«Я хочу, чтобы люди очнулись»

Чтобы выжить, беженцам из Курской, Белгородской областей и из Украины нужно побыстрее найти работу, а еще отыскать жилье и на что-то питаться. Иногда попутно объясняя согражданам из принимающих регионов, почему та или иная работа или жилье их не устраивает и почему им в принципе плохо

«Мы должны быть на все согласные»

«Жителям Курской и Белгородской областей. Работа! Безопасность! Жилье! Мясокомбинат приглашает в Тулу и Нижний Новгород. Мы готовы обеспечить вас работой по профессиям — засольщик мяса, упаковщик, кладовщик. У нас вы сможете жить со своей семьей в безопасности!»

«Работа жителям Курской и Белгородской областей на Байкале (остров Ольхон, поселок Хужир) в гостинице. Проезд оплачиваем. Для всей семьи бесплатное питание и проживание на весь срок работы».

«Требуются мужчины и женщины на рыбзавод в Ленинградскую область. 5000 рублей за смену 12 часов».

«Требуются бригады на окопы. Оплата 5К в день, каждые три дня».

«Приглашаем на пищевое производство в г. Одинцово мужчин и женщин разнорабочих. График 6/1. Рабочая смена — 12 часов. Возможны переработки. З/п от 3000 рублей за смену. Есть места в хостелах».

Подобными объявлениями о работе заполнены два телеграм-канала: «Курск. Работа. Услуги. Помощь» и «Помощь беженцам. Работа».

«Предложений о работе очень много, — говорит Светлана Козина, руководитель курской благотворительной организации “Домик добрых дел”. — Требуются разные специалисты. С этим проблем нет. У нас перед пунктом выдачи гуманитарной помощи весь стенд объявлениями заклеен».

«Предложений и правда много, — соглашается Марина Беляева, жительница села Русское Поречное Суджанского района, которая сейчас находится в пункте временного размещения. — Но это какие-то полурабские условия».

Марине 52 года. Зарабатывала разведением кур, кроликов и их продажей.

«У меня нет специальности, могут взять фасовщицей, уборщицей, посудомойщицей, горничной, дворником, — рассказывает она. — Пожалуйста — предложения хоть в Тулу езжай, хоть на Байкал, хоть в Омск. И с проживанием часто. Они прямо заманивают этим проживанием. Но начинаешь узнавать — работа 10–12 часов. Фасовщица получает два рубля за упаковку предмета весом 50 граммов и 10 рублей за вес килограмм. Если сноровки нет, за тысячу рублей нужно 12 часов корячиться. Проживание — это либо комната в квартире, либо комната в доме, либо общежитие. А у меня две собачки. Кто меня возьмет? Я жила в своем отдельном большом доме. Верните мне его! Они нам работу предлагают, на которой мало кто хочет работать. Потому что труд унылый и тяжелый, а мы вроде как в такой ситуации, что на все должны быть согласные».

Попадаются и такие объявления: «Предоставлю комнату, помогу с трудоустройством женщине с ребенком — беженцам из Курска или Донбасса. Бесплатно. Живу один». В переписке мужчина объяснил, что никак не может принять семью с мужчиной, а только одинокую женщину или женщину с маленьким ребенком, так как у него на раскладном диване для такой семьи недостаточно места.

Юлия Немчинова, руководитель центра помощи беженцам в Белгороде, тоже видит все эти двусмысленности и неувязки: «За два с половиной года работы мы, к сожалению, заметили, что люди, которые предлагают помощь беженцам (и курским, и белгородским, и украинским) с жильем или работой, зачастую на самом деле не хотят помочь, а пытаются решить за их счет какие-то собственные проблемы. К примеру, человек пишет: “Я предоставляю жилье бесплатно, но у меня там лежачий родственник — и вы должны за ним ухаживать”. Или просят выполнять какую-то работу по дому или на приусадебном участке. То есть люди не помощь хотят оказать, а получить бесплатную рабочую силу.

Я была в Москве на конференции, там проходила встреча представителей бизнеса и волонтеров. Выступала владелица швейной фабрики во Владимирской области. Она дает объявление в Белгороде — “Предоставляем во Владимирской области общежитие и работу на швейной фабрике”, а люди не откликаются. У нее прямо претензия была: что такое, почему не едут? И это какая-то подмена понятий.

