалась из-за страха перед условиями содержания и особенностями лечения в государственной клинике. У Елены были проблемы с щитовидкой, и те препараты, которые ей назначили, она очень плохо переносила. Дома мама отслеживала изменения, которые происходили с дочерью, а там неизвестно, чем бы все закончилось.

Но спустя два года кризис прошел — Елена медленно пошла на поправку. Яркие приступы агрессии ушли, она снова стала читать, смотреть телевизор, только в субботу ничего не делала по дому и не позволяла делать другим.

Родители выдохнули, брат наконец-то стал получать на свои сообщения в ватсап нормальные ответы. И все это длилось до 2021 года — весной Лена снова начала общаться с Валей. И теперь все мало того что вернулось на круги своя, но и развивалось стремительно: теперь Лене надо было отречься от семьи. «Идол родства» очень мешал «духовному росту».

История Оксаны Соловьевой. Побег из секты

О войнах с «идолом родства» мне рассказала и Оксана Соловьева. Она выросла в секте шелковцев — это радикальное ответвление от адвентистов седьмого дня. Оксане 32 года. До 16 лет она практически ничего не знала о своем отце, зато почитала «дедушку Володю» — так адепты движения называли между собой основателя движения Владимира Шёлкова.

После войны адвентист и фанатик Шёлков провел 26 лет в сталинских лагерях. Между арестами находился на нелегальном положении. Тогда и создал свое религиозное движение — Церковь верных и свободных адвентистов седьмого дня реформационного движения, куда перенес многие правила тюремного мира. У шелковцев есть строгая система наказания, приветствуются доносы и практикуется «святая ложь». Управляют сектой потомки Шёлкова, а сам он после смерти стал легендой. Вот на историях и практиках из жизни дедушки Володи Оксана Соловьева и выросла.

…Началось все с Оксаниной бабушки. В 1990 году та в поисках бога пришла к адвентистам седьмого дня. Занималась раздачей гуманитарки и приторговывала ею же тайком. Когда все раскрылось, адвентисты греха воровства не простили. Бабушку выгнали, но она, уже не мыслящая себя без «братьев и сестер по вере», прибилась к «оппозиции» — ими и оказались шелковцы.

Следом за бабушкой к новой вере пришла и Нина, мама Оксаны. С ней это случилось на фоне стресса: врачи пророчили тяжелые роды, но бабушка настаивала, что, если Нина будет молиться, все беды обойдут ее стороной. Нина истово молилась и родила здоровую девочку.

«Мама была очень талантливым человеком — сочиняла стихи, музыку, играла на гитаре. Она работала в музыкальной школе. Но сразу после моего рождения стала все больше и больше погружаться в дела секты. Папе, он был моряком, это не нравилось — каждый раз, когда он возвращался из плавания, мама все больше менялась. В семье начались скандалы. И в итоге бабушка родителей развела. Мама была беременная братом, когда все это произошло. Я смутно помню, как мы переехали из Мурманска в Ставропольский край, потом в Курскую область — бегали от папы, который нас искал».

Прожив пять лет в Курске, Нина выписалась из комнаты в общежитии (Оксана до сих пор не знает, куда исчезло их единственное жилье) и отправилась с детьми в Воронеж. Там устроилась дворником, жила в доме общины, а все свободное время проводила с шелковцами.

— Мы тогда делили дом с умирающей от рака груди бабушкой Настей. Когда только приехали, опухоль у нее была еще небольшая, а ближе к смерти — это уже была такая яма. — Оксана соединяет большие и указательные пальцы, получается кольцо. — Из нее постоянно сочилось. И запах стоял тяжелый… Я, девочка, чистила все это, промывала перекисью — мысли, что так не должно быть, мне тогда не приходили. Мы в общине все были братья и сестры. Жить вместе — в радость, помогать — в радость. Смерти тоже не боялись. Смерть — это миг, переход в другую жизнь. Поэтому, когда умерла бабушка Настя, ее гроб три дня стоял у нас в доме, обмотанный шлангом, а мы жили как обычно.

— Почему шлангом? И зачем он стоял дома?

