«В палате я вдруг увидела страшного зайца»

Человеку приходят в голову мысли, что его преследуют или как-то на него влияют: облучают, пытаются отравить. Он слышит голоса и видит галлюцинации. Это симптомы параноидной, самой распространенной формы шизофрении. Часто люди с этим расстройством уверены, что с ними все в порядке, а галлюцинации и бредовые идеи — реальность. Ксения — исключение. Она с 17 лет слышит и видит галлюцинации, испытывает приступы паранойи. Но понимает, что все это проделывает с ней ее сознание. Ксения годами борется за выход в ремиссию. «Такие дела» записали ее монолог.

«Много общалась с воображаемыми друзьями»

Я росла в замечательной семье. Мама всегда была моей лучшей подругой. С папой я любила придумывать шутки, сочинять стихи и душевно разговаривать на кухне. Родители никогда не ссорились. Бабушку я тоже любила и проводила с ней много времени. У меня сахарный диабет второго типа. Всю начальную школу бабушка ждала меня на этаже, чтобы следить за сахаром в крови. Удивительно, что мое психическое расстройство развивалось в такой среде.

В детстве я была очень начитанной и дружелюбной. Любила придумывать странные слова и бессмысленные истории. Я доставала этим родителей — они смеялись, но в то же время просили не увлекаться. Видели, что это меня необычайно будоражит.

У меня всегда была хорошая фантазия. Я много общалась со своими воображаемыми друзьями: они понимали меня лучше сверстников. Одних я полностью придумывала сама, других брала из книг, аниме или фильмов. 

С реальными детьми я тоже общалась, в школе у меня были друзья, никогда не сталкивалась с травлей. Правда, я очень боялась скопления незнакомых детей. Например, на детских площадках у меня от страха начинала кружиться голова, особенно если кто-то подходил знакомиться.

Еще во втором классе у меня обострилась эметофобия — боязнь рвоты. У меня начинались припадки, я задыхалась от страха, что меня вырвет. Тогда же мама стала замечать, что я много копаюсь в своих волосах, и отвела меня к врачу — он сказал, что это на фоне нервов.

«Ночью вселенная мыслит иначе»

В 14 лет у меня появился парень на расстоянии. Все было хорошо, но я очень переживала из-за его прошлых отношений. У меня развилось депрессивное состояние, я стала делать порезы на руках и выдирать волосы: отрывала секущиеся кончики, а бывало, и целый волос с корнем. Казалось, что так я исправляю что-то в своей жизни.

Состояние ухудшилось, когда после девятого класса я поступила в художественный колледж. Преподаватели нас гнобили, оскорбляли, высмеивали наши работы. Я стала ненавидеть себя, постоянно рыдала и мало ела. Меня преследовала физическая усталость. Я начала активнее вырывать волосы, а однажды психанула и сделала себе каре, хотя раньше у меня были волосы ниже груди.

В тот период я впервые ощутила дереализацию — состояние, когда ты видишь себя не от первого лица, а будто бы в фильме или во сне. Казалось, будто я нахожусь не дома, а где-то в другом месте, я не могла управлять собой.

Мама предложила мне обратиться к платному психиатру. Врач плавно подвела меня к мысли, что учебу нужно бросать. Я решилась. Было грустно, но я осознавала, что не справляюсь. Мне диагностировали ОКР, назначили уколы. Лучше от них мне не становилось, однако начались проблемы с мышлением: я стала туго соображать. 

Весной я впервые услышала голоса. Это было очень внезапно: сначала мешанина в голове, а потом четкая фраза: «Ночью вселенная мыслит иначе». Я испугалась: это звучало очень громко и близко, но я не могла понять, где источник.

Я рассказала об этом психотерапевту, и она выписала мне направление в частную клинику. Там мне сказали, что нужно госпитализироваться. Мне было 18 лет.

«Может, врачи ошиблись?»

В больнице я пролежала около месяца. Врачи следили за моим состоянием. В основном я сидела в телефоне, иногда общалась с другими пациентами.

У меня начались пробелы в памяти: я говорила что-то странное, а потом забывала. Как-то раз я опубликовала посты в своих соцсетях, а потом перечитала их. Я не помнила, как я их писала и что имела в виду.

