Пуповина

Двадцать лет назад умерла моя мама. Самый близкий мой друг в жизни, человек, который мог понять все, поддержать в трудный момент, рассмешить, если грустно, заставить задуматься, когда нужно.

У меня есть подруга. Я знаю ее с детства — и все эти годы она рассказывает мне о своей матери, как они не могут найти точки соприкосновения, копят взаимные обиды и беспрерывно ссорятся.

Идея проекта «Пуповина» возникла спонтанно, из-за столкновения этих двух полюсов — ее истории и моей. Я работала над проектом в течение полугода: снимать оказалось легко и тяжело одновременно. Легко было знакомиться с героинями, находить общий язык, искать параллели с собственными ощущениями, обмениваться мыслями о том, как и почему могла возникнуть та или иная ситуация. Тяжело — чувствовать чужую боль и видеть в глазах взрослой женщины скрытые слезы ребенка. Очень важными для меня стали слова одной из моих героинь: «Оказывается, если рассказать все почти незнакомому человеку, становится как будто легче».

Ольга, 40 лет. Психолог. Разведена, есть дочь и сын

Для меня мама все детство — что-то очень хорошее, очень теплое, временами недоступное, то, чего мне всегда было мало. Такой желанный, притягательный объект. Мама — самое важное.

Как-то получилось, что в нашей семье мужчины не задерживаются. Женщины однозначно более живучие, жизнестойкие. Мне кажется, мужчина — «лишняя вещь в хозяйстве». Ощущение самодостаточности женщины у меня от мамы. Женщина может много брать на себя одна. Может выживать одна. И женщине одной может быть хорошо. На данный момент мне не нужны отношения с мужчиной, и я думаю, что с годами вряд ли поменяется это ощущение.

Для меня семья — это женщина и дети. Есть ли там мужчина, не очень важно. Мои дети для меня — самое главное.

Мария, 54 года. Живописец, график, скульптор. Не замужем, есть двое сыновей

После смерти мамы прошло 11 лет, и сейчас я понимаю, что у меня было какое-то на самом деле фантастическое детство. Но я себя чувствовала несчастной постоянно. Во многом из-за того, что очень яркая мама. Очень яркий, легкий, ироничный человек. Она офигенная была просто. Такой характерный сон: я в больнице лежу, и снится мне, что мама подходит к окну и улыбается — а это солнце на самом деле!

Приходили мои друзья, они тут же влюблялись в маму. Ну, а кто такая Маша? Маша — это дочка Татьяны Николаевны. Это несуществующее лицо. И те, кто общались со мной, они общались, как с каким-то повторением, проекцией….

Я думала, отношения матери с сыном сложнее. Оказалось, наоборот все. Почему? Не знаю. Мать и дочь — как две кошки в доме. Моих мужиков она изживала: если это ее дочь, то она в принципе принцесса и никто не достоин ее. Думаю, во многом из-за этого не получилась у меня семейная жизнь. Другое дело, конечно, если бы мужички были покрепче.

Маму посадили по 190-й статье (статья 190 УК РСФСР 1960 — “Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй” — прим. ТД) в 1983-м. Я тогда только родила старшего сына. Ее отправили в Читинскую область, а меня в этой связи выгнали из Строгановского, где я училась. Маленький ребенок на руках, если бы не бабушка, вообще было бы плохо. Устроилась работать слесарем-сантехником сутки через трое. Мне говорили — никогда ты не будешь художником. Но я была упрямая, фанатичная… эти трое нерабочих суток тупо подтягивала рисунок, поскольку рисунок у меня был слабее, чем живопись.

Могу ли я обвинить мать, что у меня так получилось? А с другой стороны, если бы так не получилось, я бы не стала такой, какая я есть. А я себя, в общем-то, устраиваю — по большому счету.

Виктория, 41 год. Юрист. Не замужем, есть дочь

Мама у меня сильная личность, определяющая вообще все. И что мне делать во взрослой жизни, тоже определила она. И несмотря на то, что я очень хотела заканчивать одиннадцатый класс, поступать в МГУ на филфак, мама сказала: «Нет, это тебя никогда в жизни не прокормит, будешь библиотекарем где-то сидеть», — и после девятого класса нашла для меня юридический колледж, направив таким образом всю мою дальнейшую жизнь.