— А не было денег похоронить: морг, церемонии все. Шланг с холодной водой, чтобы подольше не было запаха от тела. Мама искала деньги.

— А как же десятины, что вы сдавали в общину, — они же для бедных?

— Бедными, наверное, у нас считались руководители, родственники дедушки Володи Шёлкова — им и дома нужны, и яхты. А обычным членам общины я не помню, чтобы помогли больше, чем мешком картошки, — это если уж совсем есть нечего. Все детство мы с братом под присмотром деда Саши, которого к нам приставила секта, ходили перед закрытием на овощной рынок и набирали там подгнившие фрукты и овощи, что выставляли продавцы. И так жили все в нашем окружении.

— То есть на похороны этой бабушки сбрасывались такие же бедные люди, как вы?

— Я не знаю, где мама взяла деньги, но бабушку мы похоронили. И похоронили хорошо… Это значит с венками и песнопениями. Такие похороны разрешены в том случае, если усопший при жизни отписал общине свою недвижимость. Тогда ему на гробе напишут: «Я знаю, искупитель мой жив». Когда Христос придет и воскресит всех мертвых, как он поймет, отказался ли ты от всего бренного или нет? А тут раз — и верный знак. Этот человек достоин воскреснуть. Поэтому бабулечкам главные наши говорили: «Подумайте, что у вас на гробу будет написано?» Тем же, кто не отписал или родные не позволили, могли написать на гробе: «Дела их идут вслед за ними». А то и «погребен ослиным погребением». Баба Настя все отписала, ее похоронили хорошо.

…В секте было много пожилых. Но я не помню, чтобы кто-то от чего-то лечился. Похороны происходили в среднем раз в два месяца. Мы, дети, любили на них ходить из-за поминальных угощений. Мясо, рыбу есть было запрещено. Выпечку тоже — в маргарине выявили какие-то животные жиры. Мы ели очень простую постную пищу: кашу, макароны, фрукты. А здесь появлялось что-то особенное: соевое мясо, булочки без маргарина. Но питание, бедность меня особенно не шокируют — дети алкоголиков живут хуже. А вот детские исповеди — это то, по поводу чего я бью во все колокола и рассказываю постоянно, но часто эта тема замалчивается.

— Объясните?

— Там есть практика, при которой взрослый мужик — у меня это был Владимир Левченко, тогда он был нашим апостолом по Черноземью, — сажает ребенка на колени и проводит исповедь. К примеру, спрашивает:

И я рассказывала как, показывала. Он гладил меня по волосам, целовал: «Ксюшенька, мне Господь открыл, что ты все-таки нарушаешь седьмой закон (заповеди у шелковцев называются законами, седьмая — не прелюбодействуй). Я плачу и начинаю вытаскивать из себя все: как увидела мальчика, подумала о нем, какие журналы запрещенные (а запрещены все, кроме шелковских религиозных книжечек) посмотрела. Я до 16 лет была уверена, что мужчины и женщины физически устроены одинаково.

— Как такое возможно?

— Мы учились на домашнем обучении. А в учебниках по биологии страницы, которые рассказывали о том, как различаются люди, были вырваны. Мы это не обсуждали, с детьми вне секты мы не общались — нам было запрещено. Когда пришлось вернуться в школу, меня постоянно там обзывали, травили, однажды к юбке привязали петарду и подожгли — юбку на мне разорвало по шву, а я осталась в шерстяных колготках. Стояла и умирала от стыда. Думала, дома меня накажут, но на этот раз не наказали: я пострадала за Господа.

— Вы говорили маме, что вам не нравятся эти исповеди?

— Я спрашивала: «Мама, а почему дядя Володя во время моей исповеди всегда такой красный?» — «Это он за ваши грехи перед Богом сгорает». У нас, детей выросших в секте, критическое мышление отсутствовало. Ему неоткуда было взяться, так — значит так. Но тема секса, особенно странного, неправильного — детского, с какими-то извращениями — она постоянно всплывала. И когда я уже ушла из секты и мы объединились с такими же людьми в группу, каждому было что рассказать. Из тех, кто дожил до этого дня, конечно. Потому что психику там портят конкретно — и справиться с последствиями могут не все…

Оксанин побег случился 27 декабря 2006 года. Вернее, это был даже не побег, а изгнание. Из-за низкого гемоглобина девочка часто лежала в больницах — уже после первого курса лечения она поняла, что жизнь за пределами общины другая. В ней не обязательно трижды в день молиться, можно надевать красивые вещи и есть вкусности. Другие люди так живут — и Господь их за это не карает. Оксана тоже попробовала: вначале пропускала в больнице молитвы, потом съела тайком сосиску (и бог ее за это «преступление» не покарал!), потом померила джинсы — и снова небеса не разверзлись и карающий меч не упал.