Мне назначили галоперидол. Из-за него начались проблемы со зрением. Когда я перечитывала дневниковые записи того периода, они все были написаны будто бы чужим почерком с маленькими подпрыгивающими буквами. Были и другие побочки. Мышцы болели, было тяжело двигаться. Я ощущала постоянное беспокойство, с трудом засыпала. Язык был будто бы деревянный, и я почти не могла разговаривать. 

Тогда я попросила у мамы выписку из больницы и так узнала о своем диагнозе: «параноидная шизофрения». Очень удивилась, что у меня такое серьезное расстройство. Недоумевала: «Может, врачи ошиблись?»

Мои родители смирились с диагнозом, но мама боялась, что в будущем мне станет хуже и я перестану доверять врачам. Друзья сильно поддерживали: рисовали мне картинки, а при встрече всегда интересовались моим состоянием.

У меня самой процесс принятия болезни занял три года. Тогда мало кто говорил о психических расстройствах. Я чувствовала себя какой-то не такой.

Думала, что люди будут бояться и уходить и я никогда не найду своего человека.

«Я вижу что-то не то»

Я стала регулярно слышать несуществующие звуки. Например, сидела с мамой на кухне и слышала ветер, хотя все двери и окна были закрыты. Или мне казалось, что кто-то играет на фортепиано, но никто из соседей этого не делал.

Минимум раз в месяц я слышу голоса, даже если стабильно принимаю таблетки. Это могут быть угрозы, непонятное бормотание, отдельные четкие фразы или просто как будто радио: разные люди обсуждают что-то на фоне.

Когда голос уже звучит, к нему быстро привыкаешь. Но вот появляются такие галлюцинации всегда внезапно, подготовиться к этому невозможно. Меня пугает, когда скачет тональность голоса и в звуке появляются помехи. Например, голос сначала тонкий, а потом резко становится грубым и низким.

Несколько раз из-за голосов у меня были приступы кататонии. Помню, они меня очень напугали и я испытала паранойю. Тогда я легла на кровать, не могла ни на что реагировать. Пришла в себя только через полчаса. 

Помимо слуховых галлюцинаций у меня появились визуальные. Впервые это случилось, когда я в очередной раз была в больнице (госпитализируюсь я регулярно — обычно во время осеннего и весеннего обострения). В своей палате я вдруг увидела страшного зайца — он был очень вытянутый и зловеще улыбался. Похожего зайца я раньше рисовала, персонаж будто вышел из моей головы. Я стала рыдать и звонить маме: «Кажется, я вижу что-то не то». Мама по телефону довела меня до кабинета врача, и мне помогли.

Галлюцинации бывают и нестрашные — например, что-то полупрозрачное крутится в воздухе. Или на занавесках оживают узоры. Но бывают видения, которые хотят меня напугать.

Однажды, когда я лежала в больнице и пыталась заснуть, увидела рядом со стеной палочку, из которой лезло очень много огромных муравьев. Вскочила с кровати и побежала к дежурной медсестре — настолько было страшно. Я заикалась и только с третьего раза смогла объяснить, что случилось.

Самым жутким для меня стал огромный еж, который сидел на моей кровати. У него было очеловеченное лицо и клыки, он тяжело дышал и зло смотрел на меня. Казалось, он вот-вот нападет.

Галлюцинации бывают и в общественных местах, но реже: там я более собранная и стараюсь быстро отвлекаться. Например, когда я увлеклась изучением феминизма первой волны, на улицах мне стали мерещиться силуэты женщин с черно-белых фото. Они появлялись в толпах, выглядывали из-за деревьев. Я понимала, что это не злая галлюцинация, но мне было некомфортно.

Помимо галлюцинаций, у меня случаются приступы бреда. Я начинаю странно улыбаться и нести какую-то пургу. Сначала мне весело, а потом резко грустно.

Я беспрерывно говорила об этом, не могла остановиться, а потом просто начала рыдать. В такие моменты я не могу управлять эмоциями и искренне верю в то, что говорю. 

«Убедила себя, что вся еда в доме отравлена»

Обострение начинается с нарушения режима: я с трудом засыпаю. Дома начинается беспорядок, хотя обычно я стараюсь поддерживать чистоту. Мама говорит, что по моей комнате можно судить о моем состоянии.

