«Жизнь бродячая тянет»
В Якутске, где мороз минус 30 местные называют потеплением, как и в любом другом регионе России, есть бездомные люди. Они прячутся от холода в подъездах, торговых центрах и на теплых остановках — небольших павильонах, где можно подождать автобус. Местные жители жалуются на неприятное соседство, поэтому полиция регулярно инспектирует «бездомные» места, а новые теплые остановки даже специально спроектировали прохладными, чтобы туда не приходили греться. «Такие дела» узнали, как в таких условиях выживают люди на улице, почему бездомные получают не только обморожения, но и ожоги, зачем они смотрят на пепельницы, как узнать места их обитания по визиткам и при чем здесь мост через Лену (которого нет)
Глава 1. Бездомный круг
90% этанола, 5% серебра
Витя, бездомный в теплом выцветшем камуфляжном костюме, который он нашел на помойке, сидит на корточках в подъезде под лестницей и плачет. Крупные слезы текут по загрубевшей коже, он отворачивается, вытирает лицо ладонью: «Извините». Витя говорит медленно и не всегда понятно, сам тоже не всегда понимает, о чем его спрашивают, поэтому его история не складывается в единую картину, а мельтешит у меня перед глазами отдельными деталями пазла.
Вите 45 лет, он приехал с Колымы (Магаданская область). Работал в местной коммунальной компании, по профессии — монтажник. Он плачет, потому что вспомнил, как умерла его мама. По словам Вити, частный домик вместе с мамой снесло наводнением в 2015 году. В том году сильных паводков не было, но, наверное, внутренне время Вити идет по-другому. Может быть, мама погибла в наводнении в 2009-м — тогда были жертвы. Или с ней и вовсе случилось что-то совсем другое. Хронология скачет и никак не хочет выстраиваться: Витя говорит, что оказался на улице три месяца назад, когда пришлось уйти от «коварной женщины» — и с ее жилплощади. И что он здесь больше года.
Я встретила Витю и его приятеля (он отказался со мной разговаривать) возле крытого рынка — в Якутске это один из ареалов обитания бездомных. Напросилась вместе с ним в тепло. Мы петляли дворами, шли вдоль теплотрассы, мимо машин, закрытых «Наташами» — так здесь называют мобильные гаражи из нескольких слоев ткани. По дороге зашли в маленький продуктовый магазин. Здесь трем-четырем покупателям уже тесно, ассортимент из разряда «забежать за хлебом», а по позывному «Дайте спирт за 90» продается кожный антисептик — 90% этанола, 5% очищенной воды и 5% коллоидного серебра. Предназначен только для наружного применения, но бездомные, конечно, употребляют его внутрь.
Лицо Вити кажется странно темным — не грязным и не смуглым, а какого-то другого, непонятного оттенка. На глаз не определишь, причин может быть множество — но, возможно, от постоянного употребления антисептика, содержащего раствор серебра, у Вити развился аргироз.
— Вот сюда вот, — указывает Витя на нужный подъезд. — Может, будете у нас в Якутии…
— Думаете, пригодится?
— Конечно, пригодится, — уверенно говорит Витя и набирает код 38. — Люди сказали, сарафанное радио у нас работает.
38 — это заводской код практически всех подъездных замков. Обычно жильцы его меняют, но в этом подъезде, видимо, забыли — на счастье Вити и других бездомных. В подъезде неряшливые зеленые стены. Витя садится на щербатый пол, опираясь на одно колено. Я — рядом на корточках, ноги сильно затекают, но нависать над Витей не хочется.
В подъезд заходят двое мужчин.
— Э! — громко и враждебно бухает один из них, обращаясь к Вите.
— Это корреспондент, — указывает Витя на меня, словно объясняя так свое право быть в этом подъезде.
Мужчины что-то говорят Вите на якутском языке, он не понимает и оправдывается: «Колыма». Встаю на затекшие ноги, представляюсь — в итоге меня добродушно пугают усиливающимися морозами и уходят наверх, громко топая. Мы с Витей остаемся на корточках под лестницей.
«Вот так и живем, — говорит Витя. — Бывает, нормально к нам относятся, а бывает, бьют. Иногда полиция приезжает. Увозит в отдел, в четвертый. А вот бывает, в третий увозят — оттуда далеко идти. Бывает, ночью выпускают, далеко идти».