Оксана пошла дальше. Ей было 16 лет, она училась на швею и сшила себе юбку «с секретом» — отойдя от дома на безопасное расстояние, легким движением руки юбку благодаря потайной молнии из макси можно было превратить в мини. И Оксана шла, красивая, свободная, и тайком откусывала из пакета колбасу, которую купила на сэкономленные на проезде деньги.

— Однажды мама пришла ко мне в больницу в неурочное время, а я с накрашенными ресницами и в джинсах — мы с девчонками что-то обсуждали и смеялись, не заметили, как она вошла… Дома нас уже ждала делегация от общины. Меня осудили и сказали, что я отправлена в изоляцию. Изоляция — это трехмесячное, полугодовое, а то и годовое отлучение от церкви.

На изоляциях с 10 лет я сидела постоянно, потому что была активной и любознательной, а приставленный к нам дед за самую мелкую провинность на нас стучал.

И вот мама меня ловит, и я понимаю — это снова год на изоляции. И меня, как неблагонадежную, замуж никогда не выдадут. Мужа и жену там назначают апостолы — кто кому подходит, им «открывает Господь». Поскольку мужчин в секте мало, то берут даже кривых и косых… Мне при всем этом казалось, что я некрасивая, недостойная, меня никто никогда замуж не возьмет, а тут еще и такой грех… Короче, все это на меня навалилось, и я выпила пачку «Диклофенака». К счастью, таблетки оказались просроченными, промыли желудок — и все прошло. Потом руки исцарапала гвоздем, вены — так мне хотелось докричаться до мамы. Попросить ее уговорить старших, чтобы меня не наказывали. В ответ слышала одно: «Господь, Ксюшенька, все управит».

Ну вот он и управил — Оксана вернулась из музыкальной школы, дом стоял темный, ключа на привычном месте не было, зато была сумка, в которой лежали учебники, ноты, вещи, 300 рублей и записка — мама отправляла дочь в Курск к бабушке.

Имея смутное представление о том, как все в «мирской» жизни устроено, Оксана все-таки добралась до бабушки. Но та оставлять отступницу побоялась и отправила с запиской в Ленинград, к отцу. Проблема была только в том, что отца-то Оксаниного бабушка в последний раз видела в 1995 году, о чем и написала в записке, обращенной к кому-то, кто, увидев мыкающуюся по перрону девочку-подростка, предложит ей помочь.

Но снова случилось чудо — еще в Курске к Оксане подошла женщина, попросила передать в Питере бандероль ее сыну. Этот парень, Валера, и стал ангелом-хранителем девочки из Курска. Закончилось все поисками отца по интернету и практически сериальным хеппи-эндом, где у Оксаны появился замечательный папа, сводная сестра, еще одна бабушка, новая работа, любовь и двое детей. И вот-вот, благодаря пробивному характеру, Оксана получит свою квартиру.

Ни ей, ни брату, который через пару лет тоже сбежал из секты, от родных ничего не досталось.

— Мы с братом нашли друг друга через программу «Жди меня». Случилось это относительно недавно. Брат большой молодец — тоже сам выстроил свою жизнь, и у него все хорошо. А вот маму, сколько мы ни пытались, вытащить так и не смогли. Когда она лишилась детей, ее, чтобы не сошла с ума, выдали замуж, перевели служить в Белоруссию, дали ей хор. Она загружена работой и в почете. Но как она спит ночами, не знаю. Мне ее очень жалко.