И я, как заведенная, много-много-много лет шла именно этой дорогой. Иногда — в период какой-то сложный или во время отпуска, или встречаясь с людьми творческими, журналистами, писателями, я думала: «Как же, я же могу, я же тоже…» Какое-то количество лет я провела с ощущением, что все не так, неправильно, это не мой выбор. И только, наверное, года два-три назад я поняла: решение мамы было правильным: на тот момент, в тех условиях, в той жизненной ситуации оно было абсолютно верным и единственно возможным.

Я ее простила. За все, что было в моей жизни. До этого момента я все делала либо исподволь, под влиянием, по маминому велению, либо сурово вопреки. Только через прощение мне удалось, наверное, повзрослеть, как-то оторваться. И у нас отношения сразу наладились, каждый встал на свое место. Я — на место взрослой дочери, она — на место любящей мамы.

Екатерина, 48 лет. Домохозяйка. Замужем, есть три сына и дочь

Моя мама очень любит рассказывать с каким-то особым упоением: когда я родилась, я была такая страшная, что у нее язык не повернулся назвать меня красивым именем Виктория, которое ей очень нравилось…

Я долго боялась, что я усыновленный ребенок. Я прямо боялась очень, что на самом деле я не родная. Вот любовь бабушки я помню — как мне было хорошо и комфортно с бабушкой. С матерью я этого чувства не помню, я все время была какая-то вздрюченная, настороженная, испуганная.

Я так и не смогла полюбить и принять себя сама. Мои желания — они до сих пор для меня под запретом, я извиняюсь все время за то, что делаю, что хочу. Хотя это смешно, потому что мне почти пятьдесят лет. Почему я должна извиняться, например, что я люблю вязать? А я извиняюсь….

Я стараюсь ничего не решать за своих детей. Я боюсь за них что-либо решать. Потому что за меня решали всё. И мне кажется, что я даже перегибаю палку. Старшего я еще воспитывала, что называется, «по ее». И то, что я за него нарешала, ни к чему хорошему не привело. Сейчас я стараюсь максимально удалиться, я стараюсь поддерживать желания своих детей, даже когда я внутренне могу быть с ними не согласна. Любовь моей мамы ничем нельзя было заслужить, как я ни старалась. Хотя странно — любовь матери дается при рождении, просто так… Но не в нашем случае. Это никуда не ушло, я по-прежнему пытаюсь доказать ей, что я хорошая девочка.

Янина, 28 лет. Преподаватель русского языка и литературы. Не замужем, детей нет

Мама в моем детстве всегда работала. Росла я на улице или под присмотром дедушки и бабушки. Наверное, это было хорошо, потому что мама не оказывала на меня влияния. Ее судьба, по моему мнению, сложилась не лучшим образом. Вероятно, в душе я виню свою мать в том, что она не смогла дать мне хорошее детство — то, которое я хотела. Она не смогла заработать достаточное количество денег, не смогла найти мужчину, который стал бы опорой для нашей семьи, не дала мне того образования и возможностей для развития, которые мне хотелось бы иметь. Сейчас я это осознаю наиболее остро. Мне всего приходится добиваться самостоятельно.

Наталья, 48 лет. Экономист. Разведена, есть дочь

Мама любила меня всегда какой-то безусловной, безоглядной любовью — независимо от того, что я делала, какой я была. Просто очень сильно любила. Это дало мне огромный потенциал в жизни, я все время опираюсь на эту любовь. Никто больше не любил меня настолько сильно, мужчины не давали мне той уверенности в жизни, уверенности в себе, которую я получала от маминой любви.

И даже сейчас, когда я уже очень-очень взрослая женщина и у меня самой есть дочь, пока я чувствую мамину любовь, я — сильная и защищенная от всего.

Я думаю, если бы я так не ощущала ее любовь, я не смогла бы выстоять в тех обстоятельствах, которые преподнесла мне жизнь.

