«Он не хотел брошенным быть»

«Уберите после себя, ваш же дед»

Дом на улице Павлова — место, где последний месяц своей жизни снимал квартиру 71-летний известный в профессиональной среде профессор, доктор исторических наук Николай Вячеславович Абаев. Вдоль дороги — это обычный спальный район с малоэтажной застройкой, характерной для всего Улан-Удэ, и только в глубине улиц можно заметить чернеющие бараки, расставленные друг за другом, как костяшки домино. В одном из таких и жил профессор: двухэтажное, сильно изношенное здание, облицовка похожа на большие деревянные чешуйки.

В пустынном дворе, кроме покосившихся гаражей, ничего: ни детской площадки, ни мало-мальских скамеек. Из второго подъезда, как раз того, где жил Николай Вячеславович, выходит женщина — во всем домашнем и с жестяной миской в руках. «Ко мне, ко мне!» — кричит бродячим псам, относит миску к гаражам и возвращается обратно в дом. Женщина окажется соседкой Абаева с первого этажа — он жил ровно над ней. Устало и с пониманием кивает, не дослушав ни вопрос, ни даже объяснения, зачем я здесь.

«А вы поднимитесь наверх. Там хозяева приехали, мебель двигают», — и я поднимаюсь на второй этаж.

Дверь открывает хозяйка квартиры Вероника — маленькая, худенькая, с большими глазами и темными волосами, измазанными краской и побелкой. Приглашает зайти в небольшой зал, указывает пальцем за угол соседней спальни.

«Вот, посмотрите, что они оставили, — показывает на большое бурое пятно посреди деревянного пола, прикрытое старым ковром. — А я теперь это отмываю. Ни клининговую компанию, никого не вызвали, хотя мы их просили: “Уберите после себя, ваш же дед”». Это то самое место, где нашли тело профессора Абаева.

Вероника закуривает прямо в помещении. Говорит, раньше здесь жил ее 85-летний дедушка, потом его забрали к себе родственники, а квартиру они с мужем решили сдавать «по дешевке, за пять тысяч рублей». «Сама по себе квартира была [в плохом состоянии] — срач, сами видите. Дедушка как уж убирался: за собой посуду помыл, и все, на остальное ему пофиг». Тем не менее на объявление, которое Вероника с мужем оставили на «Авито», почти сразу же откликнулся некий Илья — он представился внуком Николая Вячеславовича. 14 октября, в день оплаты аренды, Илья связался с арендодателями и сказал, что не может дозвониться до деда.

Дом на улице Павлова, где умер профессорФото: Светлана Буракова

«У него подруга пришла, продукты принесла, достучаться не смогла. У нас приехали родители сюда старые. Время девять вечера. А здесь запах. Вызвали ментов, приехали, дверь открыли, а он повешался. Дней пять здесь пролежал…» — замолкает Вероника.

В день нашего разговора Вероника приехала в квартиру впервые с тех пор, как умер ее квартиросъемщик. Но девушка сразу обратила внимание: после профессора здесь не осталось ни одной вещи: ни подушек, ни одеяла, ни постельного белья, ни посуды, ни даже одежды. «Только пара тарелок, кувшин с водой, и все», — разводит руками.

О том, кем был Николай Вячеславович, Вероника не знала и, судя по всему, особенно знать не хотела. Говорит, читала только несколько статей в СМИ после его смерти.

«И дед-то молодой вроде. Сколько ему, 70 лет? Чего ему не хватило, чего он повешался вообще?» — не понимает хозяйка квартиры.

Безденежье, болезни и одиночество

В апреле в соцсетях появилась группа «Поможем профессору Абаеву вместе!!!» для сбора посильной финансовой помощи Николаю Вячеславовичу. Организационные вопросы взяла на себя его давняя знакомая Инга Давыдова, директор красноярской АНО «Сибирская академия целостного развития человека “АкадемТОРУМ”».

