Тонкая, хрупкая грань
Шебекино — небольшой городок на юге России с населением 40 тысяч человек. Самый крупный населенный пункт из пятнадцати, где сейчас действует режим чрезвычайной ситуации и жители которых каждый день нуждаются в помощи. До границы с Украиной от Шебекина — чуть более пяти километров напрямую пешком, до областного центра — Белгорода — 32 километра по трассе на машине. После массированного артиллерийского обстрела в ночь на 1 июня в Белгород потянулись тысячи беженцев. Как они справляются с бедой и кто им помогает — в репортаже Светланы Ломакиной
Поезд из Белгорода в Кисловодск — а вернее, два вагона — уходил полупустым. После начала боевых действий поезда из Белгорода ходят в усеченном составе, и только по пути следования к ним цепляют другие вагоны. К нам прицепили в Курске 20 «московских» вагонов.
В Белгороде в мое купе зашла женщина лет 65 со школьницей-внучкой. Когда тронулись, обе прилипли к окну. Внучка махала тем, кто остался на перроне. Бабушка за ее спиной плакала.
«Мне “повезло” дважды, — позже объяснила она. — В девяностых с дочкой бежала из Грозного в Белгород. Теперь бегу с внучкой из Белгорода в Кисловодск. Пока на лето, а там посмотрим».
«А вот Женя, она знает!»
Две недели до отъезда моя соседка по купе работала на сортировке вещей для шебекинцев. Ее соседка по многоэтажке собирала по их дому крупы и консервы, мужчины возили еду и вещи в пункт временного размещения беженцев. Белгород объединился и выдал невероятный КПД взаимопомощи.
И пока я искала, у кого из этого «народного лагеря» КПД мощнее, наткнулась на фонд «Святое Белогорье против детского рака» — о нем говорили и волонтеры, и шебекинцы, а белгородцы отправляли нуждающихся именно туда. Я позвонила и узнала, что в фонде работают и волонтерят в основном люди «с биографиями»: мамы онкобольных детей в ремиссии, или сами онкобольные в ремиссии, или шебекинцы, которые вырвались из-под обстрелов и пришли помогать. Всего 20 человек.
«Мне бы хотелось сказать, что я такая сознательная, как все началось, ринулась помогать. Но нет, — полушутит Евгения Кондратюк, директор фонда. — К сознательности меня привели шебекинцы. Потому что сначала мы вообще ничего не поняли. А в субботу, 3 июня, в наш благотворительный магазин зашла босая женщина. “Я из Шебекина. Мы уезжали, в чем были. Можно взять обувь и одежду?” Тут-то осознание и пришло: дальше будет больше, надо что-то делать…»
Дальше и было больше: сотрудники фонда съездили в пункт временного размещения на стадион «Белгород-арена», собрали заказы оттуда. В первые дни после 1 июня народу там была тьма-тьмущая, а помыться даже было негде. Запах стоял такой, что щипало в глазах и голова кружилась. Евгения оценивала ситуацию, записывала, опрашивала. В определенный момент туда приехали представители власти. Одна из мам протянула чиновнику ребенка в отяжелевшем подгузнике: «Где мне его подмыть? Что вы нам скажете?»
Чиновник, недолго думая, обернулся к Кондратюк: «А вот Женя, она знает!»
Женя обалдела от такого поворота, вначале думала везти всех к себе домой, но живет она далеко, за городом, всех не перевозишь. Поэтому обзвонила гостиницы. Говорила честно: «Мы устроим у вас вакханалию — сутки будем возить к вам шебекинцев помыться». Администратор одной из них, понизив голос, произнесла в трубку: «Давайте, только я этого вроде как не знаю. Ок?» — «Ок».
О чем не напишут в газетах
Две недели сотрудники фонда работали практически круглосуточно: днем выдавали еду, одежду, предметы гигиены. Вечерами и ночами принимали звонки и обрабатывали запросы из чатов помощи в интернете. В волонтерскую работу можно было включиться буквально с порога, и многие шебекинцы так и делали — чтобы не гонять мысли по кругу и не топтать ламинат в квартирах родственников.
