Мама Оля для «маячков»
«Я стою на кухне. Женя подлетает ко мне со спины и начинает кусать. Я попыталась отбиваться, упала — и теперь уже он рвал меня, как зверь, большой и очень сильный. В тот момент я подумала: “Сейчас он меня убьет, и все. Все закончится”». Ольга ошиблась. Тогда все только началось
Когда 5 апреля в Орск пришла большая вода, Ольга ехала с работы, остановилась перед мостом и обомлела: их Урал, который можно было перейти, подвернув подол платья, кипел. Вода съедала дороги, мосты, площади и улицы. Те апрельские дни у Ольги отлетали, как листы календаря: пятница — она везет в православный дом многодетную мусульманскую семью с ребенком с инвалидностью, суббота — собирает для пострадавших вещи, ищет воду, воскресенье — помогает семье с лежачим больным обустроиться на новом месте… И так несколько недель кряду. Но на самом деле в режиме помощи Ольга Тимошенко живет последние 20 лет. С тех самых пор, когда стало понятно, что с ее младшим сыном Женей все идет не по плану.
* * *
Мы договорились встретиться у Иверского женского монастыря. Ольга задерживалась. Написала: «К вам подойдет моя подопечная Таня». И я оглядывалась в ожидании строгой девушки в черном, но вместо нее появилась улыбчивая девочка: белый летний берет, цветное платье. Говорила Таня так, словно катала во рту карамельки, — о многом приходилось догадываться. Вот я и догадалась, что живет девочка с Олей Владимировной (именно так она и зовет свою попечительницу), что очень любит детей и сегодня у них в трапезной праздник в честь святого Иоанна Шанхайского. Мы идем туда, а Оля Владимировна с ребятами появится чуть позже.
«Она столько работает! Столько работает!» — причитала Таня. И добавила, что она бы давно отправила Олю Владимировну в красивое слово «отпуск». Но в отпуск Ольга не едет, потому что на ней «маячки»: восемь молодых, с ментальными особенностями, ребят. Плюс одна девочка — 32-летняя Таня.
Такие люди
«Маячки» — от слова «Маяк», так называется НКО, которую пришлось открыть Ольге Тимошенко пять лет назад. К ее подопечным это прозвище приклеилось в Мурманске. Прошлым летом Ольга организовала все-таки летний отпуск. Правда, не себе, а ребятам. «Маяк» принял приглашение паломников из Мурманска — те приехали в Орск, побывали в монастыре и в доме сопровождаемого проживания, впечатлились и оплатили «маячкам» билеты на край света.
Путешествие выдалось запоминающимся: выпало на даты, когда на Москву двигалась колонна вагнеровцев. Они же оказались соседями «маячков» по плацкарту. Подробности этой части пути Ольга опускает, говорит только, что, когда добрались до столицы, она уже была в таком состоянии, что умнее было бы вызвать скорую. Но на ней большие дети. Помолилась, собралась — и вперед. А потом Мурманск отодвинул все неприятные воспоминания в самый дальний угол.
«Нашим ребятам 20–30 лет. Основную часть жизни они провели за казенными стенами, практически никуда не выезжали и ничего не видели, — рассуждает Ольга. — И тут два поезда: вначале до Москвы, потом до Мурманска. И путешествие за полярный круг! Удивительная природа, места, люди… Если бы вы знали, какие нас окружают люди!»
* * *
О людях мы будем говорить весь следующий день. Дом сопровождаемого проживания в трех минутах ходьбы от монастыря тоже создали люди. Но начал все один человек, протоиерей Сергей Баранов. Три года назад он предложил Ольге оценить место на берегу реки, потом нашел мецената. А дальше подтянулись родственники, друзья, знакомые. Одни вырубали во дворе заросли карагача, другие делали ремонт, третьи тащили в дом подушки, одеяла, посуду. Ольга разрывалась: с одной стороны, она специалист по труду в крупной компании, с другой — руководитель большого, нового для Оренбургской области проекта. С вечера пятницы по воскресенье жила она в доме у реки, спала в гараже на раскладушке: больше на тот момент было негде.
— Сегодня уже, конечно, трудно представить, с чего мы начинали.
Ольга проводит экскурсию по двору, показывает идеальные сад и огород, за которыми следят «маячки». Рассказывает о 38 радиаторах, о плитке и о замерзших трубах.
— Вы инженер?