Четвертый отдел полиции находится в полутора километрах от его привычных мест обитания. Третий — в шести, рядом с аэропортом.
Недавно Витю сильно избили — он рассказывает об этом спокойно и немного печально. Расстраивается, но не злится, словно бить его — неотчуждаемое право жильцов.
«В подъезд зашел поспать — молодые пацаны давай меня бить. Выгнали оттуда. Приходится терпеть — что мы сделаем? В полицию попал, уже в отделении попросил скорую вызвать. Я ездил в областную больницу, они сказали, два ребра сломаны», — рассказывает он.
Витя говорит, что работы не боится и «руки из нужного места растут», но не может себя найти в этой жизни. «Вот эта жизнь бродячая — она тянет. Человек один раз попробовал, и тянет», — вздыхает он.
Спрашиваю Витю, как выживать в условиях таких морозов, но он только разводит руками и невнятно говорит: «Мы стараемся соблюдать… В тепло вовремя заходим».
«Не было дней пять — думала, замерз»
В Губинском районе Якутска (это по соседству с Центральным) бездомные собираются в окрестностях рынка. В маленьком торговом центре «Хоттей» можно набрать воды в бесплатном туалете — он удачно расположен прямо рядом с выходом. Здесь же продавцы обычно не гоняют с лестничного пролета — можно поспать. Но если прогнали, то бездомные идут в соседнее здание — на почту. Там, на втором этаже, перед дверью в само отделение, большая пустая площадка. Дальше бездомные мигрируют на теплую остановку, потом переходят дорогу и идут на крытый рынок или в окрестные торговые центры.
«Когда напиваются, начинают ругаться матом — выгоняем. А так жалко: на улице холодно, — говорит Наталья из рыболовного магазина в “Хоттее”. — Летом на крыльце сидят, очень красиво. Я куда только ни звонила, иногда участковые заходят и какие-то беседы проводят. Но вот он стоит, весь вонючий, но пока трезвый, они дальше пошли, а он вернулся и насобирал по два рубля. Мы с девочками из “Ремикса” на одном этаже — он берет портвейн по 156 рублей, и он четыре раза с 14 до 20 его возьмет (продажа алкоголя в Якутске разрешена с 14:00 до 20:00. — Прим. ТД)».
«Ремикс» — это местный сетевой алкомаркет с розовой, будто из фильма «Барби», вывеской. Там постоянно отовариваются бездомные — в разных районах это их точка притяжения.
«Потому что у них магазины одиноко стоящие. А в супермаркете — там сначала продукты, порошки надо пройти, а потом алкогольный отдел, и охранники их не пускают», — объясняет Наталья.
Местных бездомных она знает по именам. Летом здесь постоянно бывает Витя, тезка моего собеседника, — он ходит на костылях, ему ампутировали часть стоп из-за обморожения. Но сейчас его нет: зимовать Витя уходит куда-то в тепло, может быть в «Тирэх», Наталья не знает. Другой постоянный «клиент» — Андрей, еще человек пять появляются время от времени.
«Андрей еще так хорошо попросит, прям “Спасибо, красавица!” — и ему реально дают. Вот мы здесь работаем, иногда самсу ему купим. Однажды его не было дней пять, я уж думала, может, замерз. Вернулся, говорит: “Напился, в вытрезвитель забрали”. От мужа всю одежду я сюда перетаскала. Все же мы люди», — говорит Наталья.
Места, где в Якутске обитают бездомные, легко определить, даже если они чисто вымыты и не содержат ни намека на то, что вчера здесь, на лестничной площадке торгового центра, спал человек. На всех «бездомных» местах висят визитки: на лестницах и в туалетах маленьких торговых центров, внутри теплых остановок, на входе в почтовое отделение, даже на гаражах, мимо которых бездомные пробираются в обжитые подъезды. Судя по надписи на визитке, благотворительная организация оказывает помощь людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию, предоставляет жилье, питание, работу и восстанавливает документы.