С улицы пришел и Вадим. Ему 16 лет. Он музыкант, играет на гитаре и трубе и геймерит, как все подростки. А тут случилось то, что случилось: Вадик вздрогнул, потом собрался и теперь играет уже в какую-то совершенно другую игру. Ищет по складу тапочки и памперсы и развлекает разговорами малышню.
Тут же бегает с заявками жительница Шебекина Катя. Раньше она работала в управлении культуры, занималась туризмом и всякими мероприятиями. Сейчас художественно раскладывает гуманитарку. Рядом разбирает пакеты с игрушками ее дочка.
«Мы вообще не хотели из Шебекина уезжать. У кого ни спроси, любой скажет — за полтора года мы привыкли к этим звукам. И различали их. Звук как “Кевин на ящике скатывается с лестницы в фильме “Один дома” — это “прилет”. А если как салют — это работает ПВО. И только когда 1 июня в три часа ночи полетели “Грады”, стало по-настоящему страшно. Папа прибежал: “Уезжайте, я останусь с котом”. Мы уехали, а его на следующий день вывозили соседи. К соседям в квартиру прилетело, но, слава богу, сами живы. Они мне вещи привезли, а в вещах стекло — видимо, у нас окна повылетали».
Квартира без окон — это приглашение мародерам. Из-за них многие шебекинцы отказались покидать свои дома. Держат людей гуси, куры, коровы и тяжелобольные дети и пожилые. В первые же дни местные организовали телеграм-канал помощи. В нем появились активисты, готовые бросить собаке через забор еду, вывезти кота, доставить лежачему больному воду и лекарство. Из-за того, что в городе не было света и воды, у оставшихся под обстрелами сели телефоны. Родные просили волонтеров доехать до места, проверить, живы ли их родственники, и дать трубку на пару слов.
Одним из таких автоволонтеров стал муж Карины Кузьминой, она медсестра из Шебекина, раньше работала на стадионе, а сейчас помогает собирать лекарства в фонде. Во время обстрелов сгорела квартира ее бабушки. Уезжали они быстро, потом муж стал возвращаться за теми, кто не мог дойти до автобуса сам. Сейчас мотается в Шебекине, выполняет запросы знакомых и родственников.
Поскольку городок небольшой, многие друг друга знают в лицо. И каждая смерть — официальных цифр пока не было, но, по слухам, погибло больше 200 человек — это не просто строчка в отчете, а человек с историей.
И личная боль.
Парикмахер, которая подошла к окну во время обстрелов и осталась без лица. Бабушка, что вышла в огород прополоть грядки — и там и осталась лежать. Женщина с обожженными ногами — ребенку руку задело, чудом уцелел. И хирург, замечательный местный хирург, который спасал раненых детей.
Об этих людях не говорили в СМИ. А местные говорят. И помнят все случаи наперечет. И удивляются, почему по новостям говорят не это, а совсем-совсем другое.
Мультики в конце не показывают!
Поскольку инициатива наказуема, с 5 июня операторы экстренной службы 122 стали отправлять в «Святое Белогорье против детского рака» все новых и новых людей. Фонду ничего не оставалось, как бросить клич о помощи: нужны были шлепанцы, халаты больших размеров, одеяла, матрасы…
«А теперь и просить не надо — машины идут и идут, — листает заявки Евгения. — Причем со всей России, каждый помогает чем может. Вчера даже клубнику из Краснодара привезли, а завтра приедет КамАЗ с мукой и растительным маслом из Ставрополя, постельное белье из Тулы везут, а с севера идет большая партия всего на свете. И все это сугубо дело рук частников».
Эти доставки случаются и потому, что благотворители уверены: их вещи не появятся на интернет-площадках и в магазинах, а дойдут до адресатов в целости и сохранности. Причина — в самой Евгении Кондратюк, в ее репутации.