— Что вы! Я по образованию бухгалтер, экономист. Но когда у меня случилось с сыном, — Ольга говорит именно так: случилось само, непонятное, необъяснимое, — пришлось разбираться не только в ремонтах, но и во многом другом.
«Мам, я еду в Париж»
Ольга местная, родилась в Гайском районе, в степи, где казахские ветры овевают русскую реку Урал. И в ней самой казахская кровь смешивается с украинской и с кровью яицких казаков. Получился сложный замес характера, в котором много свободы, достоинства и любви.
Этой глубокой безусловной любовью Ольга приросла к своему отцу — начитанному, интересному человеку. Но когда девочке было 10 лет, отец из семьи ушел. У него появилась другая женщина, а потом еще одна, и третья… Папа то уходил, то приходил, с годами характер у него портился, и возвращения стали тяжелыми — теперь маме и Оле от него нужно было бежать, в прямом и переносном смысле.
Но старость все уравняла: отец заболел сахарным диабетом, стал многое забывать, потом теряться на улицах. Позвонила тетка, сказала: «За ним теперь надо смотреть как за ребенком». Брат Ольги в молодости трагически погиб. Получается, смотреть оставалось только ей, Оле.
«А у меня за эти годы накопилось столько обиды. Давила гордыня. И очень тяжело было рядом с ним… Как это все принять? Батюшка, отец Сергий, посоветовал делать ровно столько, сколько могу, выполнять свой дочерний долг по силам. И я нашла женщину, которая помогает папе. Когда есть время, приезжаю сама, стараюсь не пропускать через себя то, что он говорит. — Ольга устало улыбается. — Это я к тому, что всегда жила в режиме многозадачности: на свои проблемы наслаивались те, что подбрасывал папа. Мне постоянно надо было что-то решать».
В 1995 году, когда Ольга рассталась с первым мужем и вернулась с сыном к маме, жизнь и вовсе стала похожа на цирковой номер с жонглированием тарелками. Днем она работала бухгалтером, вечерами подработка — проверяла договоры банка. И пару раз в неделю мыла в элитном доме полы.
Пока драила лестницы, ее старший сын, шестилетний Миша, сидел на ступеньках и, заикаясь, рассказывал маме то про любимую «Команду Кусто», то про героев прочитанных книжек. Заикание у мальчика появилось еще в раннем детстве, и ничего не помогало, пока в садике Ольге не предложили отдать сына к поющему логопеду.
А потом Миша попросил записать его в музыкалку — хотел играть на гитаре, как все популярные пацаны. Довеском к гитаре шел хор. И Миша туда пошел, но ошибся дверью и попал к педагогу Татьяне Георгиевне Майоровой. Она распознала в мальчике талант и стала усиленно с ним заниматься.
«Все это происходило без моего участия. — Пожимает плечами Ольга. — У меня тогда была куча проблем: от инсульта в 46 лет умер мой второй муж, у младшего сына выявили аутизм. Я как мать сошла с ума — искала волшебную таблетку для Жени. И когда Миша приносил очередную победу на конкурсе, хвалила, конечно. Но и подумать не могла, куда все это идет и чем может закончиться».
А закончилось тем, что сегодня Михаил Тимошенко — профессиональный оперный певец. Живет во Франции, а гастрольный график 30-летнего музыканта включает в себя главные партии на сценах Парижской национальной оперы и Королевской оперы Лондона.
Чтобы его карьера состоялась, должно было сложиться несколько факторов: чуткое отношение педагога, которая помогла Мише в 17 лет добиться прослушивания в Германии, в Веймарской высшей школе музыки имени Ференца Листа; упорство самого Миши и легкомысленное, как тогда казалось, решение его мамы продать квартиру в Екатеринбурге.
Вообще-то, квартиру планировали сделать капиталовложением в младшего, Женю. Ольга хотела, чтобы, когда ее не будет, деньги от продажи недвижимости ушли на оплату частного интерната. И перед ней встала дилемма: ничего не гарантирующая учеба Миши в Германии или предположительно нормальная жизнь Жени в России.
Ольга зажмурилась и выбрала мечту старшего сына. 120-метровую квартиру Миша «прожил» в Веймаре за два с половиной года, потом ушла и квартира бабушки, и еще полтора года Ольга, чтобы помочь старшему сыну, брала кредиты. А в 2016 году, когда резко подскочил доллар, сложила оружие: «Сынок, долгов выше крыши, я больше не могу».