Постепенно жизнь превращается в хаос. Я перестаю выходить из дома, становлюсь необщительной и раздражительной, могу кидаться вещами. В голове голоса.

Обострение доходит до пика, когда у меня начинается паранойя. Я придумываю себе что-то плохое — это становится идеей фикс. Я начинаю постоянно говорить на одну тему, безоговорочно верю в нее и не могу оторваться от своих мыслей. Это может длиться от часа до нескольких дней. Остановить паранойю невозможно.

Такие приступы бывают совсем бредовыми. Например, в 19 лет я придумывала целый план по уничтожению мира и даже завела для этого блокнот. 

Во время моей последней паранойи, в середине декабря, я убедила себя, что вся еда в доме отравлена. Что-то постоянно говорило мне об этом. Я полностью доверяла родителям и разумом понимала, что отравить еду никто не мог. Но все попытки поесть доводили меня до рвотного рефлекса. Я стала питаться в кафе, но вскоре не смогла есть и там — полностью перешла на детское пюре. В конце января пришлось отказаться и от него. За это время я сильно потеряла в весе, а мой сахарный диабет усугубился.

Родители отвезли меня к врачу, мне сделали капельницы, а потом положили в больницу на три недели.

«Моя болезнь старается, чтобы я не хотела жить»

На фоне самой шизофрении и лекарств у меня возникают суицидальные мысли. Дело в том, что препарат, который я принимаю, блокирует дофамин. Поэтому я испытываю меньше радости от жизни. Мне приходится прилагать больше усилий, чтобы просто быть счастливой.

Иногда я говорила маме: «Мам, я что-то жить не хочу». Это был эмоциональный порыв. Разумом я никогда не хотела себя убивать и не планировала суицид. Понимаю: это моя болезнь старается, чтобы я не хотела жить.

Несколько раз, когда я больше не могла выдерживать голоса в голове и затяжное подавленное состояние, мне взбредало в голову: «Хочу [Роскомнадзор]». Я пыталась [Роскомнадзор], но довольно сильно шумела, и в комнату прибегали родители. В такие периоды мама не отходила от меня ни на шаг. Теперь в комнате на окне у меня стоит специальная блокировка, чтобы его нельзя было широко открыть.

Я и сама научилась бороться с мыслями о суициде. Спрашиваю себя: «Неужели так станет лучше?» Еще я веду дневник и делаю списки: «Ради чего мне стоит жить», «Что хорошего есть в моей жизни». Всегда могу их перечитать и вспомнить, зачем бороться. Мне важны зацепки о том, что меня ждет впереди, — например, какие встречи с друзьями у меня будут, какие книги я прочитаю или как пройдет моя свадьба. 

Суицидальные мысли я стараюсь воспринимать как химические процессы в голове, а не как мои истинные желания. Мне помогает установка, что все пройдет, когда я приму лекарство.

«Хочется быть ментально здоровой»

Сейчас мне 25 лет. Врачи говорили, что именно в этом возрасте мне станет лучше. Но пока никаких положительных изменений я не заметила. Наоборот, болезнь прогрессирует. Врачи не дают четкого плана лечения, а просто купируют болезнь, советуют не нагружать себя. Надеюсь, что-то поможет мне в будущем, в медицине будет какой-то прорыв.

Внешне моя жизнь не сильно отличается от жизни здорового человека: я регулярно выбираюсь в кафе (одна или с подружками), гуляю в наушниках, хожу на концерты классической музыки и в музеи современного искусства. Но есть огромная проблема: мне сложно планировать жизнь дальше одного дня.

Мне тяжело вести быт. Во время выездов на природу или встреч в компании я должна внимательно следить за своим состоянием.

Я увлекаюсь программированием и интересуюсь математикой, могла бы работать аналитиком. Или снова начать рисовать, стать моушен-дизайнером. Меня привлекает и возня с книжками — я могла бы стать библиотекарем и вести архивы. Я очень хочу получить высшее образование и работать в какой-то интересной сфере. Но все это мне недоступно, пока я не выйду в стабильную ремиссию.

По мнению врачей, я не выдержу обычную работу: мне будет тяжело и физически, и психологически каждый день ездить куда-то и взаимодействовать с людьми. Творчеством заниматься я тоже не могу: эмоции плохо сказываются на моем состоянии. С детства я любила играть на пианино, но лекарства, которые я принимаю, сковывают мне руки.

