«Я — тюремщик»
Алла Азовцева — человек с именем и 30-летним стажем в индустрии дельфинариев. Начинала работать в Крыму, гастролировала в арабских странах, а завершила карьеру в «Москвариуме». За это время она обучила семь тренеров и полтора десятка дельфинов. Но однажды любимое и довольно прибыльное дело всей ее жизни стало приносить невыносимые страдания. «Такие дела» рассказывают историю Аллы Азовцевой, которая пока уникальна для «дельфиньей» индустрии
«Знаете, как когда вас не любят, а вам очень хочется, чтобы вас любили? И я поняла: как бы я ни старалась, она меня не полюбит, я не смогу быть для нее интересной. Дельфину все равно, кто перед ним стоит, я их надсмотрщик и тюремщик. Они меня в принципе любить не могут. Дельфины не любят своих тренеров, у них нет к ним привязанности. Правда, бывают плохие тренеры и хорошие: хорошие гладят и ласкают, плохие выходят с ведром рыбы, работают и уходят», — говорит Алла Азовцева.
Повар в дельфинарии
Из пурпурного заката на сцене появляется женщина в сером гидрокостюме и накинутом на него голубом шелковом кимоно с рукавами-крыльями.
Светлые волосы до плеч, яркий макияж, ноги в третьей позиции. Вот та же женщина стоит уже на дельфиньих носах — они держат ее во время выступления.
Картинки сменяются одна за другой на протяжении трех минут.
Это любительский видеоролик на ютьюбе «Тренер дельфинов Алла Азовцева». Главная героиня ролика никогда его не видела.
Алла родилась в Риге в начале шестидесятых. Путь для семьи туда проложил ее дед: осенью 1939-го он вошел в Латвию с оккупационными войсками, за что получил роскошную квартиру в центре балтийской столицы. Родственники Аллы по материнской линии жили под Казанью на Волге. Семьи враждовали: первые считали вторых кулаками и называли врагами народа. Мать Аллы была портнихой и хорошо зарабатывала, за что свекры постоянно ее унижали. В конце концов отец Аллы порвал отношения со своей родительской семьей. Атмосфера ненависти, которая царила тогда в семьях, запомнилась девочке надолго. Как и то, что дед — полковник Красной армии — довел отца до психиатрической больницы, насильно устроив работать в рижский КГБ. После лечения отец всю оставшуюся жизнь ходил в море — работал на рижский рыболовецкий флот. Все это Алла знает по обрывочным воспоминаниям родителей — говорить о прошлом в семье тогда было не принято. В Риге она прожила до 20 лет. Там же устроилась на свою первую работу — юннаткой в зоопарк. Ей было 14.
«Радовало все — от птичек до антилоп, — вспоминает она. — Я всегда очень сильно тяготела к природе. Животные нравились мне не с точки зрения науки, а как личности. Мне было интересно проникнуть в их мир и мир их ощущений. Очень штырила такая вещь, как доверие: когда дикое животное совершенно из другой жизни начинает доверять тебе и понимает, что ты не собираешься его убить, а несешь добро. Это чувство меня просто окрыляло».
Какое-то время фауна для Азовцевой конкурировала с флорой. Девочке нравилось бывать в лесу, она даже раздумывала над тем, чтобы стать лесником.
Но интерес к животным — тогда к лошадям — все-таки перевесил.
«Это был какой-то поток сознания: мне были нужны только животные, и ничего больше. У меня не было никаких вариантов — такой чип в меня вживлен», — смеется Алла.
В 18 она вышла замуж за инженера авиации и вскоре переехала с ним в Екатеринбург. Через пять лет супруги развелись, Алла вернулась в Ригу: ее пригласили в Союзгосцирк дрессировщицей лошадей. На память от первого брака у Аллы осталась звучная морская фамилия. Девичья — Копейкина — ей нравилась меньше.
«Девочку не трогайте. Будет тренером»
В восьмидесятые Алла шесть лет гастролировала с цирком по городам Советского Союза — эта походная романтика ей очень нравилась. Там ей приходилось работать с разными животными, даже с тиграми и львами. К 26 она влюбилась в дельфинов, прочитав книгу американского нейробиолога Джона Лилли о высоком интеллекте этих животных. Но как именно двигаться к своей мечте, было непонятно.
«Решила, что буду просто жить и делать то, что мне интересно, а оно само как-то нарисуется, — вспоминает Алла. — Так оно и получилось».
Работая в цирке, она познакомилась с тренером морских львов, который знал директора дельфинария и научной станции в Утрише под Анапой Льва Мухаметова. Алла вспоминает, как вцепилась в свой шанс железной хваткой и в 1989-м — в 27 лет — устроилась туда работать. Поваром.