Я позвонила по телефону на визитке и спросила, можно ли сделать репортаж о центре, но мужской голос ответил, что он будет в Якутске только через месяц, а без него центр закрыт и там никто не живет. Конечно, ничего нельзя сказать наверняка, но такие объявления легко могут оказаться входом в работный дом и трудовое рабство.
Холодные теплые остановки
Еще одно место притяжения бездомных — автовокзал в другом районе города. На автовокзале спит, уронив голову на грудь, пожилая женщина: одежда грязная, хоть и не сильно поношенная, лицо опухшее. Она просыпается, я сажусь рядом и чувствую запах давно не мытого тела — характерный запах бездомности. Женщина просит 150 рублей на дорогу, говорит, что только вчера сюда приехала, у нее украли сумку с деньгами и документами, а так у нее большой дом в отдаленном улусе. Зовет в гости. Я вижу 50 рублей в ее руке, пожертвованные добросердечным мужчиной с соседнего кресла. Не пытаюсь докопаться до правды, только отмечаю про себя, что 50 + 150 = две бутылочки спирта по 90 рублей. В течение часа по залу ожидания автовокзала несколько раз проходит полиция — если встречают бездомных, выводят на улицу.
Рядом с автовокзалом — теплая автобусная остановка, небольшой павильон, где можно погреться, пока ждешь автобус. Всего в Якутске их больше 70, и все они — места притяжения бездомных. Новые остановки, открывшиеся в прошлом году, даже специально сделали прохладными, хоть и с плюсовой температурой.
Сейчас внутри остановки «Автовокзал» только люди, ждущие автобус. Заговариваю с двумя мужчинами, рассказываю про репортаж о бездомных, те говорят: «Так вы рано приехали, “Ремикс” открывается после двух». Цвет алкогольной зависимости в Якутске — розовый. Как вывеска алкомаркета.
Возвращаюсь на автовокзал на следующий день с сотрудниками государственного «Тирэха» — два раза в неделю они ездят кормить бездомных. Из газельки выгружают два термоса с горячей едой и чаем. Начинают подходить люди.
«Меня жена выгнала. Я сам детдомовский, из Мохсоголлоха (это в ста километрах от Якутска). Не дали квартиру, вообще не дали. Пытался, но не дали. После Нового года с женой поругался, она меня выгнала, я в город поехал — а куда еще ехать? Живу в подъездах. В реабилитационном центре жил, но ушел оттуда, потому что ноги болят», — говорит бездомный, который представляется как Саша.
В «реабилитационном центре» он работал грузчиком — поэтому и пришлось уйти, когда заболели ноги.
Другой бездомный, пришедший поесть, рассказывает, что у него есть дом, но жить там слишком сложно.
«Дом есть, но замороженный стоит. Там дрова надо, уголь надо, воду надо. Тяжело. Я там только летом живу. У меня контузия есть, — снимает черную шапку и демонстрирует шрам во всю голову. — Нагорный Карабах, два года воевал. Ночую по друзьям, знакомым, у меня знакомых здесь много. Бывает, иногда в подъезде. Иногда не кушаю, иногда кушаю».
Оксана Кандакова, вице-президент организации «Линия жизни», которая помогает бездомным, рассказывает, что случаи, когда на улицах оказываются люди, у которых где-то в деревне есть дом, не редкость.
«В деревне чтобы воду питьевую получить, надо лед заготовить — северная специфика. Если не позаботился, только в город ехать», — говорит Кандакова.
Осенью 2022 года вышла новость, которую в Центральной России восприняли иронично, — «Семьям мобилизованных выдали лед». Тем не менее заготовка льда — ежегодная реальность якутских деревень, где нет центрального водопровода. В вечной мерзлоте Якутии практически нет родников. Так что для того, чтобы перезимовать, нужно нарубить лед на ближайшем чистом водоеме и привезти его домой. В якутских деревенских дворах обычно лежат горки ледяных брусков — это запасы на зиму.
Глава 2. Куда тянется «Линия жизни»
«А Коля сгорел»
Центр помощи бездомным «Линия жизни» — это большой двухэтажный дом. Внизу — общая столовая, санкомната (там стоит ванна и стиральная машинка), за ней — небольшое помещение, где на веревках сушатся вещи, а дальше — маленькая кладовка. На втором этаже спальни.
