«Лишний раз лучше не вмешиваться»
Северный лесной олень не только краснокнижное, но и гербовое животное для Нижегородской области. Но в последний раз его видели здесь почти 100 лет назад. А в 2014 году в местный Керженский заповедник привезли первых оленей, чтобы возродить популяцию. За это время стадо выросло в пять раз. «Такие дела» съездили в Керженский заповедник, чтобы увидеть таинство — пока единственное в России — реинтродукции лесного северного оленя.
Несколько человек, одетых в бушлаты и зимние шапки, открывают огромные — почти в человеческий рост — заколоченные ящики. Из них в вольер, огороженный сеткой, выходят пять оленей. Они робко ступают по новой земле, припорошенной снегом.
Спустя несколько лет их первых потомков выпустят на волю.
По последним данным, сейчас в нижегородских лесах гуляют уже 17 оленей. И еще минимум десяток ждет своей очереди на выпуск.
Глава 1. Пропали олени
Одним из тех, кто выпускал первых животных в вольеры, был куратор «оленьего» проекта Сергей Суров. Серьезный мужчина лет сорока — опытный «полевой эколог»: за плечами годы работы в охотуправлении и местном экодвижении «Дронт».
Мы идем с Сергеем по лесу Керженского заповедника, довольно густому сосняку, примерно в 100 километрах от Нижнего Новгорода. У нас настоящий марш-бросок: впереди где-то семь километров между вольерами, где оленей содержат до того, как выпустить в природу. Попутно мы снимаем данные с фотоловушек — камер с датчиками автофиксации, записывающих передвижения животных, поэтому идем несколько часов.
«Новая оленья тропа, — Сергей притормаживает и рассматривает следы. — И вон там тоже».
Еще пару лет назад их здесь не было.
Северный лесной олень обитал в этих местах до начала XX века. Но из-за активного освоения территории человеком тогда сохранились только разрозненные стада от 50 до 100 особей. Несмотря ни на что, их продолжали беспощадно отлавливать и истреблять: олени были главной пищей охотничьих поселков на севере губернии. Последние подтвержденные встречи с оленем здесь были во время гражданской войны больше 100 лет назад.
Сейчас северный олень — в Красной книге Нижегородской области. Он все еще считается исчезнувшим видом. Но сейчас, после запуска проекта, статус оленя как раз меняют на первую категорию — «приоритетная охрана».
Идти до вольера под щедрым июньским ливнем еще прилично, и Суров рассказывает историю появления заповедника. Не было бы заповедника — не было бы и «оленьего» проекта.
В 20-х годах прошлого века, после того, как нижегородские олени исчезли, ученые забили тревогу. Но на то, чтобы создать здесь заповедник, ушло почти 70 лет.
Сначала помешали лесные пожары — из-за них вместо заповедника развернули разработку горельника. Но ученые Горьковского отделения испытателей природы продолжали писать в Совнарком, и на место будущего заповедника приехала научная экспедиция.
«Возможна постановка опытной работы по разведению северного оленя», — пришли к выводу ученые. Но дальше дело не пошло — главной задачей тогда было восстановить леса.
Из-за Великой Отечественной вопрос с заповедником заморозили. Вспомнили только «из-за появившейся необходимости увеличения ценных видов пушнины». Но тут против выступил уже Леспромхоз: запрет рубок означал бы сокращение сырьевых запасов авиасосны. Горьковский исполком поддержал лесников — проект заповедника нарушал интересы лесозаготовительных и торфодобывающих предприятий.
Трудно поверить, что еще полвека назад лес был на грани исчезновения. Правда, вокруг заповедника, говорит Суров, и сейчас продолжают рубить «все подряд».
На Первой Всесоюзной конференции по акклиматизации животных в 1963 году в резолюции ученые советовали властям «…обратить особое внимание на реакклиматизацию лесной формы северного оленя в таежной зоне Советского Союза». Но никто опять не обратил.
После масштабных пожаров 1972 года, которые уничтожили много леса на территории нынешнего заповедника, ученые-геологи призвали сохранить озера и болота. Но про оленя снова ни слова. О заповеднике вспомнили только в 1985 году, а основали его еще позже, уже в постсоветское время — в апреле 1993 года.
