«Мой отец — педофил, и я посадила его в тюрьму»
В пять лет Настя впервые увидела, как отец смотрит детское порно. Когда ей было восемь, он стал ее домогаться. В 22 года она узнала, что ее родная сестра страдала от насилия со стороны отца постоянно, а двоюродную сестру он не только насиловал, но и покалечил. В 27 лет Анастасия Даниленко посадила отца в тюрьму, запустила блог и начала помогать другим людям, пострадавшим от сексуализированного насилия в детстве
Маленькая деревня в Ленинградской области — всего 300 жителей, даже школы нет. Автобус каждое утро забирает детей на учебу. Не так давно среди них были Настя и три ее сестры. В той же школе педагогом-психологом работала мама девочек.
Мамой она стала очень рано и неожиданно для самой себя. Мечтала перебраться к бабушке в Петербург, учиться. Но в 17 лет познакомилась на дискотеке с эффектным молодым человеком на пять лет старше и очень быстро забеременела.
«Компанейский мужик» и «питерская элита»
После рождения дочек, несмотря на все трудности, Настина мама получила высшее образование и очень много работала: помимо школы, по вечерам подрабатывала в местном клубе. Соседи ее не любили: девчонка с высшим образованием, питерская элита. То ли дело муж — веселый, компанейский.
«Сейчас таких темщиками называют: там-сям подработал, тут-там получил, — говорит Анастасия. — Он очень любил выпендриваться. Первым на деревне купил компьютер. Денег на еду не было, но на компьютер он нашел. Видеокамеру тоже купил».
Записи с той камеры Анастасия показывает в своем блоге. На них папа и дочки — смеются, обнимаются. Потом отец невзначай бросает в адрес 17-летней дочери сальную реплику.
А за тем самым компьютером он смотрел порно. Прямо при дочках.
«Как увидеть НЛО»
«Очень часто было, что мы приходим, а он сидит, смотрит порнуху, иногда дрочит, — вспоминает Анастасия. — Он видел, что мы мимо проходим, но не убирал член в штаны, не выключал видео. У нас у всех была привычка громко топать, прежде чем зайти туда, где он. Мы надеялись, что если он услышит, то выключит, — может, просто не заметил нас. Но это не работало».
Однажды пятилетняя Настя увидела, что на экране у папы такая же маленькая девочка, как она сама. Тогда она никому не могла рассказать об этом при всем желании — ей просто не хватало слов. «Это как НЛО увидеть, непонятно было, — говорит Анастасия. — Но чувство смятения запомнилось. И страх перед отцом был всегда».
Воспоминания о самом раннем детстве у Анастасии вроде бы счастливые. Но параллельно с ними — флешбэки о том, как отец угрожает матери ружьем, выгоняет ее из дома. Жена пряталась от мужа в местном монастыре или просто бродила по деревне, пока он не успокоится.
Это было не раз и не два, а постоянно. Как поняли сестры, уже повзрослев, иногда отец специально провоцировал ссоры, чтобы остаться со старшей дочкой, Леной, наедине.
Анастасия помнит, как пару раз на мамин вызов приезжала полиция — побои в семье тоже случались. Полицейские здоровались с отцом за руку, журили его, советовали решить дело мирно и уезжали.
Недавно Настя и Лена вспомнили, что в детстве не раз слышали от отца: «Я в тюрьму не сяду — лучше застрелюсь. И вас с собой заберу».
«Подними юбочку, покажи, как выросла»
Начиналось все со странных мелочей. «Когда он сидел за столом, а Лена мимо пробегала, отец говорил: “Иди сюда! Подними юбочку, покажи, как выросла, покрутись!” — рассказывает Анастасия. — Лет с шести. Это как затравка. Он начинает с таких небольших просьб, и ребенок уже сомневается в своих чувствах, сомневается в себе. Как с лягушкой, которая медленно варится в кипятке. Понемножку доходит до того, что к ребенку лезут в трусы, а он ничего не делает, ничего не может спросить. Ведь если я на ту просьбу ничего не сказала, то и на эту не скажу… Отец любил нас укладывать спать, мы с Катей уже засыпали. У нас была двухъярусная кровать, а у Лены отдельная. Он мог лечь рядом, потереться членом через штаны, потрогать ее за бедра. Она от него отползала, просила: “Не надо, не трогай!” Он говорил: “Терпи!” А потом еще спрашивал: “Ну что, тебе нравится?”»
