«В нашей религии можно простить убийцу, но не лесбиянку»

«В Афганистане женщины никто»

Я родилась и выросла в Кабуле. В семье нас пятеро детей, у меня есть братья, сестры. Я — средняя. 

Маму насильно выдали замуж в шестнадцать лет, и она не хотела жить с отцом. Он постоянно избивал и маму, и сестру. Все было очень плохо у них. У нас с ним тоже были ссоры. И со старшей сестрой, она религиозная фанатка, а меня постоянно заставляли намаз читать и все остальное [религиозное]. Когда я отказывалась, меня избивали.

Мне было девять лет, когда мама умерла от инсульта. Она была молодой, всего тридцать пять лет. Она все время пыталась развестись с ним, открыто говорила об этом отцу и родственникам. Но ей никто не позволял. Потому что в религии так, что разводы — это плохо. Хотя моя мама работала, она не была такой, как большинство женщин в Афганистане.

Я не знаю, почему с ней так обращались. Если мужчина хочет развестись, он сразу может развестись. Хотя его тоже будут отговаривать со словами: «Если тебе не нравится жена, оставь ее, пусть она у тебя дома сидит, а ты делай все что хочешь». Но женщинам практически невозможно. И даже если бы ей удалось, ей бы не отдали ее детей. Мама осталась, чтобы быть с нами. 

Мне больно, что афганские женщины не могут выбирать, как им жить. В Афганистане они никто, ничего не могут. Мужчина может иметь любовниц и все, что захочет. У отца на стороне были отношения и даже другая жена. Все знали, и всем было все равно. А женщины… Моей маме постоянно говорили: «Как ты можешь хотеть развестись с ним? Это же позор». 

Когда мы остались с отцом [одни], к нам чаще стали приходить родственники. И когда мне было пятнадцать лет, дядя совершил надо мной акт насилия. Вы знаете, я скрывала это поначалу. Я боялась, что меня не примут, чувствовала отвращение к себе и считала себя грязной. Но когда я рассказала, все так и случилось: мне никто не поверил, меня не приняли.

Я рассказала обо всем в семнадцать лет своей сестре. Сначала она не верила мне, но потом стала внимательнее смотреть на дядю и заметила, что он по-другому относится ко мне. Это было явно видно: он дарил мне подарки, всегда приходил к нам и просил отца отправить меня к ним, [якобы] к его дочерям. Меня всегда отправляли к нему в дом, хотя я очень просила этого не делать. 

ГульнарФото: Светлана Булатова для ТД

Она рассказала отцу. Он долго не говорил со мной об этом, просто молчал. А потом сказал: «Мне не нужна такая дочь, ты все придумала. Скажи мне правду, с кем у тебя отношения». А потом меня начали избивать.

Потом меня выгнали из дома. В Афганистане принято, чтобы девушки выходили замуж, будучи девственницами. После того как я рассказала об изнасиловании, меня обвиняли в том, что у меня есть отношения на стороне. 

Только сейчас я понимаю, что насилие было с раннего детства. Меня лапали, а потом задаривали подарками. Я была ребенком и ничего не понимала. А когда решила сказать об этом родственникам, мне сказали, что все неправда и я все придумала. Мне очень больно вспоминать это, хотя я прорабатывала это с психологом, но все равно.

«Простить убийцу, но не гея или лесбиянку»

У меня всегда были чувства к девушкам. Некоторые подруги переставали со мной общаться, когда догадывались об этом. Братья просто смеялись и говорили: «У тебя мужские гены какие-то». 

Раньше я думала, что со мной что-то неправильное, что я сумасшедшая, испытывала отвращение к себе. Я думала, что это из-за насилия от мужчин. Читала много литературы. Но потом поняла, что это не так, что это нормально — любить человека своего пола. 

В семнадцать лет я думала о происходящем и осознала, что ненависть исходит от этих правил. От той религии, где меня не принимают как человека и могут убить за мою ориентацию, я отказалась. Зачем мне верить? Зачем мне такая религия?

ЛесФото: Светлана Булатова для ТД

Общество в Афганистане всегда не любило ЛГБТК+, не принимало их. Тут считается, что это ненормально и это нужно лечить. Вы же знаете, что в нашей религии можно простить убийцу, но нельзя простить гея или лесбиянку.

В Афганистане, если мужчина, по мнению общества, «неподобающе себя ведет» или «женственный», его просто могут избить. Геям приходится жениться, чтобы скрывать свою ориентацию. У женщин просто нет выбора. Мои знакомые, которые открыто говорили о своей ориентации… Их избивали и выдавали замуж. После прихода талибов стало только хуже. Сразу убивают.

Когда появилась возможность, уже в России, я начала ходить к психологам. Окончательно я смогла сказать себе, что я лесбиянка, два года назад. В 2019 году, когда мне было двадцать два года. 