Дрессуре в СССР, как и потом в России, нигде не учили. Любовь к животным прокладывала тогда два основных пути: самые популярные вели или в науку, или в ветеринарию. Во втором случае ждала звероферма, конюшня или зоопарк. Но Алле это было неинтересно, ее занимали психология и невербальное общение с животными. Она поняла, что образование тут не поможет, придется набивать шишки самой. Распад Советского Союза Азовцева встречала еще в должности повара в дельфинарии, но не отчаивалась.
Когда осенью по окончании очередного сезона тренерская команда вернулась в Москву, осталась за старшую — следить за дельфинами. Мухаметов оценил ее старания и оповестил коллектив: «Девочку не трогайте, будет тренером». Место тренера в дельфинарии в конце восьмидесятых считалось очень престижным, и многие невзлюбили «девочку»: влезла на должность без образования биолога. Но Алла была совершенно счастлива — сбылась «хрустальная мечта детства». Учителя или наставника-тренера в дельфинарии тоже не было. За чуткое отношение к животным начинающей дрессировщице прощались все огрехи и неопытность.
Дебютные выступления Азовцевой проходили не в Краснодарском крае, где был дельфинарий, а в Крыму. Директор Утришского дельфинария Лев Мухаметов арендовал в севастопольской бухте Ласпи бассейны для своих белух — и Аллу командировали туда. Там она познакомилась со своим вторым мужем — Владимиром Калниболотским. Он работал в соседнем военном дельфинарии в Казачьей бухте. В начале девяностых военные сдавали часть своих дельфинов в аренду для выступлений в Ласпи, и Калниболотский не только курировал процесс, но и выступал сам. Там же у Аллы случилась другая важная встреча: белуха по имени Егор стала ее первым дельфином и «большой любовью» на всю жизнь.
В документальном фильме «Рожденные свободными» (его сняли в 2015 году Гаянэ Петросян и Татьяна Белей) есть архивные съемки 1995 года. На кадрах Мухаметов проводит экскурсию по дельфинарию и представляет Азовцеву как «тренера-любимца белухи Егорушки». Алла тискает дельфина, сидя на помосте, наклонившись к нему: к тому моменту они работали вместе уже три года. Как-то во время шторма Егор попытался сбежать из вольеров вместе с другими дельфинами, но ему не повезло: между ребер вошел кусок железа. Алла с коллегами по нескольку раз в день надевала гидрокостюм, залезала в бассейн и выхаживала подопечного: обрабатывала раны, колола уколы. Животное удалось спасти. Азовцева была тогда увлечена работой и уверена, что дельфинам с ней хорошо и интересно. Сейчас, вспоминая то время, она добавляет: «Какая наивность!»
Почти всю свою жизнь — 16 лет — белуху Егора ставили выступать на шоу в московском дельфинарии на «Семеновской». Его называли «признанным мэтром изобразительного искусства», но в отличие от других дельфинариев, картины потом не продавали: Алла не разрешала. Ни здесь, ни в других дельфинариях. Считала это глупостью: научить дельфина держать кисть в зубах не составляло для нее никакого труда. Так же как и для дельфинов — водить кистью по бумаге.
На «Семеновскую» Алла приехала вместе с Егором в 1993 году — Мухаметов предложил ей с семьей работу в Москве. Там у него был бизнес вместе с будущим строителем «Москвариума» на ВДНХ Кириллом Михайловым: тот строил бассейны, Мухаметов обеспечивал их животными и тренерами. В московских дельфинариях — которые становились все более прибыльным делом — тогда появились первые врачи. Это сильно облегчало работу тренерам. Казалось, индустрия развивается, а качество жизни не только владельцев дельфинариев, но и самих животных неуклонно растет. В 2009 году дельфинарий на «Семеновской» — филиал Утришского дельфинария — попал под рейдерский захват и закрылся. Но годы работы в нем Алла считает пиком своей карьеры — в том понимании, которое было возможно в индустрии в девяностые. Первый ученик Азовцевой, морской биолог Сергей Кожемякин, говорит, что равных Азовцевой в те времена, да и потом тоже, не было. Когда Алла уходила в первый декрет, то обучила Сергея и доверила ему свою белуху Егора.
«Тогда [в индустрии] вовсю процветал сексизм, и чтобы женщину допустили к работе тренером — это был нонсенс, — вспоминает Кожемякин. — Но как бы над ней ни издевались и ни подшучивали в Утрише, она смогла доказать им своим упорством и трудом, что заслуживает этого. Один трюк за другим, которых никто никогда не делал, полная свобода и одновременно полная уверенность в животном [выходы с Егором в открытое море]. Алла — человек-легенда».
Кожемякин говорит, что до сих пор восхищается тренерской работой Азовцевой в те годы. Иначе дельфинам, оказавшимся в неволе, было бы еще хуже — скучно. По его словам, в дельфинариях и сейчас есть предубеждение, что в цирке животных дрессируют, а в дельфинариях — тренируют и учат.
