«Хочется верить, что там, наверху, мама довольна»

6 сентября социальная столовая в Якутске, основанная героиней «Таких дел» Ириной Гузовой, проведет прощальный обед: организация, открытая пенсионеркой с тяжелым заболеванием на собственные деньги, прекращает работу. Это происходит через два с половиной года после смерти Гузовой — все это время делом матери занималась Марина Тугова. «Такие дела» записали ее монолог о том, каково это — в одиночку заниматься социальным проектом в России, когда нет помощи ни от государства, ни от людей вокруг.

Мамино решение

Я хорошо помню тот момент, когда мама впервые сказала: «Я хочу открыть социальный проект». Я удивилась: «Какой проект? Ну хочешь — открывай». Я тогда и представить не могла, во что это выльется, но точно знала одно: если мама что-то решила, она это сделает. О том, что это будет именно социальная столовая, мы узнали уже потом — по факту, когда двери были открыты.

Сначала я очень поддерживала маму: помогала, готовила, была рядом. Но вскоре появились трудности: люди начали писать про нас гадости, обвиняли в том, что мы якобы получаем субсидии и гранты, тратим их на себя и раскручиваем свой бизнес, спрашивали, зачем мы кормим стариков, у которых есть пенсия.

Мама болезненно реагировала на это: плакала, переживала, не могла спать ночами. Тогда я сказала ей: «Если хочешь этим заниматься, просто не читай комментарии, делай свое дело и никого не слушай. Но если ты будешь все так близко принимать к сердцу, то лучше закрой. Оно тебе не нужно».

Когда мы узнали, что у мамы рак, я умоляла ее лечиться и закрыть столовую. Но она отказывалась. Долгое время у нас были скандалы. Порой мы неделями не разговаривали, потом снова мирились, и я все время повторяла: «Тебе нас не жалко? Почему ты выбираешь столовую, а не нас? Не меня, не моих детей — своих внуков, которые тебя так любят. Ты здесь здоровье оставляешь».

В последние два года маминой жизни я ясно видела, что эта ноша стала для нее неподъемной. Сначала со слезами на глазах я умоляла ее закрыть столовую, но в конце концов сказала: «Я сама буду заниматься столовой. Только, пожалуйста, съезди в Питер, съезди в Корею — может, там помогут», — говорила я. Но мама ответила: «Нет. Сколько Бог дал, столько я и проживу».

Для меня тогда это прозвучало как предательство. Я искренне не понимала и, честно говоря, до сих пор не понимаю, почему она выбрала столовую, а не меня и моих детей. Нам ее очень не хватало тогда и сейчас. Она объяснила мне тогда:

Сейчас, оказавшись на ее месте, я начинаю понимать, что она переживала: как же могут изводить злые языки. Очень тяжело, когда ты по-честному отдаешь все, забывая порой о себе, семье, детях, а в ответ на тебя льется грязь — и непонятно почему. Мама не была ангелом, но и плохим человеком она не была. И дело, которым она занималась, точно не было чем-то плохим.

Мое решение

С самого начала этого проекта мне было ясно: я стану продолжателем дела мамы. Никто в семье мне не перечил. Для меня это не было делом всей жизни — скорее обязанностью перед мамой, данью ее памяти. Столовая оставалась последней частью, что связывала нас с ней.

В первые месяцы после маминого ухода нас ждала огромная работа в столовой: нужно было переделывать документы. Меня назначили главой НКО, руководителем социальной столовой, и началась бумажная волокита: бухгалтерские штрафы, налоги… А уже через месяц пришла проверка из Минюста.

Это было самым страшным: я две недели практически жила в столовой, судорожно готовила документы. Проверка длилась почти два с половиной месяца, и для меня это стало грандиозным опытом. До этого момента я и документы были вещами несовместимыми. Но пришлось учиться, брать себя в руки. Назвался груздем — полезай в корзину. Дороги назад уже не было.

