На самом красивом облаке
Все началось с Флориана. Мила мягко выстукивала мелодию, а Флориан клал на кожу барабана свою голову и ловил звуковые волны. Волны подхватывали его и несли, несли. Флориан выходил из скованного параличом тела, освобождался. И однажды освободился настолько, что, когда Мила слишком долго была в учительской, встал с инвалидной коляски и пошел к ней. Это было чудо, и казалось, что завтра случится еще что-то хорошее
Но на завтра случилось плохое. Ночью Флориан умер — он жил с братом-двойняшкой в интернате, где их учили взрослой жизни. И вот в этой взрослой жизни парень остался в ванной один. Не справился с ослабевшими мышцами и утонул.
Мила узнала об этом утром. И несколько дней ходила, как лошадь под дождем. Думала, что нельзя вот так все закончить, нельзя…
Днем — милиция, ночью — тетради
Эта история произошла в 2002 году. Спустя три года у Милы появится помещение при католической церкви и она начнет заниматься с детьми с особенностями: выводить их из четырех стен в этот мир, учить их родителей принимать «немножко поломавшегося» ребенка, придумает с коллективом единомышленников серию поддерживающих программ, летний лагерь, тренировочную квартиру. А сегодня АНО «Ресурсный центр инклюзивных практик “Содействие”» уже известная во всей России НКО — с профессиональной командой и 500 ежегодными заявками.
Вот об этих заявках мы и разговариваем, но Мила — я ловлю это по лицу — меня не слушает. Потом признается: она примеряет на себя двор кафе — их «домик» уже трещит по швам, а вот если бы было у них что-то такое, просторное и тенистое…
— Извините, размечталась, — Мила смущается и протягивает мне фотоальбом. — Вы просили фото из берлинского периода. Вчера пересмотрела и удивилась: я тут такая счастливая. И наивная.
В Германию Мила уехала с постсоветским образовательным опытом, она работала завучем в ростовской школе. Пришла в 1997-м. Школа была проблемной, занимала первое место в городе по преступлениям и правонарушениям. Мила устроилась учительницей младших классов, но через месяц, видя, что она «живет» в школе, на Милу повесили все. Включая показатели, которые надо было исправить.
— Это дало мне мощный опыт. Я научилась по-человечески, без денег договариваться с милицией, за минуту до составления протокола прибегать в отдел по работе с несовершеннолетними и многому-многому другому. Помню, как под старый Новый год мы с друзьями-байкерами вместо поездки в баню отправились на армянское кладбище — там сняли с крыши моих учеников! — смеется Мила. — И это был хороший случай: дети на крыше философствовали. Но чаще были другие случаи. К примеру, я ходила в «Глорию Джинс» и просила выделить моим ученикам куртки, выбивала талоны на питание. Или вот: зима, гололед, я съезжаю на попе с ледяной горки — там, внизу, в частном секторе у Дона, живут мои ученики. Я подползаю к завалившемуся забору, открываю дверь хибары — на полу лежат пьяные родители и их гости. Аккуратно переступаю через взрослых, бужу детей и веду в школу. В школе мы заходим в туалет, и я их мою: в доме печное отопление, у детей уши черные от сажи. Потом кормлю. После школы развожу домой малышей, которых не встречают. А ночью проверяю тетради…
Где прячутся остальные
В таком режиме Мила проработала восемь лет. Школа за это время вышла из списка проблемных. И даже стала метить в креативные: здесь ввели самоуправление, выбрали президента, сформировали совет школы, открывали новые кружки. И работали семь дней в неделю — чтобы в выходные дети не слонялись по улицам, а шли туда, где им хорошо. К друзьям. И к Миле.
Все эти изменения заметили и чиновники: опыт молодого завуча стали приводить в пример и даже вручили ей награду за самоотверженный — тут без иронии — труд.
Но сама Мила после поездки в Германию стала другой: ей захотелось делать что-то более важное. В Берлине она работала волонтером в мастерских для людей с ментальными особенностями, потом перешла в школу. И там, и там подростков и молодых людей учили жить, развивали их самостоятельность: показывали на практике, как ходить в магазин, как печь пирог, как сверлить доски. Мила не очень-то говорила по-немецки, а ее подопечные часто не говорили вообще. Но как-то — звуками, взглядами, жестами — рождался новый язык. И становилось понятно, что люди на планете Земля по большому счету одинаковые. И если очень захотеть, понять можно кого угодно.
— За полгода в той школе я сделала для себя несколько важных открытий, — рассказывает Мила. — В частности, поняла, что в моей ростовской школе есть ученики с диагнозами. Просто у нас об этих особенностях никто не говорит. А девочка, которую я во время уроков постоянно ловила в коридорах и мягко вела к себе в кабинет рисовать, скорее всего, с аутизмом. И двое ребят, к которым я ходила на дом, — с ментальными нарушениями. Но трое на всю школу — это почти ничего. А где же остальные дети с особенностями? Прячутся?