Масштаб проблем Абаева стал понятен чуть позже — 3 июня, когда на всех страницах появился срочный пост, который разлетелся по местным СМИ кричащими заголовками. Давыдова опубликовала письмо от профессора: «Дорогая Инга, моя изоляция здесь, на бульваре Карла Маркса, превратилась в заточение по принуждению, без бесплатной еды. Умираю от истощения, диабета, анемии. Проф. Абаев Н.В.».

Активистка подробно писала: в последнее время у Николая Вячеславовича резко ухудшилось здоровье — диабет, постоянная слабость, депрессия, апатия, цистит, учащенное мочеиспускание, из-за которого мужчина не мог выходить на улицу, разбита правая нога.

Подкосили мужчину еще и «недоразумения в профессиональной деятельности, к которым он не был морально готов». Вдобавок ко всему оказалось, что именитый профессор давно живет в полном одиночестве, у него нет даже собственной квартиры — в последние годы он останавливался в съемном жилье с невыносимыми и непригодными для нормальной жизни условиями.

Чтобы закупить Абаеву лекарства, продукты, оплатить аренду квартиры и услуги юриста, активисты запустили сбор. Раз в несколько дней они публиковали «дневники» о жизни Николая Вячеславовича, в которых подробно рассказывали о его самочувствии и оказанной помощи. Буквально за несколько дней неравнодушные люди самоорганизовались, и вокруг профессора забурлила жизнь. К нему приезжали врачи, правда, определить в больницу его так и не удалось из-за коронавируса. Приходили волонтеры — убирали, готовили, чинили сантехнику и завозили продукты, навещали коллеги из БГУ и предлагали место в общежитии. Коллеги по Тувинскому университету собрали немного денег и предложили перевезти историка на родину, в Кызыл. Тогда же, как сообщили «Таким делам» в пресс-службе министерства социальной защиты Бурятии, к Абаеву выезжали и специалисты управления соцзащиты Улан-Удэ, предлагавшие профессору помощь социального работника и место в доме-интернате.

«Также ему был доставлен на дом продуктовый набор. Кроме этого, продукты ему доставляли волонтеры, выпускники исторического факультета БГУ. Абаев Николай Вячеславович самостоятельно передвигался, в самообслуживании не был ограничен, на улицу выходил только за продуктами (в условиях самоизоляции), с соседями не общался», — сухо прокомментировали в ведомстве. Правда, вышло так, что профессор, сам рассказавший о своих трудностях коллегам, теперь вроде как отказывался от любой помощи, в том числе помощи соцзащиты, и просил не участвовать в его жизни. Активисты решили, все потому, что Николай Вячеславович «не хотел казаться слабым и беспомощным».

Николай АбаевФото: Татьяна Пиче-оол

Казалось, что вот с этого-то момента все должно было наладиться: рядом с профессором наконец появились союзники, неравнодушные, они обязательно вытащат, вылечат, помогут — даже несмотря на его сопротивление. Но уже 15 июня вся деятельность прекратилась по просьбе жены Николая Вячеславовича Любови Абаевой. Женщина заверила активистов, что сама контролирует состояние профессора и «понимает, какие действия необходимо предпринимать для стабилизации его состояния здоровья».

«Мы расцениваем такую просьбу к нам как то, что Любовь Лубсановна взяла на себя ответственность по содержанию и уходу за Н. В. Абаевым (о чем сообщила нам в телефонном разговоре 14.06.2020). Как нам передала Любовь Лубсановна, на данный момент она предпринимает меры по организации оказания квалифицированной медицинской помощи профессору Абаеву, осуществляет поддержку его процессов жизнедеятельности», — было сказано в посте. На этом закончились и сборы, и «дневники». Очередная запись появилась на страницах групп, только когда профессора уже не стало.

Любовь Абаева не ответила на звонки и сообщения «Таких дел». Комментарий не дала и Инга Давыдова.