Для меня мама и дочка — два самых дорогих человека, но по жизни всегда присутствует и третий главный человек — это я. Себя я тоже очень сильно люблю. Ну, потому что мне кажется, если меня так сильно любит мама, то почему бы мне себя тоже не полюбить?

Мария, 39 лет. Психолог. Замужем, есть две дочери

По гороскопу я Рак, мама моя по гороскопу Рак, дочка моя — Рак, мамина мама — Рак. Это такой знак очень эмоциональный, очень привязанный к семье и особенно к матери. Я всегда чувствовала связь с мамой, какую-то ответственность за нее: уходила гулять с подругами и сразу думала — как же там мама сидит одна, грустит. Хотя у мамы всегда был папа и сейчас он есть, и они очень много лет в браке… Я злилась на младших брата и сестру, когда они обижали маму, всегда хотела ее защитить. В какой-то определенный момент, уже будучи взрослой тетенькой, я поняла, что маму я «удочерила».

Алла, 74 года. Пенсионерка. Разведена, детей нет

Я всю жизнь с мамой. Всю жизнь. И когда папу арестовали, детей разбросали по родным, потому что иначе бы неизвестно, куда они попали, а я оставалась всегда с мамой, безумно ее любила и очень ревновала. Сестра на три года меня младше, мне казалось, вдруг мама ее любит больше? Я сестру била, ну и — мы все росли тогда трудно, вещи передавали от старшего младшему — старалась испортить свою одежду, чтоб ей не досталась, в общем — какашка была! А сейчас мы с сестрой очень дружим. И самые светлые воспоминания — при той тяжелой жизни… Мама рассказывала какие-то веселые вещи, мы вечно хохотали, она оптимистка была, просто оптимистка. Отец вернулся уже очень больным человеком и вскоре умер. Прекрасно помню — я иду в школу, мотаю портфелем, и мама говорит: «Завтра папа возвращается». А я: «Зачем он нам нужен-то!» Дура была, хоть и достаточно большая уже. Но вот так всю жизнь — если что-то хорошее происходит — это от мамы. А если плохое, говорю сестре: «Мать бы этого не одобрила!» До сих пор мы с сестрой все время ориентируемся на маму.

Светлана, 54 года. Библиотекарь. Замужем, есть дочь

Мама — это что-то воспитывающее, мама — это всегда человек, который живет как надо. Мама говорит: «Я люблю, чтоб все было правильно, все было вовремя». Я ей отвечаю: «Ну какая разница, я же ведь тоже все успеваю», другое дело, что я все делаю в последний момент. «Вот, ты неправильно делаешь» — я все делаю неправильно…

Мой отец умер в 42 года, в тот же год, когда и моя бабушка, которая меня воспитывала. И мама больше не вышла замуж. А сила характера у мамы такова, что она себе сказала — она должна вырастить дочь… Это «должна вырастить» — кандалы на моих ногах и наручники на моих руках. Потому что, вот, отпусти, когда уже взрослая, отпусти, уже надо дышать самой — а не отпускает.

При том, что у нас с мамой хорошие отношения, мы постоянно созваниваемся, я торчу с ней на даче, я все время хотела и до сих пор хочу быть не такой, как она! Если некоторые думают — а как бы моя мама поступила, и делают так же, то я действительно думаю — вот, моя мама сделала бы так, а я сделаю по-другому. И иногда с ужасом ловлю себя на том, что все-таки не получается по-другому и как ты ни крутись, оно, при всей непохожести, вылезает где-то….

Вот эта жизнь от противного, что я не такая, как она — никакая не трагедия, конечно, но жить так довольно тяжело. А с другой стороны, именно из-за того, что мама настолько жестко себя всегда ставит, у меня сформировался такой характер — для меня нет авторитетов, просто возникающих ниоткуда. Мне нужны некие доказательства, мною понимаемые, почему я должна данного человека принять за авторитетного. Есть здесь и некая трагическая ситуация, потому что это порождает конфликты, а с другой стороны, внутренняя свобода — в общем-то, довольно ценное приобретение.