В 2017 году мне удалось с ней списаться и попросить о встрече. Она приехала со своим новым мужем. Очень изменилась — седая стала полностью, худенькая-худенькая, руки невесомые… Спрашивала, где я работаю, сколько зарабатываю, где живу. То есть о материальном, и я понимаю, откуда эти вопросы. Маме надо отчитаться перед теми, кто ее отпустил. Потом она стала давить на то, что надо вернуться в общину: надо молиться, искупать, готовиться к тому, что придет Христос…

Мы гуляли в парке. Рядом бегали мои дети, ее внуки. Она даже имен их не спросила. Один раз только сына моего окликнула: «Мальчик, не бегай в травку, там ежики гуляют, Господа нашего прославляют…» И все.

Я прекрасно понимаю, что маму мне уже не вернут. И даже если ее отпустят, психика ее уже настолько сломлена, что даже не могу представить, какой психиатр мог бы помочь вычистить всю эту дурь из ее головы. Но есть другие люди, с которыми мы объединились, — ведем соцсети, рассказываем о себе, общаемся с журналистами. Благодаря этой волне все больше людей решаются выйти в нормальную жизнь. Там же проблема в том, что люди, живущие в общине, боятся жизни вне секты. Им внушают, что, если они уйдут, тут же будет расплата. Обо мне каких только легенд не ходило! А теперь я для них Иуда номер один. В нашей группе «освободившихся» уже 150 таких «иуд» — и когда мы стали обо всем этом говорить, рассказывать, как живем, поток новеньких к шелковцам значительно сократился. Но нам бы хотелось, чтобы секту закрыли. Поэтому после одного из выступлений на телевидении мы написали заявления, идет следствие.

— Оксана, что у вас осталось от той жизни?

— Я сплю, как покойник: ложусь на спину, и руки на груди. Перед сном ты обязательно должен быть очищен — Господь придет, а ты не готов. Это самый сильный страх, который я когда-либо испытывала, страх Божий. Ощущение, что тебя кто-то видит, каждый твой шаг, мысль, грех. Но у этого есть и обратная сторона. Знаете, когда я была невероятно счастлива? После исповеди. Ты там все о себе рассказал, а потом выходишь — будто бы заново родился. И если Господь сегодня ночью придет, точно заберет тебя на небо…

Лидерам секты нищий не нужен

Рассказывая свою историю, Оксана то и дело повторяла, что наша главная героиня Елена Ларионова мало похожа на шелковцев: на фото в соцсетях и Лена, и Валя выглядят обычными современными женщинами — джинсы, кроссовки, курточки. Женщины у шелковцев ходят исключительно в юбках в пол и носят косы.

«У них там что-то другое, что-то свое, — рассуждала Оксана. — Но узнать это вы не сможете. На то, чтобы получить их доверие, нужны годы. И подкопаться там к чему-то будет сложно. Юридически же она дееспособная, квартиру продает сама».

Из своей большой однокомнатной квартиры в новом красивом районе Лена переехала в общагу мужа на окраине Курска. И общаться с родными согласилась только после того, как те перепишут на нее квартиру.

Летом 2021 года мама все-таки написала на дочь дарственную. После оформления документов о переходе права собственности Лена поменяла замки, забрала ключи и стала требовать от родителей вывезти вещи и не появляться без ее приглашения. Отца, который категорически отказался выписываться, выписала через суд. А когда родные приходили поговорить, Лена вызывала участкового.

В начале августа квартира появилась на «Авито» за 3,8 миллиона рублей.

Это, как говорят психологи, вторая ошибка, которую совершают родственники сектантов. Квартира, как и любые другие деньги, в итоге достанется лидерам секты. Поэтому правильнее обозначить границы: вы не должны страдать от выбора родственника и не обязаны его содержать. Сталкиваясь с суровой реальностью, многие адепты культов переживают переоценку ценностей — человек, с которого нечего взять, лидерам секты не нужен.