Я тебе дам комнату в общежитии, и ты должен будешь у меня работать за 20 тысяч рублей. Есть предложения по работе из очень далеких регионов: Мурманска, Коми, Омска. Человек понимает, что он туда даже доехать не может: у него нет денег. А если что-то не получится, как он вернется?»

Рабочие нужны, юристы — нет

В начале октября правительство уточнило порядок трудоустройства людей из приграничных районов: «Работники находящихся в простое предприятий из приграничных регионов, а также граждане, эвакуированные с территорий Белгородской, Брянской и Курской областей, смогут трудоустраиваться к другому работодателю на полную ставку без предъявления документов об образовании и квалификации».

По словам Юлии Немчиновой, вакансий в интеллектуальной сфере, для граждан с высшим образованием, практически нет. Также нередки случаи, когда людей обманывают, не платят зарплату.

Для трудоустройства «вынужденных переселенцев» из Курской области создана специальная горячая линия. Дозвониться туда легко. Операторы очень внимательные, искренне стараются помочь.

«По рабочим специальностям много предложений, особенно по мужским, — рассказала оператор горячей линии Наталья. — Слесаря, водители, токари, медицинские работники, учителя, повара очень требуются. А вот какому-нибудь дизайнеру, менеджеру, маркетологу, помощнику руководителя, специалисту по кадрам, юристу непросто найти работу. Мужчинам рабочих специальностей гораздо проще трудоустроиться, чем женщинам».

Множество объявлений, в том числе в самом Курске, где требуются бетонщик, арматурщик, фрезеровщик, сварщик, слесарь, водитель грузовика, автомеханик. В Курске зарплаты этих специалистов — от 35 до 56 тысяч рублей. Но с такой оплатой труда в Курске сейчас очень сложно снять квартиру.

Где жить, на что жить

«Цены на аренду жилья в городе выросли, — рассказывает Светлана Козина из организации “Домик добрых дел”, — иногда в три раза. Поэтому люди уезжают в другие регионы. Волонтеры в первые дни разместили у себя 700 человек. Больше мы помочь с жильем не можем. И в Курске в пунктах временного размещения почти нет мест».

Как говорят беженцы, если в прошлом году однокомнатную квартиру в Курске можно было снять за 10–15 тысяч рублей, то сейчас такие квартиры стоят 25 тысяч рублей. На «Авито» в соседнем Орле за двухкомнатную квартиру в центре (50 квадратных метров) просят 18 тысяч рублей в месяц, в Курске — 35 тысяч рублей.

Курским беженцам положены выплаты — единоразовые 10 тысяч рублей, 15 тысяч рублей в связи с действующим статусом чрезвычайной ситуации. При частичной утрате имущества первой необходимости пострадавшие должны получить 75 тысяч рублей, при его полной утрате — 150 тысяч рублей. Как отчитался губернатор Курской области, почти 135 тысяч человек получили единовременную помощь в размере 10 тысяч рублей, около 130 тысяч — по 15 тысяч рублей. Почти 26 тысячам человек выплачено по 150 тысяч рублей. Оформить выплаты можно на «Госуслугах», но, по словам курян, не всегда это получается. Подавать заявление на выплаты люди идут в МФЦ, где стоят огромные очереди. Ждать приходится несколько часов. Те, кто сможет доказать, что их единственное жилье разрушено, — а для этого нужно заключение специальной комиссии — получат жилищный сертификат. Это субсидия на покупку нового жилья в размере 70 тысяч рублей за квадратный метр. По данным вице-премьера Марата Хуснуллина, выплаты на приобретение жилья получили 205 семей.

Сертификаты, о которых говорит Хуснуллин, получили только те, кто подавал заявления до 6 августа 2024 года. Это люди, чье жилье было разрушено обстрелами до вторжения ВСУ в Курскую область. Все остальные получат сертификаты лишь после завершения «контртеррористической операции» в Курской области, когда к их домам сможет выехать комиссия и оценить степень разрушения.