«Все, как ты захочешь»
В 1999-м Мухаметов пригласил Аллу вместе с мужем Владимиром работать за границу, в Бахрейнский дельфинарий, где тоже имел свои бизнес-интересы.
Контракт предусматривал переезд на три с половиной года. И огромную по тем временам зарплату — в районе трех тысяч долларов в месяц. Супруги согласились. Управлявший тогда дельфинарием в Бахрейне Ахмед Махмуд подтвердил «Таким делам», что Азовцева помогала его открывать. Проблем поначалу было и правда много — бахрейнский был первым дельфинарием на Среднем Востоке. Опыт и навыки Азовцевой пришлись кстати: Ахмед говорит, что был доволен их многолетним сотрудничеством. Вместе с менеджерской работой она продолжала тренировать дельфинов, которых Мухаметов привез в Бахрейн из России.
«Азовцева была одним из самых опытных тренеров в мире, — вспоминает Ахмед Махмуд. — И в то же время с распростертыми объятиями встречала новых тренеров, поддерживала их, передавала свой опыт и навыки».
Когда уезжали обратно, менеджер дельфинария всю дорогу в аэропорт уговаривал семью остаться. Но Алла понимала, что детям пора в школу, — к тому моменту у нее уже были дочь и сын — и хорошо бы этой школе быть в Крыму. После возвращения в Украину Владимир стал открывать собственные дельфинарии в Севастополе и Одессе. В нулевые они пережили несколько рейдерских захватов бизнеса: один дельфинарий «отжимали», приходилось запускать другой.
Алла продолжала заниматься в семейном бизнесе тренерской работой.
Когда пара обсуждала планы по окончании контракта в Бахрейне, Владимир, по ее словам, настаивал на Севастополе. И обещал «сделать все, как она захочет». А хотела она обустроить дельфинарий с вольерами открытого типа, в которых животные могли бы свободно уходить в море и свободно возвращаться. В нем должны были жить не больше четырех дельфинов — один самец и три самки, тренер хотела обеспечить их «максимально счастливой жизнью».
Зойчику один год, и она лучшая подруга детей»
«Но как только мы начали работать, все мое видение сразу отодвинулось на второй план, — вспоминает Алла. — Оказалось, что нам нужно много дельфинов, потому что “они будут погибать”. Я говорю: “Стоп. Какой-то странный подход: дельфины будут погибать, поэтому их надо больше ловить. А давайте по-другому: мы сделаем все, чтобы они не погибали, будем их хорошо лечить”. Но их было трое (речь об учредителях полусемейной компании “Биостанция”. — Прим. ТД), а я одна».
Сын Аллы и Владимира Максим помнит частые стычки родителей на фоне работы. Особо сильные войны вызывала тема про ветеринарное обслуживание животных. Алла была тогда старшим тренером, Владимир занимал должность старшего инженера и директора дельфинария.
«Бате всегда было похер на дельфинов — лишнюю копейку не вкладывал», — вспоминает Максим.
Он считает, что Владимир «вообще критично повлиял на творчество» Аллы. Максим тоже помнит, что отец обещал матери «сделать ей личный дельфинарий» и этим заманил обратно в Севастополь.
«Пошла тупая рутина, зарабатывание денег, появились “якоря” и ограничения, которые она начала замечать слишком поздно», — рассказывает он.
«Якоря» со временем появились не только в бизнесе, но и в семье.
Служебный роман
На вопрос про знакомство и роман с Владимиром Алла усмехается: «Это очень смешная история». Но на деле она оказывается очень грустной.
Алле было 27, Владимиру 30. Никакого впечатления во время первой встречи он на нее не произвел. Ни как профессионал, ни как мужчина. «Жалкое существо», — вспоминает Алла свои ощущения. Как произошло, что в какой-то момент он превратился для нее в центр вселенной, Азовцева не понимает до сих пор: «Харизма и глаза». Роман завязался, пока тренеры вместе выгуливали дельфинов и готовились к представлениям, на которых потом вместе же и выступали. Сильное, по словам Аллы, чувство прошло тогда проверку временем — пара встречалась три года и поженилась уже после рождения дочери Вари. Фамилию Алла решила оставить — опять же, из-за ее звучности.
Кроме регистрации в загсе, была красивая церемония в форосской церкви, которая находится на скале. Но это, говорит Алла, не спасло.
«Эта любовь полностью парализовала мой разум, вся жизнь была в нем [Владимире], — вспоминает она. — Я его боготворила и любила безумно. Полностью отбросила себя: перестала существовать, жила только для него. Совершенно нездоровая любовь, как я сейчас понимаю».
А тогда у Аллы не было ничего и никого, кроме Владимира: чужой город и семейный бизнес, который «связывал по рукам и ногам». Даже когда Мухаметов в 1993-м предложил ей работу в дельфинарии в Москве, это Алла упросила его устроить к себе и Владимира. Еще при знакомстве она заметила, что Калниболотский любит выпить, но не придала значения: «Он просто становился смешным». Страшно стало, когда муж, по словам Аллы, начал «творить вещи», которые она принять не могла.