Сейчас Керженский заповедник не просто заповедник. Он входит в состав биорезервата «Нижегородское Заволжье» — в 2002 году его первым в Поволжье включили в международную сеть биосферных резерватов ЮНЕСКО. Такое внимание заповедник вызвал не только из-за редкой южнотаежной флоры и фауны. Дело в том, что здесь находится крупнейший комплекс торфяников в Европе и ценные сфагновые болота, которые входят в Камско-Бакалдинскую группу болот международного значения.
Глава 2. «Нам нужны олени»
Чтобы запустить проект восстановления оленей в заповеднике, понадобилось еще 20 лет.
В начале 2010-х группа ученых провела исследование: описала динамику ареала и перспективные места выпуска оленей, емкость угодий, изучила опыт реинтродукции. И пришла к выводу, что обитание северного оленя на нижегородской земле «вполне возможно».
В Нижегородской области тоже пытались возродить поголовье северного оленя. Но безуспешно. В 1965 году в Великовском охотничьем хозяйстве (Лысковский район) выпустили 47 домашних северных оленей тундрового подвида из Архангельской области, но вскоре животные стали гибнуть. Считается, что от рук браконьеров, из-за волков, бродячих собак и массовой вырубки лесов: на середину 1960-х пришелся пик рубок.
В 1970—1980-х леса после пожаров и рубок начали восстанавливаться. Пожары 2010 года, которые полыхали и на территории заповедника, сократили, но не уничтожили территорию, пригодную для обитания оленей.
Некоммерческая организация «Охотпроект» по заказу Керженского заповедника подготовила проект содержания и разведения дикого северного оленя. Но он, по словам Сурова, оказался слишком «концептуальным», и заповедник заказал другой — с конкретными расчетами емкости угодий для строительства вольеров. Их провел ученый из Института экологических проблем Севера Уральского отделения РАН Виктор Мамонтов. Его проект понравился Керженскому заповеднику больше.
14 декабря 2014 года сюда привезли первых оленей — двух самцов и трех самок из карело-финской популяции. «Рогатую Лену, строптивую Жанну, Игната, Егора и крохотную Зину привезли из Подмосковья и Новгородской области», — местные СМИ в красках расписывали событие. Четырех — из зоопитомника Московского зоопарка в Волоколамском районе, Игната — из филиала питомника в Великом Устюге Вологодской области. Школьники разглядывали оленей в бинокли и подзорные трубы — ближе было нельзя из-за карантина у животных.
Игната, Лену и Захара называли неразлучной троицей. Главной стала Лена — у нее были самые большие рога.
Оленей разместили в специальном вольере в Рустае — поселке, который окружен с трех сторон заповедником, но не входит в его границы: заповедник как будто «обнимает» его. Здесь же, в поселке, находится дирекция заповедника и экоцентр.
Репортеры местных СМИ рапортовали, что проект запущен по инициативе Минприроды Российской Федерации (МПР). На сайте Керженского заповедника тоже говорится, что по инициативе Минприроды РФ. Но это не совсем так, вернее, не только так.
Идею восстановления популяции северного оленя выдвинули общественники из местного экологического движения «Дронт». Они участвовали в разработке стратегии сохранения биоразнообразия Нижегородской области и, когда составляли план действий по ее реализации, включили туда пункт по реинтродукции северного оленя.
«Мы не против, пусть приписывают [идею] МПР, — объясняет руководитель “Дронта” Асхат Каюмов. — Мы за славой не гонимся — нам олени нужны».
По словам Сергея Сурова, региональное минприроды — тоже один из инициаторов, поскольку финансировало часть работ по обоснованию проекта. В числе инициаторов, настаивает Сергей, не только общественники, но и целая плеяда ученых. И первый директор заповедника Елена Коршунова. Первую, самую старшую оленуху даже назвали в ее честь. «Она сразу была такая важенка-важенка, директор-директор — реально всех строила», — вспоминает Суров. Коршуновой это не очень понравилось: она считает, что имена оленей должны быть производными от имен родителей, как принято в родословных.