«Я еще не получил ни 15 тысяч, ни 150 тысяч, — возмущается Александр, — эти выплаты еще идут. Получил только 10 тысяч. Я на них должен как-то прожить! Мне нужно где-то жить, мне нужно что-то есть, мне нужно одеться во что-то! Подняли цены за аренду жилья. Почему не сделать как в Белгороде — компенсацию за аренду жилья? Мы не по своей воле сюда приехали. Еще надо теплую одежду купить. Зима скоро. Приехали же голые! Зарплаты вообще хватит на аренду квартиры? Я механик. На работе моей сказали — платить не будем, оформили простой. Ищи другую работу. Жить на что? В своей области быть беженцем! У меня просто нет слов!»

На «Авито недвижимость» есть опция — предоставить бесплатно жилье жителям Курской области. Сейчас там 36 объявлений. В основном предлагают маленькие квартиры и студии в поселках по всей стране. Есть одно предложение в Санкт-Петербурге, в Дагестане предлагают апартаменты площадью 150 квадратных метров. В Москве на данный момент нет предложений.

Увезите хотя бы детей!

Многодетную семью Татьяны Сподиной привезли из села Черкасское Поречное Курской области в пункт временного размещения Московской области в августе. Еще три года назад Татьяна жила в Донецке с тремя детьми.

«К концу 2018 года у нас в Донецке тихо было, — вспоминает она. — Мы жили полноценной жизнью. Дети ходили в школу, в садик. Я работала санитаркой в больнице. И вот в феврале 2022 года я прихожу с работы, и мне сообщают, что надо эвакуироваться. Сирены воют. Нас вывезли в пункт временного размещения в Белгород».

В марте 2022 года под Марьинкой погиб муж Татьяны. В сентябре в пункт временного размещения, где женщина жила с детьми, привезли беженцев из приграничных сел Белгородской области. В самом Белгороде тоже стало небезопасно. Семьям с детьми предложили выехать в ПВР Московской области.

«Привезли нас в заброшенный лагерь в лесу, — вспоминает Татьяна. — Комнаты воняют, лагерь на отшибе, магазинов нет, кормят отвратительно. Многие решили возвращаться домой».

Татьяна вернулась в Донецк в декабре. Около года добивалась пенсии по потере кормильца. Получила минимальную. В Донецке неоднократно попадала под обстрел, прятала детей в коридоре. В 2023 году случайно познакомилась в интернете с Сергеем.

«Я не искала никаких знакомств. Он мне написал в тиктоке. Выяснилось, что он вдовец с тремя детьми. А я вдова с тремя детьми. Мы переписывались. Потом он приехал в Донецк, не побоялся. Затем приехал еще раз и забрал нас с детьми к себе домой. В село Черкасское Поречное Курской области. Большое село. Полторы тысячи человек жили».

Дети пошли в школу, младшая дочка Татьяны — в садик. Сергей по профессии токарь — в селе был нарасхват.

«Все было спокойно, притерлись, жили, что называется, не тужили, — продолжает Татьяна. — Летом 2023 года было три прилета в Суджанском районе. В дом попало и по полям. И опять стало тихо. А уже этим летом поползли слухи: что-то будет. Технику тянут с Харькова. Но мы не верили».

5 августа 2024 года Татьяна ездила за продуктами в Суджу. Слышала взрыв. Оказалось, что это дрон. В пять утра 6 августа позвонила мама Сергея. Она рассказала, что в Судже стреляют.

«Я умею отличать выход (отлет из орудия. — Прим. ТД) от прилета, — говорит Татьяна, — меня старшая дочь научила. Ей 18. Выход — это всегда глухой взрыв. А прилет свистом сопровождается. И я лежу и слышу: выход-прилет, выход-прилет, близехонько. И так целый день. С Суджи дым идет. Читаем, что прилеты прямо напротив дома мамы Сергея. Гостиницу разбило. У меня паника. Удалось дозвониться подруге матери Сергея. Выяснили, что они на машине выехали за Курскую область. Администрация разбита, Суджа горит. А власти района пишут, что все под контролем. Никакой эвакуации не объявляют, что делать — не пишут. Вечером я начала детям готовить есть. Жарю котлеты и думаю только, как уехать. Машины у нас нет. Слышно: дроны летают. Вышли — на нашей улице ни в одном доме света нет. Все, у кого были машины, уехали».

