Анна и ее победы

«Говорят, жизнь с ВИЧ не приговор. Нет, друзья, это приговор — ты пожизненно платишь за свои ошибки. И не надо говорить, что все просто, — это не просто. И не надо говорить, что нас общество принимает. Нет, оно нас по-прежнему не принимает». Анна произносит эти слова уверенно и почти спокойно. У нее чистая красивая кожа, едва заметные макияж и маникюр, несколько изящных неброских украшений. Ей немного за сорок, а выглядит она, пожалуй, даже моложе. Только взгляд выдает в ней человека, который многое пережил. Легким этот взгляд не назовешь.

Мы встречаемся в людном сетевом кафе на площади Александра Невского. Это место для Анны знаковое: в больнице, расположенной неподалеку, она когда-то лечилась, а через много лет пришла туда устраиваться на работу. Там же, на территории больницы, работает межрегиональная общественная организация «Позитивный диалог». Во многом благодаря ее специалистам Анна смогла уверенно встать на ноги. Ну а в лавре она дала обет не пить.

«Выкарабкивайся сама»

Анна росла в «достаточно благополучной» петербургской семье: мама — медик, отец — военный, трое детей. «Была у меня какая-то непонятная тяга к нехорошим компаниям и нехорошим вещам. Патологическая», — говорит Анна с грустным смехом. Наркотики она попробовала, еще будучи подростком, но сумела завязать. В восемнадцать лет родила дочь, но продолжила учебу — поступила в Международный банковский институт. Отец помог ей устроиться на хорошую работу с хорошими перспективами. Казалось, все складывается удачно. Но… «в той компании, где я работала, все что-то употребляли — кто дорогой алкоголь, кто дорогую наркоту. Это считалось престижно. И я опять попала в эту колею, и все покатилось по наклонной».

Работу Анна потеряла, с учебы ушла, связалась с молодым человеком, который то сидел в тюрьме, то выходил на свободу. Вместе они не только употребляли, но и воровали. Ребенком Анна заниматься перестала — отдала дочку своим родителям. К счастью, девочка практически не видела, как мать употребляет наркотики. У Анны ушли долгие годы на то, чтобы вернуть ее доверие и справиться с удушающим чувством вины за то, что уже не изменишь.

Анна в оранжерееФото: Мария Гельман/VII Agency для ТД

О том, что у нее ВИЧ-инфекция, Анна узнала еще в 2000 году, причем случайно: анализ взяли без ее согласия. В Центр СПИД она съездила в том году всего один раз. Вспоминает, как тогда, 20 лет назад, там было страшно — аж деревянные полы под ногами проваливались. В то, что ее будут лечить и что лечение может быть эффективным, Анна не поверила.

Три года спустя, пытаясь перенести на ногах воспаление легких, она попала в инфекционную больницу с сепсисом, в тяжелом состоянии. «Тогда у меня в голове прозвенел первый звоночек о том, что это не моя жизнь, я не хочу так жить — не мочь встать, не мочь себя обслужить, — вспоминает Анна. — Но этот звоночек прозвенел и прозвенел. Он периодически так и звучал где-то до 2007 года, пока мне не исполнилось тридцать лет».

Что-то внутри нее изменилось, и Анна оборвала связь со своим мужчиной, поняв, что он «не остановится никогда». Вскоре после их разрыва он умер. Анна ударилась в работу, завязала с наркотиками, начала восстанавливать отношения с близкими. Это оказалось сложнее всего. Отказавшись от наркотиков, она не испытывала мучительных ломок, но мучилась от недоверия родителей, говоривших: «Выкарабкивайся сама!» «Ну вот я и выкарабкивалась, — усмехается Анна. — Я уже не употребляла, приходила к родителям домой, а они все равно прикрывали двери, убирали сумки… Многих задевает, когда родители, будучи рядом с тобой, начинают сумку ближе к себе подтягивать. Это неприятно. Но мы же и правда воровали. Могли сидеть, в глаза смотреть — и…»

«Именно такая»

Бросив наркотики, Анна начала пить. «Алкоголь оказался еще хуже, чем наркотики: ты быстрее свиньей становишься… Я перестала мыться. Встану, приглажу три пера на голове — и пошла», — с ужасом вспоминает Анна. Осознав проблему, она стала ходить на программу «Двенадцать шагов». Некоторое время это помогало держаться на плаву, но потом Анна почувствовала, что достигла потолка, — и сорвалась. Стало ясно, что нужно искать помощи где-то еще, и она отправилась в Александро-Невскую лавру, выбрала священника, с которым ей захотелось поговорить, и дала обет не пить.