С поста директора заповедника Елена ушла в конце 2013-го, ей исполнилось шестьдесят: говорит, что в этом возрасте «должны уходить все руководители». Про Коршунову говорят, что она была жестким и принципиальным природоохранником.
Про нынешнего директора Ильдара Казакова — что он «менеджер с уклоном в рекреацию». Казаков возглавляет заповедник с 2017 года. Раньше он был замом по охране в национальном парке «Куршская коса» в Калининградской области.
Он везет нас из Нижнего Новгорода до заповедника и лично проводит первую экскурсию в Рустае вокруг экоцентра и демонстрационного вольера, где живет несколько оленей. Тропа из деревянного настила доступна для людей с инвалидностью — так велел друг Казакова, передвигающийся на коляске. Просил, чтобы увидеть оленя мог каждый.
Глава 3. Олени в порядке
На территории заповедника три оленьих вольера: демонстрационный, маточный и адаптационный, где животные привыкают к жизни в природе. Строительство маточного и адаптационного обошлось в сумму около 11 миллионов рублей из федеральных средств.
От администрации заповедника до маточного вольера примерно 15 километров. Нас довозит «буханка». Между собой сотрудники называют вольер «Черной речкой» — он находится рядом с кордоном «Черноречье».
Вольер построили в 2015 году. Он состоит из трех больших отсеков и огорожен трехметровой сеткой, которая защищает и от лесных хищников, и от фальстартов самих оленей.
По размеру вольер как 13 футбольных полей. Здесь содержат самок и новорожденных оленят. Для них обустроены кормушки-домики с помещениями для хранения кормов (их заранее готовят в специальном ангаре рядом с администрацией заповедника).
Рядом на кордоне круглосуточно дежурят сотрудники заповедника.
Самая популярная запись в журнале, который дежурные передают друг другу: «Олени в порядке, сетка целая». Но сегодня к ней есть приписка про одного из оленят: «Витязь прихрамывает».
«Ну когда мамку дудонит, ниче, нормально — здоровый», — смеется за беседой Алексей. Он работает в заповеднике с самого основания.
Витязю на момент нашей встречи меньше месяца, он почти все время с мамой Вишенкой. Еще одна мама-самка в вольере — Ветлужка с дочкой Веточкой. Третья самка, Керженка, скорее всего, беременная: уж слишком провисло брюхо, замечает Суров. И это не «травяной живот», какой бывает у оленей от избытка травы в рационе и очень опасен: недостаток веточных кормов чреват смертью для оленя. Поэтому, помимо основной еды — ягеля, их подкармливают комбикормом, отрубями, овсом, ветками кустарников.
Пока мы готовим этот материал, в заповеднике прибавление: Керженка все-таки родила самца. Кличку пока не дали.
По правилам ведения племенной книги оленят называют именем, первые две буквы которого совпадают с первыми буквами имени матери, чтобы было легче проследить родословную. Сотрудники заповедника, которые ведут новостную ленту на сайте, с юмором: приписывают оленятам отчества. Например, у важенки Лены и самца Игната — Леся Игнатовна, а у Люси от Захара — Лютик Захарович. Важенка Двина родила от Зиновия Добра Зиновьевича.
В заповеднике есть отдельная группа коми-архангельских оленей — потомков самки Двины и самца Севера, отловленных для заповедника в 2019 году. В вольерах у них родились уже трое оленят. Чтобы обеспечить генетическое разнообразие, заповедник планирует и дальше покупать родившихся оленей в зоопитомнике Московского зоопарка и зоопарках Европы, а также отлавливать диких оленей в Архангельской области.
Всего за время проекта в вольерах заповедника родилось 28 оленят, еще как минимум двое — на воле. Выжили 23.
Причины гибели разные. Один задохнулся в родовых путях, другого олененка, Лютика, собаки убили в передержке-кормушке адаптационного вольера из-за несчастного случая: трактор ровнял землю и образовалась щель. А, например, у сеголетки (животного, которому не исполнилось года. — Прим. ТД) Леси ветеринары так и не смогли определить болезнь — приезжал даже главный ветврач Московского зоопарка. Ей ставили капельницы и катетер: малышка погибла от тромба, образовавшегося из-за катетера.