«В крови, печени, сердце и в душе»

Николая Вячеславовича похоронили лишь спустя десять дней после смерти. Процесс затянулся: при Абаеве не нашли не только личных вещей, но и документов — время ушло на восстановление паспорта. Некоторое время понадобилось, чтобы решить, где именно похоронят профессора — в Бурятии или на его родине в Туве. В конце концов вдова Абаева решила, что он останется в Улан-Удэ.

Гражданская панихида проходит в небольшом скромном ритуальном зале. Рядом с темно-коричневым гробом по разные стороны сидят две женщины: жена Николая Вячеславовича Любовь и двоюродная сестра Августа, прилетевшая на церемонию прощания из Тувы. По центру зала друг за другом стоят скамейки для пришедших проститься — около десятка. Позади всех — немногочисленные венки от коллег, друзей и жителей Бурятии, вместо привычных для христиан свечей — благовония.

Венки от коллег, друзей, жителей Бурятии, присланные на похороныФото: Светлана Буракова

Высокий темноволосый мужчина в строгом костюме — сенатор Вячеслав Мархаев — координирует приходящих людей и следит за порядком. Каждому предлагает сесть, а затем по очереди подзывает проститься с Абаевым — взять пластиковый стаканчик с водкой, дотронуться им до гроба и выпить. После такой небольшой церемонии каждый желающий может выйти и сказать от себя несколько слов — кажется, теперь это чуть ли не единственный шанс хотя бы примерно воссоздать личность профессора.

Абаев был буддологом, востоковедом, китаеведом, исследователем чань-буддизма. В последние годы он особенно погрузился в изучение тенгрианства — религиозно-философской системы ценностей, основанной на вере тюркских, монгольских и других народов в единого бога Тенгри. Регалий при жизни у него было много: доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки Республики Тыва, почетный доктор буддийской философии Института буддизма Буддийской традиционной сангхи России. В разное время Абаев преподавал в Тувинском и Бурятском государственных университетах, знал девять языков и оставил после себя наследие более чем из 300 научных работ, публикаций, книг.

Читайте также «Шаманист-коммунист»   Как бывший милиционер, участник чеченских войн, противник пенсионной реформы и сенатор Вячеслав Мархаев оказался в центре политического кризиса в Бурятии  

Родился он 7 октября 1949 года в тувинском селе Тоора-Хем. Когда Абаеву было пять лет, его мать, хакаска по происхождению, вышла замуж за бурята Вячеслава Абаева. Собственно, от него Николаю Вячеславовичу и достались фамилия и отчество.

Сам профессор когда-то рассказывал, что с раннего детства его воспитывал дед-бурят. Тот обучил внука бурятскому языку и привил любовь к устному народному творчеству бурят, в частности — к тенгрианскому эпосу «Абай Гэсэр» и тенгрианской обрядности. «Биологически — я тувинец и хакас, но по воспитанию, духовной культуре, языку, менталитету я бурят, каких среди современных бурят уже очень мало. Я говорю и пишу не только на осинско-боханском диалекте, но и на всех других диалектах бурятского языка, в том числе и на литературном хоринском. И героический эпос бурят “Абай Гэсэр”, ставший общим для всех народов Центральной Азии, живет у меня в крови, печени, сердце и в душе», — рассказывал Абаев.

Практически все коллеги в своих рассказах об Абаеве как о сотруднике и научном деятеле давали ему схожие характеристики — «творец», «незаурядная личность», «непростой характер». В работу он уходил с головой, а «творить» предпочитал в одиночестве, уйдя в себя и «постукивая при этом в бубен».

«Еще в студенческие годы говорили, что есть такой студент в Дальневосточном университете, который может целыми сутками в общежитии сидеть, о чем-то думать. Иероглифы китайские начертит и думает», — вспоминает бывший ректор Бурятского госуниверситета Степан Калмыков, взявший слово первым. По его словам, Абаев, первый декан гуманитарного факультета филиала новосибирского университета в Улан-Удэ, стоял у истоков системы высшего университетского образования Бурятии в 90-е годы.