В 2009 году она пришла в «Святое Белогорье против детского рака» волонтером. А через год, когда прежняя руководительница ушла, встала на ее место. За 13 лет с годового оборота 30 тысяч рублей выросли до 40 миллионов. У фонда есть свой хоспис, центр реабилитации, два благотворительных магазина и масса программ для детей и их родителей. Все программы родились от запроса: была проблема, и ее надо было решить. Кондратюк шла к друзьям, к знакомым или даже незнакомым — и объясняла, почему им надо помочь. Дальше ум, личное обаяние и немного бытовой магии творили чудеса — перед Женей открывались любые двери.
Но до такого состояния она должна была сама дорасти — не без трудностей и не без печалей.
У Жени генетическое заболевание, при котором в разных местах организма появляются опухоли. В 29 лет она перенесла несколько операций на позвоночнике — с трудом отрывала ноги от земли. Муж, глядя на такой поворот событий, метнулся налево.
— Мне было так херово, что я решила: с этим надо что-то делать, куда-то перенаправить свои мысли. Вышла на сайт «Подари жизнь», а там была молитва святого Франциска Ассизского: «Помоги мне, Господи, не столько искать утешения, сколько утешать, не столько искать понимания — сколько понимать, не столько искать любви — сколько любить. Ибо кто отдает — тот и получает, кто забывает себя — обретает себя вновь…» И меня торкнуло: хочу так жить! — Женя поднимает брови. — И зажила. Пришла в этот фонд, какое-то время поработала исполнительным директором. А потом у меня начались проблемы с челюстью: опухоль. Я перенесла 12 операций, часть челюсти удалили. Но были и хорошие новости: в интернет-игрушке познакомилась со своим нынешним мужем. Он был из Киева. Тогда еще у России с Украиной отношения были нормальные, и я поехала на конференцию в Киев. Мы встретились. Все — любовь! До сих пор она никуда не делась. Благодаря мужу я сделала-таки еще одну операцию на челюсти, не хотела, устала — а потом вернулась в фонд уже на правах руководителя. На самом деле руководим мы вместе с моей лучшей подругой Ириной Авдеевой, а включены в работу все наши родственники: мужья, дети, друзья.
— И у вас самой же немало детей?
— Много? Ну может, — Женя смеется. — Четверо. Двое от первых браков, двое от этого — сыну младшему семь, дочке два годика. Родила я ее в 40 лет после тяжелого ковида, рецидива онкологии, в промежутке была и опухоль гортани, удаляли в Москве. Но зато из-за этого у нас появился центр сопровождения взрослых онкопациентов.
— Как вы все это вывозите?
— А помните такую детскую игру — «Волк с яйцами»? Там вначале яйца ловить трудно, а потом, когда скорость увеличивается, только и подставляй корзинку — почти не разбиваются. Вот я — как тот волк с яйцами.
— Но там в конце, помню, обещали показать мультик. Я ни разу не доходила до конца. Есть?
— Ложь! Никакого мультика в конце не показывают! Там волк танцует, блин!
Мы засмеялись и засобирались в хоспис.
«Стараемся быстрей друг друга оббежать»
Хоспис «Изумрудный город» находится в 70 километрах от Белгорода. Сегодня, помимо паллиативных детей, там живут семеро ребят из Большетроицкого психоневрологического интерната, их вывезли из-под обстрелов, и две семьи из-под Шебекина.
Пока мы едем, Женя спит — в Никольском, где она живет, опять всю ночь гремела артиллерия. А утром была разгрузка КамАЗа гуманитарки. Теперь в хоспис мы везем муку и масло. На днях будут блинчики. Женя говорит, что еда — одно из простых удовольствий, доступных человеку. Поэтому отказывать во вкусной еде подопечным нельзя.
Она сама знатный повар и тщательно отбирала персонал для хосписа. Впрочем, как и все остальное. Поэтому «Изумрудный город» сильно отличается от привычного хосписа. Это скорее дом отдыха или санаторий. Красивое место, необычный проект, в котором продумана каждая деталь, включая комнаты для релаксации и часовню, где все иконы висят так, чтобы можно было подъехать к ним на инвалидной коляске.
Шебекинцы, которые прячутся от обстрелов в «Изумрудном городе», говорят: «Мы самые блатные на свете беженцы, нам очень повезло!»
