Закона, защищающего жертв домашнего насилия, в России пока нет, но главная проблема не в этом. Она заключается в том, что те, кто по идее отстаивают интересы пострадавшей, — судьи, полицейские, адвокаты и другие люди, работающие с законом, должны встать на ее сторону, а не осуждать или игнорировать.
Как это сделать? Можно ли этому научить людей, ответственных за правосудие и заинтересованных в нем? Об этом ТД рассказала Анна Ривина — глава центра «Насилию.нет».
Насилие над женщиной — это нарушение прав человека и форма дискриминации согласно Стамбульской конвенции. По документу к формам насилия относятся изнасилование, преследование, принудительный брак и принудительный аборт. Страны-участники конвенции обязуются соблюдать определенные правила по предотвращению насилия, защите жертв и наказанию преступников. Под документом подписались 32 из 47 стран Совета Европы. России в этом списке нет.
Кроме конвенции в стране нет и закона, защищающего жертв домашнего насилия. Российские законодатели ссылаются на сложности с определением самого понятия «домашнее насилие», хотя международного опыта предостаточно: не говоря уже о Стамбульской конвенции, аналогичные законы приняты в 144 странах мира. В Госдуме РФ с начала 90-х было уже свыше 40 законопроектов на эту тему, но ни один из них так и не получил поддержки парламентариев.
Директор центра «Насилию.нет» Анна Ривина уверена, что проблема решится быстрее и эффективнее только руками государства, однако пока оно ничего не делает, активисты могут «сидеть и ждать, а могут делать то, что в наших силах». Анна и ее коллеги пошли по второму пути: в марте она начала читать курс по адаптации в России программы по домашнему насилию по Стамбульской конвенции. Курс рассчитан на правоприменителей — судей, прокуроров, полицейских, адвокатов, юристов, уполномоченных по правам человека. Главная его задача лежит за пределами процессуальных вопросов — речь идет о самом отношении к жертве и возможности ей помочь.
— Как курс будет работать в условиях российского правового поля, если конвенция у нас не ратифицирована?
— То, что Стамбульская конвенция не ратифицирована, означает, что наши правоприменители не могут использовать ее как часть национального законодательства. Тем не менее в той части, адаптацией которой я занималась, есть пересечения с российскими законами. Да и курс в целом скорее провозглашает сами принципы по работе с домашним насилием. Курс состоит из девяти модулей. Там есть части, которые затрагивают такие тонкие вопросы, как, например, альтернативное разрешение споров. Но основные блоки — это непосредственно понятие домашнего насилия, контекст уголовного и гражданского рассмотрения дел.
Самое главное, что должны вынести люди, прошедшие этот курс, — понимание того, почему происходит домашнее насилие, каким образом может быть нанесена повторная травма для пострадавших в рамках суда или общения с полицейскими. Почему пострадавшие не обращаются за помощью, чем обусловлено то или иное поведение. Почему так себя ведут агрессоры? Там очень много психологии, потому что эту правовую проблему невозможно рассматривать в отрыве от психологических особенностей этих взаимоотношений.
— Для кого и когда курс будет доступен?
— Сейчас я работаю с первой группой — это порядка 20 человек из Хабаровска, в основном представители института уполномоченного по правам ребенка. Это своего рода пробный шар, смотрим, что было сделано не так, чем можно курс дополнить. С группой мы планируем все доделать до 1 мая. Сразу после этого курс появится на интернет-платформе, доступной всем желающим: на каждый из девяти модулей отводится по два-три часа.
— Сложно доносить концепцию работы с домашним насилием?
— Конечно, мы никогда не сможем донести все до 100% слушателей. К большому сожалению, мы сейчас живем в режиме, когда нас вечно пытаются уличить в том, что мы якобы какие-то традиционные скрепы шатаем, что мы российские семьи хотим разрушить. И для многих людей неочевидно, что Россия является частью Совета Европы, что мы говорим именно в контексте нашей юрисдикции. Но я считаю, что если один человек услышал и понес это дальше, это уже большой успех. И я лично для себя гонюсь не за количеством, а за качеством. Я держу в голове план потом адаптировать курс для студентов юрфака. Ведь на самом-то деле речь не про право как таковое. Право — это всего лишь механизм. Речь про ценностный подход: нельзя бить слабого и слабого нужно защищать.
— Какие проблемы есть у исполнителей закона, мешающие вести себя в соответствии с нормами? Проблема в головах или все-таки на бумаге?