Когда это началось, Лене было лет десять-одиннадцать.
Все это Анастасия узнала много лет спустя, некоторые подробности — прямо во время записи своего подкаста. Запустила она его на собственные деньги. Ее цель — поделившись историей своей семьи, помочь другим людям, которые пережили сексуализированное насилие в детстве.
Камера, мотор
Первой на подкаст пришла Настина мама и впервые в жизни рассказала, что тоже пережила сексуализированное насилие, когда была ребенком. К ней приставал отчим. О том, что происходит с дочерьми, она даже не догадывалась: чтобы прокормить семью, с утра до вечера трудилась на двух работах, а дома ее ждал муж с ружьем или, если настроение у него было хорошее, с насмешками.
Теперь, получив психологическое образование, Настина мама понимает, что в связи пережитой в детстве травмой у нее могло образоваться «слепое пятно», которое просто не давало заметить тревожные сигналы. И хотя дочери виноватой ее не считают, она попросила прощения и призналась, что живет с чувством вины. Узнав о том, что пережили девочки, она хотела убить мужа.
И Анастасия, и мама во время записи плакали.
Второй гостьей подкаста стала сестра Лена. «Говорить о том, что было со мной, мне уже несложно, — уверяет Анастасия. — Себя я уже пожалела, знаю, что я в порядке, но когда слушаю, что было с Леной…»
Этот подкаст удалось записать только со второго раза. Как и мама, сестра рассказала Анастасии много такого, о чем раньше не говорила практически никому и никогда. Как годами жила с ощущением безысходности. Как однажды, будучи подростком, сидела возле озера и думала, что войти в него и идти до конца проще, чем переступить порог собственного дома. Как поняла, что такая жизнь не норма, и, чтобы перебить боль душевную, стала намеренно причинять себе боль физическую — заниматься селфхармом.
Линия без поддержки
При первой же возможности Лена стала уезжать в соседнюю деревню, к бабушке, а потом в город — на работу и учебу.
Когда старшая сестра начала выходить из-под контроля, отец переключился на младшую.
Насте было восемь. Они с отцом поехали к друзьям в Питер. Спать ее положили вместе с ним, в одну кровать. Он стянул с нее трусы и начал трогать.
Настя прокручивала те события снова и снова, год за годом. Она даже заучила наизусть номер телефона психологической поддержки, который то и дело повторяли по телевизору, — надеялась, что однажды позвонит и ей помогут.
Лет в четырнадцать у Насти появилась привычка уезжать на велосипеде в соседнее село — 10 километров по лесу, в ушах наушники с любимой музыкой. «В одну из таких поездок я позвонила по тому номеру, — вспоминает Анастасия. — Это был этап, когда осознаешь, что с тобой происходило, и начинаешь злиться — сначала на своего насильника, потом на маму, потом на себя. Где-то в перерыве между злостью на него и на себя я решила, что с этим надо что-то делать — меня это дико мучило. Я позвонила и рассказала все, как было, как он приставал ко мне в Питере. Меня спросили: “А сейчас что-то есть?” Я сказала, что нет, но мне некомфортно и я не знаю, как быть. Женщина из службы поддержки начала рассказывать, что есть девушки, которых и до 18, и после 18 насилуют, спросила: “Зачем вы будете рушить семью? Сейчас же все хорошо?” Я сказала: “Ну, наверное, да…” — “Тогда все”».
Плохо было не только дома. В школе Настя столкнулась с буллингом: отношение к маме, которую в деревне считали чужой, чересчур интеллигентной, перенеслось и на дочерей. «Как-то в кабинете физики меня ногами под партой била девочка, — вспоминает Анастасия. — В класс заглянула учительница: “А, это Даниленко там?” И ушла».