Впервые такие слова я услышала от Тани. Они с собакой, мамой и двенадцатилетней Алевтиной живут в большом просторном номере. Оборудование европейского уровня и даже специальный стол с контейнерами, которые не дают остывать обедам.
Мы неожиданно попадаем на второй день рождения Алевтины. Таня заказывает Жене безглютеновый торт. Десять лет назад, 27 мая, Аля выпала из окна. Впала в кому, врачи не давали шансов на жизнь, но 12 июня трехлетняя девочка вдруг ожила. И с тех пор живет. Так, как живут паллиативные дети.
«Случилось это, когда мы были в Питере у брата в гостях. Он пошел покурить и плохо закрыл окно. Мы отвлеклись на разговоры — давно не виделись же, — рассказывает Таня. — Алинка вышла в окошко. Все это заняло секунды. Год тогда был аномальный на падения. С нами в палате лежал мальчик. Мы со второго этажа выпали, а он — с третьего, но у него только ноги-руки сломаны, а у нас вот… Сейчас, кстати, почти все отлично: сами дышим, сами жуем, глотаем! И несколько раз в год лежим в этом хосписе».
Хоспис открылся в 2020 году — Алина вошла в число первых его гостей. А когда начались обстрелы, Женя им позвонила и торопила, чтобы не затягивали.
— А мы тянули и тянули. Ага, в Нижнем Березове соседку в огороде убило. Царствие небесное. Живем. Рядом дома разбомбили. Ага, нас пронесло, слава Богу. Живем. А потом, 31-го ночью, в три часа, ка-ак дали! — всплескивает руками Таня. — Я думаю: ну все, дочку старшую в лагерь отправлю и побежим.
— Оно же давно так. 31 января обстреляли, — вступает в разговор мама Татьяны Наталья Михайловна. — 8 марта ребенка с Белгорода везли — «Грады» полетели. Дальше больше. Дети в школу не ходили, а у старшей внучки диабет, ей двигаться надо — а куда пойти, если стреляют везде? Домашний арест.
— Однажды они с подружкой вышли, а над ними кружит беспилотник! Такое пошло время — как страшное кино!.. У нас тут Харьков рядом, родные, все перемешано. Когда началось, я говорю: «Что вы там сидите, не уезжаете?» Ага! А теперь сами такие — попробуй свой дом брось! Дом же строили на материнский капитал, не достроили. Ребенок — сами видите. Бахает же постоянно, она плачет, ночами не спит…
Таня говорит и говорит о боли, о страхе, о «бахах» и «прилетах»: накопившаяся боль рвется из нее и словами, и слезами.
— Вот говорят, что мы все объединились, шебекинцы. Кто нам помогает — да, объединились. Люди, женщины эти прекрасные, — Таня кивает на Женю и Иру. — Спасибо им. А сами шебекинцы… Мы в магазинах на кассах, когда друг друга узнаем, стараемся быстрее оббежать, уйти.
— Объясните?
— Ну вот я ребенка собираю в лагерь, мы идем в магазин. Я своей говорю: «Закрываем глаза и берем по минималке». Денег у нас нет! Вижу такую же, с тележкой, с ребенком, растерянную. Ага, наша! Кому хочется быть бедным, без крыши над головой? Радости от этого узнавания нет. Я старшей своей, ей 15 лет, говорю: «Тебя из лагеря дядя в Питер заберет. Ищи там, дочь, работу. Пора на ноги вставать, на себя надеяться, я тебе больше не помощник».
— Ну может, дальше будет лучше?
— Может, будет. А может, и нет. У меня до 30 лет вся жизнь была на годы расписана. Как Аля шагнула в окошко — все! Живу одним днем. А теперь тем более. Вот сегодня мы — самые блатные беженцы. А завтра будет видно.
После Тани мы навещаем еще одну семью с паллиативным ребенком и заканчиваем обход в отделении, где лежат в кроватках эвакуированные из-под обстрелов лежачие дети из ПНИ. В комнате крохотная Лиза, запрокинув голову, поет про «Облака — белогривые лошадки». Женя песню подхватывает, и какое-то время они поют вдвоем — «Облака» плывут по коридору и тают где-то за стрелкой: «Убежище».