«В силу своего характера ему [было] трудно руководить — он сразу начинал повышать требования, не все с ним соглашались и не все могли его выдержать. С ним было непросто и коллегам, и семье, и ближайшему окружению, и родственникам в какой-то степени. Рядом с ним всегда должен быть человек, который направлял бы его, помогал, поддерживал», — заключает Калмыков.

Если верить рассказу сестры Николая Вячеславовича, человеком, который долгое время направлял Абаева, была именно она. В детстве Августа Николаевна нянчила маленького Колю и, по ее утверждению, была ему ближе родного брата и сестры, а в юношестве практически определила его научную судьбу. Сначала посоветовала поступать именно в Дальневосточный университет на востоковеда, потому что «востоковедов в стране было мало», а по окончании вуза сказала ему идти в науку, так как, по ее мнению, ни к чему другому он не был приспособлен.

Николай АбаевФото: Татьяна Пиче-оол

«Он с детства был такой вдумчивый, усидчивый. Мы его никакими практическими делами не нагружали, потому что видели, что это не тот ребенок. Мы с ним могли пойти в лес, он увидит цветок, сядет на корточки, и, пока я там собираю грибы или ягоды, он этот цветок рассматривает. И всю жизнь мы понимали, что этот человек не приспособлен ни к каким практическим делам. Спортом он не занимался. Когда родители уже состарились, все проблемы семьи Абаевых решала я, а Коля занимался только своей наукой», — напористо рассказывает Августа Николаевна.

О других родственниках Николая Вячеславовича, о том, где они сейчас, почему в последнее время профессор жил в съемных квартирах в нищете, одиночестве, болезнях, изоляции и что могло довести его до суицида, никто из присутствующих в своей речи не упоминает. Известно только, что несколько лет назад трагически погибли двое сыновей Абаева — их потерю мужчина переживал очень тяжело. После церемонии прощания сестра Абаева предлагает мне встретиться на следующий день и оставляет свой номер. Связаться с ней так и не удалось — абонент все время был недоступен. Вдова профессора Любовь Абаева с последним словом не выступила.

Любовь к Любови

Первым, кто узнал о смерти Абаева, и, возможно, последним, кто его видел живым, стал 30-летний саратовец Илья Мукашов — еще один помощник Николая Вячеславовича. Мужчины несколько лет назад познакомились в интернете на почве общих интересов к философии, истории, исследованиям, а уже позже Мукашов помогал Абаеву редактировать и издавать книги.

Лично они познакомились только этим летом — 31 июля, когда Илья прилетел в Улан-Удэ по своим делам: у него были отношения с местной активисткой.

«Сначала он вообще не проявил никаких эмоций [по поводу встречи], — рассказывает свою версию событий Илья. — Затем мы с ним начали общаться, я посмотрел, в какой он ситуации находится: полный беспорядок, причем видно, что давний, с едой тоже все относительно. Через день-два я [снова] вышел с ним на связь, хотя до этого тяжело было связаться: он пропал, повыключал все телефоны, в интернет выходил редко. У нас пошло общение, мы начали притираться и приняли решение, что я могу у него остаться на какое-то время. Но тут выяснилось, что у Николая Вячеславовича долг за квартиру, про который он не помнил».

Кроме этого, Николай Вячеславович не получил тех денег, что собрала ему группа поддержки в соцсетях, уверяет Илья. Первый раз, говорит он, профессору собрали около 60 тысяч рублей, но Абаев внезапно перестал выходить на связь. Тогда Инга просто перевела все деньги ему на карту, но счет оказался замороженным из-за долга историка перед банком, поэтому, по словам Ильи, деньги пошли не на помощь, а на погашение задолженности. Ровно то же самое все это время происходило с пенсией и зарплатой из двух университетов — он числился в Тувинском и Бурятском.

«С одной стороны — хорошо, что долг гасится, а с другой стороны, денег почти нет, — говорит Илья. — Что за долг у него был, я не знаю. Он не говорил мне ничего. Он взял кредитную карту и вовремя не погасил задолженность, а она стала расти. Другую карту он почему-то не завел, хотя в последнее время Николай Вячеславович почти и не выходил никуда».