Уехать нельзя остаться
На подкасте Анастасия задала Лене вопрос, который не раз задавали ей самой: «Как ты смогла уехать из дома, зная, что у тебя там сестры и вот такой отец?» Оказалось, Лена была уверена, что, уезжая, спасает младших девочек, — думала, что это она будит в отце все самое худшее.
Лет в пятнадцать Настя тоже стала уезжать из дома — к Лене. «Когда я говорила, что дома мне тяжело и плохо, она не спрашивала почему. Было множество моментов, когда мы могли бы обсудить эту ситуацию, но мы этого не делали. У нас тогда, скорее всего, просто не было сил — ни у нее, ни у меня», — объясняет Анастасия.
Два года Настя училась в Петрозаводске на актрису, еще два года работала в театре. Актерское образование и опыт помогают вести собственный блог. Но для недоброжелателей это повод усомниться в ее искренности: «Ну конечно! Актриса!» Анастасию такие комментарии не задевают. Помимо неоконченного актерского образования, у нее есть еще оконченное юридическое.
А вот постоянных отношений пока нет. Первый молодой человек оказался «копией отца»: однажды избил Настю до сотрясения мозга. В студенческие годы она снова пережила сексуализированное насилие, а потом неудачный брак: муж оказался наркозависимым, попал в тюрьму. После этого Анастасия переехала в Петербург и стала работать еще больше. Чтобы выплатить долги мужа, завела собственный бизнес.
В какой-то момент почувствовала острую потребность говорить о пережитом в детстве насилии. И стала делиться этим даже со случайными людьми. Иногда просто шла в бар, выпивала для храбрости и начинала выговариваться.
Психолог у Анастасии тоже был и диагностировал депрессию. В короткий период приема антидепрессантов Настя наконец решилась рассказать обо всем Лене и узнала ее историю. Поговорив, обе испугались, что и две другие сестры могли пострадать от рук отца. Самой младшей было на тот момент десять лет.
Узнали все
Первый телефонный разговор с мамой был коротким, но она поверила каждому слову и начала действовать: позвонила отцу и сказала, чтобы домой больше не приходил. Отец вернулся и избил маму так сильно, что ей пришлось несколько дней провести в больнице. Анастасия уговорила ее обратиться в полицию (отцу выписали штраф — пять тысяч рублей), а затем перевезла на время вместе с младшей сестрой к себе в Петербург. Девочку отправили к психотерапевту. К счастью, выяснилось, что от сексуализированного насилия она не пострадала, хотя находиться рядом с отцом ей было неуютно и неприятно.
Откровенно поговорить друг с другом все сестры смогли, только когда уехали из деревни. Но после этого каждая из них ушла в себя. «Ужаснейшие четыре года в наших жизнях, — вспоминает Анастасия. — Мы как бы были вместе, разговаривали, но каждая в своем котле варилась. Полнейший ад. Лена была на антидепрессантах, и я тоже. Какие только мысли не появлялись. Я звонила отцу, пыталась его вылечить, говорила: “Я найму психиатров, что угодно сделаю. Тебе важно признать проблему”. Он извинялся; если звонил пьяный, то в слезах. Раскаивался, говорил: “Прости”, а когда я спрашивала: “За что?” — “Все, пока!”
Со временем мне стало получше, появились какие-то силы. Я посмотрела на отца, поняла, что это страшнейший человек и ему нельзя оставаться в обществе. Ведь он же наверняка не прекратил! Наверняка была не только я, не только Лена, были другие. Может быть, даже много других. Уже потом я узнала и про двоюродную сестру, и про всех остальных».
Среди пострадавших оказались и мальчики. Один из них рассказал обо всем своей маме, но она не поверила и продолжила пускать насильника в дом. Анастасия с горечью говорит, что, повзрослев, те мальчики и сами стали проявлять опасное поведение в отношении более младших детей.