Катерина, 29 лет. Фотограф. Не замужем, детей нет

С мамой я жила очень мало. В самом детстве я жила с дедушкой и бабушкой, мой отец погиб достаточно рано, в связи с чем мама работала, я маму боялась до чертей. При том, что она в принципе — клевая и забойная тетка, но настолько перфекционистка, что мне казалось, она воспринимала меня как свой проект. Я одевалась так, как она хотела, я говорила то, что она хотела, я молчала, когда она хотела, я, в общем, сильно ее не любила.

В восемнадцать я ушла из дома и больше не вернулась. Но с того момента я поняла: делать все супротив мамы — так же глупо, как и делать все «по ее». Я стала достаточно жестко отбривать то, что не могла принять, и соглашаться с ней в вещах, для меня не принципиальных. Она, видимо, поступала так же. И вот таким кнутом и пряником постепенно мы пришли к достаточно крутым отношениям. Мы больше не жили вместе, но много-много лет мы с мамой партнеры по бизнесу, она занимается моими съемками, она полностью себя посвятила мне и начала новую, интересную жизнь. Это клевый расклад, мы обе понимаем, что пока нам хорошо вместе, мы вместе, и обе идем на страшные уступки друг для друга для того, чтобы сохранить этот хрупкий-хрупкий баланс.

Если у меня когда-нибудь будут дети, они будут «детьми моей мамы», и все к этому готовы. Нет, возможно, я буду менять памперсы, никто от этого не застрахован! Но — есть мама, которая хочет этим заниматься и которая с радостью будет это делать… Мы с моим молодым человеком готовы обеспечивать все финансово, и я, конечно же, с радостью буду брать детей на съемки, на тусовки, на пляж, в горы, на пикники. Но, скорее всего, это будет в том же формате, как поступала и моя мама: уроки со мной делали бабушка и дедушка.

Ирина, 56 лет. Капельдинер. Замужем, есть сын и дочь

Я в семье старшая дочь и всегда чувствовала какую-то ответственность за сестричку, которая на шесть лет меня младше. И мама радостно, на мой взгляд, взваливала на меня заботу о сестре. И вот мне семь, я помню свои ощущения — ношу по квартире довольно увесистую сестричку и переживаю только о том, чтобы все сделать правильно и чтобы мама меня похвалила.

А с похвалой у нее всегда было очень напряженно. Что бы я ни делала, всю жизнь это воспринималось как должное. Я отлично училась, я закончила школу с золотой медалью, поступила в институт, и все это так и должно было быть. Мама никогда не говорила: «Какая ты умница!», она никогда не называла меня Ириночка, в лучшем случае — Иринка.

Маме моей, конечно, досталось в жизни, она сама из деревни, из многодетной семьи — вначале их раскулачили, сослали, потом умер ее папа, а ее мама осталась одна с пятью детьми. Наверное, поэтому, как мне сейчас кажется, мама сурово относилась и к воспитанию собственных детей. Хотя мою младшую сестренку она, конечно, выделяла, та ее любимица была, да и до сих пор ею осталась. И тут уже срабатывала, видимо, моя ревность. Долго-долго во мне это все копилось. Такое чувство, что я должна постоянно доказывать маме, что я тоже хорошая.

Понять маму мне очень помогла моя дочь. Как-то она сказала фразу, которая будто открыла мне глаза: «А ты никогда не пробовала пожалеть свою маму? Она ведь тоже была маленькая, а в семье много детей, и ее маме тоже ведь не до похвал было, наверное…» И может быть, в этом, действительно, ключ ко всему, потому что надо хвалить детей, говорить им, как мы их любим, как мы ими гордимся, и тогда, возможно, будет что-то по-другому. Я очень сейчас стараюсь хвалить внука. За каждое маленькое достижение. За то, что он сыграл хорошо на скрипке, за то, что у него получилось что-то, что не получалось, и даже просто — лишний раз сказать ему, что он мое солнышко!

