Земля кочевников

Ходячий замок никуда не идет

Замковая комната ерзала, устраиваясь поудобнее — там потянет, здесь подпихнет, — опуская потолок до высоты своего собственного, с черными балками, пока обе комнаты не слились воедино, причем замковая победила, став разве что чуточку выше и квадратней, чем раньше.
«Ходячий замок Хаула», Диана Уинн Джонс

Каждый мой новый дом усаживается на предыдущий. Каждый новый город — тоже. Пока городов было пять, и я до сих пор иногда чувствую, идя по питерской улице: вот сверну тут и дальше пройду мимо Куйбышевской площади… Но ее тут нет. И станция метро «Выборгская» заменяется в голове «Войковской», и упрямо достраивается иной ландшафт, и из-под карты метро торчат для меня изнанкой другие города. Другие местности.

Я уже говорю «парадная», но до сих пор говорю «вверх» — так, как говорят только волжане, это значит «от реки». В Петербурге нет никакого верха и низа, тут каналы и ровно.

Города я считала, а квартиры нет, сбилась на третьем десятке.

Переезды внутри страны и внутри города теперь предпринимает огромное количество людей, при этом мигрантами с их специфическими проблемами они не считаются. Хотя проблемы огромны — меняя небольшой районный центр на большой город с возможностями, ты часто начинаешь жизнь с чистого листа. Это Хаул просто открывал двери своего замка в четыре разные точки мира, а мы, снимаясь с места, начинаем строить свой мир заново.

Евгения Волункова, 35 лет, журналистка, писательница: «Первую депрессию я приобрела во время переезда»

«Мы сильно недооцениваем, как на нас влияют смены городов, даже внутри страны. Кризис идентичности неминуем. Что-то, хочешь не хочешь, в нас трансформируется, в лучшую или в худшую сторону — непонятно.

Я переезжала с детства. Родилась в Карелии, а когда мне был год, родители перебрались в Грозный. Это папина родина, но для меня оказалась не просто новым местом, но совершенно иной культурой. Я не понимала даже, как сходить в туалет! Нет бумаги, к которой мы привыкли, есть кувшин. А я, малышка, не знаю, как с этим обращаться…

Мое первое детское воспоминание — как меня пытаются изнасиловать. Мне было четыре, я шла домой от подружки. И вот кто-то прыгнул на меня, навалился, стал стаскивать трусы и приговаривать: “Девочка, тихо, все будет хорошо”. Я не понимала, почему дядя так тяжело дышит. Его кто-то спугнул, я натянула трусы и пришла домой. Рассказала. Меня выпороли, а чувака потом нашли, это был наш сосед-подросток. И папа наказал его так, что было слышно на всю округу.

Скоро из-за войны мы уехали. А через двадцать пять лет я вернулась в Грозный в командировку.

Я помнила камень во дворе, на котором играла в куколки, помнила орех, любимое дерево. В войну наш дом разрушили, мы видели это по телевизору — от него остались развалины. Я смотрела на другой дом — и меня затрясло. Здесь выросла часть меня, какая бы она ни была. Пока я стояла там, подошел человек и спросил: “А вы жили тут, как фамилия ваша? Ленька Волунков, да, конечно, помню его!” Я звонила папе, и гудки Грозного через двадцать пять лет соединялись с гудками в Карелии.

Папа мой тоже переезжал постоянно. Сперва уехал к маме, не смог прижиться в холоде и без абрикосов и увез ее в Грозный, но там не смогла уже мама. Перед тем как вернуться в Карелию, мы пытались пожить в Ставрополе. Я помню это как бесконечное унижение: колодец был только у соседей, и они не хотели делиться с нами водой. Я приносила воду домой из луж!

Как только подросла, уехала из нашей маленькой Кондопоги в Петрозаводск учиться. В столицу! Мне не хватило общаги, а на съемную квартиру не было денег, и я сняла комнату в общежитии. Соседями была семейная пара. Однажды ночью муж из этой пары пришел ко мне с определенным намерением…

Удрала я оттуда, как только смогла: не так-то просто переехать, когда у тебя нет денег. Мне сдала свою квартиру подруга: задешево и очень далеко, на конечной остановке единственного в городе автобусного маршрута. Сорок минут через весь город, остановка в лесу, и через лес домой. Промзона, собаки… Зимой это была просто жесть. Дичайший холод, автобус без расписания ты мог ждать те же сорок минут, сколько и ехать. Я выходила задолго, с фонариком. И все время боялась, что кто-то сзади неслышно подойдет.