Когда возникла проблема с квартирой, Мукашов запустил в соцсетях новый сбор на собственную карту и собрал таким образом около 13 тысяч. Благодаря этим деньгам, говорит Илья, они сняли новую квартиру в 110-м квартале Улан-Удэ и закрыли долг перед хозяином предыдущей квартиры.

С арендой новой квартиры мужчинам помогла давняя ученица Абаева, местная шаманка Светлана Асхаева, говорит Илья. Она нашла подходящий вариант и оформила на себя договор аренды, так как ни у Мукашова, ни у профессора не было в Улан-Удэ прописки. Но уже через месяц, продолжает Мукашов, шаманка пришла в квартиру с местным блогером Зуртаном Халтаровым, которого в 2013 году судили по «экстремистской» статье, в прежние годы он отличался другими эксцентричными выходками, — и выселила их из квартиры. «Она объяснила это тем, что, дескать, Николай Вячеславович испытывает недостаточную благодарность», — говорит Мукашов.

Николай Абаев и Илья МукашовФото: Илья Мукашов

Илья опубликовал у себя в соцсетях видеозаписи со дня выселения. На кадрах Светлана Асхаева складывает вещи Николая Вячеславовича по сумкам, а рядом с ней ходит хозяйка квартиры и следит за процессом, Зуртан Халтаров стоит у входа и записывает аудио, рядом с ним еще один мужчина. Все это снимает Мукашов, периодически выкрикивая фразы о незаконном выселении.

«Когда неправильно себя ведешь, так происходит», — эмоционально отвечает ему Светлана.

Что именно в тот день произошло, по видео непонятно. Все действующие лица просто обмениваются едкими комментариями в адрес друг друга, а на фоне всего этого хаоса из комнаты в комнату молча передвигается худой, заросший, седовласый Николай Вячеславович. Он медленно бродит в большом халате с широкими рукавами на восточный манер, безучастно смотрит в окно, в конце концов одевается и выходит из квартиры. Баулы с его многочисленными вещами так и останутся стоять возле двери.

«Поскольку у меня сложности со спиной, вывезти вещи возможности не было, — рассказывает Илья. — Сумки собирали посторонние люди — разобрать, что где, было невозможно. Стрессовая ситуация, что делать. Вещи остались у подъезда, а я принял решение, что надо брать такси и ехать в хостел. Что хорошо, в хостеле никого не было, поэтому в четырехместном номере мы жили одни. Прожили мы там семь-восемь дней, и я понял, что надо съезжать, потому что выходит дорого и невыгодно. Нашли эту квартиру убитую [на Павлова]. Она была после 83-летнего дедушки, ее и не чистили даже после него. Но все условия были, за исключением душа».

Светлана Асхаева сначала согласилась на интервью с корреспондентом «Таких дел», но позже перестала отвечать на сообщения. Зуртан Халтаров тоже довольно оперативно вышел на связь, но после того как получил список вопросов, прекратил общение.

Как говорит Илья, в последнее время Николай Вячеславович практически жил за его счет. Один раз они попытались восстановить профессору пенсию, чтобы «Почта России» приносила ее на дом, но она так и не успела дойти — мужчин выселила из квартиры Светлана Асхаева.

«Я спрашивал, почему он здесь остался, в Улан-Удэ. У него ведь в Туве было жилье, коллеги, родственники, работа. Он сказал что-то в духе: “Как ты ради своей [девушки] Ольги сюда прилетел, так и я ради своей жены здесь”. Вот эта жена — Любовь Лубсановна Абаева — ни разу со мной на связь не выходила. Но на электронной почте у Николая Вячеславовича я видел сообщение от нее. Ни здрасьте, ни до свидания, [только] в ультимативной форме: “Передай своим красноярским друзьям, чтобы они меня не беспокоили больше”. У них были ссоры, когда пошла первая волна сбора средств. Она вышла на связь с красноярскими, сказала, что берет опеку на себя. Вроде как эстафету ей передали. По факту же получается, что она его первое время навещала, потом они поругались».