«Тут нужен баланс: наши олени — это все-таки не домашние животные, — говорит Суров. — От любого вмешательства человека у них сразу или инфаркт, или огромный стресс. Использовать наркоз — тоже ничего хорошего: ну один раз, ну второй, а дальше почки и печень откажут. Поэтому лишний раз лучше не вмешиваться».
В этом году в заповеднике родилось шестеро оленят. Из них двое на воле, но на камерах ловушек одного из них давно не видят. По словам Сурова, верный признак того, что того уже нет в живых.
Это грустная, но неизбежная часть «оленьего» проекта.
Имя олененку дать еще не успели.
Глава 4. «Олешки»
Самцы обходятся с оленятами очень аккуратно.
«Даже ногу поднимают и аккуратненько рядом ставят. Но могут случайно затоптать», — объясняет Суров. Поэтому их все равно отделяют от самок с оленятами, пока те не подрастут.
Мы стоим в «мужской» части вольера, пережидаем дождь.
Сергей Суров худощавый, в камуфляже и со щетиной, с рюкзаком. По образованию — биолог. Приезжал в заповедник еще студентом, когда был членом дружины охраны природы. Но в юности занимался не оленями, а водоплавающими. Он подмечает всех птиц, пока мы плетемся за ним чуть ли не по колено в болотной топи: «Утка! А, нет, выводок глухарей».
Орнитологические интересы сменились на увлечение копытными, когда Суров работал в нижегородском охотуправлении и занимался мониторингом животных. В 2010 году его пригласили работать в «Дронт» координатором полевых проектов. С 2013 года «Дронт» командировал его на постоянный полевой проект — «олений».
Деньги на проект Керженский заповедник получает из федерального бюджета — уход и содержание оленей обходятся в сумму около 10 миллионов рублей.
Закупкой кормов и лечением животных заповедник занимается сам (на корм уходит половина всей суммы). Керженские олени в год съедают около 16 тонн ягеля, по три с половиной тонны комбикорма и овса, по тонне отрубей и сена, полторы тонны свежего веточного корма и восемь тысяч высушенных веников, 60 килограммов соли, около 90 килограммов мела и рыбной муки, 800 килограммов моркови.
Самые большие расходы — на корм оленей в демовольере в Рустае: взрослый олень поедает летом от трех до пяти килограммов ягеля ежедневно, зимой — до восьми.
На некоторые работы заповедник привлекает экологов «Дронта».
Примерная сумма ежегодных контрактов заповедника с местными экологами составляет три — три с половиной миллиона рублей. Сюда входят все полевые работы по наблюдению и уходу за оленями и поддержание инфраструктуры (ремонт вольеров, транспортировка).
«Идиотов делать такую сложную работу за небольшое бюджетное финансирование больше не находится, и пока эти аукционы каждый год выигрываем мы», — говорит руководитель «Дронта» Асхат Каюмов.
Формально Суров — главный исполнитель по этим «оленьим» аукционам.
— Мой научрук говорил что проект восстановления оленя — авантюра и гиблое дело, — говорит Суров, пока дождь барабанит по крыше кормушки самцов. — Многие оленеводы и охотоведы тоже выражали скепсис.
— А сейчас?
— А сейчас больше так не выражают.
Первый директор заповедника Елена Коршунова вспоминает, что при ней — в начальные годы проекта — финансирования вообще не было. На вопрос о том, как же работал проект, говорит: «Секрет директора».
Дождь на время заканчивается, и мы подходим ближе к самцам Малышу и Красавчику, чтобы полюбоваться и потрогать рога.
«Если бы приехали в сентябре-октябре — не пустил бы вас», — Сергей намекает, чтобы ценили удачный момент. И мы ценим.
В конце сентября у оленей начинается период гона (размножения), и самцы устраивают беспощадные поединки друг с другом и с окружающими предметами. Дерутся до сломанных рогов и прорывают сетку, с которой не может справиться даже медведь.