Татьяна пыталась найти перевозчика. Обзванивала знакомых. Наконец нашелся водитель, который был готов приехать за ними в 11 утра. Начал пропадать интернет и связь. Взрывы были слышны все ближе. Татьяна позвонила в МЧС, попросила забрать их как можно скорее. Они записали данные. Снаряды падали совсем рядом. Дети побежали в подвал.

«Я звоню снова в МЧС, они говорят: “Эвакуации нет, выбирается каждый сам как может”, — вспоминает Татьяна. — Я плачу, у меня паника. Снаряд прилетел к соседу через дом. Я снова звоню в МЧС, рыдаю: “Пожалуйста, хотя бы детей заберите, шесть детей хотя бы вывезите”. Они отвечают: “Хорошо, ждите, перезвоним”. Думаю: ну все, никто не приедет. Муж с фонарем собирает вещи. Вдруг старший сын кричит — приехал кто-то. МЧС все-таки приехали, на бронированной машине. Мы детей посадили, собаку и кошку — в переноску. Почти без вещей уехали. Думали, что вернемся. Нам очень повезло. МЧС вывозили буквально единицы, многодетных, кто очень просил».

7 августа утром в дом соседа Татьяны и Сергея прилетел снаряд, у их дома снесло крышу.

«Если бы мы не уехали с МЧС — неизвестно, дожили бы мы до 11 утра, — говорит Татьяна. — На нашей улице ни одного целого дома нет, все разбито. Нет наших домов, церкви нет, школы нет. Все жители Суджанского района сильно возмущены: нас не эвакуировали, люди сами выезжали. Волонтеры как могли вывозили. Люди в прокуратуру написали об этом заявление на главу Суджанского района Александра Богачева».

Около месяца семья жила в пункте временного размещения «Родник» в Пушкинском районе Московской области. Работу Сергею помогли найти в центре занятости.

«Спасибо большое центру занятости за это. Мы оставили им данные, и тут же начали писать и звонить — предлагать работу. Мы искали именно с жильем. Сергей объяснял ситуацию: большая семья — шесть детей, непросто квартиру снять, очень нужно жилье. Предлагали работать вахтовым методом. Но нам это не подходит, мы хотим быть все вместе. И вот в сентябре предложили работу токарем на авиационном заводе “Рубин” с зарплатой 140 тысяч рублей. Мы очень рады».

Вместе с волонтерами Татьяне удалось найти и снять трехкомнатную квартиру. Половину затрат на нее завод компенсирует.

«Сергей и токарь, и слесарь, и электрику делает, — говорит Татьяна. — В селе мастерская у него была, свои станки. Теперь ничего не осталось. Надеемся, здесь спокойно все будет. Я очень устала скитаться».

Полгода живем в ПВР

Из украинских беженцев, которые покинули свои дома два года назад, сложнее всего устроиться на работу оказалось одиноким мамам с маленькими детьми.

Екатерина Хромакова — преподаватель дизайна из Харькова. У ее пятилетней дочки расстройство аутистического спектра. В Белгород она приехала в марте 2022 года. Сначала жила в общежитии в комнате на восемь человек. Комнату два месяца оплачивали волонтеры. Лика искала работу. По профессии ее на работу не брали, объясняя это тем, что у нее нет стажа работы в России. Она устроилась упаковщицей.

«Это очень тяжелая, монотонная работа, — рассказывает Екатерина, — нет возможности отдохнуть. И чтобы получать зарплату, которая была в объявлении, нужно трудиться по 12 часов в день не разгибаясь. У меня за день не получалось больше тысячи рублей заработать. Никто долго не выдержит дневать и ночевать на работе. Всем хочется нормальных условий труда. Просто когда ты не можешь подтвердить свой опыт работы в Украине официально, то вынужден соглашаться на работу без квалификации, чтобы заработать хоть какие-то деньги».

Упаковщицей Екатерина смогла проработать месяц, потом нашла работу швеей. В объявлении обещали зарплату 60 тысяч рублей, но женщина за месяц заработала 20 тысяч.