Глядя за окно, Анна говорит: «Вот здесь, на Александра Невского, рассадник. Порой идешь, видишь людей — молодых, красивых, интересных. По некоторым даже видно, что где-то оступились и им вовремя не подали руки. Всех не пожалеешь, но усматриваешь целые истории, от которых очень печально: кто-то еще вылезет, кто-то — никогда, а кто-то и не хочет. И в группе «Двенадцать шагов» столько интересных людей — начитанных, с иностранными языками, золотыми руками; людей, у которых по два высших образования, людей, которые имели свой бизнес, были успешными… Многие теперь стали говорить о себе открыто. Иногда в этой гонке за свое место, за свое «я» приходит такая усталость, что уже хочется сказать: «Да! Да, да, я именно такая! Хотите — принимайте, хотите — нет!» Не надо в нас тыкать, мы и так платим сполна — здоровьем, своей личной жизнью, многими моментами. Все равно, как ни крути, есть жизнь до и жизнь после».

АннаФото: Мария Гельман/VII Agency для ТД

Пытаясь покончить с прошлым, Анна впервые обратилась в «Позитивный диалог» — организацию, которая занимается профилактикой ВИЧ и помогает людям с ВИЧ-позитивным статусом. Юрист «Позитивного диалога» Александр Лоза вызвался помочь, когда собственные родители лишали Анну родительских прав. Тогда, несмотря на его поддержку, она не стала оспаривать судебное решение, надеясь, что решит проблему по-семейному. Так и получилось: отношения и с родителями, и с дочерью со временем стали налаживаться. Но за юридической помощью в «Позитивный диалог» Анна обращалась еще не раз.

Анна много и тяжело работала в кафе, в гипермаркете. Приходя в Центр СПИД, порой встречала там своих начальников от администраторов до директоров — таких же, как она, пациентов с ВИЧ. За эти годы Центр СПИД преобразился, изменились и его посетители — среди них все больше благополучных, да и попросту самых обычных людей всех возрастов. Регулярно получая терапию, Анна впервые за долгие годы стала вспоминать о своей детской мечте.

В медицину Анну тянуло с детства. Она вспоминает, как знакомая приносила ей с работы, из аптеки, всякие колбочки и пробирки, а друзья отца раздобыли в каком-то госпитале тупой скальпель. «Я все резала и шила, и маска у меня марлевая была. В доктора играла до бесконечности, ничего другого мне не надо было», — улыбается Анна.

«Если узнают — сожрут»

Уже в зрелом возрасте она выучилась на младшую медсестру. Практику проходила в онкологическом хосписе, а на постоянную работу пришла устраиваться в уже знакомую инфекционную больницу. Но там, узнав про ВИЧ, ей сразу же попытались отказать — хоть и не имели на это права по закону. Анна вспоминает, как от слов, сказанных ей в отделе кадров, она вся пылала, даже уши были красные; как, выйдя из кабинета, позвонила уже знакомому юристу Александру из «Позитивного диалога» и сбивчиво описала ему ситуацию. «Думала в тот момент: на хрена я эти курсы медсестры оканчивала? Все равно никуда не возьмут». Александр тут же сориентировался и посоветовал Анне попросить у работодателя письменный отказ. Отношение к ней тут же изменилось, мнимые преграды исчезли, но в той больнице она не задержалась — там ей могли предложить только место уборщицы, а Анне хотелось работать по новой специальности — младшей медсестрой.

Она получила эту должность, пусть и в другой инфекционной больнице. Свой ВИЧ-статус на работе она не афиширует. «Если узнают, придется увольняться — они меня сожрут, — признается Анна. — Одно дело — это озвучить, другое — остаться работать. Что прописано в законе и где мы действительно можем работать — это две разные вещи. Зная о твоем заболевании, тебе могут создать такие условия, что ты сам будешь рад сделать ноги. Я работаю среди медиков и такие глупости от них порой слышу — что чуть ли не комары ВИЧ разносят!»