Заявление, арест, очная ставка
Сначала сестры хотели только пригрозить отцу заявлением в полицию и потребовать, чтобы он уехал куда-нибудь подальше. Но было ясно: пока он на свободе, другие дети в опасности.
Анастасия обратилась к знакомым оперативникам и попросила помочь с заявлением в полицию — направить, чтобы оно попало в нужные руки, в нужный отдел. «Думала, как к этому отнесутся в деревне: не распнут ли мать, не сожгут ли дом, — говорит она. — Важно было, чтобы отец ни о чем не знал до ареста. Если он узнает, что мы пошли в полицию, он сольет свою злость на маму, и каким образом это будет в очередной раз — непонятно. У мамы дом деревянный, отец живет недалеко, а я далеко, приехать быстро, ее потушить или спасти я не смогу».
На тот момент срок давности по преступлению, совершенному в отношении самой Анастасии, истек — прошло 16 лет. Следователям отец признался в содеянном, но привлечь его за то, что он делал с Настей, оказалось невозможно.
Тогда она решила найти всех вероятных жертв. Всех, кого могла, уговорила пойти в полицию, об остальных рассказала следователям. Но даже одной жертвы — Настиной двоюродной сестры — было бы достаточно: последствия насилия показала медицинская экспертиза.
Уголовное дело возбудили, процесс пошел.
«Почему они заговорили сейчас»
По данным ВОЗ, сексуализированному насилию подвергается каждая пятая девочка и каждый тринадцатый мальчик. Многие из них молчат, поскольку слишком малы, чтобы рассказать о случившемся.
Татьяна Белова, юрист, президент Консорциума женских неправительственных объединений, автор телеграм-канала «Она была права», говорит: «В одном деле, которое вел наш центр, старший брат, которому на тот момент было одиннадцать лет, стал свидетелем того, как отец орально насилует маленькую дочь. Он сразу рассказал об этом матери, они обратились в Следственный комитет, дело начали расследовать. Девочка была настолько маленькая, что сама не осознавала до конца, что с ней делают. В этом большая сложность ведения подобных дел: насилие совершается в отношении совсем маленьких детей, которые не могут рассказать, что с ними происходит, не понимают, что такое половые отношения. А агрессоры, в том числе родные отцы, часто совершают свои действия в игровой форме и просят хранить их “секрет”.
Подавляющее число пострадавших не обращается в полицию. Очень много обращений поступает в кризисные центры, в правозащитные организации и в Консорциум в том числе от девушек и уже совсем взрослых женщин, которые рассказывают о том, что они подверглись сексуализированному насилию в детстве. Нередко все сроки давности привлечения к ответственности уже вышли, но они только сейчас нашли силы, чтобы об этом кому-то рассказать. Иногда — потому что не могут это до сих пор пережить, иногда — поскольку видят, что рядом с их обидчиком теперь также находятся дети, и переживают за них».
Сроки давности и вечность проблемы
Преступления такого рода в отношении несовершеннолетних считаются тяжкими и особо тяжкими. Срок давности привлечения к ответственности за тяжкое — десять лет, за особо тяжкое — пятнадцать. Но есть статья средней тяжести — «половое сношение с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, совершенное лицом, достигшим восемнадцатилетнего возраста» (часть 1 статьи 134 УК РФ), по ней срок привлечения — всего шесть лет.
Татьяна Белова подчеркивает: решение о том, возбуждать ли дело, не должно зависеть от срока давности преступления. Проверку должны провести в любом случае.
Другой вопрос — заведут ли дело. Если срок давности истек, агрессора могут освободить от уголовной ответственности. Но если преступление доказано, у потерпевшего останется право взыскать компенсацию морального вреда.