Постоянных сотрудников здесь всего двое — Андрей и Оксана Кандаковы, муж и жена. Андрей несколько лет употреблял наркотики, смог справиться с зависимостью в христианском центре, потом решил основать свой приют, где люди будут учиться жить в трезвости — ведь у большинства бездомных алкогольная зависимость. Поначалу в «Линии жизни» читали Библию, но жильцам это не нравилось — так что теперь это вполне светский центр. С Оксаной Андрей познакомился в протестантской церкви. В 2015 году они вместе открыли «Линию жизни».
Помимо супругов, в центре есть юрист и психолог, которые приходят раз в неделю. Кандаковы тоже не проводят в центре все свое время, у обоих есть другая работа. У Оксаны — юридическая практика, в центре она бывает несколько раз в неделю. Андрей занимается грузоперевозками, обычно заезжает в приют каждый вечер. Большую часть времени жители предоставлены сами себе, порядок поддерживают два волонтера, которых остальные постояльцы уважительно зовут старшими. У старших — свои причины жить в центре. Так, один из них развелся с женой и пришел сюда, минуя этап настоящей бездомности с ночевкой в подъездах.
Людей в «Линию жизни» часто направляет УФСИН, обращаются вахтовики, которых обманули с зарплатой, кого-то привозит полиция, кто-то узнает о центре от уполномоченных или приходит с улицы, по наводке сарафанного радио. Здесь помогают восстановить документы, ищут родственников, покупают билеты на родину для иногородних, оспаривают незаконные сделки с недвижимостью. И конечно, дают крышу над головой.
Время пребывания в центре не ограничено. Один из подопечных жил здесь почти пять лет — до того как в прошлом году устроился работать на ферму. В «Линии жизни» он следил за домом, убирал снег, топил баню, ходил за продуктами. За год в центр обращаются 110–120 человек. По словам Оксаны, вернуться к нормальной жизни удается только примерно 15% подопечных. Многие попадают сюда по нескольку раз: вроде бы устраиваются в жизни, но потом срываются, запивают, теряют работу и вместе с ней возможность снимать жилье.
В «Линию жизни» периодически поступают люди с глубокими ожогами. Дело в том, что в Якутске большинство домов стоит на сваях, под ними идет теплотрасса. Обычные прохожие заходят туда справить малую нужду, бездомные — притаскивают матрасы, разводят костры.
«Тяжело, конечно, выжить в таких условиях. Это не юг. Здесь срок жизни уличной короче, чем в других регионах. Был у нас подопечный, Коля. Ушел, устроился водителем. Потом звонит Андрею: “Поругался с работодателем, приду завтра”. А назавтра слышим: он с другим бездомным под домом выпивал, один побежал за водкой, а Коля сгорел, костер был», — рассказывает Оксана.
О том, что в условиях якутских морозов выживать тяжелее, чем в других регионах, много говорят люди, которые помогают, или просто прохожие. Но сами бездомные только пожимают плечами: чувствуют, что для них минус 50 зимой — это данность, а иначе никогда не бывает. А если бывает — то не с ними и где-то в другой жизни.
80% зарплаты — в общий котел
Главное правило в центре — быть трезвым и работать, если, конечно, позволяет здоровье.
«Грантовые деньги есть не всегда, а аренду платить нужно, кушать всем нужно, документы восстанавливать, оплачивать госпошлину, покупать лекарства и белье. Никто не работает с 9 до 18, это разовая занятость. Люди на улице живут, какие из них работники? Сегодня пять человек уехали в 14 часов на погрузку, вечером вернутся. 20% заработанного — это личные деньги ребят, остальное уходит в общий котел. У нас специфика такая: моста через Лену нет, соответственно, два раза в год, когда ледостав и ледоход начинается, работы нет вообще. Три месяца в году нет работы, нужно накопить, чтобы это время продержаться», — говорит Оксана.
Дело в том, что логистика грузоперевозок завязана на ближайшие крупные города. От них Якутск отделяют тысячи километров, а еще река Лена. Федеральные трассы, которые соединяют город с другими областными центрами — Магаданом, Читой, Хабаровском, — находятся за рекой, через которую нет ни одного моста.