«Он очень сильно преобразился, как в самых ужасных сказках. Потерял человеческий облик. Бухал по-черному и издевался над нами. Когда тебя домогается пьяный мужик, совершенно невменяемый… — Алла обрывает фразу на полуслове. Но потом добавляет: — Не только бил, а мог просто убить».
В трезвом виде, по ее словам, Владимир замыкался в себе и становился «гранитным монументом». Максим считает отца слабым человеком, все проблемы которого связаны «с алкашкой». «Он страшно бухал. Мог прийти на совещание с партнерами в абсолютные дровища. На встречу с главой Крыма [Сергеем Аксеновым] умудрился набухаться по дороге, исподтишка от водителя. Беспалево нахлобучился, и его выкинули оттуда [со встречи], не стали разговаривать», — рассказывает Максим.
Калниболотский не ответил на сообщения «Таких дел» об этих эпизодах.
Полный разрыв в семье произошел на фоне денег, которые всегда были «в одной кубышке». Когда Алла сказала, что будет забирать из нее свои, Владимир понял, что больше не может ею управлять. Супруги развелись спустя 13 лет брака. Алле было за 40. Максим подтвердил слова матери о насилии, добавив, что «за такое сажать можно». Их с сестрой отец не трогал — они только «наблюдали за этим безобразием». Калниболотский также не ответил на вопросы «Таких дел» об этом. После развода родителей Варя уехала в Киев со сборной по художественной гимнастике и жила отдельно от семьи. Максим же до переезда к матери год прожил «с батей» — называть Владимира папой ему до сих пор дискомфортно.
«Он пытался, но не умел уделять [нам] внимание», — вспоминает Максим.
Алла же переживала, что из-за дельфинов дети недополучают материнской любви. Но Максим говорит, что они с сестрой не особо от этого страдали — «зато была свобода». «По идее, раз дельфины ее любили, то и детей она должна была уметь так же воспитывать, — рассуждает он спустя годы. — Но прикол в том, что вообще ни фига: с нами она вела себя совершенно по-другому. С ними [дельфинами] могла быть строгой и жесткой, с нами — нет. Если надо было на меня надавить или заставить что-то сделать, мама не могла».
В быту, по словам сына, Алла часто была рассеянной. Но когда стояла перед дельфинами, ее словно подменяли, и это того стоило.
«Мама — мастер: в нашем пространстве СНГ она в единственном экземпляре. Такого опыта, как у нее, ни у кого нет, — не без гордости говорит Максим. — В какой-то момент у нее были большие деньги, но они ее не испортили. Главным для нее всегда оставалось творчество, любовь к дельфинам — и ничего ее не перебило, даже батя. Просто со временем она устала бороться с тупыми директорами и жадными людьми».
Ключи от дельфинария
Примерно тогда же у супругов случился разрыв и на работе. Алла пыталась убедить партнеров по бизнесу, что нельзя «грести всех подряд»: ловить нескольких самцов и подселять их в один бассейн. Предупреждала, что будут смерти. Ей отвечали, что ловить нужно, «чтобы была замена». Когда Алла прямо потребовала остановить лов самцов и стала помехой для прибыли, партнеры попросили ее на выход: «Ты нам только мешаешь. Сиди дома, расти детей». К тому моменту, в 2007 году, в Коктебеле открылся новый дельфинарий, и его владелец Александр Шаповалов пригласил Аллу работать тренером.
Из Севастополя бывшие коллеги разрешили Алле забрать с собой четырех животных: двух самцов и двух самок.
Многие в индустрии знакомы с Азовцевой именно по ее работе в Коктебельском дельфинарии. Например, именно туда она приглашала ученых-гидроакустиков, чтобы те изучали афалин и записывали их голоса. Один из них, Александр Агафонов, вспоминает, как впервые приехал с коллегой в Коктебельский дельфинарий в конце 2009 года.
«Алла нам сразу понравилась. Во-первых, [она] что называется, дельфиний тренер от бога. Ведь на тренеров же нигде специально не учат, и многое зависит от таланта и интуиции. Во-вторых, спортсменка: во всех трюках с дельфинами она участвовала непосредственно сама, а это непростое дело».
Азовцева и правда была спортивной: для представлений занималась танцами и с юности увлекалась верховой ездой. Примерно в то время она организовала с другом ранчо в горах, хотела сделать там нечто вроде сафари-парка. Но затея провалилась из-за разногласий — «ушла в сердцах», когда поняла, что все опять только ради денег. У самой Азовцевой было двойственное отношение к ученым. По словам Агафонова, она терпеть не могла тех, кто относился к дельфинам как к материалу и ставил на них «острые опыты». Слишком живы были ее воспоминания о первой работе в Утрише, где трудились ученые Института проблем экологии и эволюции РАН имени А. Н. Северцова.