«Чтобы 60 тысяч заработать, нужно быть швей-многостаночницей, у которой стаж работы лет двадцать (она должна быть и закройщиком, и дизайнером, и технологом), — рассказывает Екатерина. — Я шила куртки. Воротники пришивала, рукава. Это все не очень хорошо оплачивалось. Я никому не советую отзываться на вакансии упаковщицы и швеи — это просто рабский труд. Через то же самое прошло большинство украинских беженцев. Я не уникальна в своем опыте».

Затем Екатерина начала работать парикмахером. «Я в школе училась на парикмахера. За несколько месяцев с помощью ютьюба вспомнила и начала стричь».

Екатерина решила стричь только маломобильных, людей с инвалидностью, многодетные семьи, так как она не чувствовала себя в безопасности с клиентами-мужчинами. За свою работу Екатерина берет 300 рублей.

Позже женщина поступила в магистратуру Белгородского государственного института искусств и культуры, чтобы получить диплом преподавателя дизайна в России и заниматься любимой работой. Окончила первый курс. Из-за постоянных обстрелов ей пришлось взять академический отпуск и уехать из Белгорода. Полгода назад по федеральной программе ее с дочкой перевезли в пункт временного размещения в Московской области.

«Мы уже полгода здесь, но, когда все закончится, мы вернемся и я буду преподавать в Белгородском институте искусств. Я бы очень этого хотела. Пока того, что я зарабатываю как парикмахер, нам с дочкой хватает. Даже на вкусняшки».

Руководитель белгородского центра помощи беженцам Юлия Немчинова считает, что беженцы из приграничья пока переживают период отрицания. И не готовы принять тот факт, что им, возможно, придется долго жить не дома и строить свою жизнь заново.

«Я хорошо это изучила. Два с половиной года мы помогаем украинским беженцам, сейчас к нам обращаются люди из Курской области, — говорит Юлия. — Первые три месяца у людей период отрицания. Следующие три месяца — принятие. И только через полгода появляются силы отстраивать свою жизнь. И мы сталкиваемся еще с тем, что белгородцев и курян не очень хотят брать на работу, потому что работодатели считают — это временно. “У них сейчас все закончится, они бросят работу и вернутся домой”. И работодатели — например, в Белгородской области — стараются максимально сохранить места за своими работниками: переводят их на дистанционную форму или оформляют отпуск».

«Учительница дочке не поверила»

Из Белгорода уезжает все больше людей. По данным Белгородстата, в 2023 году Белгородскую область покинули 31 482 человека. Годом ранее — 37 509. Всего же из Белгородской области с 2020 года уехало почти 120 тысяч человек. Председатель местной думы Юрий Клепиков на Белгородском юридическом форуме заявил, что с февраля 2022 года из-за атак ВСУ в Белгородской области погибли более 250 человек и полторы тысячи пострадали, в том числе дети. По его словам, в результате обстрелов повреждено более 32 тысяч жилых домов и квартир.

Как рассказывают белгородцы, основное препятствие для переезда — необходимость арендовать квартиру. При региональной зарплате 40–50 тысяч рублей минимум половину придется отдавать за жилье, денег на жизнь почти не останется.

Семья Анастасии Волович уехала из Белгорода в марте этого года.

«Была массированная атака, — рассказывает Анастасия. — Я попала под обстрел. Уже не было возможности терпеть, мы дотянули до последнего. Моей старшей дочери 15 лет. Последние три месяца перед отъездом она провела в больнице из-за непрекращающихся панических атак».

Панические атаки у девочки начались весной 2022 года, когда Белгород подвергся первым обстрелам. Периодически она задыхалась или дышала часто-часто, у нее пропадали зрение и слух. Врачи назначали ей сильные препараты, из-за чего у девочки начались проблемы с сердцем.

С мужем и двумя детьми Анастасия приехала в Подмосковье к двоюродному брату. Продолжала удаленно работать бухгалтером в белгородской организации. Но с зарплатой 40 тысяч рублей невозможно было снять квартиру. Месяц она искала работу в Московской области.

«Нашла по объявлению работу, — говорит Анастасия. — Устроилась бухгалтером на стекольный завод. Предприятие хорошее. И зарплату повышают. В апреле я получала 70 тысяч рублей, через два месяца — 80 тысяч, сейчас уже 100 тысяч. Сняли квартиру в Лобне».