Для людей с инвалидностью в «Линии жизни» условий нет, если такие обращаются, их стараются направить в государственные центры. Но при этом в центре есть пожилые подопечные, есть женщины, которые не могут работать грузчиками и живут просто так.
«Мы не сортируем их, обращаются — принимаем», — продолжает Оксана.
Тем не менее планировка центра говорит сама за себя. На втором этаже три спальни. Две мужские — это большие комнаты, заставленные двухъярусными кроватями, и одна женская — вытянутый закуток размером скорее с кладовку. Там стоит одна двухъярусная кровать, еще одна не поместится при всем желании.
Впрочем, жильцы не жалуются на нагрузку, в целом все считают такие условия справедливыми. Оксана утверждает, что только так центр может выйти в ноль: «Бюджет на месяц — минимум 300 тысяч. Это аренда, продукты, проезд, сигареты. Бывало, что не было денег заплатить аренду, просили подождать. Золото личное продавали».
В целом расценки в «Линии жизни» примерно такие же, как в государственных домах престарелых или психоневрологических интернатах (там у проживающих забирают 75% пенсии).
«На прошлой неделе работал через день. Но такого, чтобы каждый день работа с утра до вечера, нет. Работаем часа три-четыре, может, пять-шесть, бывает, десять. По-разному. Как скажут, так и будет», — рассказывает Клим, один из подопечных.
С родителями Клим не общается, несколько раз был судим и после выхода из колонии оказывался на улице. Последний раз его осудили за кражу: «Украл лисапед. Он просто лежал. Я взял, думал, мой велик — а там камера была». О том, что первый раз его осудили за покушение на убийство, Клим не упоминает — я нахожу это в его приговоре на сайте суда.
Законы дома
«Я бутылку забрал, при всех вылил в раковину. Не так, чтобы втихушку, а при всех. Раз десять такое было, что кто-то пытается доказать, что он самый умный. Контингент такой, что один выпьет, остальные увидят, решат, что им тоже можно. Это должно пресекаться — словесно, без рукоприкладства», — Константин, один из старших, рассказывает, как он следит за порядком. Привилегии старших — они оставляют себе всю зарплату.
Константин вводит новеньких в курс дела и следит, чтобы все подопечные соблюдали правила: курили только на улице, заправляли постель, по очереди мыли полы и убирали снег. В 22 часа он запирает ворота дома. Просыпаются все обычно в семь утра.
«Есть постоянные жильцы, основной состав меняется, сегодня может быть 15 человек, завтра 10, послезавтра 20. Круговорот. Тем более они местные, им уйти недолго», — говорит Константин. На момент моего посещения «Линии жизни» там было 17 человек.
Константин не бездомный и даже не в трудной жизненной ситуации — по крайней мере в том смысле, как это обычно понимают. У него есть крыша над головой, друзья, а несколько лет назад были и родители, которые ради сына были на все готовы. Родители Константина уже умерли — и он жалеет, что они не видят его сейчас. 25 лет подряд Константин употреблял наркотики.
«Я рос в нормальной среде, спортом занимался, даже сигареты не курил. У меня родители без вредных привычек, отец только папиросы курил, по праздникам мог выпить, а так нет. Близкие друзья, с которыми я рос, институты позаканчивали. А мне на работе предложили мак в 1990 году, попробовал — и все», — говорит он.
Константин жил в Кемерове, но приехал сюда, подальше от дома и соупотребителей. Здесь, в «Линии жизни», уже три года. До этого жил в реабилитационном центре в Казани и скоро поедет туда снова — поменять обстановку.
Смерть на пляже
Степан (имя изменено по просьбе героя) — высокий рослый мужчина. Ходит прихрамывая, крупная ладонь левой руки постоянно дрожит, кожу на щеке стянул большой шрам: «В 98-м в Чечне водителем был, на КамАЗе под обстрел попал».
По словам Степана, первый раз он попал в «Линию жизни» в 2017 году. Тогда ему некуда было пойти после того, как отсидел за причинение тяжкого вреда, повлекшего смерть человека. По словам Степана, его хотели ограбить двое — но он, рослый мужчина, прошедший вторую чеченскую, отбивался так, что один из нападавших умер.