Лев Мухаметов открыл однополушарный сон у дельфинов. Опыты, по словам Азовцевой, проводились так: у дельфина пробивались плавники, он подвешивался в большой ванне без возможности пошевелиться. В его голове коловоротом просверливали небольшие отверстия, в них вводили электроды — так ученые наблюдали, как дельфин спит и как бодрствует. Смертность, по словам Азовцевой, была почти стопроцентная — опыт проводился по времени до тех пор, пока ученые не достигали своей цели. Случались и так называемые острые опыты: дельфин разрезался, ученые его изучали, пока тот не умирал. Или же дельфину разрезали хвост и смотрели, пока не вытекала вся кровь. Зачем именно, Алла не понимает до сих пор: «наука». Сами ученые описывают свои опыты обтекаемо: речь идет об электродах и термисторах, «вживленных в кору полушарий» головного мозга дельфинов. В конце 2010-х жители возмущались негуманными методами изучения дельфинов ученых института. Поэтому всякой наукой, вспоминает гидроакустик Агафонов, Азовцева вообще интересовалась «в меру»: «Когда я слишком цветисто и долго начинал рассказывать о наших исследованиях, она меня мягко пресекала».
Тем не менее она выдала гидроакустикам ключи от Коктебельского дельфинария: они могли проводить исследования между тренировками и представлениями в дельфинарии в любое время. Опутывали бассейны дельфинария гидрофонами, ставили подводные и надводные камеры, наблюдали, записывали. Часто работа шла по ночам. За несколько лет ученые смогли не только записать и исследовать голоса дельфинов, но и изучить их когнитивные и коммуникативные способности. Исследования продолжались около пяти лет — пока в дельфинарии работала Азовцева. После ее ухода руководство стало ограничивать свободу ученых — например, они могли работать только в присутствии тренера, — и те свернули исследования в Коктебеле.
«Залезайте. Но я ничего не обещаю»
В Коктебеле Алла, как и в предыдущие годы, хорошо зарабатывала — на уровне тех же трех тысяч долларов в месяц. Купила катер — семиметровый американский спидбот, на котором, как она вспоминает, «носились» по выходным в открытом море. Все остальные деньги Азовцева бережно откладывала на строительство дома. В течение восьми лет, пока его возводили, она жила в комнате при дельфинарии. В те времена Алла бесплатно пускала на занятия в бассейн семьи с особенными детьми. Летом дельфинарий принимал семинары и детские лагеря на основе метода Игоря Чарковского. Польза дельфинотерапии до сих пор считается недоказанной, более того, занятия были опасными: известны случаи гибели детей во время занятий.
Александр Агафонов, исследовавший тогда афалин в Коктебельском дельфинарии, подтвердил, что платных сеансов «дельфинотерапии» (ее ученый считает «в лучшем случае психотерапией, в худшем — шарлатанством») при Азовцевой не было. Сама Алла в одном из видео тогда говорила, что метод Чарковского — «единственный, который может помочь детям с особенностями». Однако в разговоре с «Такими делами» она оценила его результаты более чем осторожно.
«Я в нее [дельфинотерапию] не верю, — признается Азовцева. — Случается некоторый стресс, и на фоне этого стресса могут происходить какие-то проталкивания проблем, особенно у детей с аутизмом. Но [что может быть серьезный прогресс] у детей с тяжелыми заболеваниями (например, ДЦП. — Прим. ТД) — это бред».
Метод Чарковского, объясняет Алла, очень жесткий: когда ребенка притапливают и держат под водой — какой бы ни был организм больной, он хочет жить. Поэтому, считает она, включаются все резервы, чтобы выжить, — это и является мощным толчком. При этом Азовцева относилась и к методу, и к тем, кто его практиковал, «уважительно». Когда те обратились — разрешила им приходить заниматься: «Залезайте, если хотите, но я ничего не обещаю».
«Поскольку чудесного излечения я не видела, то и не могла гарантировать результат, — говорит Азовцева. — Но до и после представлений по часу предоставляла бассейн и дельфинов бесплатно. Брать деньги с родителей этих несчастных детей, считаю, преступление».
Руководство дельфинария так не думало. Директор и один из совладельцев Александр Шаповалов был в числе противников затеи.
«Он пришел просто в осатанение, страшно ненавидел их и скрежетал зубами: “Я не хочу видеть этих уродов на территории своего дельфинария. Нечего им тут шляться”, — вспоминает Алла его слова. — Знаете, есть такой тип людей, которые не могут видеть больных».
Один из организаторов летних лагерей для семей с особенными детьми — Елена Фокина подтвердила, что руководство дельфинария в Коктебеле несколько раз пыталось запретить занятия, но Азовцева «стоически защищала и сражалась» за них. На фоне этого конфликта Алла решила уволиться. Были и другие причины: со временем стало понятно, что ценности и методы работы владельцев Коктебельского дельфинария мало отличаются от тех, из-за которых Алла уехала из Севастополя.