Потом были какие-то бабушки, запрещавшие мне мыться или варить курицу: она долго варится, дорого. Потом мы снимали жилье ввосьмером…

Когда я смогла сама снять первую квартиру в центре города, счастливее меня просто не было, хоть я и отдавала половину зарплаты за жилье. Правда, чувство дома так и не появлялось: ты не можешь купить свою мебель, не можешь себе толком ничего позволить. Обуютился как смог — и живешь.

Так я прожила десять лет, и вдруг — любовь из другого города. Я отговаривала его от переезда: сложно, друзей нет, работу искать… Он сказал: люблю не могу, все найду. Собрался и переехал ко мне. И дальше целый год я тянула одна нас обоих, а он перебивался мелкими заработками да еще и перевез к нам свою собаку хаски. Абсолютно недрессированную. А у меня был любимый кот.

Собака залезала на стол, скидывала тарелки, совершенно не слушалась. Выла, царапалась. Нападала на кота. Я долго терпела. Кота пришлось отдать маме.

В конце концов не выдержал сам чувак и сказал: поеду обратно в Самару. А мне стало так жалко, я ведь столько вложила в отношения! А главное — мне там было уже скучно. Я объездила всю Карелию, я сама себе выбирала темы, у меня не было начальника, зато был свой кабинет с кожаным креслом… Мне хотелось роста. Я решила: легко быть звездой там, где тебя все знают, а вот смогу ли я доказать себе, что я крутая, в городе побольше? Продала все свои вещи и поехала.

Это отдельная боль переездов: у тебя никогда ничего нет! Если ты обзавелся кроватью и матрасом, тебе придется их продать. А я ведь помню, как копила на этот матрас, он был какой-то крутой, ортопедический. Но тащить с собой его было невозможно. Полку, которую вместе с другом сколачивали для книг. Сами книги. Магнитики на холодильник… Наживал-наживал — и снова голый.

После благоустроенной жизни в Петрозаводске в двухэтажном доме — в какой-то момент я смогла себе позволить — я внезапно оказалась в убитой землянке. По интернету квартиры тогда не показывали, а парень мой сходил и сказал: да нормально. Там был земляной пол, не знаю, что в этом нормального. Я зашла, а по полу крыса бежит, на меня оглядывается. Стены выкрашены в кислотный зеленый. Обожженный линолеум. Мебели нет. А хозяин дома живет в подвале. И сквозь дырки в полу слышно, как он чихает.

В счет ремонта хозяин разрешил платить меньше. И я принялась за уют. Красила, мыла, обустраивала. Купила холодильник, мебель, очередной матрас… Как только мы закончили ремонт, хозяин вылез из подвала и сказал, что он эту квартиру продает.

Мы начали срочно искать новую, перетаскивали туда мебель, частично поломав ее в переездах… Я снова всего лишилась, даже тех остатков добра, что были целы: некуда было поставить в новую квартиру, она была с мебелью. Но главное — я лишилась того, с кем можно быть вместе. Мы ругались, ругались и однажды все-таки расстались.

Я хотела уехать. Но нашла хорошую работу. Только рабочие дни все же заканчивались. Самое страшное было — просыпаться в субботу. Выходной — и ты видишь, как коллеги семьями едут куда-то за Волгу, в леса, на пляж… А у тебя нет ни одного друга, и никуда тебя не зовут. Я гуляла одна, рассматривала архитектуру. Мне мерещились друзья! Я стала плавно съезжать в депрессию. В какой-то момент хотела в Волге утопиться, так было плохо.

Добивали бытовые трудности. Кажется, мелочи, но вот как ни смешно: в Петрозаводске у меня был свой зубной врач, своя маникюрша, портниха. А в Самаре, когда у меня отвалился кусок зуба, я была в диком ужасе. Ты просто вмиг перестаешь понимать, как решать проблемы! И все это наслаивается: разрыв отношений, новая работа, пустота вокруг… Я все время рыдала, ненавидела город, хотя понимала, что дело не в городе. Меня спасло, что я познакомилась с человеком, который меня из этого вытащил. Начались новые отношения, да.