«Они не агрессивные, но в гон, нечаянно мотнув головой, могут случайно откинуть человека, — объясняет Суров. — Один сотрудник отлетал от них на три метра. Травматизм от копытных больше, чем от хищников».
Пока рога растут — май и июнь как раз период активного роста, — они мягкие, как будто плюшевые на ощупь. В августе окостеневают: рог — модифицированный волос или, скорее, ноготь, объясняет Суров. Пористый, с кровеносными сосудами, которые затем отмирают, а рога отпадают — взрослые самцы и самки их сбрасывают.
На кордоне мы рассматриваем коллекцию сброшенных рогов, одна из пар подписана: «Малыш, 2020 год».
К гону олени очищают рога от шерсти. В прошлом году сотрудники заповедника почистили рога Игнату — впятером поймали «по-браконьерски», петлей. Но после, вопреки стандартному настороженному поведению, подпускал — понял, что ему стало легче, и подпускал обрабатывать рану спреем.
К людям олени в вольерах привыкают.
«Если в течение нескольких дней приходит один и тот же человек, они понимают, что опасности нет, и дистанция уменьшается. И если я, например, надену вашу одежду, они меня все равно узнают по походке и запахам», — Суров гладит Малыша. Красавчик отходит, не дается — с характером.
«Олешки», с нежностью говорит Суров, достаточно умные. Но если сравнивать с хищниками, у них «другой интеллект». Какой — Сергей не уточняет: другой.
Глава 5. Олени уходят домой
Спустя три с половиной часа мы с Суровым доходим от маточного вольера до третьего, адаптационного. Среди своих — кордон «Черный хутор».
Площадь этого вольера в 20 раз больше маточного. Его небольшая часть служит живоловушкой и передержкой для вольных оленей, в ней стоит кормушка-солонец. Так оленей стараются на первых порах приманивать поближе к вольеру — это снижает риск нападения хищных зверей.
В этом вольере формируют стадо оленей и готовят его к выпуску в природу.
Первых животных выпустили в декабре 2020 года — братьев Тошу и Елисея. Оба родились в Керженском заповеднике.
Это важно — выпускать только родившихся на новом месте: иначе олень будет стремиться туда, где появился на свет. Поэтому первых животных, привезенных в заповедник в 2014 году, на волю уже не выпустят.
Самцов готовили к выпуску примерно полгода. Даже перевозка из маточного вольера в адаптационный для оленя огромный стресс. Животного на время усыпляют, грузят в транспортировочный ящик, и в первые сутки олень находится в карантинном вольере-передержке, затем его вводят в стадо. Человек к ним уже не подходит.
Во время первого выпуска все очень волновались. На такое важное событие даже приехали ученые из двух других заповедников. Суров сравнивает его с запуском Белки и Стрелки в открытый космос.
«Мы же вообще не знали — то ли убегут, то ли их волки догонят, будут ли держаться стадом и как они себя поведут», — вспоминает он.
Первый директор заповедника Елена Коршунова соглашается: за судьбу оленей было страшно. Сейчас, отойдя от дел, она наблюдает за проектом уже не столько со страхом, сколько с интересом, но по-прежнему переживает.
Когда стало понятно, что все идет по плану, в следующем году выпустили еще четырех, потом — еще 12. Максимальное число оленей, гулявших на воле, было в этом мае — 18. Сейчас за вычетом недавно погибшего олененка их 17.
«Но оленей, как и цыплят, нужно считать по осени, — говорит Суров. — Возможно, их численность меняется прямо сейчас. Мы не можем знать, что какого-нибудь оленя не съедает медведь или с ним не произошел несчастный случай. Это же не компьютерная игра».
Один олень на воле травмирован: заповедник наблюдает за ним, но не вмешивается.
«Получить разрешение [на отлов] у Росприроднадзора — минимум месяц, — рассуждает Суров. — Да и если будем усыплять, чтобы доставить в вольеры, — фактически гарантированно его убьем».
Одна из оленух повредила ногу, но умерла от инфаркта — стресс во время медицинских манипуляций. Так в заповеднике поняли: на трех ногах бы выжила, а без сердца — никуда.