И вот, казалось бы, сколько мне лет и сколько лет моей маме. А самое странное, что подойти к ней и обнять — не по поводу, а просто обнять, сказать: «Я люблю тебя» — мне так трудно. Очень трудно. Я даже не знаю, почему. Казалось бы, она же родная мама, у меня нет никакой другой мамы. Но так сложилось.

Елена, 44 года. Экономист. Замужем, двое сыновей

Когда в средней школе я стала плохо учиться, у нас дома постоянно витало в воздухе, что мама — физик, папа — математик, кандидаты наук, а на детях гениев природа отдохнула. И всю свою дальнейшую жизнь я построила в расчете на то, что я докажу! Да, мне не удалось стать самой красивой, потому что самой красивой все равно осталась мама. Но когда я получила свою первую зарплату, мама сказала: «Надо же! Такое ремесло дает такие деньги!» Все равно, конечно, и сейчас у нас остаются «дочери маминых лучших подруг» и даже уже невестки, которые лучше, чем просто дочь. Но я всегда очень трезво отношусь к этим примерам, потому что у них точно нет того, что есть у меня — по крайней мере, такого жизненного задора!

Надежда, 39 лет. Библиотекарь. Разведена, есть две дочери

В детстве мои друзья говорили, что у меня лучшая мама, обожали бывать у нас дома, говорили, что она самая добрая, самая классная, и я абсолютно разделяла их мнение. Пока не увлеклась психологией: мне было года двадцать четыре, когда я стала ходить на психологические группы к психотерапевту. Там я слушала истории девушек, у которых не складывались отношения с мамой, жалела их и думала: «Вот, мое детство самое лучшее, самое счастливое из того, что может быть». И пройдя курс, и погрузившись в это, я вдруг поняла: оно не было самым лучшим и самым счастливым.

Папа умер, когда мне было четыре года, и я его не помню. С мамой у нас был абсолютный такой симбиоз, слияние. Сейчас, анализируя, я понимаю, что была в этих отношениях очень уязвимой. Получается, что меня как личности в них не было, потому что все, что происходило, я мерила маминой линейкой. Было важно, как мама про это думает, что мама чувствует. Я не могла себе позволить — да у меня и мыслей не было, что я могу чувствовать как-то иначе, чем она, что я могу оценивать события не так, как оценивает мама. Ее личность была настолько для меня всеобъемлющей, что мне кажется, что была она, а не я.

В какой-то момент, когда я уже вышла замуж, я априори совершила неправильное действие и ей об этом сказала: “Мам, я поступлю так, даже если ты считаешь, что это неправильно”. И тогда моя мама очень резко, в ультимативной форме заявила: либо ты поступаешь, как должно, как я тебе говорю, либо ты меня никогда больше не увидишь. Это было жестко. Но я поступила так, как хотела, мама со мной долго не разговаривала, но угрозу она свою не исполнила, все сошло на нет, мы это больше не обсуждали. Но тогда я поняла, что не мама была хорошей. Это я была послушной, потому что очень боялась ее потерять. И если бы я больше отстаивала свою линию, свою точку зрения, то наши отношения не были бы столь прекрасны.

Ольга, 30 лет. Фотограф. Не замужем, детей нет

Мы с мамой, с одной стороны, очень похожи — по темпераменту, по устройству психики, нервной системы… Но при этом мы абсолютно по-разному смотрим на жизнь. У нас разные цели, разные представления о том, куда двигаться, как развиваться, что главное, какие приоритеты — это все мы видим по-разному. И наши взаимоотношения как раз мечутся между дикой схожестью темпераментов и совершенно разными взглядами.

Я — второй ребенок в семье, мой старший брат погиб, когда мне было восемь лет. Конечно, это наложило огромный отпечаток на маму, на наши взаимоотношения, на все-все-все, потому что тут же появился бесконечный с ее стороны страх за мою жизнь, за мою судьбу.

Мама моя склонна к такому тотальному контролю — контролю ситуации, контролю моей жизни, и вот этот процесс отпускания ребенка происходил у нас долго, болезненно и, по-моему, еще не завершился.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!