Хотите общаться — отдайте квартиру

Лишилась родного дома и еще одна жительница Курска, попавшая в «религиозное объединение». Эта история длится 15 лет и выросла в сумку документов. Коротко ее можно изложить так: в прошлом успешная художница народных промыслов в кризис 2008 года упала в долговую яму и в поисках духовной опоры пришла к сектантам. Причем к каким, родные точно не знают. В итоге свой дом в центре города женщина продала, а сама с семьей (в секте теперь и муж, и дочь) переехала в крохотную квартирку, где располагалась артель по росписи матрешек. Семья там жила и работала: спали по несколько часов, ели суп из плавленого сырка. Разговоры родных о том, что для людей, которые имели дом в центре города и успешный бизнес, это ненормально, заканчивались скандалами.

Со временем артель переехала в другое место. Куда — родственники не знают. И сколько ни бьются, семья на контакт не идет. Причина в том, что мать художницы, видя, что с ней происходит, переписала все наследство на старшую дочь — она и борется за сестру и предлагает оставить артель и вернуться в квартиру матери. Но в ответ слышит одно: верните мне часть наследства, а там и поговорим.

Надо отметить, что сегодня квартиры редко оформляются прямо на секты или их лидеров, да еще и в качестве дара. Это слишком прозрачно, может привлечь ненужное внимание и привести к крупному скандалу. Чтобы его избежать, реализуется следующая схема. Во-первых, квартиру не берут в дар, а покупают — правда, за символические деньги или под гарантию предоставления человеку куда меньшей жилплощади. Во-вторых, жилье оформляется не на секту или ее лидеров, а на неизвестных широкому кругу посредников, которые затем и передадут недвижимость в нужные руки. Юридически такой механизм почти безупречен. При этом сам владелец квартиры «обработан» так, что станет везде твердить, будто принял совершенно осознанное, идущее только из глубин сердца решение. Убеждать его в обратном, как правило, бесполезно (центр «Гражданская безопасность» ).

* * *

Родные нашей главной героини Елены думают, что она после продажи квартиры и вовсе пропадет из виду, уедет к лидерам секты в Молдову. Чтобы этого не произошло, в ноябре 2022 года они подали иск в Ленинский районный суд Курска об ограничении дееспособности Елены.

Суды еще идут, но вся мебель из квартиры распродана. А 550 тысяч рублей, которые оставили в залог потенциальные покупатели, тут же растворились. И теперь Елена в долгах.

В поисках выхода ее брат Александр писал жалобы в правоохранительные органы, обращался к медикам и даже в начале года написал президенту. Отовсюду получил отписки.

И эти ответы понятны: по 28-й статье Конституции РФ «каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними». А значит, правоохранительные органы не имеют права вмешиваться в деятельность религиозных и псевдорелигиозных организаций и тем более не могут заставить людей отказаться от тех или иных убеждений. Да и самого понятия «секта» в нашем законодательстве нет.

Здесь стоит упомянуть, что сегодня появился новый взгляд на проблему тоталитарных сект и в среде религиоведов — немаленький пул исследователей не принимают определения «секты», называют их «новыми религиозными движениями» и настаивают на том, что у человека должно быть право выбора.

То же самое с психиатрической помощью: вылечить можно только того, кто хочет лечиться.

Константин Михайлов, религиовед, историк, преподаватель и публичный лектор:

«В современной России, в религиоведении понятие «секта» практически не используется. Мы говорим «новые религиозные движения». Что касается границы между опасными и безопасными религиозными движениями, то надо сразу сказать, что такой границы не существует, потому что любое религиозное движение в определённом контексте может оказаться опасным или безопасным.

Все раскрученные медийные истории, которые связывают со зловещим словом «секта», мы так же можем увидеть в православном или католическом монастыре, в респектабельной протестантской или буддистской общине, в индуизме и так далее. В этом смысле нужно смотреть не на конкретное учение, а на применение тех криминальных практик, которые вызывают наше возмущение. А кто их применяет — это уже другой вопрос.

В России существует большая проблема насилия над детьми отнюдь не только в новых религиозных движениях: в тех же православных приютах это происходит. Что для этого надо сделать? Разработать качественную ювенальную юстицию, которая будет защищать детей от побоев и гарантировать безопасность и об этом правозащитники трубят последние 15 лет. Но все инициативы, тот же закон о домашнем насилии, зарубается депутатами, парламентом. Нужно принять этот закон и возможно он поможет нам справиться с ситуацией.