Только на третий год жизни в Самаре я стала чувствовать себя лучше. Обзавелась знакомыми врачами. Коллеги стали звать на тусовки. Мы снова стали жить в двухэтажном доме. Я посадила садик. Мама прислала мне из Карелии розы и лилии, и они прижились. Даже крыжовник рос.

Как только все стало налаживаться, мы с молодым человеком расстались. А еще закончилась моя хорошая работа. И близких людей я так и не нажила…

Иллюстрация: Евгения Домбровская для ТД

***

В Москве были новая работа и давняя лучшая подруга. Я решила: туда. Но этот переезд дался мне очень тяжело. В третий раз я распродала все, что могла. Поплакала по своим розам…

Зарплата позволяла снять только комнату. Я ходила по Москве и не понимала, как в них жить. Из одной выпал пьяный чувак. Другая была заставлена мебелью стиля модерн битком, как кладовка. Когда ты и так истощен, это очень тяжко — разыскивать себе приемлемый домик.

Потом удалось подыскать вариант без мебели, но приличный. Я упала тряпочкой и неделю спала на полу на своих куртках.

И первый год жила в полном неадеквате. Ничего не покупала, обходилась минимумом: матрас, стол для работы — и все. Все мои вещи просто лежали в углу. Когда спустя год я все-таки дошла до психотерапии, то просто не смогла сказать, как я жила. Как работала. А ведь какие-то даже премии брала, и деньги были. Но было так страшно: вот куплю — и опять все закончится?

Первое, что сделала психотерапевтка, — прописала мне антидепрессант. И у меня наступили дни, когда я ощутила: живая. И потихонечку, по кускам я себя собирала. Тут у меня магическим образом появились друзья. Буквально за год-два я обросла костяком своих людей. И это такое счастье! Именно это и помогло мне не сдохнуть. Соцсети совсем не то. Нужно человеческое тепло, тусовки, объятия, нужно, чтобы тебе на юбку проливали шампанское…

Уже почти четыре года я живу тут, и чувство дома у меня появилось совсем недавно. Что вообще такое дом? Дом там, где мои шмотки. Где мой кот. Но вот это вот все — хюгге, сидишь с чашечкой какао, смотришь на свои гирлянды и вдыхаешь вечерний аромат из окна — мне незнакомо. Я в командировках чувствую себя порой лучше, чем дома. Там я умею обуютить себе гнездо на двух квадратных метрах: достала игрушечного кота, которого вожу с собой, — и достаточно.

А вот признать, что ты возвращаешься домой, очень страшно. И начать говорить “у нас”. Первый раз про Москву я сказала так лишь через несколько лет.

Мои розы и лилии остались в Самаре, в чужом доме. Я не была там счастлива, но там растут мои цветы. Их не заберешь при переезде. Каждый новый шаг к обустройству квартиры в Москве был шагом к себе и к психическому здоровью. И недавно я посадила цветы на балконе. Кажется, это был самый сложный из шагов. И кровать. Когда я купила кровать, то позволила себе подумать, что больше никуда не поеду. Позволила себе начать жить. Правда, купить шкаф я пока так и не решаюсь.

***
Человек с Ямала оказался в моем тиндере проездом. Я-то поставила себе радиус 10 километров от меня! А ему как раз друг неподалеку зарегистрировал аккаунт. Вот так все и началось.

И спустя время у нас встал вопрос, кто к кому едет. Я честно достала разлинованную тетрадку — делала так всякий раз, когда переезжала. Петрозаводск — Самара, Самара — Москва, Москва — Ямал: два столбца, плюсы-минусы… В этот раз плюс был только в человеке, а все остальное — минус. И я поняла, что за любовью я больше не поеду никогда.

Снова переживать ощущение, что тебя выпихали голым на мороз и тебе снова нужно научиться ходить… Терапия научила меня ценить то, что я нажила. Да, мне дороже моя кровать, мои друзья, мой город. Я понимаю, что я себя люблю больше. Ну вот если только нужно будет срываться из страны, тогда да.

Я хочу свой дом. Может, потому, что в домах мне бывало хорошо, а с квартирами не складывалось. За город переезжать не хочу: боюсь оторваться от друзей, от сообщества. Но мне хотелось бы место, куда можно возвращаться. Где лежат мои вещи, где ничего не потеряется и не пропадет, где все нажитое остается. Чтобы не было этих фантомных воспоминаний о том, что вот у тебя где-то была такая красивая штучка… картина… гардина… А нету.