Мукашов говорит, что у профессора когда-то была своя жилплощадь, но в свое время он оставил все жене и родне, а сам ушел жить на квартиры. «Так продолжается очень много лет».

— Если так продолжается много лет, то почему его положение так усугубилось именно сейчас? — удивляюсь я.

— Он духом сник. Несколько проблем навалилось. Первая — личная жизнь. Вторая — местные шаманы «Тэнгэри». Николай Вячеславович в местной газете оставил на них критический отзыв, они посчитали, что он оскорбил их честь и достоинство, подали в суд и в августе суд выиграли. По этому поводу он очень сник. Он же с ними был знаком, в этом обществе презентовал свою книгу. Там [в статье], в принципе, ничего такого-то и нет. Не очень хорошо написано, но не до того, чтобы подавать в суд.

4 февраля в газете «НГ Религии» опубликовали статью с заголовком «Сибирские шаманы и жрецы вуду вернут человечество в доисторические времена». В ней говорится об официальном визите шаманов из бурятской организации «Тэнгэри» в Западную Африку, где они заключили договор о сотрудничестве с местной организацией «Союз традиционных культов вуду».

«Тенгрианство — это религия Вечного Неба, света и мира. Вуду — культ поклонения духам тьмы, сопряженный с кровавыми обрядами», — прокомментировал тогда Абаев эту новость и высказал мнение, что организация «Тэнгэри» не имеет отношения к бурятским традиционным верованиям. «Их обряды сродни тому, как в феврале прошлого года некий Артур Цыбиков сжигал близ Ангарска верблюдов. Такого рода “тенгрианство” — наслоение на бурятские верования обрядов, которые пришли к нам в древности от тунгусов, предков эвенков, и от которых современные эвенки давно отказались», — заявил профессор. После этого верховный шаман Баир Цырендоржиев подал на историка в суд, который в августе удовлетворил это заявление и признал высказывания Абаева не соответствующими действительности. Николай Вячеславович должен был публично опровергнуть свои слова.

Вопросы «Таких дел» верховный шаман Баир Цырендоржиев проигнорировал.

«Чтобы не было больно»

Мукашов прожил с Абаевым до 29 сентября, а после «в отчаянном положении» улетел обратно к себе на родину — в Саратов. Это отчаянное положение мужчина, в первую очередь, объясняет неудачей в личной жизни — той, ради которой он и летел в Улан-Удэ.

Перед отъездом два «товарища» заверили Илью, что будут заботиться о профессоре, что он может спокойно лететь. С одним Мукашов познакомился на остановке в Улан-Удэ — «выяснилось, что он деревенский, из района, по профессии строитель, но в то же время поддерживал такие темы философские и шаманские». Мужчина по приглашению Ильи останавливался в квартире Николая Вячеславовича, «выпивать, конечно, начал, но каких-то проблем от него не было». Он же познакомил Мукашова со вторым «товарищем» — «постарше, врач в местной больнице, серьезный человек».

«Они пообещали, что будут присматривать. В итоге, когда я улетел, они мне перестали отвечать. Оба упирают на то, что на работу вышли. Первое время в Саратове я занимался своими делами: квартиру искал, с деньгами туго было. Николай Вячеславович сам был не на связи. И вот 14 числа попросил свою подругу — она приехала из поселка — навестить его. Она сразу согласилась. Подошла к двери, постучалась, никто ей не открыл. Сказала, что трупный запах, надо вызывать экстренные службы. Я позвонил хозяевам, объяснил ситуацию, они нехотя, но приехали. Выяснилось со слов подруги, что он повесился сидя. Труп пролежал какое-то время. То есть если бы я ее не отправил, сколько бы это продлилось, непонятно. Я и так-то пожалел, что ее отправил, просто не думал, что его в живых нет».

Были ли вообще у Николая Вячеславовича мысли о суициде? Илья признается, что профессор не раз будто бы в шутку говорил о самоубийстве — «вплоть до того, какой способ лучше, чтобы было не больно».

