Вечером 9 апреля в ИК-15 в Ангарске Иркутской области заключенные устроили бунт. Правозащитники говорят, что конфликт начался после того, как сотрудник ФСИН избил Антона Обаленичева, одного из заключенных. Бунт продлился два дня, в беспорядках пострадали около 300 человек, один осужденный погиб.
«Такие дела» поговорили с родственниками заключенных и правозащитником, защищающим их интересы, о том, что произошло в колонии.
Александра Толстикова
сестра осужденного Антона Обаленичева
Думаю, что из Антона сделали зачинщика бунта из-за видео в соцсетях от 9 апреля, которое стало первым в череде роликов о бунте в колонии. На записи мой брат показывает перебинтованные руки и говорит, что вскрыл себе вены после избиения сотрудником колонии по фамилии Крутынов.
После этого мы разговаривали с ним по телефону, он сказал, что его избили, что он не знает, что с ним будет дальше, что если не будет выходить на связь, то, возможно, его нет в живых. Как я поняла, его избили из-за того, что он отказался от повторной вечерней проверки. Не знаю, почему именно из него сделали организатора беспорядков. В чем он виноват? В том, что за него заступились другие заключенные?
После бунта Антона перевели из ИК-15 в СИЗО-1 в Иркутске. Мы больше недели не знали, где он находится, никто нам ничего не говорил. Свидания из-за коронавируса запрещены, адвоката к брату не пускают. Зато журналистов почему-то пустили. Антона показали по «России 1», где назвали рецидивистом, неоднократно судимым за грабежи и разбои. Это слишком преувеличено.
На камеру, как затравленный щенок, он отказался от своих слов. Сказал, что на самом деле его никто не бил, а сказать о нападении его заставили другие заключенные. Ощущение, что его неделю обрабатывали и учили словам.
Валерия Даутова
жена погибшего заключенного Максима Даутова
О том, что в колонии произошел бунт, я услышала 11 апреля от друзей. Забеспокоилась, стала везде звонить и узнала, что Максим погиб. Мне никто не звонил [из колонии и регионального СК] и не сообщил [о смерти мужа]. Абсолютно халатное отношение, все молчат. Знаю, что Следственный комитет завел уголовное дело, но я не знаю, по какой статье, так как дозвониться до следователей не могу. В приемной девушка сказала, что из-за коронавируса все сотрудники находятся дома и работают только по вызовам.
Мне сердце подсказывает, что Максима убили. Когда вернули тело [для похорон], он весь был избитый. Говорят, его убили сокамерники за то, что он якобы сотрудничал со следствием. Еще говорят, что был суицид. Я не знаю причину [смерти], не хочу собирать сплетни. Насколько я знаю, в бунте Максим не участвовал. Одному богу известно, что там происходило.
Максим жаловался, что заключенных постоянно бьют, наказывают, за малейшее нарушение отправляют в штрафной изолятор. Ужасная колония, ужасное отношение к людям. Что был человек, что не было его. С помощью правозащитников [«Сибирь против пыток»] я буду добиваться справедливости. Чтобы возбудили дело об убийстве, чтобы все виновные понесли наказание, чтобы мне выплатили компенсацию морального ущерба. Максим был единственным кормильцем семьи, у нас остался маленький ребенок.
Павел Глущенко
правозащитник, волонтер фонда «Сибирь без пыток»
События происходили два дня: 9 апреля, когда избиение Антона Обаленичева вызвало протесты среди заключенных, и 10 апреля, когда с осужденными, стоявшими на плацу в окружении спецназа, [у начальства колонии] состоялся некий диалог. Видимо, в этом диалоге в адрес осужденных было сказано что-то, что привело к пожару. При этом пожарных не пускали тушить пламя в течение восьми часов.
После бунта у большинства родственников связь с осужденными пропала. Они звонили на горячую линию ГУФСИН, обращались в прокуратуру, Следственный комитет, но нигде не получили ответа. До сих пор неизвестно, где находятся 65 человек — увезли ли их в другие колонии и СИЗО или просто удерживают, ждут, пока пройдут синяки.
Адвокатов к заключенным, местонахождение которых известно, не пускают, ссылаясь на коронавирус. При этом уже проводятся следственные действия, что незаконно без представителей защиты. Адвокаты, которые смогли пробиться к осужденным, говорят, что у них очень жестокие повреждения — у одного сломан позвоночник, у другого отбиты пальцы и содрана кожа на лице. На наш взгляд, это следы пыток и результат расправы после бунта.
ИК-15 считалась в Иркутской области образцово-показательной, было большое лесоперерабатывающее производство, заключенные изготавливали остановочные павильоны, детские площадки, пиломатериалы и многое другое. Постоянно к ним приводили разнообразные комиссии, чтобы показать, как должно быть в других колониях: порядок, условия содержания.
Журналисты связывают бунт с тем, что в ИК-15 якобы поменялось руководство. Это неправда, начальство то же, что и 10-12 лет назад. Но в марте 2020 года сменился руководитель ГУФСИН по Иркутской области — на эту должность был назначен полковник Леонид Сагалаков. Он мог потребовать провести ревизию в колониях, чтобы знать, что конкретно имеется в его ведомстве, а в ИК-15 с помощью пожара в промзоне могли что-то скрыть. Что именно, предстоит выяснить следствию. По опыту других бунтов по России — разрушают обычно жилые помещения, производства — лишь в очень редких случаях.
«Такие дела» обратились за комментарием в ГУФСИН по Иркутской области, где вопрос переадресовали в ФСИН России, на момент публикации ответ не был получен.