Добиваться справедливости через суд бывает очень трудно. Психолог, координаторка детско-родительского направления работы АНО «Тебе поверят» Ксения Шашунова говорит: «Даже если вы уверены, что правы, стоит снизить свои ожидания. Следственные органы могут не завести дело, а суд — оправдать насильника. Причина не в том, что вас обвиняют во лжи, просто юридически преступление может быть недоказуемо. К сожалению, правовая система не гибкая и не может подстроиться под каждое конкретное дело. Если прошло много лет, такие преступления расследовать трудно, поэтому потерпевший может столкнуться с безразличием и нежеланием заниматься настолько сложным процессом.
Бывает и так, что следователи не верят в историю жертвы. Изначально следователь и не должен верить: его профессиональная задача — расследовать. Подросткам и взрослым, которые заявили о насилии, будут задавать вопросы, чтобы проверить, насколько правдива рассказанная ими история. Будут искать несостыковки, перепроверять детали, цепляться за них. Не нужно принимать это близко к сердцу и считать, что следователи против вас, — такова их работа. Но соблюдать уважительный и профессиональный тон следователи должны. Грубость, оскорбления, угрозы недопустимы.
Важно знать свои права и понимать протокол, то есть как все должно происходить в процессе следствия. В идеале — иметь адвоката, который сможет все разъяснить. Потому что в целом система не очень дружественная и не настроена на привычную нам открытую коммуникацию. Если человеку нет 16 лет, адвоката могут предоставить бесплатно по ходатайству родителя».
Восстановление справедливости требует много ресурсов, в том числе эмоциональных, подчеркивает психолог. Бывает, что семья не желает никаких разбирательств, отворачивается от человека, пережившего насилие, и тот остается в изоляции. Чтобы такого не произошло, нужно заранее озаботиться тылом — поддержкой партнера и друзей, возможно, поработать с психотерапевтом.
Куда идти, что делать, чего ждать
Если вы или кто-то из ваших близких решили добиться справедливости, подавать заявление юрист АНО «Тебе поверят» Юлия Кухта рекомендует сразу в Следственный комитет. Если заявление принять отказываются, можно жаловаться начальнику следственного отдела, в прокуратуру, на горячую линию. Но прежде чем пускаться в этот путь, Юлия Кухта тоже советует заручиться поддержкой адвоката и близких людей.
Если дело возбудили и расследование началось, будут допрашивать обвиняемого, потерпевшего, свидетелей. В ходе таких дел назначают судебно-медицинские и психолого-психиатрические экспертизы, причем как для обвиняемого, так и для потерпевшего. «А также следствие иногда стремится устроить очные ставки между агрессором и пострадавшей, хотя мы считаем эту практику не только процессуально неэффективной, но и травмирующей», — говорит Татьяна Белова.
Юлия Кухта предупреждает: чем больше лет прошло с момента преступления, тем сложнее будет добиться справедливости. Зачастую нет никаких биологических следов, а только «слова против слов».
Но что, если подобных улик нет в принципе, а насилие произошло много лет назад? Юлия Кухта называет такие вещественные доказательства, которые можно предоставить следователю:
— аудио- и видеозаписи, сделанные пострадавшим или подозреваемым;
— переписка в социальных сетях и мессенджерах между пострадавшим или подозреваемым;
— записи с видеокамер в подъездах, на улице, в торговых центрах и тому подобное;
— выписки из медицинской карты, справки, заключения, чеки на лекарства и счета за оказанные платные услуги;
— заключение судебно-медицинской экспертизы — одно из важнейших доказательств по таким делам;
— документы благотворительного фонда, государственной или коммерческой организации, в которую за помощью обратился пострадавший или законный представитель. Организация может предоставить информацию, когда, почему, в каком психоэмоциональном состоянии к ней обратился пострадавший, какая помощь была оказана.
Важно также сообщить о возможных свидетелях. В этой роли могут выступать сотрудники полиции, которые прибыли по вызову на место происшествия, работники скорой помощи.
Возможно, найдутся косвенные свидетели — те, кто не видел само преступление, но знает о его обстоятельствах. Возможно, человек, ставший жертвой преступления, отправлял им сообщения или фото с места преступления, фото нанесенных ему повреждений. Часто такими свидетелями оказываются одноклассники или родственники ребенка.