Миша ответил: «Мам, я еду в Париж. Хочу поступить в академию при Парижской опере. Постараюсь сам…»
«О своих трудностях он мне никогда не рассказывал. Я знала только, что сыну сразу предложили работу: петь на малых сценах, чтобы он мог как-то существовать. Жил он у одного профессора, в комнатке под самой крышей, где зимой очень холодно, поскольку нет отопления, а летом нестерпимо жарко, и, чтобы выйти в уборную, в коридор, надо было поднимать к стенке кровать. Миша сам приходил в православные храмы и просился петь на клиросе — бесплатно. О нем стали говорить, приглашать и даже платить вначале небольшие, а потом уже и неплохие деньги».
Когда пришел февраль 2022 года, Ольга звонила сыну, вкрадчиво спрашивала: «Ну как там, сынок? Как к тебе относятся?» — «Хорошо, мам. В моем кругу много добрых и умных людей. И в любой стране их очень и очень много!»
Миша улыбался на видео, а Ольга, когда выключала телефон, плакала. Ей было понятно, что все ее вложения, нервы и материнские молитвы не зря. Но все-таки отчего-то было очень больно…
Старший сын недавно женился. Он востребован и счастлив. При этом не забывает о родных. И в большой дом, где сейчас живут его брат Женя и семеро «маячков», вложено немало денег, которые принесла Мише музыка.
«С Женей что-то не так»
Если о Мише мы говорили по дороге из монастыря, то разговор о Жене сам собой завязывается в подвале. Здесь у «Маяка» мастерские. Ребята занимаются гончаркой, работают на ткацком станке, помогают собирать лоскутные одеяла, прихватки и интерьерный текстиль. Помимо обитателей дома, на занятия ходят и 18 семей. Ольга говорит, что здесь она делает ставку и на родителей: им нужна поддержка, понимание и человеческое участие.
«Знаю по себе: когда рождается “не такой” ребенок, мир рушится. И главное чувство, которое поселяется в нас помимо боли, — это стыд. Мы никуда не ходим, прикрываясь “ой, чтобы нашего ребеночка не обидели». Но на самом деле нам стыдно, что он пускает слюни, кричит или мычит. И кажется, что все вокруг нас осуждают. А на наших встречах криками или слюнями никого не удивишь — все свои, все такие же».
Женя родился «как все». И даже был лучше многих: к полутора годам уверенно ходил, мог рассказать, где у любимой обезьяны глаз или нос и с фанатичным усердием собирал и разбирал пузырьки от спреев. Ольга думала, что у нее растет Кулибин. И только спустя еще год, когда она пришла в себя после смерти мужа, согласилась с тем, о чем уже давным-давно ныло сердце: с Женей что-то не так.
Он стремительно откатывался в развитии: малышу больше не хотелось разговаривать, он избегал детей, не любил новых дорог и громких звуков. Из прошлых достижений остались только флакончики, а потом к ним прибавились и зубные щетки — и сейчас у Жени их целая корзина. Любимая — желтая с черным, ребята зовут ее Пчелкой. Если Пчелка пропадает, весь дом бросается на поиски, потому что в Женином мире Пчелка равно спокойствие.
«Как и все родители, столкнувшиеся с аутизмом, я не хотела верить, что это не лечится, — признается Ольга. — И многие годы делала все, что могла: высокотехнологичные обследования, препараты, консультации медицинских светил… Но ничего утешительного не выяснила. Аутизм у Жени отягощен шизофренией. Иногда он кого-то видит: может смотреть в угол, жестикулировать. В раннем его детстве мы радовались: Женя разговаривает с ангелами. Сейчас, особенно после того случая, радости уже мало».
«Тот случай» произошел зимой 2018 года. Жене было 16 лет — он высокий, красивый и очень сильный. С шести лет мальчик жил с бабушкой в Оренбурге — там Ольга нашла единственное в регионе место, где занимались со сложными детьми, — центр «Прикосновение». Сняла рядом квартиру и каждые выходные моталась к сыну за 200 километров. Но с наступлением пубертата в Жене начали закипать гормоны: вспышки агрессии становились все серьезнее и опаснее. Оле пришлось забрать сына домой.
«Я в третий раз замужем. Мой муж тоже вдовец, тоже с двумя детьми, и на почве детей мы и сошлись — чтобы воспитывать их вместе. Женя тогда был еще маленький, привык к мужу, доверял ему. Мы хорошо жили. Да и живем по сей день. Так вот, когда Женя вернулся домой, мы переехали в деревенский дом, подняли высокий забор. Женя мог спокойно гулять по территории, мы приглашали к нему педагогов. Но они не задерживались. Помню даже, что наняли большого, почти двухметрового мужчину, чтобы он во время вспышек агрессии мог с сыном совладать. Признаю, что это был шаг отчаяния. Мужчина протянул с нами всего полтора месяца.