Глава 6. «Вам восстановили вид — следите за ним»
Первых оленей выпускали на волю зимой, чтобы легче было наблюдать за их перемещениями по следам. И не только: на животных надели специальные ошейники со спутниковыми передатчиками. С их помощью сотрудники заповедника могут отслеживать передвижение оленей, следить за их состоянием и поведением — доступ есть не только у куратора проекта, но и у директора, заместителей и сотрудников охраны.
Но первые ошейники были очень дорогими: 100 тысяч рублей за каждый. Плюс столько же — за обслуживание одного ошейника (обслуживает французская компания, цена сильно зависит от курса). Сейчас они подешевели примерно вдвое — из-за растущей популярности.
Кроме ошейников и следов, за оленями наблюдают с помощью сети фотоловушек, которые автоматически снимают на камеру происходящее с помощью датчиков движения. Одна фотоловушка стоит в среднем около 20 тысяч рублей. Сейчас таких ловушек у заповедника больше сорока.
Первую партию ошейников и фотоловушек — американских Browning Advantage и китайских Seelock — заповеднику помог закупить благотворительный фонд «Красивые дети в красивом мире». За три года фонд помог на сумму около двух с половиной миллионов рублей.
Но ошейники нужно обновлять: срок их службы — около года, у более современных — два.
С этого года заповеднику помогает фонд «Возрождение природы», сумма объявленного сбора — 780 тысяч рублей. На часть собранных средств уже закупили три ошейника и 12 фотоловушек.
Когда мы возвращаемся в дирекцию заповедника в Рустае, Сергей показывает со своего смартфона через приложение, где сейчас три оленя в ошейниках: Тоша, Вихрь и Веста. Оказывается, от двух из них мы проходили совсем недалеко.
Сейчас задача заповедника — не только продолжать пополнять стадо вольных оленей (минимум до 50 животных), но и отслеживать тех, которые уходят за пределы заповедника.
А такие уже есть.
Первым был Захар — старожил, привезенный полуторагодовалым вместе с другими оленями из московского питомника в 2014 году. В 2021 году его в качестве эксперимента выпустили к вольным оленям — хотя обычно в природу дают уйти только тем, кто родился в заповеднике. Захар стал главным в стаде.
Перевозить семилетнего самца в адаптационный вольер перед выпуском не решились — боялись вызвать у него сильный стресс. Ошейник надевали без усыпления, постепенно приучая к нему на протяжении лета.
В итоге Захар, как и предполагали сотрудники, несколько раз уходил за пределы заповедника и искал дорогу на родину — в московский питомник. Сотрудники отслеживали его путешествие и даже составили маршрут: он подтверждал, что Захар практиковал хоминг — способность животных после миграций находить дорогу домой.
Его странствия продолжались четыре месяца. Олень не боялся людей, а те снимали его и сообщали в заповедник. Периодически Захар возвращался в заповедник, а в январе 2022-го, когда он стал выпрашивать еду у проезжающих машин, его вернули принудительно.
Сейчас за границы заповедника снова вышел один олень — Леший. На нем ошейника нет. Поэтому приходится все активнее привлекать к наблюдению охотхозяйства. По словам Сурова, они очень полезны для заповедника: не только присматривают за гуляющими оленями, но и сдерживают наступление лесников больше, чем многие «экологисты».
Поэтому спутниковых ошейников нужно больше. Но проблема в том, что заповедник не имеет права тратить деньги на отслеживание оленей вне своей территории. Кураторы «оленьего» проекта — заповедник и экологи «Дронта» — надеются этой осенью выбить необходимые на это средства из регионального бюджета.
Прошлой осенью они озвучили проблему перед депутатами и профильными министрами Нижегородской области. Те обещали усилить охрану вольных оленей за границами заповедника и выделить деньги.
«Раньше, пока олени не покидали пределов заповедника, региональный бюджет не мог тратиться на федеральную территорию, — объясняет лидер “Дронта” Асхат Каюмов. — Но теперь региону было бы правильно тоже вкладываться: вам восстановили исчезнувший вид — следите за ним. А то хвастаться восстановлением гербового вида в регионе любят, а вкладываться в него пока не спешат».