— И то и другое. И одно без другого никак не решится. Когда мы работаем непосредственно с оперуполномоченными, мы слышим, что многие из них хотели бы вести себя иначе, но у них не хватает правовых механизмов для того, чтобы в том или ином случае правильно поступить. Знаете, люди зачастую не такие тупые и не такие злые, как часто пытаются их показать. Но, во-первых, у нас действительно нет закона о домашнем насилии, и здесь как раз очень уместно подчеркнуть, что мы последняя страна в Совете Европы без этого закона. Но наличие закона не будет иметь никакого значения, если не будет проработки проблемы, а именно изживания тех самых стереотипов, мифов, которыми окружена эта тема.
Что это семейное дело, что стыдно должно быть пострадавшей, что пострадавшая якобы могла спровоцировать своими действиями.
— Кстати, о законе. Одна из авторов законопроекта, депутат Оксана Пушкина сказала, что проблема упирается в терминологию, не могут дать определение домашнему насилию.
— Я убеждена, что нет никакой проблемы с терминологией, есть просто нежелание. Эксперты, среди которых и (соучредитель центра «Насилию.нет») Мари Давтян и (адвокат) Алексей Паршин, которые изначально являются соавторами этого законопроекта, без проблем могли бы разобраться с определением, но постоянно идут разговоры о каких-то мнимых препятствиях. Да, действительно, закон может по-разному трактовать домашнее насилие. Например, в каком-то контексте это могут быть только люди, которые браком связаны, а в некоторых странах действие закона распространяется даже на тех, кто нанят на работу в семью — на нянь, гувернанток. Но в любом случае это один и тот же каркас, на который можно нанизывать разные детали. Об отсутствии политической воли на решение проблемы говорит то, что даже те нормы, которые уже существуют, не применяются.
— Пока получается так, что вместо закона о насилии мы имеем «закон о шлепках», декриминализирующий насилие в семье.
— Да, и я хочу подчеркнуть, что наш курс направлен не на то, чтобы как можно больше агрессоров оказалось в тюрьме. Он направлен на то, чтобы насилия было меньше. Очень важен подход, которого сейчас нет в российском контексте, что должны на первом месте быть интересы пострадавшей. Если мы, например, будем говорить о декриминализации домашнего насилия, мы знаем, что больше чем в 70% случаев суды у нас назначают штраф. И это означает, что это бремя для семейного бюджета.
Штраф — это та мера, которая направлена сугубо на пополнение бюджета, и там интересы пострадавшей вообще не учитываются. Примечательно, что (глава МВД Владимир) Колокольцев и (председатель Следственного комитета РФ Александр) Бастрыкин признали, что декриминализация была ошибкой. Это сказали, посмотрев на практику, силовики, а не женщины, которые инициировали декриминализацию (речь идет о сенаторе Елене Мизулиной и депутате-единороссе Ольге Баталиной).
— Нередкая проблема, с которой сталкиваются жертвы насилия, решившиеся заявить об этом в правоохранительные органы — недоверие и грубость. Как достучаться до людей «с той стороны»?
— Человек, который обращается в нашу правоохранительную систему и знает свои права, может вести себя увереннее. И если мы рассказываем женщинам, как они должны действовать, то они становятся в более уверенной позиции. Например, у нас есть такое понятие как талон КУСП (книга учета сообщений о преступлениях), который выдает полицейский в случае, если они приняли заявление. Очень часто они не говорят об этом пострадавшим женщинам, которые абсолютно дезориентированы в пространстве. И тогда полицейские могут просто выкинуть это заявление, и у женщин нет подтверждения, что они обращались в полицию.
— Это уже про работу с жертвой, не с исполнителем закона.
— Да. У нас есть задумка — в рамках Центра «Насилию.нет» открыть школу гражданского сопровождения. У нас есть большое количество волонтеров, которые как-то хотят помочь. Мы надеемся, что у нас получится их обучать с точки зрения психологии и права, чтобы они могли просто сопровождать пострадавших на всех этапах. Понимаете, есть системная проблема. Например, мне звонят женщины, которые пришли в полицию, а им говорят: «Что вы хотите, сейчас за это штраф 500 рублей». Во-первых, штраф все-таки от пяти тысяч рублей. Во-вторых, таким отношением полицейские демонстрируют, что они даже не хотят в это лезть.
Или когда женщины оказываются в травмпункте, а врач намеренно пишет документ обтекаемым текстом так, что потом вообще не докажешь, что было насилие. Приходит человек с синим лицом, а врач может написать просто «синяк».
Люди действительно лишний раз побаиваются, что полицейского, что врача, они не готовы отстаивать свои права. А по моей задумке у волонтеров будет дорожная карта, что нужно сделать, что должно быть зафиксировано. Таким образом стараемся работать в обоих направлениях.
Беседовала корреспондент газеты «Коммерсантъ» специально для «Таких дел»