Я стою на кухне. Женя подлетает ко мне со спины и начинает кусать. Я попыталась отбиваться, упала — и теперь уже он рвал меня, как зверь, большой и очень сильный. В тот момент я подумала: “Сейчас он меня убьет, и все. Все закончится… Мне наконец-то станет легче”. — Ольга замолкает. В глазах собираются слезы. — А потом… А потом подумала: “А если не убьет? И я останусь калекой? Кому за мной ухаживать? Маме?”»
Трагедии, к счастью, удалось избежать: мама и муж отбили Ольгу у Жени. Но поскольку это было не первое нападение, на семейном совете решили, что семье нужна передышка: Женю на время надо отдать в интернат.
Движение тектонических плит
«Отдать родного сына в интернат» — даже от чужой такой фразы в горле собирается комок. А если это твой ребенок? И сделать это должна ты сама? Как потом с этим жить? Как спать?
Ольга и не спала. Вначале поехала сама — проверила условия в Гайском ПНИ, познакомилась с персоналом, поговорила с директором. Потом приезжала еще и еще. Всем надоела и выпросила невероятное: ее неговорящего сына поместили в отделение к наиболее сохранным парням. Те вначале возмутились: с чего это к нам подселили дурака? Ходит по кругу и постоянно включает свет — общим правилам не подчиняется.
Так прошел месяц, другой, третий, а потом стали проступать позитивные изменения: Женя наконец-то перестал избегать людей и начал жить по расписанию. Научился различать слово «нет», у него появились приятные ему ребята и воспитатели. И он стал заправлять постель. Для парня, который целый день мог сидеть в углу и играть зубными щетками, это было равно сдвигу тектонической плиты.
«Я догадываюсь, как его к этому приучили, но не вправе обижаться, — рассуждает Ольга. — Мне совладать с сыном не удавалось, а там это произошло. Но мысль, что он живет в интернате, не давала мне покоя. И все два с половиной года я старалась что-то сделать, чтобы ему там было получше. Каждые выходные приезжала за 100 километров с багажником продуктов для всего отделения — везла гостинцы на 32 человека. Потом стала привозить все, чего не хватало для попытки жить нормальной жизнью: мультиварки, семена для первого огорода, садовые принадлежности…»
Человеку со стороны, даже сто раз родителю, вход в ПНИ запрещен. А вот представителю некоммерческой организации — возможен. Так Ольга стала руководителем НКО «Маяк» и пришла в интернат с проектом по адаптации молодых людей к самостоятельной жизни. Никакого особенного опыта у нее не было — что-то делала интуитивно, что-то подсматривала у коллег. Специально ездила в Питер, смотрела, как живут ребята с ментальными особенностями в «Перспективах». Три дня провела с ними в доме и изучала устройство сопровождаемого проживания изнутри: роль педагога, обязанности подопечных, запоминала, как разрешались конфликты. И — самое главное — впервые Ольга увидела парня с такими же тяжелыми нарушениями, как у ее Жени. Он жил среди других ребят и чувствовал себя среди них своим.
Так Ольга поняла: у нее и у ее сына тоже есть перспективы.
Пока проект вызревал, Оля Владимировна (она же Мама Оля) придумывала для ребят все новые и новые занятия. Иногда приезжала с костюмами ростовых кукол: переодевалась, играла с «маячками» и смотрела на сына со стороны. Думала, что если Женя не видит ее глазами, то будет вести себя иначе. Но Жене на маму можно было и не смотреть: их связывала невидимая пуповина. И даже за высокой стеной и на другом конце города Женя чувствует Ольгу так же, как если бы она сидела рядом и держала его за руку. И когда она расстроится или заплачет, то Женя уже не находит себе места, ему больно и плохо, и он не знает, как с этим чувством быть.
Поэтому Ольга немножко Железный дровосек — научилась долго держать в себе слезы. И вывела лучший рецепт от всех бед: если тебе плохо, помоги тому, кому хуже. И пойди поработай.
«Ты ей денег дай, а она меня возьмет!»
Однажды летом к Маме Оле подошел один из ее воспитанников и спросил, почему она торчит здесь, а не едет, как другие воспитатели, в отпуск в Турцию? Ольга растерялась:
— Ну, для этого нужны деньги…
— А ты разве не богатая? Машина хорошая, столько нам постоянно возишь. И денег нет?