Все мои ровесники работают и учатся. Я тоже так хочу, но у меня не получается. Когда я начинаю проходить бесплатный курс или просто читать серьезную книгу, уже через час ощущаю, как у меня болят мышцы, я перестаю усваивать материал и понимать, кто я. Любая попытка учиться заканчивается госпитализацией. 

Я пытаюсь искать плюсы — например, у меня нет четкого графика, я могу читать и изучать только то, что хочу. Хотя, конечно, грусть накатывает часто, и я плачу. Хочется быть ментально здоровой.

Один врач сказал мне: «Я мало кого хвалю, но вас я готов похвалить — вы явно боретесь». Было очень приятно это услышать. Я могу уставать и отчаиваться, но в итоге всегда стараюсь настраиваться на лучшее.

Мои папа и мама очень ответственные, любящие, хорошие. Недавно от рака умерла бабушка, и тут у меня снова возникли проблемы и обострение. Мне очень стыдно за то, что я не могу справляться сама, что мне все время нужна помощь: жить одна я не могу. Близкие и врачи меня утешают. Объясняют, что у меня есть весомые причины и винить себя я не должна. Мама всегда говорит, что любит меня и другую дочь она бы и не хотела.

«У тебя что, все друзья ненормальные?»

Я начала свободно говорить о своем диагнозе лишь спустя несколько лет работы с психотерапевтом. Сейчас при знакомстве с людьми я могу лишь упомянуть, что у меня есть психические особенности, из-за которых мне тяжело жить. Только если я начинаю доверять человеку, говорю, что у меня шизофрения.

Однажды я ходила на свидание с парнем и рассказывала ему про подругу, у которой шизотипическое расстройство. Он спросил: «У тебя что, все друзья ненормальные?» Мне стало обидно. 

Грустно, что многие воспринимают людей с ментальными расстройствами именно так. Негативное отношение культивируют фильмы и новости: «Девушка с шизофренией зарезала своих детей». Психпросвещение развивается. Но, на мой взгляд, шизофрении уделяют мало внимания. Если человек с этим диагнозом вам об этом не скажет, вероятно, вы не заметите ничего особенного.

Мне хотелось бы, чтобы появилось больше примеров, доказывающих, что люди с шизофренией — точно такие же люди. У меня диабет — это тоже неизлечимо, но по этому критерию ко мне относятся абсолютно так же, как и к остальным.

«Парень меня бросит, потому что я не могу иметь детей»

С моим нынешним парнем мы знакомы около 10 лет, а год назад начали встречаться. Он всегда знал, что у меня шизофрения, и спокойно к этому относился. Сейчас у нас очень здоровые и классные отношения. Мы поддерживаем друг друга, он умеет выводить меня из плохих состояний: разговаривает со мной и дает таблетки. Сейчас парень приезжает ко мне каждые выходные, а в будущем планирует переехать. Мы с родителями хотим сделать ремонт так, чтобы я могла жить с ним в одной комнате. 

Несмотря на мое расстройство, парень мечтает быть со мной и построить семью. Еще он хочет ребенка. Но своих детей я иметь не могу из-за диабета: врачи говорят, что я не выдержу такую гормональную перестройку. А взять ребенка из детского дома не могу из-за ментального диагноза. У меня даже был приступ паранойи: казалось, парень меня бросит, потому что я не могу иметь детей.

При этом я не уверена, что смогу потянуть материнство физически и ментально. Хотя посмотрим, что будет с моим расстройством дальше, может, я все-таки смогу выйти в ремиссию. Тогда получилось бы взять ребенка на моего партнера или еще как-нибудь выкрутиться. 

«Я пытаюсь бороться»

За восемь лет лечения шизофрении мне удалось сохранить личность. Многие люди с этим расстройством теряют критику, могут перестать доверять врачам, становятся очень замкнутыми, находят странные интересы и сверхидеи и опускают руки в лечении. Но я пытаюсь бороться. 

Мне нужно развивать когнитивные способности и критическое мышление. Это необходимо, но в то же время это кажется наказанием. Я ведь осознаю каждую галлюцинацию и понимаю, что это все придумал мой собственный мозг, а я не могу с этим ничего сделать.

• Теги:
• ментальное здоровье
• психические заболевания
• психические расстройства