«Мы [с Шаповаловым] категорически и катастрофически разные люди во всем, полные противоположности, — объясняет Азовцева. — Он жесткий, ему нужно было полное подчинение сотрудников. И, как все владельцы дельфинариев, он относился к животным как к печатному станку, который делает деньги: если погибнут, Владимир Витальевич [Калниболотский, бывший муж Аллы] еще привезет».
Методы работы бизнесмена были тоже жесткими: Алла и другие тренеры регулярно обжигали глаза из-за высокого содержания хлорки в бассейне. Директору нужна была чистая голубая вода, и летом — из-за быстрого испарения хлора на солнце — дозы реагента повышали в несколько раз. Иногда было тяжело даже доработать до конца представления. «У мамы тогда глаза болели и были красные-красные, а дельфины вообще постоянно живут в этой воде, и это страшно», — вспоминает ее сын Максим.
Финансовая составляющая тоже сыграла свою роль: по словам Азовцевой, выяснилось, что соучредители утаивали часть выручки.
Александр Шаповалов не ответил на сообщения «Таких дел».
«Я — тюремщик»
После увольнения Алла какое-то время переводила дух.
Разочарование в любимом человеке и любимом деле, потеря веры в свои силы и в дело, которому она посвятила всю свою жизнь. Из бывших коллег в Коктебеле тоже никто не поддержал: позиция Аллы казалась всем как минимум странной. Что творилось у нее на душе в последние несколько лет до увольнения, никто не знал. О том, что значит для дельфина несвобода, Азовцева начала задумываться еще в годы работы в севастопольской бухте Ласпи — когда выпускала любимчика-белуху Егора погулять в море через дыру в ограждении, которую сама и проделала. Когда дельфин отдалялся от Аллы, она подзывала его к себе: такие прогулки были наградой за хорошее поведение.
Спустя годы, уже в Коктебеле, рефлексия на тему, кем на самом деле является человек для дельфина, достигла апогея. В те годы Азовцева работала с черноморской афалиной Зойкой: она называет ее своей любимицей и самым значимым дельфином в своей судьбе. Их с Владимиром дети росли вместе с ней. По мере того как Зойка взрослела, Алла осознавала, что не может дать ей то, что нужно.
«Я видела, что я ей неинтересна, — сокрушается Азовцева. — Я чувствовала ее мощнейший интеллект, который не могла удовлетворить».
Это было примерно в 2013-м, Зойке было 13. Тогда-то Алла пригласила Агафонова и других ученых: думала, что их задачи как-то развлекут или хотя бы отвлекут Зойку. Но в полной мере этого не произошло.
«Я добилась того, что у владельцев зоопарков называется “обогащение среды обитания животных”. Качественно, конечно, я не изменила ее жизнь, но в ней появились хотя бы не только мои трюки», — объясняет Алла.
Перепробовав все, Азовцева окончательно поняла: любимица смотрит на нее только как на источник корма. И с этим ничего нельзя было поделать: что бы она ни придумала, какие бы игрушки ни изобрела, это было бы смешно и ограниченно. Из-за этих мыслей Алла перестала спать.
«Знаете, как когда вас не любят, а вам очень хочется, чтобы вас любили? И я поняла: как бы я ни старалась, она меня не полюбит, я не смогу быть для нее интересной. Дельфину все равно, кто перед ним стоит, я их надсмотрщик и тюремщик».
Это осознание окончательно добило Аллу, для которой не существовало в жизни ничего, кроме дельфинов. Она вспоминает, что тогда умерла для себя как профессионал. «Я ощущала, что я полный лузер: закрываю глаза и падаю».
Сцены для фильма «Рожденные свободными» с Аллой снимали в Коктебельском дельфинарии. В одном из кадров она смотрит вдаль на своих подопечных в бассейне и тяжело вздыхает, сложив руки на груди.
— Да, они всегда выглядят такими радостными. Лица у них такие, всегда улыбающиеся, — говорит она.
— Что их мотивирует? — интересуются интервьюеры.
— Голод, — выдыхает Алла, немного подумав, и горько усмехается.
После увольнения Азовцева просидела дома полгода. Вместо себя на летний сезон в дельфинарии поставила дочь — но и та не захотела работать в системе, для которой дельфины были «станком». Сын еще подростком сказал, что любит дельфинов, поэтому никогда не будет ими управлять.
«Строем ходить не умею»
«Я понимала, что я не борец и у меня нет сил, чтобы бороться и кому-то что-то доказывать», — вспоминает Алла тот период.