«Летом поздно возвращался с работы, решил пешком пройтись. Двое решили остановить, ограбить. Я дрынчик (палку. — Прим. ТД) сухой взял — его потом приобщили к делу. В драке не заметил, что ударил так, что один умер. А второй очухался и убежал, потом в полицию заявил, но я сам вызвал полицию, скорую. Мне давали шесть с половиной, освободился через пять лет по УДО», — рассказывает Степан свою историю.
В приговоре суда, правда, все выглядит совсем по-другому: Степан избил до смерти свою сожительницу. Ударил ногой в живот, а когда она упала, бил ногами и подвернувшейся под руку палкой. Так что сухой дрынчик в деле действительно имеется. У женщины — в судебных актах она значится как М. — разорвались сердце и печень, сломались ребра и грудина, кровь хлынула в мозг. Она умерла на месте.
На суде Степан говорил, что М. раньше ему изменила. Он жил с ней в палатке недалеко от лодочной станции, рядом была палатка их знакомых, мужа и жены. Степан проснулся в пять утра и то ли увидел М. в чужой палатке и приревновал, то ли услышал, как она говорит, что хочет от него уйти (показания Степана разнятся). Так или иначе, в это же утро он избил М. до смерти. Скорую действительно вызвал сам.
Когда я спросила его, за что осудили, про двух напавших грабителей Степан рассказал сразу, без запинки и обдумывания, — наверное, это привычная ложь. Возможно, он и сам, вспоминая, как получил срок, видит перед глазами темный двор и двух злобных, нечистых на руку людей, а не распростертое на берегу реки женское тело.
Еще Степан мне говорил, что до 2017 года на улице не жил: работал грузчиком, снимал квартиру. Где водораздел между правдой и ложью в его истории, тоже понять можно не всегда.
Когда Степан вышел из колонии, был ноябрь. С родителями он к этому моменту не общался много лет. По его словам, когда ему было 20 с небольшим, отчим стал выдавливать его из квартиры, заставлял выписаться. А мать не заступилась, не встала на его сторону — с тех пор он с ней не общается.
«Друзья помогали чем могли, каждую копейку берег. Дожидался двух часов ночи и до шести утра кемарил в подъезде, потом уходил, чтобы не привлекать внимания людей. На Петра Алексеева дом один есть, там до сих пор, по-моему, в двух-трех подъездах домофоны не стоят» — так Степан описывает месяц, проведенный на улице после освобождения из колонии. Потом он пришел отметиться в полицию — и его направили в «Линию жизни». Через какое-то время Степан из центра ушел, работал, по его словам, на вахтах, а еще рабочим в гостинице.
Второй раз Степан оказался в «Линии жизни» в январе этого года, по его словам, когда приехал в отпуск по ранению — Степана мобилизовали в октябре 2022-го. Он говорит, что деньги у него сейчас есть, но нет паспорта, поэтому, вместо того чтобы снять квартиру или номер в гостинице, он пришел в центр.
Срок действия паспорта истек, когда Степан был на фронте (хронологически это похоже на правду).
«Меня сейчас на СВО не пускают, выпустить с аэропорта не могут, потому что у меня просроченный паспорт. Паспорт я разорвал и выкинул в лицо полиции, прямо в лицо. А что они!» — говорит он.
Через полторы недели после нашей встречи Степан звонил мне несколько десятков раз подряд — понять, что он хотел, было невозможно: он был мертвецки пьян, на фоне раздавались такие же нетрезвые голоса. Где бы Степан ни был, он определенно не в приюте (там не разрешают пить) и не на линии фронта.
«Мы смотрим по пепельницам»
Таня — одна из подопечных «Линии жизни». На ней летнее платье без рукавов, все в стразах — Таня долго искала его на вещевом складе. На лице читаются следы запойной и не слишком благополучной жизни. На плече татуировка — корявый, почти детский рисунок: сердечко, пронзенное стрелой. А под ним буква «Т» — просила написать «Таня», но детдомовские подружки бросили работу, не доделав. Тане 39 лет, она попала в детский дом в 10 лет.