Нет, на себя у Ольги денег нет. Уже тогда они шли на новый проект. Она хотела создать такой же дом, как в Питере, и перевезти туда ребят и Женю.
Все получилось в сентябре 2021 года: вначале появился дом у реки, потом образовалась и тренировочная квартира — не их, не личная, но в долговременном благотворительном пользовании. И тогда же потекли люди: и те, которые помогали, и те, которым была нужна помощь. Истории путей, которые их сюда привели, порой чудесные.
Ну вот, к примеру, Большой Юра.
Юр в доме двое — есть еще Маленький. На сегодня самый перспективный из ребят, вероятно, со временем он уйдет жить самостоятельно. А вот Юра Большой в свои 32 года еще ребенок. Появился он тут по просьбе отца Сергия. Парень жил в Орском ПНИ, и директор обратилась к батюшке с вопросом: Юра хоть и не умеет читать и писать, но знает наизусть многие молитвы, православные праздники и вообще тянется к религии. Видимо, какая-то нянечка его этому научила. Поэтому при церкви Юре будет хорошо, а в интернате пропадет парень.
«Батюшка и рад был его забрать, но по закону неродственнику Юру отдать нельзя, а вот социально ориентированной НКО можно, — рассказывает Ольга. — И я его взяла на 30 дней, на гостевую опеку. Все прошло хорошо, Юра влился в коллектив, но пришла пора возвращать его в интернат. И вот я еду с работы, звонит Таня: “Оля Владимировна, к нам привезли чудотворную икону Монреальской Божией Матери, батюшка благословил, сходите”. Я беру Юру, и мы идем. По дороге он спрашивает: “Мама, а ты возьмешь меня навсегда?” — “Юра, ты взрослый, многое понимаешь, поэтому я объясню тебе как взрослому…” И подробно рассказываю, что, если возьму в этом году президентский грант, Юра с нами останется, а иначе финансово не потяну. Доходим до нашего храма-ковчега. Никого там нет, полная тишина. И вот я слышу, как Юра стоит у иконы и говорит: “Ты, это… денег ей дай. А она меня возьмет!”»
То ли ругаться, то ли смеяться от такой непосредственности? Ольга взяла Юру под локоток и прошептала: «Так молиться нельзя, не делай так больше». Но не прошло и пяти минут, как, оказавшись перед еще одной иконой Богородицы, Юра четко и ясно повторил: «Ну ты поняла? Ты ей денег дай, а она меня возьмет!»
Наутро, когда Ольга ехала на работу, снова позвонили из монастыря: следуя завещанию тетки, приезжий мужчина решил пожертвовать на благие дела 50 тысяч рублей. Отец Сергий отправил его в дом «Маяка». Мужчина там все посмотрел, познакомился с ребятами и уже сам перезвонил Ольге с вопросом, на что они потратят деньги.
«А я по опыту знаю, что люди любят, когда тратят на что-то предметное: холодильник, стол, микроволновка, — рассуждает она. — Но врать я не люблю, поэтому вздохнула и сказала: “Мне нечем платить зарплату, жду грант, если не возьму его, с 1 февраля сяду в лужу. Ваши деньги пойдут педагогам”. Он согласился, а вечером перезванивает: “Мы посовещались с коллективом и решили, что в течение года будем платить зарплату одному вашему сотруднику”. Я спросила: “А как вас зовут, за кого молиться?” И он ответил: “Меня зовут Юрий…” Вот так бесхитростная молитва Юры Большого была услышана».
Четыре Танины стены
Два Юры, Максим, Валентин, Андрей, Артур и Гриша работают при монастыре — несут послушание. Причем работа эта не формальная, а действительно нужная: ребята чистят в столовой овощи, готовят пакеты для фасовки хлеба, помогают в сыроварне, в кондитерском цехе, в птичнике. Максим, ему 21 год (он вырос в деревне, интеллектуально сохранен, просто мама решила, что двух классов образования ему для жизни будет достаточно), осваивает столярное дело. Артур, ему 32 (дееспособный и очень неглупый парень), прекрасно готовит — на праздники в трапезную всегда приносит что-то неожиданное вроде гренок с чесноком и киви или авторских пирогов.