Тогда ее «вытащила йога»: она увлеклась индуизмом, медитациями и часто ездила в Индию. Через некоторое время она согласилась на предложение о работе «Москвариума» на ВДНХ. Один из его владельцев — тот же Кирилл Михайлов, который был совладельцем дельфинария на «Семеновской» — купил в Японии двух гринд. Тренировать их позвал Азовцеву. Сомнительная репутация «Москвариума» и его основателей, известных рейдерскими захватами, признается Алла, была для нее уже неважна: «Все владельцы дельфинариев одинаковые, хороших нет». А работать с гриндами было интересно из-за их высокого интеллекта.
Гринды не участвовали в представлениях, Алла тренировала их в закрытых бассейнах в Подмосковье. Со временем их предполагалось ввести в шоу: такую «диковинку» можно было увидеть только в паре дельфинариев в мире. Но условия содержания гринд, по словам Азовцевой, были «отвратительными». Поскольку туда не приходили посетители, владельцы экономили: даже бортики были шершавые, что было большой проблемой для выпрыгивающих из воды гринд. Животные страдали и много болели из-за маленького бассейна, плохого питания и отсутствия света.
«Как в советском мультфильме про Дюймовочку и ее последнее желание попрощаться с солнцем: “Ах, какое глупое желание — попрощаться с солнцем!”» — эта метафора кажется бывшему тренеру наиболее точной.
Наблюдая за животными, страдала и сама Азовцева. Так продолжалось три года, пока не выяснилось, что гринд невозможно поместить в «Москвариум». Их продали в Китай, о чем Алла узнала, только вернувшись из отпуска. Самец погиб через несколько дней после транспортировки, самка, по информации Азовцевой, еще жива. В интервью National Geographic летом 2019 года Алла говорила, что не видит никакого смысла в своей работе, что ее мучает совесть и что, глядя на животных, ей хочется плакать.
«Я бы сравнила положение дельфинов с принуждением физика подметать улицу, — говорила она корреспонденту издания. — Когда они не участвуют в выступлениях или дрессировках, они просто лежат в воде лицом вниз. Это самая глубокая депрессия».
Особенно ее удручало то, что, несмотря на запрет вылова дельфинов для развлекательных целей с 2002 года, владельцы дельфинариев продолжали свободно покупать нелегально отловленных животных. Тогда же, летом 2019-го, Азовцева — впервые в публичном поле — объявила, что больше не будет работать в этой индустрии и хочет, чтобы люди знали правду о происхождении и обращении с морскими обитателями, на которых приходят посмотреть.
«Мне все равно, если меня уволят. Когда человеку нечего терять, он становится действительно смелым», — сказала Азовцева в том интервью.
Это было за несколько месяцев до ее увольнения из «Москвариума» и окончательного ухода из индустрии. Точной даты она не помнит. Анастасия Атаева, работавшая с Азовцевой в Коктебельском дельфинарии и «Москвариуме», вспоминает о ней как о «человеке творчества, любви и мудрости».
«В дельфинариях правит в основном военная дисциплина, ни шагу вправо-влево, никакого творчества. А с ней работать было в удовольствие и в кайф. Для меня Алла стала не только учителем в этой профессии — я могу назвать ее своим большим другом и наставником», — рассказала Атаева «Таким делам».
За все время работы Аллы в системе на протяжении 30 лет особенно ее поддерживал первый ученик и морской биолог Сергей Кожемякин. После московского дельфинария он работал во Вьетнаме, Аргентине, Канаде, на Кипре, в Египте и «Москвариуме». Но потом тоже ушел из индустрии, не чувствуя за собой морального права зарабатывать на дельфинах. С подачи Кожемякина и его супруги Алла увлеклась индуизмом и начала вместе с ними ездить в Индию. Эти периодические поездки скрашивали работу в «Москвариуме» — те три года Азовцева вспоминает как «очень грустные»: «По большому счету это уже была не я. Как профессионал я была мертвым человеком».
Но гринд ей, наоборот, удалось оживить: когда она только приехала в Москву, те «как бревна, висели на поверхности» — были неподвижными и истощенными. Кожемякин тоже вспоминает «Москвариум» как место несвободы для тренеров, особенно для них с Аллой — выросших на тренерской базе Утришского дельфинария, где они были «небожителями».
«Такие дела» направили запрос в «Москвариум» с вопросами о том, каким было сотрудничество с Азовцевой.
То, что сейчас происходит «Москвариуме» — случаи гибели дельфинов, — по словам Азовцевой, тоже неизбежно. Те же ошибки, по ее мнению, допускали «бездарные владельцы» и «сотрудники-разгильдяи» в дельфинариях Севастополя и Коктебеля: не нанимали хороших ветеринаров, из-за чего погубили десятки дельфинов.
— Все замыкается на тонкие энергии, которые [в дельфинариях] полностью игнорируют. Заболел дельфин — антибиотики, антибиотики антибиотики. Никто не думает о причине, что это прежде всего психологическое состояние, и болезни [животных] возникают из-за бездушного отношения тренера. Тренер не может быть зомби — это творческая работа. Еще в молодости я поняла: если нет контакта с животными и нет какого-то органа чувств, какими бы знаниями ни обладал тренер, он никогда не будет хорошим тренером.