Серый кардинал
Мила ушла из школы, устроилась в языковой центр преподавателем. Ходила на курсы по работе с людьми с умственной отсталостью, перенимала иностранный опыт. Нашла единомышленников и — это был подарок судьбы — комнатку при католической церкви. Теперь надо было найти тех, кого она задумала вывести в мир. А где их искать?
— Мой папа был потомственным казаком, есаулом, обожал лошадей. И вот к нему на конюшню начали привозить ребят с проблемами опорно-двигательной системы на иппотерапию, — вспоминает Мила. — Так я познакомилась с нашим первым подопечным — Сашей. А потом заработало сарафанное радио. И люди шли и шли, я даже растерялась, но пути назад уже не было. Мы ввязались…
День ото дня в команду вливались все новые люди: педагоги, психологи, специалисты по движению, логопеды. Росли группы, специалисты по раннему развитию выезжали уже на дом, но запросов становилось все больше и больше. А не привыкшая никому отказывать Мила уже работала на износ — шла по тонкому канату с раскинутыми руками. Иногда казалось, сядь ей на плечо хотя бы маленькая бабочка, Мила потеряет равновесие и упадет.
И однажды так и случилось. От переутомления прервалась ее первая беременность — погибли сразу двое малышей. Миле было уже за тридцать, и врач сказала: надо выбирать — или дети, или работа. Мила выбрала и ушла на пять лет.
— Но ушла я формально. Родила сына и дочь. Старалась быть образцовой женой и матерью — оделась во все унылое, поправилась до 100 килограммов. Уговаривала себя, что не так уж мне и нужна эта работа. Но, если честно, была серым кардиналом: как только важный вопрос — неслась его решать. И вела занятия для таких же малышей, какие были у меня. Вот так, полутайно, все тянулось несколько лет. Но 12 февраля 2020 года в «Содействии» уволилась прежний директор. 15 февраля я приняла решение, что развожусь. А 20 февраля снова вышла на работу — такой путь мы прошли. Нельзя же все бросать?
Тайный помощник
Работа НКО в благополучных десятых и сегодня — небо и земля. Тогда и доноров было больше, и проблем с законодательством меньше. Но Мила говорит, что их, видимо, ведет какая-то особая звезда: в любой, даже самой сложной, ситуации обязательно находится решение — то появляется новый благотворитель, то грант — или вдруг исчезает сама проблема.
— Мистика? — спрашиваю.
Мила задумывается, поднимает глаза к небу. Там сегодня удивительно красивые, нарядные облака. Мила вдруг вспоминает: как-то, когда Флориан уже ушел, она сидела в Германии во дворике школы на качелях. К ней тогда приставили парня с ментальными особенностями, чтобы присматривал за эмоциональной русской. Так вот он увидел на лице Милы слезы и спросил: «Зачем ты плачешь?» — «Мне грустно, что с нами нет Флориана». — «Почему его нет? Вот — на облаке. Смотрит на тебя. И радуется…»
Мила подняла глаза и увидела то облако. Ей стало очень тепло. На «облачном заряде» она и ехала все эти годы. Только в последнее время, после ухода ее первой помощницы — мамы — и после того, как у дочки обнаружили эпилепсию, что-то внутри сломалось. Мила резко похудела и будто бы вытянулась: со стороны кажется, что она тянется к облакам, на которых сидит ее тайный помощник.
Мила теперь много думает о прошлом, переоценивает. И ищет новый путь. При этом часто сама себе удивляется: говорит, что если бы ей, молодой, показали, сколько выпадет впереди испытаний, то — нет, она бы в это не ввязалась. Ни за что!
— Точно? — я знаю Милу, поэтому мне не верится.
— Ну… Не точно… Но мне так кажется.
Мы обе смеемся, и прыгают над нашими головами кучевые облака. Одно очень-очень похоже на раздобревшее мультяшное сердце.
* * *
Наш разговор с Милой состоялся в середине июня. В конце Мила засядет за финансовые отчеты: какие деньги идут на оплату работы 19 педагогов и тьюторов, какие — на расходные материалы, образовательные программы. Это все на бумаге, но можно увидеть их и «живьем»: прийти в парк имени Корнея Чуковского, где стоит католический храм. И куда со всего Ростова-на-Дону приезжают машины и коляски. Можно постоять в стороне и посмотреть, с какими лицами приходят на занятия подопечные «Содействия». И будет понятно, насколько важен для них этот выход в мир. Мир, который придумала много-много лет назад Мила Нам. Вместе с ее другом Флорианом.
Пожалуйста, помогите «Содействию».
Спасибо, что дочитали до конца!
Помогите организации «Центр «Содействие» г. Ростов-на-Дону»
Поддержать