Я хочу место, где можно быть собой, не боясь, что оно закончится. И все время и думаю: может, я поэтому такая, с депрессиями?

Я где-то читала, что первые полтора года люди, только переехавшие, испытывают дикую усталость от перегруза новой информацией. Во все нужно вникать! Я ходила уткнувшись в карту несколько лет. Но при этом если представить всю жизнь в одном доме… Родился, пошел в садик, женился, на работу ходил, и сюда же тебе теперь пенсию приносят — нет, так мне жить не хочется».

Моя история

Стеллаж «Альберт», самый простой и дешевый, когда-то продавался в «Икее». Потом перестал, но до сих пор находится на «Авито». У меня он есть. Четвертый.

Белый стол — второй. Все мои «большие» вещи указывают на один и тот же предмет, не являясь им по сути.

Дом, который выстраиваешь уже в надцать какой-то раз, становится похож один на другой. Зато узелок человека, который мотается по съемным домам, невелик: шкафы нужно бросить, а вот мелочи — оставить. Когда-то в плацкартном вагоне Москва — Петербург я ехала с кучей сумок, битком набитых вещами. За полгода до этого я меблировала очередную съемную квартиру целиком. Так же целиком все и продала. А вазочки из «Фикспрайса» отправились в тех сумках со мной. Они стоят на стеллаже до сих пор. Красная, фиолетовая, была еще желтая, но разбилась. Личный мой светофор.

Я вожу их с собой по всем квартирам, хотя привыкла не считать своим даже то, что купила. И воспринимаю любой дом как временный. Как будто еду в поезде и скоро все равно выходить. Я пью из моей чашки. Я сижу за вторым по счету столом и ставлю книги на четвертый по счету стеллаж, но их контуры привычны моему телу, а значит, мой дом едет со мной — дальше.

Мне почти сорок. Сменяются компании, я теряю людей и легко завожу новых. Иду учиться — и подхватываю там дружеские связи. Иду волонтерить — и встречаю своих людей. А потом что-то меняется, и я не продолжаю общение.

Наконец-то расслабиться и позволить себе верить в то, что твой мир не рухнет и не пропадет, что можно не собирать этот мысленный узелок, невероятно сложно.

Чем больше оставленных мест за плечами, тем больше психика себя бережет, не дает привязаться. Не дает прорастать.

Я думаю: почему же это так похоже на закрывшуюся от привязанности психику ребенка, которого перекидывают по приютам и приемным семьям?

Дина Магнат, руководитель направления клиентской работы Института развития семейного устройства, тренер школы приемных родителей, психолог: «Если переезды травмируют, это маркер других проблем»

«Нормально устать, вымотаться, если переезды вынужденные и их много. Но когда эта история становится травматичной, то причинно-следственные связи тут иные.

Дети, безусловно, страдают от насильственных перемещений. Но дети от взрослых принципиально отличаются вот чем. Ребенок — объект, от него вообще ничего не зависит: вырвали из среды, и все. И у него отращивается выученная беспомощность. Взрослый же человек, даже если его перемещают не добровольно, все равно имеет огромное влияние на ситуацию. Просто потому, что он взрослый.

Но если взрослый вырос в детском доме или в неблагополучной семье и попадает в ситуацию, когда ему внезапно отказывают от квартиры, то он рискует свалиться в свое привычное состояние: “Вот опять со мной что-то делают, ну а что я могу!”

Хотя сейчас он уже очень многое может сделать, как взрослый, даже если мало денег, даже если все плохо. Поэтому когда появляется ощущение, что от тебя ничего не зависит, то не в квартире дело. Она тут просто сработала как триггер.

Степень беспомощности зависит от того, что в жизни было раньше. Не перемещение как таковое ранит, а человек откликается на перемещение такой болью, потому что резонирует прошлый опыт. И если переезды для вас невероятно болезненны, есть смысл подумать в сторону, а не маркер ли это чего-то более серьезного».

Иллюстрация: Евгения Домбровская для ТД

Елена, 33 года, работает в IT: «Я долго скиталась, купила квартиру — и она стала ловушкой»

«Я всегда думала: каково это — родиться сразу в большом городе? Тут учиться, работу найти, влюбляться… И не нужно переезжать.