Неплохо справляется с кухней и Гриша — в день нашей встречи «маячки» торжественно провожали его в «новую жизнь». На тренировочной квартире Гриша будет привыкать к полной самостоятельности. Но к нему будут наведываться педагоги: проверять, как он справляется, и учить базовым вещам: как самому записаться к стоматологу, снять с карты деньги, вызвать сантехника…
Отдельный важный пункт — вопросы финансовые. У каждого «маячка» есть своя папка с чеками. Десять тысяч из своих пенсий ребята отдают за проживание — деньги уходят на питание, гигиенические принадлежности и что-то по мелочи вроде носков. А вот крупные покупки им надо обосновать — объяснить Оле Владимировне их целесообразность. Если этого не сделать, выросший на гособеспечении парень может купить три совершенно ненужных ему телефона, перевести деньги с карты нечаянно встретившему его на улице знакомому или отдать мошеннику.
В доме у реки 10 комнат. Парни живут то по двое, то по одному — это зависит от характеров и привычек ребят. Каждая комната — микромир. Юра Маленький, к примеру, фанат животных — у него куча рыб и подаренный батюшкой красавец-попугай. Плюс к этому Юру знают и любят все соседские кошки и собаки. И когда он идет на работу в монастырь, рядом обязательно бежит какая-то животина.
А Юра Большой — фанат отрывных календарей. И у него на столе, помимо икон и фотографий друзей из интерната, всегда лежит церковный календарь. Юра понимает, какое сегодня число, а вот что написано про этот день, прочитать не может. Он зовет кого-то из грамотных, и, пока те читают про восход солнца и перечисляют имена православных святых, Юра наполняется радостью: все, что ему нужно о новом дне, он уже узнал, значит, дальше все будет хорошо и понятно.
В своем отношении к миру Юра Большой напоминает Таню — она такая же добрая и немного восторженная. Наверное, потому, что жизнь в доме Ольги и при монастыре для Тани стала воплотившейся мечтой. До 28 лет девушка пробыла в казенных стенах, а потом вдруг ее нашел отец. И вывел в большой мир. Вначале в свою семью, где у него была другая жена и дети, а потом, когда все стало очень сложно, — к своей матери, в деревню. С одной стороны — родная бабушка, с другой — женщина была к тому времени уже нездорова, и Тане пришлось за ней ухаживать. Ни друзей, ни событий: только бабушка, четыре стены и пыльная деревенская улица.
Таня все больше жаловалась отцу Сергию, все чаще отпрашивалась у родного отца на побывку в монастырь. И однажды отказалась возвращаться.
«Мы пережили непростые времена, потому что папа этого Таниного выбора не понял, — объясняет Ольга. — Мы же ей вернули частичную дееспособность, это дало Тане право выбирать опекуна. Она выбрала меня, потому что уже слышала о нашем доме и знала меня заочно. Через батюшку и попросилась. И вот с 2020 года мы вместе. Папа, слава Богу, со временем тоже все понял и принял. По Тане же видно, что ей здесь очень хорошо».
200 метров до другой жизни
О каждом «маячке» у Ольги есть пара десятков маленьких историй. Вот только о своем Жене маленьких историй нет.
Наверное, потому, что их заменила одна большая — размером вот с этот самый дом. Ведь без Жени ничего бы не было. И восемь взрослых детей не получили бы право на почти самостоятельную, но, безусловно, свободную жизнь.
И сегодня, даже если Оля Владимировна куда-то уедет, убежит или даже улетит на другую планету, дом будет стоять. Ребят будут поддерживать и педагоги, и отец Сергий, и монастырь. Состав обитателей дома только будет меняться: кто-то уйдет в новую жизнь, кто-то придет на смену.
Так что за Женю Ольгино сердце более-менее успокоилось.
— А о чем переживаете? — спрашиваю.
— Ой, у нас всегда есть о чем, — смеется она. — А если глобально… Мы тут, между монастырем и рекой, живем как под куполом. В очень добром, понимающем, принимающем микромире. Но метров через 200–300 начинается совсем другая жизнь. И вот о чем я переживаю, что мои ребята к ней не готовы. И никогда не будут готовы… Хочется, чтобы этот наш купол поддержал их как можно дольше, даже тем, кто от нас уйдет, дал задел на будущее. А мы всегда будем их ждать и принимать — для этого все и было задумано.
Поддержать дом на берегу реки можем и мы. Каждый пришедший со стороны рубль подопечные Ольги воспринимают как большой подарок. И чудо, подтверждающее, что добро всегда побеждает. Перейдите по ссылке: пусть оно и теперь победит.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