Глава 7. «Собаки убивают»
Опыт Керженского заповедника пока не масштабирован — никто не пытается его повторить. Потому что, объясняет Суров, в московском питомнике почти нет оленей.
Кроме успешности «оленьего» проекта в цифрах, нижегородцы сумели доказать, что изменения климата не носят решающего характера. Олени, как и прежде, способны жить в местах своего обитания.
Волки в заповеднике есть, но, как правило, не охотятся на местных оленей. По словам Сурова, они ловят в основном бобров и «еще не принюхались к оленям».
На одной из фотоловушек сотрудники заповедника видели, как волк не смог догнать четырехлетнего оленя Тошу из-за скорости. Летом олень гораздо быстрее волка, зимой скорости сравниваются из-за наста. К тому же у оленя очень широкие копыта — больше, чем у крупного лося, — и большая площадь опоры, поэтому они меньше проваливаются в снегу или болоте.
Впрочем, волки и другие хищники тоже активизируются — именно в них сотрудники заповедника видят реальную угрозу «оленьему» проекту.
Но пока для восстановления популяции керженских оленей опаснее всего не волки и даже не браконьеры. А, как ни странно, собаки.
«Казалось бы, да? Волки, медведи… Но собаки убивают», — сокрушается Суров.
Он видел, что собаки на первом месте среди угроз для оленя, еще работая в охотуправлении и собирая информацию по охотхозяйствам. Приехав работать в заповедник, убедился в этом.
За девять лет проекта от собак погибли три оленя: два на воле, один в вольере. От волка, скорее всего, ни одного. Олененка, которого не видно на ловушках этим летом, как считают сотрудники заповедника, тоже убили собаки. Камеры засняли их рядом с пробегающей мамой, Вестой.
С собаками на территории заповедника сотрудники поступают более чем гуманно. Одну из них даже отвезли в нижегородскую ветклинику, но там, по словам Сурова, «спасибо не сказали» — из-за серьезной болезни животное пришлось усыпить.
Двух безнадзорных собак, убивших оленят, заповедник вернул в поселок Рустай — жителям, которые их прикармливали.
Посельчанам запрещено ходить в заповедник и тем более собирать редкие растения, грибы и ягоды. Но собакам запреты не писаны.
В поселке живут примерно 300 человек, автобус до ближайшего города Бора ходит три раза в день, два продуктовых магазина работают до пяти вечера.
Пару лет назад прямо от Нижнего Новгорода до Рустая сделали новую асфальтовую дорогу. Экотуристов с каждым годом становится все больше, почти 14 тысяч человек посетили заповедник только за минувшие полгода. На момент старта «оленьего» проекта их было в пять раз меньше.
Впрочем, для животных рост туризма не опасен: увидеть вольных и даже полувольных оленей все равно невозможно — за исключением тех, кто в демовольере.
Важно, что спустя 100 лет олени вернулись в Нижнее Заволжье.
* * *
В природе олень живет в среднем семь с половиной лет. В полувольных условиях — как минимум вдвое дольше.
Из пяти первых привезенных оленей в живых сейчас остались только два.
Люся в 2020 году разбилась: влетела в изгородь вольера, напугавшись медведя, и получила травматический шок. Умерла мгновенно: во рту у нее нашли комок непережеванной травы.
Жанна — та самая оленуха, которая травмировала ногу и ее «залечили»: ежедневные процедуры вызвали инфаркт. Это было через год после ее приезда в заповедник.
Захар погиб в январе 2023 года: его загнала собака.
Игнат с Леной, привезенные в далеком 2014 году, живут сейчас в демовольере отдельной семьей со своим олененком Лео. Перевозить их в более просторные вольеры и более подходящие дикие условия сотрудники заповедника не решаются. А олененка, как подрастет, ждут нижегородские леса.
Этот материал написан благодаря поддержке наших читателей и «Авиасейлс для бизнеса» — бесплатного сервиса для организации командировок.
Если вы хотите помочь нам отправиться в новые командировки, поддержите сбор на странице «Выезжаем».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