Я выросла в очень маленьком городке на Урале, его можно назвать деревней. В раннем детстве жила в доме с печкой, пасла коз, зимой маленькие козлята бегали у нас по комнате, росли вместе со мной.

В областной город переехала в юности, к старшей сестре. Это было съемное жилье, но я жила там на всем готовом. Училась, работала. А потом нашу съемную квартиру выставили на продажу, сестра уехала за границу, и я вообще не понимала, что делать. Денег не хватало. Я могла содержать или свой кредит на машину, или снимать комнату. А машину я продавать не хотела.

Сперва я скиталась по друзьям, пыталась выплыть. У друзей жила как в воздухе: место на тумбочке и диван, который на ночь раскладывается, — больше ничего. Часто, возвращаясь после работы, я не поднималась в квартиру, а просто сидела в машине, слушала музыку. Это и был мой дом.

Потом я заболела, уволилась и вернулась в свой маленький город к маме.

И там невероятно расслабилась. Меня отсюда никто не выгонит! Это вообще огромное счастье и привилегия: жить дома и ходить на работу. Тратить зарплату, как тебе хочется, а не всю ее переводить просто на то, чтобы оплатить место, где ты спишь. И даже когда с родственниками не самые прекрасные отношения, это гораздо лучше, чем жить с чужими людьми, где у тебя нет своего угла.

Хотя, конечно, я чувствовала, будто в свое село вернулась с поджатым хвостом. Это всегда ощущается как проигрыш — “нечего было соваться, сидела бы тут”. Но все равно это был отдых. Я вышла на работу, наладила рутину, делала все очень быстро и просто читала.

У меня были время и силы, я выплатила кредит, и машина моя осталась со мной. Правда, ездить там было некуда, а у дома в ней особо не посидишь: все друг друга знают, будут стучать в окно, говорить: “Приве-е-ет! Ты чего там застряла?” Иногда я просто уезжала на машине в поля.

Постепенно я отогрелась, успокоилась, и снова вернулось это чувство: и что, я тут так и останусь, в этом маленьком городе? Казалось, где-то жизнь проходит без меня. Я ощущала, что здесь я не у дел, никто меня не понимает, ни один человек не может поговорить со мной о политике, о митингах, никто не читал ничего. Я жила в фейсбуке и хотела туда, где мои единомышленники. А тут просто могла “пересидеть”.

Я решила переехать в Петербург: туда мне хотелось давно. Собрала чемоданчик. Сняла квартиру напополам с соседкой: “однушку” в каком-то темном дворе на первом этаже. Один шкаф на двоих, полки поделены. И это было ужасно. Я все время чувствовала себя бесприютной. Искала работу, старалась реже приходить домой. Ходила в торговые центры, слонялась. На кафе денег у меня не было, и я тратила баллы “Связного” в “Шоколаднице”. Мне нравился Петербург, но все это было очень изматывающе.

Я нашла работу, но мне там очень не нравилось. Мама присылала фотографии моей машины во дворе, в сугробах. А здесь было так темно, что казалось, это никогда не кончится. И главное — дома я не могла восстанавливаться, не бывала одна. Я решила возвращаться.

И это снова было спасением. Покой — как в колыбельке. На работу идти пешком пять минут, на обед домой. Кафе нету. Всюду тишина. Тебе не надо денег ни на что, это очень маленький город. Вся радость — это с зарплаты сходить в магазин бытовых товаров, купить полотенчико или пилочку для ногтей.

Но едва мое состояние поднялось из упадка, как все медленное и тихое снова стало раздражать. Я нашла работу в областном городе, сняла комнату в общежитии и уехала.

Эта комната была отдельной, я закрывала дверь на ключ и оставалась одна. Мне было так хорошо! Это было то, о чем я мечтала с тринадцати лет: жить одной. Смотреть в окно на огоньки и знать, что ко мне никто не придет, что мне не надо ничего ждать, что время бесконечно. Бывали периоды, когда я могла по несколько дней ни с кем не разговаривать, и мне становилось от этого грустно. Но в этой комнате я начала восхождение в новой профессии, и мне кажется, если бы я не жила одна, мне бы не хватило на это сил.