Нельзя уничтожать и редактировать информацию в телефоне, компьютере, планшете, которыми пользовался пострадавший при общении с преступником. Все материалы и электронные устройства нужно будет передать следователю.
Если потерпевший — ребенок, то вещественными доказательствами могут быть признаны также деньги и вещи, полученные им от преступника. С ними следует поступить так же, как с одеждой, — упаковать и исключить контакт с другими предметами, поскольку на них могут оказаться следы рук, биологических материалов, волос преступника и тому подобное.
Сложно, но не напрасно
«Справедливость важна, и, если это возможно, следует ее добиваться. Но, кроме того, важно заявлять о преступлениях, — подчеркивает Ксения Шашунова. — Например, насильник работает в организации с детьми, в его семье есть дети или у него имеется доступ к чужим детям. Нужно предупредить взрослых, педагогический коллектив, в котором такой человек работает. Даже если вы не решитесь обращаться в правоохранительные органы, все равно это важная, значимая информация, которая может обезопасить других детей. Часто именно такая опасность становится поводом для обращения в правоохранительные органы взрослых, которые пережили сексуализированное насилие в детстве. По нашему опыту, это один из ключевых мотивов, которым руководствуется переживший насилие».
Следственная проверка, которую обязаны провести, тоже полезна: насильнику вряд ли понравится ходить на допросы, возможно, его испугает перспектива сесть в тюрьму. «Это может снизить риски для других детей. Особенно если о случившемся будут знать окружающие. Поэтому нельзя сказать, что обращение в органы бессмысленно, даже если уголовное дело не будет возбуждено», — подытоживает Ксения.
Анастасия Даниленко руководствовалась именно страхом за других детей и решила идти до конца. Ей пришлось пережить очную ставку с отцом, вместе с сестрами и мамой выступать в суде. В итоге 57-летнему Андрею Даниленко вынесли максимально суровый приговор — 20 лет строгого режима.
Это принесло облегчение всем сестрам, включая главную потерпевшую. «Сейчас ей тяжело, но она работает с психологом, ходит на работу, тихонечко живет свою жизнь. И конечно, она получила удовлетворение, успокоение. Когда отца посадили, ей стало легче», — говорит Анастасия о двоюродной сестре. У Лены все тоже складывается хорошо: она замужем, работает и волонтерит — помогает животным. А Анастасия сосредоточилась на своем блоге.
«На костях отца построить бизнес»
История Анастасии Даниленко зацепила многих.
«Мне тут писали, что я просто баню у него хочу забрать либо “на костях своего отца построить бизнес”, — горько смеется Анастасия. — Оклеветала папу или просто выдумала эту историю, чтобы стать популярной. Ничего страшного, меня это не обижает. Тема отца для меня уже устоялась, я уже нашла опору, в том числе и в приговоре. Очень сложно поверить в то, что такое существует. Но мне поверил суд, моя семья, и мне этого достаточно. Люди живут в своем мире, у них свои правила. Если оказывается, что мир живет не по этим правилам, они теряются. Это страшно. Поэтому они не подгоняют свои рамки под мир — они подгоняют мир под эти рамки.
Меня вымораживают только комментарии, в которых пишут про маму. Мама — такой же ребенок, который пережил то же, что и я, но мне вы говорите, что я бедная и несчастная, любовь мне и поддержка, а мать мою вы гнобите. Как? Она 30 лет насилие испытывала. 30 лет, а вы ее еще осуждаете!»
Но поддерживающих комментариев тоже много.
Вывести проблему в массы
Многие женщины боятся, что, если они поделятся своим опытом, насильник обвинит их в клевете. Юлия Кухта поясняет: «Клевета (статья 128.1 УК РФ) — это когда:
- человек распространяет заведомо ложную информацию о фактах;
- при этом он точно знает, что она ложная;
- эта информация порочит честь и достоинство, подрывает репутацию другого человека».