Для посетителей столовой после смерти мамы, наверное, ничего не изменилось, а для меня изменилось все. Когда приезжаешь и видишь место, где она обычно сидела, без нее… Все становится другим, когда уходит самый дорогой человек в твоей жизни.

Я хорошо помню, как люди приходили на обед и обязательно подходили к ее портрету — молились, крестились, благодарили. Как-то я убрала портрет, но наши бабушки попросили вернуть его на место. Они говорили: «Обед не лезет, пока нет портрета. Я подойду, поговорю с Ириной Борисовной — и легче становится».

Эти слова, эта их искренняя благодарность за то, что делала мама, наверное, лучшая память о ней.

Закрытие

В какой-то момент я поняла, что финансово больше не справляюсь с проектом. Финансирование практически исчезло, сборов становилось все меньше. Еще ушло много волонтеров, особенно тех, кто раньше занимался доставкой бесплатных обедов. Многие спонсоры после смерти мамы тоже быстро отошли в сторону — наверное, для них это стало «неактуально».

Я думаю, если бы у нас было достойное финансирование, можно было бы немного расширить команду, и тогда часть нагрузки с меня бы снялась. Возможно, мы могли бы сформировать новую команду, уйти в другое помещение, потом передать кому-то управление или остаться в составе руководства и наладить работу. Но сейчас — уже нет.

Здание, где находится столовая, в очень плохом состоянии, а денег на его ремонт нет. Нужно было чинить отопление, менять электропроводку, крышу, которая начала протекать.

После маминой смерти начали понемногу ремонтировать: утеплили одну стену, но она обвалилась из-за протечек крыши, кое-где заменили проводку. Но этого оказалось недостаточно — надо было менять всю сантехнику.

Прошлой зимой произошла авария: в здании замерзло отопление и лопнули трубы. На улице стояли морозы под минус 50, и нам пришлось выбирать: либо содержать столовую и закупать продукты, либо ремонтировать помещение и оплачивать коммунальные услуги. Все сразу потянуть было невозможно.

Если бы у нас была какая-то финансовая поддержка или если бы нам помогли с помещением, думаю, мы смогли бы продержаться еще какое-то время. Я просила помощи — обращалась в мэрию Якутска. Но ответа мы так и не получили — ни письменно, ни устно. 

Недавно мне позвонили из офиса уполномоченного по правам человека в Якутии Сарданы Гурьевой и просто спросили, почему мы закрываем столовую. 

Коммунальные платежи в Якутии зимой неподъемные. Даже для обычных людей плата за квартиры огромная, а для благотворительного проекта и подавно. Я тянула этот проект так долго, как могла, и решение закрыть его далось мне очень непросто. Я уговаривала себя, муж ругался, дети уже прямо сказали: «Мам, мы хотим, чтобы ты была дома». Да, это было тяжелое решение, но мы его приняли.

Не готово воспринимать добро просто так — люди не доверяют, ищут подвох, подозревают, что за каждым делом или призывом стоит скрытая выгода.

Чувствую ли я несправедливость в том, как сложилась судьба столовой? Наверное, нет. Ее судьба была предрешена еще в первые годы работы.

Этот проект был нужен только моей маме. Уже спустя два года все стало ясно — администрация Якутии открыто говорила маме: «Ирина Борисовна, вы какая-то странная женщина. Сначала сделали, а теперь просите компенсацию. Ни на какую компенсацию вы не имеете права». Уже это давало нам понять, что проект не нужен властям, поэтому я не ждала никакой помощи от них — не питала иллюзий о том, что нас услышат.

Я очень надеюсь, что мама поняла бы меня и не осудила бы за то, что я закрыла столовую. Мне очень хочется верить, что она поддержала бы мое решение, увидев, как тяжело было мне и моей семье. И еще я хочу верить, что там, наверху, мама довольна той работой и деятельностью, что мы вели все эти два с половиной года.

Пусть люди запомнят социальную столовую как место, куда можно было прийти в трудный момент, куда звали на праздники и где старались сделать чью-то жизнь хоть немного лучше.

• Теги:
• пенсионеры
• социальная столовая