Со своей норой я как будто взяла ответственность за всю свою жизнь и буквально через две недели сменила работу на новую, с трехмесячным обучением и увеличением зарплаты. Мне хотелось денег. Я приходила по вечерам, в окно видела элитный дом и думала: я буду там жить. Я не навсегда в общежитии.

Туда я не переехала, но сняла отличную квартиру в таком же элитном доме. Через полтора года. До того, правда, была череда странных квартир, где хозяева запрещали мне даже плиту включать, или квартиры, где прямо в окна орала громкая музыка из кафе. Но своей мечты я добилась — сняла себе жилье с огороженной территорией, консьержкой, прекрасным ремонтом.

Когда я переехала в хорошую квартиру, то пожалела, что не сделала этого сразу! Я чувствовала себя защищенной, я прекрасно спала. Я восстанавливалась и продвигалась на работе. Мне нравилась благоустроенная территория. Консьержка, которая желает доброго утра. Именно такой жизни, с заботой о себе, я и заслуживаю, думала я.

Я прожила там год, расслабилась абсолютно и решила: пора двигаться дальше.

Мне было уже много лет, как я считала, — тридцать. Хотелось перемен и роста на работе. Хотелось определиться: или уезжаю дальше в столицы, или пускаю корни. А к тому же хотелось окончательной свободы. Ведь даже в моем прекрасном доме мне не нравилась, ну например, мебель на кухне. И я решила взять ипотеку.

Купить аналогичное жилье было очень дорого. И я купила то, на что хватило денег. Думала: ничего страшного, ведь если мне так хорошо в хорошем съемном, то что же я почувствую, когда у меня будет своя квартира, пусть и не такая прекрасная!

Но, оказавшись в ней, испытала разочарование. Предыдущая съемная квартира мне помогала восстановиться, а эта тянула на дно. В нее надо было вкладывать и вкладывать бесконечно. Надо было делать все с нуля, это я должна была давать ей — а она мне не давала ничего. Там не было ремонта, ТСЖ воровало деньги, у подъезда стояли алкаши… Мне казалось, что я сделала себе плохо. И вот этого ощущения “зато свое, сейчас все сделаем” у меня не появилось. Я ощущала себя в ловушке: раньше я жила в классной квартире, а потом оказалась спящей на матрасе на полу. Если в предыдущей квартире меня раздражала мебель на кухне, то тут ее просто не было!

Знание, что мне это принадлежит, вообще не радовало. И чувство безопасности, как в маленьком городе, не возникало. Наоборот, прикрепленность к месту меня раздражала, географическая укорененность делала только хуже. Оказалось, что это не мой вариант.

Как только я продала квартиру, почувствовала огромное облегчение. Невероятное. Как будто у меня камень с ноги отвязали.

Уже два года я живу в Петербурге. Здешняя моя съемная квартира чем-то похожа на ту, что была в хорошем доме. Чистая и с ремонтом. Мне нравится. Я бы хотела иметь свое! Лучше дом с участком, чтобы как можно больше территории было только моей. Собственность — великое благо, делает человека больше. Сильнее и устойчивее. С одной стороны, это груз, который сложно выбросить, но с другой стороны — защита. Но только в тех странах, где частная собственность имеет значение. Возможно, там и ипотека будет хороша. Но для этого должно быть хорошее ментальное здоровье. Людям с тревогой это перевесит плюсы. Ведь с арендой можно, если что, ухудшить временно условия, снять хоть что, а с ипотечной вариантов нет.

Иногда мне снятся сны, что я снова вернулась в свой маленький город. Это кошмары».

Как держать сердце дома?

Города своих переездов я считала, а квартиры нет, сбилась на третьем десятке. Очередной был в августе. И снова я поймала вот это звенящее чувство: новое место диктует мне быть новой собой, что-то старое отсечь.

Чувство абсолютно блаженное. Острый нож, обрезание волос, отсечение привязанностей, скидывание ракетных ступеней: летим.

Новым курсом, который дает новый дом.

Просидев в одном месте долгое время, походив одними дорогами от метро, довольно скоро я начинаю по этому чувству обнуления тосковать. В детстве моей любимой игрой был кукольный переезд. Разложив игрушки, устроив уют, наведя полный порядок, я счастливо выдыхала и начинала паковать все по новой. Потому что а во что же еще играть? В «жили долго и счастливо»? Этого я не умею.