«Отец пил, а мать парализованная была. У нее ни руки, ни ноги не двигались, с наших с братом рук ела. Я со школы уходила, чтобы быть с ней. Отец нас бил, а маму не трогал — только выговаривал ей. У нас был первый этаж, мы через балкон прыгали и убегали. Дверь входная у нас никогда не закрывалась, слушали — заснул пьяный или нет. Наша семья на учете стояла, а потом в один прекрасный день приехали и нас забрали. У мамы были сестры родные, за ней ухаживали. Но она после, как нас забрали, умерла сразу. Потом отца убили», — вспоминает женщина.
Таня говорит медленно, на фоне тикают часы. Тик-так. «В детдоме лучше, чем дома жилось, я вязать научилась». Тик-так. «После 10 классов устроилась в парикмахерскую — мыла полы, жила у тети».
«Потом я поняла, что у тети я не пришей кобыле хвост. Там она, ее муж, две сестры мои двоюродные и дедушка — все в двухкомнатной квартире. Я ушла к своим интернатовским девчонкам, они со своей бабушкой жили. Потом я сошлась с человеком, стала с ним жить. Потом расстались, я и работала, и снимала. Потом познакомилась с мужчиной, сейчас он сидит», — рассказывает Таня.
Лет восемь-девять назад Таня познакомилась с Лешей — тем самым, что сейчас сидит. Вместе они запили, Таня потеряла работу и оказалась буквально на улице. У мужчины была мать, которая иногда помогала деньгами или продуктами — но домой не пускала. Таня с Лешей начали постигать азы бездомной жизни.
«Ждали, чтобы в подъезд попасть: ночь, но все равно кто-нибудь выходит, Бог видит. А года два назад сделали ключи такие, можно купить на Столичном рынке: не к каждому подъезду подойдет, но куда-нибудь да попадешь. Кто-то понимает, не выгоняет, говорит: “Только не мусорьте здесь”. А кто-то может и морду набить. Было, что пинками с лестницы, да. Мы смотрим по пепельницам. Если банки стоят, значит, ходят курить — идем выше», — описывает она.
Таня говорит, что «едой не больна» и нормально себя чувствовала, даже если не ела целыми днями. Воду набирали в торговых центрах. Часто ели курицу из КФС: «Мы свои точки знаем, где выносят». Днем подрабатывали: собирали металл, перебирали картошку.
«На картошке две тысячи на двоих за день, и кормили там, пока перебираешь. Если ты с похмелья, и на водку дадут. Подъезды убирали. Дадут три дома — с 9 до 18 должны помыть их. Захотели — в неделю два раза сходили, захотели — пять. Платили 1800 на двоих», — описывает Таня.
Первый раз в «Линии жизни» Таня и Леша оказались через год жизни на улице, в 2015-м или 2017-м — Таня уже точно не помнит.
«Мы с Лешей приходили-уходили, приходили-уходили. Хотелось своей жизнью жить, сняли комнату в общежитии, жили — и вот опять такой обрыв, даже не помню из-за чего. Он сорвался, и я за ним. Снова работу потеряла. И опять подъезды. А в оконцовке его посадили — а за что, я и не знаю. Украл что-то», — говорит она.
Таня не знала даже, на какой срок посадили Лешу. Вечером, добравшись до гостиницы, я нашла его приговор на сайте городского суда и позвонила Тане. «Шесть лет? Ну я так и думала», — ответила она ровным голосом.
Лешу осудили за то, что во время условного срока он совершил три кражи в течение последней недели января — и еще одну весной. Сначала попросил у знакомой телефон позвонить — и с ним ушел, продал за две тысячи рублей в комиссионке, потом проделал то же самое с незнакомым добросердечным подростком, дальше стянул телефон из витрины салона связи, когда продавщица отвлеклась. А после этого в апреле отрезал 50 метров кабеля на стройке, чтобы продать. В итоге за четыре преступления по совокупности приговоров получил шесть лет общего режима.
Последний раз Таня попала в «Линию жизни» в июне 2023 года — и живет тут до сих пор. Готовит на всех завтрак, обед и ужин. Хочет устроиться на свою старую работу, в прачечную, откуда ее до этого выгнали за пьянство.
«Вроде про себя думаю: “Я алкоголем-то не больна, не тянет, но почему так бывает?” Никто не заливает же. Не хочется же, а вот», — вздыхает она.