«Не знала языка и ничего не могла сделать»

Когда меня выгнали из дома, два месяца я жила у старшей сестры в Афганистане. У нее своя жизнь: муж, дети. Она сказала: «Давай поговорим с родственниками из Москвы, чтобы они тебе помогли, чтобы ты уехала отсюда».

В 2015-м я приехала в Москву — к брату и сестре мамы. Они очень богатые и влиятельные. У них плохие отношения с моим отцом, они его ненавидят за отношение к моей маме. Я полагаю, что они мне помогли только для того, чтобы показать моему отцу, что они сильнее его. Но отцу все равно, а родственники лишь пытались самоутвердиться. 

ГульнарФото: Светлана Булатова для ТД

Первое время все было как в фильмах. Я смотрела на все как на фильм. Все не так, как я привыкла. Видишь, что женщины такие свободные. Видишь, что все это не сон, который ты когда-то видела, это все наяву. Я смотрела на женщин и говорила себе: «Вот, смотри, здесь это не то, что было там».

Я поступила в университет и думала, что все будет хорошо и все будет спокойно. Но родственники узнали о моей истории и начали обвинять в том, что я потеряла девственность, потому что у меня были отношения с кем-то. Хотя у меня нет интереса к мужчинам вообще.  

О моей ориентации не спрашивали, но догадывались. Они постоянно говорили, что я похожа на мужика, говорили: «У тебя какой-то пацанский характер». Они смеялись над этой темой, шутили об этом. 

Могли ударить за мою историю, что, мол, я выдумала изнасилование. Это же позор для них, девушка должна быть девственницей и вот это вот все. Получается, я позорила их. Еще они верующие и заставляли меня читать намаз, ходить в платке. Но я выходила из дома в платке и снимала его прямо перед спуском в метро. Ну а зачем? Мне не хотелось.

Поначалу после приезда мне трудно было не ходить в платке, я чувствовала себя без него как без одежды. А потом я привыкла и не хотела его надевать, потому что мне это не нравилось. Но при них приходилось.

Несколько раз пытались выдать замуж. Сперва за моего двоюродного брата, но он вырос в России, ему было странно, он сказал: «Ну как же так? Это же моя двоюродная сестра». А после его отказа находили всяких мужиков, возили к друзьям на «показы», знакомства. Приглашали людей в дом. И когда я не соглашалась на такое, меня избивали, закрывали в комнате и не давали еды. 

В лесуФото: Светлана Булатова для ТД

Однажды меня избили так, что у меня не закрывался глаз от синяков. Дядя сказал мне: «Неделю ты посидишь дома, никуда не выходишь». Они просто хотели, чтобы никто не видел, что меня избивают.  

Дядя постоянно говорил мне, что если я пойду в полицию, то мне никто не поверит, просто скажут, что я ненормальная и сама все сделала. И я тогда реально боялась обратиться. Я не знала языка и не знала, как себя защитить. Так я прожила два года с ними, я не знала языка и ничего не могла сделать. 

Во время одного из «показов» мне сказали, что один из мужчин согласен взять меня в жены. Я, когда поняла, кто это, нашла его в фейсбуке и написала ему, что мне не нравятся мужчины, прости меня. Но ему все равно было, ведь семьи согласны. Я говорила родственникам, что мне не хочется выходить за него замуж. Но его все равно часто приглашали в гости, он и сам приходил. И когда все эти встречи участились, я поняла, что пора что-то делать.

«Сперва помогают семьям, а потом таким, как я»

В 2017 году, когда мне исполнилось двадцать лет, я решила вернуться в Афганистан, я больше не могла терпеть это все. Я поехала, думала, что все будет нормально. 

Но меня не приняли. Я прожила спокойно месяц, но отец постоянно говорил мне, что я неправильно все делаю, что я извращенная и ему не нужна такая дочь. 

Я думала, что все, конец, здесь мне никто не поможет. Но потом я решилась уехать вновь в Россию, позвонила родственникам и сказала им, что буду во всем с ними соглашаться. Но сама думала, что попытаюсь обратиться в ООН или куда-нибудь, попрошу помощь. 

ГульнарФото: Светлана Булатова для ТД

Я ехала в Россию и знала, что взгляды родственников не поменялись. По приезде я им сообщила, что буду жить в общежитии. Я поступила в тот же университет, но на другой факультет. Мне было сложно: у меня был постоянный страх из-за избиений, я боялась всех людей. Когда видела мужчин, у меня случались панические атаки. Отношения с однокурсниками сперва складывались хорошо. Но родственники приходили в университет, как будто я маленький ребенок, спрашивали обо мне у всех: где она, с кем она спит, — и преподаватели рассказывали им в деталях. Устраивали скандалы при всех, кричали на меня, говорили, что я ненормальная. После этого одногруппники не хотели сидеть со мной за одной партой и перестали общаться.

Это все сильно давило на меня. Они не только спрашивали, с кем я сплю, у всех, но и устраивали скандалы: «Почему ты не хочешь с нами общаться, ты же девушка, ты не мужчина?»