Анна с горечью говорит, что, когда приходит в гости к родителям, даже собственная мама, опытный медик, до сих пор выдает ей отдельную посуду и столовые приборы. ВИЧ не передается через бытовые предметы, а человек, регулярно принимающий антиретровирусную терапию, перестает быть заразным в принципе. Но об этом многие не знают — или забывают.

Анна в оранжерееФото: Мария Гельман/VII Agency для ТД

В этом году Анна начала учиться в колледже на лабораторного диагноста. Имея инвалидность второй группы, она смогла поступить на бюджет. Учеба дается нелегко, и дело даже не в химии, биохимии и гистологии, а в положенных, хоть и «ненужных», философии и высшей математике. А главное — в том, что очень трудно совмещать работу с учебой.

На первые же занятия Анну с работы не отпустили. «Я металась, я плакала, я перестала спать, — признается она. — Мне надо что-то решить, а у меня голова кругом — я мотаюсь и на работу, и на учебу… Но вот мы с Александром, юристом, созвонились, и он мне уже рассказывает, какие есть возможности. Я послушала его совета, пошла в учебную часть, договорилась, чтобы меня отпускали на работу с учебы. А то ведь жалко — когда еще можно будет бесплатно поучиться?» Со смехом признается, что стеснялась своего возраста, но потом отмела сомнения: «Со мной в группе учатся тетки тоже старые. Зато мы осознанно учимся. Грызем гранит науки так грызем, ешкин кот!»

Анна поясняет: медсестрой до старости лет не проработаешь — физически тяжело, рано или поздно все срывают спину, переворачивая или поднимая больных. А в лаборатории можно трудиться долго, пока глаза не подводят и руки не трясутся. Но младшей медсестрой Анна работает не просто так — ей это действительно нравится.

«Надо помочь»

После времени, проведенного в инфекционном отделении в качестве пациентки, после практики в хосписе, после того, как в первый же час ее первой же рабочей смены в отделении умер пациент, она научилась мириться со смертью. Научилась называть всех пациентов не по именам, а «зайками», потому что «иначе выгоришь к чертям собачьим». Не научилась Анна равнодушию.

Ее по-прежнему ужасает, сколько в больницах совершенно одиноких людей, у которых нет даже самого необходимого. Им она без конца приносит старые рубашки, штаны, «штиблеты» своих отца и брата. А еще порой на собственные деньги покупает пациентам детское питание, ведь не у всех есть зубы и возможность есть больничную еду. «Только в кино медицина — это красиво: надела белый халат и пошла, такая красивая, с накрашенными губами. В жизни ничего подобного — грязь, вонь, слезы, сопли, слюни, блевота, полный комплект. И надо помочь», — говорит она. Героиню она из себя не строит, признается, что на работе может и выругаться, но старается делать так, чтобы пациенты не чувствовали с ее стороны обидной и ранящей брезгливости.

Анна в оранжерееФото: Мария Гельман/VII Agency для ТД

Анну восхищают самоотверженные врачи, которые вытаскивают самых тяжелых пациентов. Она говорит, что, будь у нее деньги, она бы спонсировала то самое отделение, где и ее саму когда-то спасли. И сравнивает врачей с юристами «Позитивного диалога», которые тоже помогают людям в самых тяжелых ситуациях: «Ведь эти ребята могли сесть в юридическую контору с ролексом на руке, пить чашку кофе за 400 рублей и ни о чем не думать».

Анна говорит, что слышала о многих организациях, суливших помощь людям с ВИЧ, но только в «Позитивном диалоге» ей всегда помогали по-настоящему, без лишних слов, бесплатно. И не требовали бесконечно приезжать в офис, понимая, что денег и времени на дорогу может не быть, а решить вопрос с учебой и трудоустройством нужно немедленно.

Сейчас во многом благодаря этой организации Анна не боится завтрашнего дня, чувствует себя защищенной и может за себя постоять.

Пожалуйста, подпишитесь на любое посильное пожертвование в пользу «Позитивного диалога», чтобы как можно меньше людей заболевали ВИЧ, а те, кто имеет ВИЧ-положительный статус, жили полноценной жизнью, учились, работали на любимой работе, не теряли связь с близкими людьми. Чтобы им не приходилось в полном одиночестве преодолевать все круги ада, отстаивая свое право на жизнь и труд.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!