Что остается со мной как прибитое, не меняное десятилетиями? Никнеймы в соцсетях. Хотя фамилию в реальной жизни я сменила. Иногда мне кажется, что интернет — это мой дом больше всего. Обжитой, утепленный, с моими записями, с моей френдлентой… А на сайте и вовсе все лежит, как я положила, годами.

Дом из подручных материалов собирается быстро, в два счета. Так же и разбирается, а мое истинное пристанище остается где-то там, в облаках.

Удивляться ли при этом своей сетевой зависимости?

Хаул из книжки про ходячий замок переносил свой дом вместе с очагом, вернее, очаг и был его дом. Но очаг должен гореть. И как его поддерживать горящим и что он такое, мой очаг?

Где история с перемещениями по стране еще мощнее, чем у нас? В Америке, и при этом они как-то справляются. Я спрашиваю об этом клинического психолога Ольгу Подольскую, живущую в Калифорнии и работающую с эмигрантами и кризисными состояниями.

Иллюстрация: Евгения Домбровская для ТД

Ольга Подольская, клинический психолог, life coach (США): «Современная культура построена на гипомании»

«Психоаналитик Нэнси Мак-Вильямс в своей книге “Психодиагностика”, рассматривающей формирование разных характеров, говорит: “Если я вижу, что в жизни ребенка было много переездов, сразу предполагаю, что будет гипоманиакальный склад характера”. Научных обоснований у этого мало, как и в принципе у психоанализа. С одной стороны, переезд — это стресс. Но мы не можем сделать контрольную группу: люди, которые переезжали, и эти же самые люди, которые остались дома. Возможно, переезжают люди одного склада характера, а те, кто остается, просто другие изначально.

Гипоманиакальный — это значит веселый, оптимистичный, достаточно сильный. Склонный впадать в клиническую депрессию, но при этом не худший из характеров, конечно. Вся наша культура сейчас гипоманиакальна: “успешный успех, будь счастлив, достигай”.

С точки зрения Мак-Вильямс, многочисленные переезды формируют именно такой склад характера — человек, который отрицает свою депрессию, человек, который все время перемещается и не имеет возможности к чему-то привязаться и оплакать утрату. Ведь у него слишком много утрат. И он привыкает перемещаться не оплакивая. Но кто сказал, что это плохо?

Другой характер

Такой характер меньше гнется, но больше ломается: веселый, веселый, веселый, потом — бац! — депрессия. При этом депрессия такими людьми переносится тяжело. Депрессивный же склад характера будет гнуться до бесконечности, но может выдержать, не сломавшись, гораздо более серьезные проблемы. Такой тип личности просто живет на более низких оборотах, без взлетов настроения, но и без падений. При этом “успешного успеха” у депрессивных обычно меньше.

Вся Америка живет в переездах, и американских детей тренируют для этого с детства. Здесь нет понятия школьного класса, как это выглядит у нас, когда он сформирован и едет в одном составе до выпускного. Тут состав класса меняется каждый год. А раз в несколько лет ребенок оказывается и в новой школе: elementary school, middle school и high school — это три разных здания, где, разумеется, новые учителя. То есть даже не переезжая, за школьную жизнь ребенок успевает поучиться в трех разных зданиях и десяти — двенадцати новых коллективах.

Психоаналитический тип личности, в отличие от темперамента, воспитывается, это не врожденная история. И та гипоманиакальность, о которой пишет Мак-Вильямс, закладывается у американцев с детства: быстрое сближение, быстрый контакт, некоторая поверхностность. И это искренне, это не маски — это тип характера. При этом пары закадычных друзей, которые бывают у депрессивных на всю жизнь, у гипоманиакальных практически не встречаются.

Американская нация в целом мобильная, начиная от бабушек-дедушек переселенцев. Конечно, в каждой нации есть большая вариативность характеров — но если попробовать типировать психоаналитически склад характера нации, то русский народ скорее депрессивный. Он с большей готовностью замыкается в себе, не открыт будущему. И это тоже очень воспитанная вещь.