— А что это за орган? Сердце?
— Да, сердце. Тренер должен чувствовать другое существо, его боль и его радость.
За свою карьеру Алла вырастила семь тренеров. Но признается: никого из них так и не смогла научить любить и заботиться о дельфинах.
«Чтобы любить, необязательно сажать в клетку»
Последние три года Алла с детьми и внучкой живут в египетском Дахабе, на берегу Красного моря. Там очень много русских, но почти нет отдыхающих — либо дайверы, либо йоги. Чтобы купить здесь маленькую квартиру, ей пришлось продать дом в Коктебеле.
«Я здесь, потому что здесь мои дети, — объясняет Алла. — Они нашли себя, нашли работу, и мы счастливы».
Максим — инструктор по фридайвингу, ныряет на глубину до ста метров. Варя — подводный фотограф, водит туры в открытое море, где можно плавать и нырять с дельфинами.
Алла занимается бытом, воспитанием внучки и саморазвитием.
«Я живу, просто живу. Наконец-то мне не надо с утра подрываться и нестись на работу. Никому ничего не надо доказывать, ни с кем спорить. Живу наедине с природой: плаваю, бегаю — и это потрясающе», — говорит она.
Неподалеку от места, где они живут, есть дельфиний риф. Алла, Максим и Варя предпочитают встречаться с дельфинами в открытом море.
«Я всегда считала, что, раз я безумно люблю этих животных, они автоматически будут счастливы, — рассуждает Алла. — Я так буду их любить, что они будут счастливы от моей любви. А нужна ли им моя любовь? Высшая любовь в том, чтобы оставить их на свободе и наслаждаться этим ощущением. Чтобы любить, необязательно ловить и сажать в клетку».
Поэтому, когда осенью 2022-го бывший муж Владимир позвонил посоветоваться, перед тем как выпустить дельфинов в море — случай, который широко обсуждали в индустрии и который стал прецедентом, — Алла знала, что ответить.
«Вова, за эту вещь можно и отсидеть, — сказала она ему в телефонном разговоре. Сказала, что, если бы в ней была необходимость, она бы приехала. — Ну сколько там дадут? Ну год, ну два. Даже если придется заплатить своей свободой за свободу дельфинов».
Законов, запрещающих выпуск дельфинов, нет. Но сейчас Владимир находится под следствием по статье о жестоком обращении с животными.
Парадоксально, но отношения с семьей с тех пор, как он выпустил дельфинов на свободу, пошли на лад. Алла с Владимиром не общались 15 лет. «А теперь, будете смеяться, у нас великолепные отношения», — радуется Азовцева. После Владимира отношения с мужчинами больше так и не сложились: «бог никого не давал», все мужчины словно исчезли с горизонта. Такой сильной связи, как с Калниболотским, уже не было.
О возвращении в Крым Азовцева не думает, потому что «глубочайший пацифист». Когда приезжала продавать дом, то ощутила «мрачную энергию от России», с которой больше не хочет соприкасаться.
«Мне нравится свободный мир и свободные люди, которые не загружены тупыми догмами и правилами поведения», — говорит она.
Азовцева считает себя вне политики, хотя ее фейсбук говорит об обратном: посты об антивоенных митингах в России, интервью с Владимиром Зеленским.
«Для меня не существует института государства, я не признаю границы, это все в умах людей. Но я не переношу несправедливость, хотя понимаю, что в природе ее нет», — рассуждает Алла.
Она убеждена, что за всю жизнь не нажила себе врагов.
«Я не приемлю насилие над личностью в любых масштабах. — Алла вдруг становится очень серьезной. — Мне всегда хотелось донести своей профессией, что никто не выше другого и на этой планете мы все одинаковые. Я допускаю, что меня могут не любить, но это не повод ненавидеть в ответ. Зачем испытывать ненависть, если можно испытывать любовь? Я выбираю любовь».
Алла Азовцева работает с дельфинами уже более 20 лет. Если кто-то и знает, возможен ли их безопасный выпуск в природу после неволи, то это она», — говорит закадровый голос в документальном фильме «Рожденные свободными».
В кадре появляется Азовцева в теплом сером свитере и светлом меховом жилете.
— Абсолютно все животные прекрасно реабилитируются на воле, потому что это их дом. <…> У них только одна-единственная проблема: встреча с человеком. О какой любви можно говорить, если мы их насильно изъяли из моря, не спрашивая их согласия, насильно разделили с их стаей и требуем от них выполнения определенных действий? <…>
— Если бы в России приняли закон о запрете дельфинариев, что бы вы почувствовали? — спрашивают авторы фильма.
— Счастье, — говорит Азовцева не задумываясь. И, будто это состояние можно передать дельфинам на расстоянии, повторяет. — Счастье.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