Дети улыбаются. Женя говорит, что в «Изумрудном городе» няни качают их на руках. Детям из ПНИ тут хорошо.
«Не могу уже больше в этом ПВР!»
Утром следующего дня я иду в самый большой пункт временного размещения Белгорода, который располагается на базе Учебно-спортивного комплекса Светланы Хоркиной, — фонд везет туда лекарства, ходунки и постельное белье. В фойе многолюдно. Жителям 15 населенных пунктов, где введен режим ЧС, выдают по 10 тысяч рублей. Неожиданно в списках произошли изменения: часть населенных пунктов выбросили. После волны народного гнева вернули, но все еще непонятно, суетно, часто скандально. С письмами к губернатору и жалобами на бездействие шебекинских властей.
За углом в том же здании под вывеской: «С праздником, дорогие белгородцы!» жителям выдает деньги Красный Крест. Точную сумму очередь не знает, по слухам, это пять тысяч рублей. Люди теряют очередь, нервничают, ругаются, а потом вдруг с радостью обнаруживают друг друга.
Одна голосистая соседка, услышав знакомый картавый окрик, вылетела из толпы и понеслась на звук:
— Наташка! И ты тут! Живая!
— Та шо мне сделается? Всех переживу!
Женщины обнялись и закудахтали. Одну приютила племянница, другая пока мыкается в ПВР.
— Ты слышала, что там мародеры творят? Говорят, уже и военные в хатах поселились?
Я прибиваюсь к разговору и слушаю несколько неприятных, мягко говоря, историй. Особенно меня поражает случай с холодильником: женщина, уехавшая из Шебекина, искала на «Авито» дешевый холодильник, а нашла свой, расписанный когда-то ее маленькой дочерью.
— А еще вид бизнеса у них там образовался: вон, глядите, — Наташа показала мне объявление: «Присмотрю за вашим домом в Шебекинском районе. Цена 30 тысяч рублей».
— Да! Тянут все, вплоть до новых розеток! И патрули там ходят, и все такое, а я вот каждый день думаю: сорвусь, поеду, проверю.
— И останусь, — добавляет соседка. — Я бы, если бы обратно пустили, осталась бы под обстрелами. Не могу уже больше в этом ПВР.
* * *
В ПВР правда несладко: в спортивном зале среди сотен кроватей живут в основном пожилые и люди с инвалидностью. Одинокие, те, у кого очень далеко дети, или те, кто отказывается уезжать из родных мест. В зале стоит особенный запах: меновазина, валерьянки, памперсов — старости. Среди всего этого бегают студенты-волонтеры.
Многие работают здесь по несколько смен подряд, волонтеры-медики, к примеру, еле держатся на ногах. Ночи выдаются по большей части бессонные: пожилым людям душно, плохо, у них болят от сеток спины, и они просто хотят домой.
Тем, кто заехал с животными, легче: собаки и кошки просятся гулять, тянут хозяев на улицу, а там совершенно другая жизнь — сочная трава, яркое солнце, бьют фонтаны и люди танцуют в парке Победы под Женю Осина. Эти два мира разделяет тонкая стена.
Такая тонкая, что тем, кто за ней в пункте временного размещения, ее практически не видно: им кажется, что их беда касается всех. И она правда касается многих, иначе бы люди не объединились и не стали бы помогать. Но многие — это не все.
Потому что есть и другие повороты, другие уровни, на которых «все идет по плану» и для которых шебекинцев, как они говорят, как бы нет. Отсюда и горькие разговоры о том, что 50 тысяч, обещанные государством выплаты, не заменят разрушенного дома. И не вернут родных. А еще слухи.
Слухи о том, что надо было ехать не в Белгород, а как можно дальше: в Сибирь, за Урал, а лучше — на Луну.
На Луне же пока еще не воюют?
* * *
Помочь жителям Шебекина и прифронтовых сел можно, нажав красную кнопку. Деньги уйдут в фонд «Святое Белогорье против детского рака» и будут потрачены на средства гигиены и товары первой необходимости.