Муж Анастасии тоже довольно быстро нашел работу по специальности — маляр металлоконструкций. Дети Анастасии пошли в школу и впервые за три года учатся не дистанционно. У дочери прошли панические атаки. Семья живет недалеко от аэропорта Шереметьево, девочка сначала немного боялась самолетов и полос, которые они оставляют в небе. Потом прошло. Но однажды она пришла домой в слезах.

«Учительница в школе не поверила ей, — рассказывает Анастасия. — Не поверила, что Белгород каждый день бомбят, что мы постоянно были под обстрелом. Учительница говорит: “Не может быть такого. Там взрывов никаких нет”. Дети тоже дочке не верят. Они и не знают города такого — Белгород. Переспрашивают — Белград? В школе есть мальчик из Луганска, вот он ей верит. Я сама на работе пыталась три раза говорить о том, что происходит в Белгороде. Люди не хотят слушать. Когда у нас в Белгороде целый подъезд в доме на улице Щорса обвалился после обстрела, я пыталась читать эту новость коллегам, мне сказали: “Ты уехала оттуда. Забудь уже”. Я не хочу, чтобы кто-то переживал то, что пережили мы, но мне хочется, чтобы люди здесь как-то очнулись».

«К допросам я привыкла»

Елена приехала в Московскую область из Мариуполя летом 2022 года. Ее сыну на тот момент было пять лет. У него расстройство аутистического спектра. После пережитого он не разговаривал. В Мариуполе Елена работала менеджером по работе с клиентами в банке. В России она два года не могла найти работу. Полгода жила в пункте временного размещения. Потом арендовала квартиру, которую оплачивала с помощью пособия по инвалидности сына.

«Сначала я устроилась на работу в инвестиционную компанию, — рассказывает женщина. — Офис располагался в Москва-Сити. Все солидные, в костюмах. Постепенно я поняла, что это какая-то непорядочная контора. Они обзванивали клиентов, предлагали вкладывать деньги в какие-то сомнительные бумаги. Я должна была пройти у них обучение. Советовалась с юристами-волонтерами, они мне сказали уходить оттуда, так как это мошенники. Я проработала там меньше недели, и, конечно, мне ничего не заплатили. Потом они мне настойчиво названивали и уговаривали все-таки у них работать».

Елена нашла работу в подмосковной компании, которая занималась обслуживанием газового оборудования. Проработала несколько месяцев, потом ей пришлось уволиться, так как нужно было больше времени уделять сыну: его отказывались принимать в специализированный коррекционный центр. Через несколько месяцев всех сотрудников и генерального директора этой компании арестовали.

«Я так и не поняла, что было не так. Мы были официально трудоустроены. У компании были договоры с Газпромом», — говорит Елена.

Четыре месяца назад она устроилась на работу в Сбербанк менеджером по работе с клиентами. Кроме собеседования, проходила часовой опрос на полиграфе. Это стандартная процедура при устройстве на работу в Сбербанк.

«Я прошла не один допрос. На границе нас допрашивали. В пункт временного размещения к нам приходили следователи и тоже допрашивали, поэтому для меня это был просто еще один допрос. Я привыкла. Главное — у меня наконец-то есть стабильная работа и зарплата 80 тысяч рублей. Можно более-менее спокойно жить. Работа интересная, хотя бывают сложности.

К нам приходил военный — получать свои выплаты. Его, как он рассказывал, достали из горящего танка, у него сгорели документы, контузия. В МВД выдали справку о том, что документы утеряны, но там нет данных старого паспорта, а я без них ничего для него не могла сделать. Он так орал на меня матом, так ругался. Он контуженный, весь дрожит, видно, что у него серьезные проблемы с психикой после всего. Но я правда ничего не могу сделать без данных его сгоревшего паспорта. Он в конце концов ушел, а я потом даже обедать не смогла. Просто вышла на улицу, стояла и дышала».

«“Сталинские соколы” проводят набор специалистов широкого профиля — инженер авионик, механик, старший двигателист, пилот, электрик. Стань грозой ПВО НАТО — пилотом “Герани” (беспилотника. — Прим. ТД) — 221 000 рублей на руки» — такое объявление часто повторяется в телеграм-канале, где предлагают работу беженцам из Курской области.

• Теги:
• беженцы
• жертвы военных действий
• социальная помощь