Тем не менее юрист предлагает соблюдать осторожность: «Без обращения в правоохранительные органы и без вынесенного судом приговора просто так публиковать свои истории в СМИ все-таки не стоит. Или хотя бы перед такими публикациями стоит сверяться с юристами, чтобы каждый конкретный случай оценивали на предмет возможных рисков».
Впрочем, в ноябре 2024 года право пострадавших от насилия открыто говорить о случившемся признал даже Конституционный суд. Еще раньше это сделал Верховный суд. Произошло это во многом благодаря юристам Консорциума женских неправительственных объединений и двум громким делам — Екатерины Федоровой и Елены Боголюбской. Обеих женщин пытались засудить за клевету. Обе попытки провалились.
Анастасия уверена, что главное — «вывести проблему в массы»: «Если все скажут, что насилие было, все истории выйдут наружу и люди поймут, в каком аду мы живем, тогда, возможно, проблемы будут решаться. Пока мы живем в мире, где все об этом молчат и этого как бы нет, проблем становится только больше. Я хочу быть тем человеком, к которому придут и все расскажут, и я пойму. Безопасное место».
«Тебе поверят» и бот-помощник
Громких историй с хеппи-эндом, когда насильник наказан, а жизнь жертв наладилась, в России единицы. При этом количество детей, которые страдают от сексуализированного насилия, огромно. До сих пор распространены мифы о том, что насилие совершают в основном посторонние. Но в подавляющем большинстве случаев это самые близкие люди.
«Риск столкнуться с сексуализированным насилием есть у каждого ребенка. Самый главный фактор риска — это то, что ребенок — ребенок», — говорит Ксения Шашунова, которая работает психологом в «Тебе поверят». Этот проект когда-то начался со статьи на «Таких делах». Другая смелая женщина, Юлия Кулешова, тоже решилась поделиться своим тяжелым детским опытом. С самого маленького возраста она подвергалась сексуализированному насилию со стороны отчима. Статья вызвала настоящий шквал писем: сотни людей, в основном женщин, стали рассказывать Юлии свои истории. И она решила помогать им, причем системно. Теперь «Тебе поверят» — это и психологические, и юридические консультации от лучших профессионалов, которые можно получить бесплатно или за посильную плату. Проекту помогают жертвователи.
Проект Анастасии Даниленко пока не так масштабен и существуют на ее же собственные сбережения. Она потихоньку начинает входить в блогерскую «тусовку», получает первые рекламные предложения. И уже запустила «Бота поддержки Анастасии Даниленко» в телеграме. Если нужна психологическая поддержка, человек может поделиться своей историей, и она будет опубликована в онлайн-группе, где работают психологи-волонтеры. Кроме того, бот перенаправляет в помогающие организации, например в «Тебе поверят».
Что касается юридической поддержки, Анастасия помогает обратиться в «детский» отдел полиции, который занимается делами о сексуализированном насилии по Петербургу и Ленобласти. С его сотрудниками она хорошо знакома и убедилась, что им не все равно. Если история разворачивается в других регионах, Анастасия узнает, куда обращаться там. Прежде чем ответить, она консультируется со специалистами, чтобы понять, какие шансы добиться справедливости есть в каждом случае.
«Классика у подобных персонажей: они решили, что им ничего не будет, убеждают и себя, и жертву в том, что она никому не расскажет. Поэтому крайне маловероятно, что жертва будет одна, — говорит Анастасия. — На этом работает мой бот поддержки: даже если по вам срок давности вышел и уголовного дела уже не завести, у этого человека наверняка есть другие жертвы, и наша задача — их найти».
* * *
«Нет черного и белого. Каждый человек и хороший, и плохой. Но я поняла, что лечить там уже нечего: гнилая часть сожрала моего папу. Единственное видео, на котором я плачу, — о том, как мне хочется, чтобы меня папа похвалил. Я же такую работу проделала, я такая молодец! Мне снятся сны, что он мне говорит: “Ты, Настя, умница, ты других защитила”».
Анастасия надевает большие очки с розовыми стеклами и уходит снимать новое видео.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