В общежитии тоже сначала было очень страшно. Я боялась, что не смогу постоять за себя. Я закрывалась, ничего не готовила, пряталась в комнате. Смотрела на коридор. Если там какой-то мужик или парень ходил, не выходила. Но сейчас, после работы с психологом, легче уже воспринимать, и боязни мужчин меньше стало.

И мне повезло встретить человека, с которым я общаюсь до сих пор. Это моя подруга. Она меня поддерживала, всегда поддерживает, даже деньги мне давала, когда у меня таких не было… Бывают хорошие люди.

Я решилась обратиться за помощью, когда уже выучила русский язык и могла говорить нормально. Ужасно было трудно и страшно делиться: боялась, что откажут в помощи. 

Правозащитникам я пыталась позвонить раз тысячу, но боялась. Потом все же решилась, позвонила и попросила о встрече. Мой дядя — известный человек, все говорят, что он такой отличный, и я боялась, что из-за него откажут или расскажут ему все. Он узнал. Мне написал брат после этого на электронную почту. Несмотря на то что я все поменяла, сказал, что они все знают про меня. 

Я взяла академический отпуск. Из-за этого мне не продлили студенческую визу, хотя адвокаты говорят, что все равно должны были продлить. Не знаю, почему так получилось. Мне все время отказывают в продлении визы. Сказали, что у них есть приоритизация помощи: сначала помогают семьям, потом людям с красным дипломом, а только потом таким людям, как я.

О своей ориентации я не говорила. Я знала, что в России люди гомофобны. Но сказала, что не могу иметь связь с мужчинами. Думаю, они все поняли.

В лесуФото: Светлана Булатова для ТД

Я подала на статус беженца, мне отказали. Мы обжаловали, но не получилось. Подавала на квоту — тоже отказали. Мне сказали: самое страшное, что люди годами подавались на статус беженца. «Одна семья семь лет пыталась — и не получилось. А ты хочешь получить визу». Если я не получу статус, я не смогу работать, совсем ничего не смогу. Как я буду жить? Я не понимаю. 

А еще меня разыскивают родственники при этом. Инспектор миграционной службы сказала, что, даже если у меня будут документы, они не смогут защитить меня от родственников.

Я не хочу быть той девушкой, которой я была раньше. Я всего боялась, я была трусливой, я просто хочу жить нормально. Сейчас мне приходится скрываться, но я могу жить, я себя понимаю и принимаю. 

Очень хочу стать психологом и помогать девушкам, особенно девушкам из Афганистана. Недавно я обратилась в кризисную группу «СК SOS» (новый проект бывшей команды экстренной помощи Российской ЛГБТ-сети. — Прим. ТД), и они помогают мне быть в безопасности.

«Когда пришли талибы, я умерла»

Когда я услышала о том, что наш президент сбежал, я начала плакать и не могла себя контролировать. Это было ужасное состояние. Я пережила смерть матери и всякое другое, но случившееся — это самое худшее, что происходило в моей жизни.

У меня БАР и сложная ситуация, я очень эмпатична — мне очень больно, я ничем не могу им помочь. В последнее время даже таблетки не помогают, плохо сплю, потому что постоянно думаю о людях в Афганистане.

Я написала отцу и сестре. Отец не ответил, просто заблокировал. А сестре я написала: «Я не знаю, как тебе помочь в этом состоянии, в котором ты находишься сейчас. Но я желаю, чтобы вы смогли уехать и чтобы все было у вас хорошо». Я переживала за ее семью, у нее же маленькая дочь. Она прочитала и ответила, что желает мне самого худшего на свете. Она ответила: «Это не твое дело, мы мусульмане, не такие, как ты. Все у нас хорошо».

И когда пришел ответ, я поняла, что мои родственники не поменяются. И даже «Талибан» не заставит их относиться ко мне по-другому.

ГульнарФото: Светлана Булатова для ТД

Я не так переживаю за мужчин, хотя им тоже плохо, как за девушек. Особенно за молодых, которых заставляют выходить замуж за мужчин, например за талибов. Кто захочет выйти замуж за талиба? Я не знаю. Но их заставляют. Насильно. Моя подруга, которая осталась в Афганистане, она написала мне: «Когда пришли талибы, я умерла». Потому что раньше она хотя бы могла упрашивать родителей не выдавать ее замуж или говорить: «Не хочу вот этого делать», а сейчас… Сейчас нет. 

Я в относительной безопасности. Я не в Афганистане, я в России. Но мне дважды отказали в предоставлении убежища. Адвокаты пытаются обжаловать решение, добиваются статуса беженца, но это длительный процесс, и я очень боюсь, что за это время родственники меня могут найти. Уже год я не могу вернуться в Москву, они очень влиятельные и богатые и всегда меня находят. Для меня насильное замужество — смерть. Я не смогу это пережить и точно это понимаю. 

А если меня депортируют, смерть меня ожидает сразу. Возможно, сперва мною будут «пользоваться», а потом жестоко убьют.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!