Весь мир сейчас приучен полагать гипоманиакальность хорошей чертой, а депрессивность плохой. Но у каждого типа есть сильные стороны. И сильная сторона депрессивного характера — способность удерживать дружбу, отношения. Большая гибкость. Как ни парадоксально, такие люди реже впадают в депрессию — возможно, потому, что редко ждут чего-то хорошего от жизни. Гипоманиакальные же люди открытые и веселые, но не проживают утрату, а отворачиваются от нее. Ложечку, которую подарили тебе на крещение, стул прабабушки, фамильную картину… Когда все это оплакать?

Горевать можно в безопасности

Человек, который вынужден переезжать, все неоплаканные потери несет с собой. Это можно сравнить с положением бедняги, который оказался на разъезжающихся льдинах. И вот он прыгает по ним, не останавливаясь ни на секунду, чтобы не свалиться в темную воду. Прыгает по льдинам событий. И единственный момент, когда он может себе позволить расслабиться, — это когда он по льдинам допрыгал до какой-то суши. До чего-то прочного. По сути — заземлился.

Потому что пока ты на льдине — нет смысла лить слезы. Слишком много всего предстоит оплакать, слишком много накоплено, и слишком многое может подняться из глубин. И все это способно тебя просто снести. Все поднимется в свой черед — на суше.

Поэтому принцип такой: если у вас пока получается прыгать и не задумываться — то надо прыгать. Пока работает — не трогай. Не надо специально раскачивать себя на горевание. А если уже не получается, значит, пришло время оплакивать.

Как помочь себе во время переездов?

Лучше всего, конечно, иметь хоть что-то свое — это очень хорошо заземляет и центрирует. Кусок своей территории в мире, причем даже не важно, где эта территория находится. Ее можно сдавать, можно продолжать жить самому где угодно — но это сразу снижает стресс и меняет самоощущение.

А если нет такой возможности, то два главных помощника — это ритуалы и заземление. Ты не можешь взять с собой в переезд очередной шкаф, стул, картину. Но можешь взять ритуал. Что-то, что каждый день ты делаешь для себя. Самый простой способ — это чашка чая или кофе. Каждый день ты просто садишься на подоконник и, глядя в окно, пять минут пьешь свой кофе. И где бы ты ни жил, садишься на подоконник. Ну или рядом, если он узкий. Или жжешь свечку перед сном. Или медитируешь. Или в новом доме всегда жаришь яичницу. Или на день рождения всегда покупаешь киевский торт.

Не важно, из чего вы сделаете ритуал, — он поможет предсказуемости жизни. Психике нужны хоть какие-то зацепки. Когда бежишь по льдинам, ритуал помогает центрироваться. Благодаря ритуалу льдины становятся немножечко сушей.

Это такое конструирование домика не из предметов, а из собственных действий.

И второй важный момент — заземление.

Часто у людей, которые много переезжали, есть различные отпечатки этого в теле — например, синдром беспокойных ног. Человек как будто все время бежит.

Важно давать симптомам выход именно через тело: больше ходить босиком по земле, постоять рядом с деревом, почувствовать, как в нем текут жизненные соки, ощутить, как оно делится этими соками с тобой и ты будто ветвь этого дерева, они тебя наполняют. Это обеспечение себе какого-то уровня земли, который невозможно оспорить. Опора на себя.

Например, изготовление новых фотографий по сути обеспечивает людям заземление. Потому что они смотрят на себя в этот момент. Это я. Отрицать невозможно. Я есть, меня видно. При этом я не призываю говорить “я хорошая”, “я умная”, “я красивый” — это все можно оспорить, и это, в общем-то, вредные аффирмации. Что значит умная, по сравнению с кем? Любая оценочность загоняет в рамки: стоит сглупить в чем-то — и все, конец, самоидентификация рассыпалась. А вот “я есть” оспорить невозможно. И это мощная опора.

В какой-то степени все защиты существуют для добра. И гипоманиакальные защиты для людей, часто переезжающих, — точно добро, и выхода другого нет. Иначе ты только год должен проживать траур по предыдущему месту жительства, а ты, может, на этом месте на полтора года всего задержишься и дальше поедешь. Что же, в этом случае твоя жизнь будет чередой оплакиваний?

Хорошая новость в том, что наш социум очень заточен на то, чтобы так жить. Вся нынешняя культура — про движение и порхание. Важно только, чтобы крылышки уставали поменьше. А для этого дайте телу моменты расслабления и передышки — будет легче и психике».

Редактор — Инна Кравченко

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!