Если речь идёт об экономических преступлениях в религиозных движениях, нам надо каким-то образом так построить работу правоохранительных органов и прокуратуры, чтобы они перестали гоняться бог знает за кем и начали наконец-то заниматься людьми, которые промышляют финансовым мошенничеством. Я не говорю, что в новых религиозных движениях всегда всё хорошо — любая закрытая община полна проблем. Это змеиный клубок и там всегда будут дискриминация, насилие, угнетение — это неизбежный поворот. В случае взрослых людей мы можем сказать: они добровольно идут в эту среду — что мы можем тут сделать? Это их право — распоряжаться собственной судьбой. Но в случае детей это категорически недопустимо и их нужно защищать.

Для того, чтобы справляться с этими проблемами, нам не надо запрещать новые религиозные движения — это ничего не даст. Люди просто уйдут в подполье — и всё. Надо предпринимать не точечные запреты, а принимать системные меры по борьбе с общей ситуацией и тогда возможно что-то изменится».

Не могут помочь заблудшим душам, если те не хотят идти на контакт, и священники Русской православной церкви. В России действуют миссионеры, в Москве даже есть центры церковной реабилитации лиц, отпавших от православия. Но работать они будут с теми, кто придет к ним за помощью сам.

Но ни Лена, ни Оксана этого не хотят.

Что делать родственникам?

Священники советуют молиться. Юристы советуют искать бывших адептов секты, которые признают, что им нанесли материальный или физический ущерб, и писать заявление в правоохранительные органы. Так случилось со «Свидетелями Иеговы», с сектой Виссариона и бога Кузи и многими другими.

Но для этих заявлений должно появиться «тело», которое и перерастет в «дело»…

* * *

Я с этим алгоритмом не согласна. Поэтому и стою у двери Елены и думаю, что сказать, чтобы она открыла мне и хоть секунду поговорила.

Потому что хочется сказать многое: допустим, как выглядел ее брат, когда мы виделись с ним в Москве. Как тряслась его голова и как он путался в словах и дважды срывался на слезы. Что говорит ее мама, которая после всех попыток вернуть дочь и даже подружиться с сектантами больше не хочет жить. И что чувствует отец, когда в ответ на его стук в дверь Лена включает ему аудиозапись, потому что даже сказать «уходи» живым голосом она ему уже не может.

Вот со всем этим я и стою в общем коридоре. И время от времени стучу. И вдруг выходит соседка. Я шмыгаю в тамбур, нахожу Ленину дверь, снова стучу. Слышу голос мужа Лены Максима. Он говорит, что не уверен, что она захочет со мной общаться. Но я выпрашиваю два слова. Две секунды на разговор о семье.

Лена появляется в проеме двери. За ее спиной ухоженная комната. И муж. Я говорю, что пришла как знакомая семьи и что у них на днях рождения пустует одно место. Место человека, который раньше был центром этой семьи, — Ленино.

На секунду на строгом лице Лены вспыхивает что-то другое. Она теряется, просит объяснить, зачем мне все это нужно. И я говорю правду:

— Что они могут сделать, чтобы вы снова общались? — спрашиваю в конце.

Лена секунду думает, а потом, словно кто-то толкает ее в спину, уже не своим голосом говорит:

— Я сознательно не иду с ними на контакт. Вот… Отношения испорчены, и нам говорить не о чем. Вы себя не утруждайте, пожалуйста. И больше не приходите. Всего доброго!

Хлопает дверь.

* * *

P. S. Несмотря на то что героини этого текста живут в Курске, Курск в смысле развития новых религиозных течений каким-то особенным городом не является. Чтобы проверить это, достаточно ввести в поисковик слово «секты» и добавить к нему любой город: Ростов, Новосибирск, Новый Уренгой… И по каждому запросу выпадет внушительный список «ловцов душ» и историй пострадавших, в которых, как и в нашем исследовании, простого решения на сегодня нет. Кроме одного — не попадать в секту.

 

Редактор — Инна Кравченко

Слушайте первый выпуск нашего подкаста «Не надо», посвященный «новым религиозным организациям» на всех платформах.

• Теги:
• психология
• религия
• секты