Глава 3. «Тирэх»
Вектор понятен
Помимо «Линии жизни», в Якутске есть негосударственный центр «Алмаз», который входит в реестр поставщиков социальных услуг. В «Алмаз» мне попасть не удалось: на мое сообщение руководитель организации ответил, что «“Такие дела” — иноагент» (кстати, это не так), поэтому ему нужно «поговорить с кураторами с госорганов». После этого он перестал отвечать на сообщения.
Также есть государственный центр помощи «Тирэх» — это структурное отделение Республиканского комплексного центра социального обслуживания. Больше приютов нет — по крайней мере, ни Оксана Кандакова, которая много лет занимается помощью бездомным, ни поиск в сети не могут мне ничего подсказать.
В «Тирэх» 80 коек — обычно все они заняты, некоторые люди живут на улице и ждут, пока освободится место. Это происходит, когда предыдущего постояльца, например, отправляют в дом престарелых или находят ему работу с проживанием.
На входе в «Тирэх» мне выдают одноразовый халат, шапочку, маску и бахилы. «Здесь живут от одного дня до шести месяцев. Мы восстанавливаем утерянные документы, родственные связи, оформляем инвалидность. Далее — оформление в дома-интернаты», — говорит заведующая отделением социальной адаптации «Тирэх» Елена Григорьева.
Она рассказывает, что сюда привозят из больниц людей, которым некуда выписаться, направляют заключенных, которым некуда пойти. В прошлом году через центр прошло 728 человек, из них 220 — из мест лишения свободы.
«Тирэх» не рассчитан на кратковременную помощь, сюда не приходят просто переночевать, это чувствуется в воздухе — в буквальном смысле. Здесь пахнет чистотой и хлоркой. В местах, куда бездомные приходят на одну ночь, например в Центре Елизаветы Глинки, запах сбивает волной еще на входе.
Палаты здесь многоместные — я насчитала 15 коек, — но большие, нет ощущения тесноты. Кровати обычные, одноместные, а не двухъярусные, какие часто бывают в ночлежках. Не все подопечные могут свободно передвигаться.
На одной из кроватей лежит Анна — маленькая, очень худая женщина. Отказывается фотографироваться, испуганно закрывается одеялом: «Я не на свои 48 лет выгляжу». У Анны ревматоидный артрит, она ходит только с ходунками — они стоят рядом с кроватью.
«В 2019 году умерла моя мама в Нижнем Бестяхе. В доме остался жить брат, он употребляет наркотики и алкоголь. Так, чтобы по-настоящему, Валера меня или маму не трогал. Просто в нужный момент мы убегали к соседям. Он ругался, он орал, как дикий зверь. Я его очень боялась. Он и сейчас живет там. А мне лучше здесь, в приюте, чем с ним», — рассказывает она.
Елена Григорьева говорит, что впереди у Анны — оформление инвалидности и определение в интернат.
В мужской палате встречаю 53-летнего Владимира — он попадает в «Тирэх» время от времени с 2011 года. Когда может работать — снимает жилье, когда запивает — идет сюда подлечиться.
«Я столяр, сварщик, парикмахер, художник — много что. Но у меня одна проблема — алкоголизм. Вот это вредит, и все. Сейчас потихоньку узнаюсь я: что я люблю, что не люблю», — поясняет Владимир.
Бездомные в Якутске используют примерно те же самые способы выживания, что и в любом другом регионе, — но из-за сильных холодов и небольшого количества теплых дней они работают хуже. И увеличивать им объем помощи государство не планирует — разве что в сторону принудительного труда. Так, летом 2023 года мэр Якутска заявил, что бездомных надо «привлекать к ответственности» и направлять в трудовые лагеря.
«Бомжи — это одно из видимых последствий алкоголизации населения и массовой безработицы той категории населения, которая могла бы работать. <…> Мне их не жаль. И здесь также надо работать над созданием медвытрезвителей в Якутске и возвращать трудовые лагеря», — заявил мэр Евгений Григорьев.
Конечно, пока это просто слова, сказанные на пресс-конференции. Никаких трудовых лагерей нет, как и конкретных планов по их строительству. Но вектор развития понятен: лучшей жизни бездомным ждать не приходится.
Редактор — Инна Кравченко
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