«У него была такая вроде бы и затворническая жизнь, но в то же время он одиночества-то опасался очень сильно. Он не хотел брошенным быть, но в итоге так и оказался. Николай Вячеславович был отражением вот этого общества, в котором он находился. При этом он там был гостем из соседней республики. Он был зеркалом общества, и сейчас это зеркало разбилось. Я тоже пожалел, что так — раз, и [уехал]… но мне деваться было некуда, я уже и билет купил заранее, потому что дешевле. Я был человеком временным, понимал, что смогу решить какие-то накопившиеся проблемы частично».

«Николай Вячеславович не захотел бы, чтобы все сложилось именно так»

Одна из сподвижниц Николая Вячеславовича, его землячка Татьяна Пиче-оол, знала Абаева сначала заочно — через его научные труды, а затем познакомилась с ним лично благодаря своему дедушке и другу их семьи Вячеславу Даржа, который тоже занимался историей и этнографией Тувы. В 2003 году Абаев заступился за дедушку Татьяны, когда тот подвергся «серьезному политическому давлению со стороны на тот момент еще президента Республики Тувы Ооржака». «Как и мой дедушка, он был человеком очень прямым, никогда не боялся высказывать свое мнение по любому вопросу. Если ему что-то не нравилось, он говорил об этом сразу же — неважно, кто перед ним был», — вспоминает она.

Татьяна периодически поддерживала контакт с Николаем Вячеславовичем: иногда они виделись лично на конференциях или лекциях, в другое время переписывались в соцсетях. Но после смерти ее дедушки в 2017 году общения стало меньше — «не хотела навязываться», признается девушка.

Николай АбаевФото: Татьяна Пиче-оол

«Я знала, что Николай Вячеславович был в очень непростом положении, и началось оно с потери им квартиры — задолго до 2020 года. Не знаю подробностей всего этого дела, только знаю, что потерял он квартиру совершенно безвозвратно, и по этой причине он был вынужден жить либо у знакомых, либо арендовать жилье. Еще было непросто из-за потери сыновей, и что, достигнув этого преклонного возраста, он остался без поддержки, которую ему могли бы оказать дети, живя рядом с ним. Единственным человеком, который поддерживал его все время и которого он безмерно любил, была его жена. И она действительно постаралась много для него сделать. Меня очень задело то, что в соцсетях пошли все эти разговоры и публичные обвинения в адрес Любови Лубсановны, я, со своей стороны, считаю все это несправедливым. Я уверена, что Николай Вячеславович не захотел бы, чтобы все сложилось именно так», — рассказала Татьяна. Она также уверяет, что люди, которые собирали историку деньги и регулярно следили за его жизнью, были всегда, но признается, что у нее осталось много вопросов после смерти профессора — особенно к Илье Мукашову, с которым девушка тоже давно знакома.

«Я была даже шокирована некоторыми фактами, которые для меня вскрылись после того, как Николай Вячеславович ушел», — говорит она. Первое изумление Татьяны — это сам приезд в Улан-Удэ Ильи и  проявленная им инициатива по уходу за Николаем Вячеславовичем, хотя в январе 2020-го мужчины серьезно повздорили. В то время, объясняет Пиче-оол, Мукашов уже расстался со своей девушкой и, как говорит Татьяна, начал травить ее в соцсетях: «Постоянно писал какие-то гадости публично, выставлял напоказ их откровенную переписку, ее фотографии с какими-то омерзительными комментариями, это было просто неприлично». Когда Татьяна и Николай Вячеславович вступились за девушку, Илья «послал их в грубой форме», и извинений с тех пор от него не последовало.

Татьяна показала мне переписку с Абаевым, которая сохранилась с того самого января. В ней профессор оживленно обсуждает с ней произошедшее, пересылает астрологические прогнозы на планирование будущего. А уже в мае, когда Татьяна вновь пожаловалась Николаю Вячеславовичу на Илью, он написал ей единственное: «Сочувствую» — и на этом разговор был закончен.

«Ссора была, но легкая, — утверждает со своей стороны Илья. — Послал Татьяну Пиче-оол, но не его [Абаева]. Сейчас она [Татьяна] мне мстит. Через некоторое время он [Абаев] прислал мне в личные сообщения извинения, я их принял и извинился перед ним в ответ. Он вник в мою ситуацию и в дальнейшем морально меня поддерживал».

Второй момент, к которому у Татьяны до сих пор есть вопросы, это то, «как мог взять на себя заботу о Николае Вячеславовиче человек, который никогда и нигде официально не работал и работать не хотел». У мужчины были лишь временные заработки, уверяет девушка, хотя в 2019 году Мукашов даже оплатил Николаю Вячеславовичу издание его книги. «Почему же так оказалось, что Ильяс (почему-то Татьяна называет его именно так, — прим. авт.) вдруг оставил его одного и уехал?»

Сам Илья говорит, что желания самостоятельно ухаживать за профессором не выражал, а просто временно поддержал его. И общению Абаева ни с кем не препятствовал, но Николай Вячеславович сам так хотел, «даже при первом сборе средств он ушел со связи».

«Честно говоря, мне до сих пор очень трудно поверить в версию самоубийства, потому что Николай Вячеславович очень любил жизнь, — говорит Татьяна Пиче-оол. — Он радовался жизни в любых ее проявлениях, даже несмотря на то, что последние лет 10 у него стали болеть ноги. Даже при всем этом все равно наслаждался жизнью, радовался всему, что ему дается. Он был человеком очень мудрым, благодарным, внимательным. Мне просто не верится, я не могла ничего подобного ожидать. Мне бы хотелось не устраивать шумиху вокруг имени Николая Вячеславовича и его трагического ухода из жизни, а вспоминать о нем только самое хорошее и о том, как много он сделал для науки, для нашего общества, религиоведения и для каждого из нас, кто был его соратником, учеником, последователем и вырос на его книгах».

Еще до похорон Абаева в социальных сетях поднялась бурная и ожесточенная война сторон, которая продолжается до сих пор. Блогер Зуртан Халтаров обвиняет во всем Илью Мукашова — говорит, что тот обокрал профессора и уехал — и нелестно отзывается о самом Абаеве. Илья Мукашов, в свою очередь, едко высказывается против блогера, шаманки Асхаевой и вдовы — Любови Абаевой. Появились версии и в СМИ: анонимные знакомые профессора рассказывали, что Николай Вячеславович когда-то вложился в долевое строительство и его обманули, поэтому у него и не было денег. В кулуарах велись беседы о том, что историк не выходил из дома и не отвечал на звонки, потому что прятался от приставов.

Но все, кто мог бы хоть как-то прояснить ситуацию, либо ограничиваются пространными обвинениями друг друга в соцсетях, либо молчат, либо отказываются публично комментировать возможные причины отчаянного положения, которое довело пожилого профессора Абаева до суицида в одиночестве.

* * *

В квартире Вероники, которую перед смертью снимал профессор, — тяжелый стойкий запах, от которого через некоторое время начинает щипать глаза и мутить. Гостиная — сплошная куча старых диванов, кресел и другого хлама, сдвинутого в центр. В ванной комнате из удобств — только унитаз, душ здесь не был предусмотрен. Абаев умер в дальней, самой маленькой комнатке. Вероника пытается привести жилье в такую форму, чтобы его можно было снова кому-то сдать.

На прощании с Николаем Абаевым сенатор Мархаев читает письмо от Международного фонда исследования Тенгри, под которым подписались ученые из разных стран. «Он ушел на небеса, и первые слова на его странице во “ВКонтакте”: “Тенгри — Вечно Синее Небо — повелело мне править всеми народами. Покровительством и помощью Неба я сокрушил врагов и достиг великого сана”, подтверждают то, что он и был посланником духа бездонного неба Тенгри, который просто жил среди нас, а мы этого так и не поняли».

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!