Сделать память удобной
Московский Музей истории ГУЛАГа закрыт, его существование под вопросом. Общество «Мемориал» признано вне закона и ликвидировано, сотрудники вынуждены эмигрировать. По всей стране места памяти жертв политических репрессий подвергаются осквернению, а Генпрокуратура собирается пересматривать решения судов по реабилитации. Но в регионах еще остаются места, где можно увидеть выставки о государственном терроре и послушать истории пострадавших. Работать все сложнее: на музеи давят чиновники, сотрудников увольняют, на их место приходят чекисты, а те, кто все же остается, вынуждены взвешивать каждое слово. «Такие дела» рассказывают, как музеи тяжелой памяти выживают во время войны и бесконечных доносов
«Страшный ров»
Мужчина средних лет зачем-то тащит здоровенные листы фанеры в свой дом, расположенный на Каштачной горе в Ленинском районе Томска. Его покосившийся дом, будто сколоченный из остовов других зданий, примостился в пяти метрах от поклонного креста. Девятиметровый крест с надписью «Вечная память невинно убиенным» установили на Каштаке в память о жертвах политических репрессий в 2003 году. С другой стороны — березовый парк с детской площадкой, затопленной весенним половодьем из-за отсутствия ливневки. Сверху открывается живописный вид на город.
В 1930-е годы Каштак был местом расстрела репрессированных, чьи тела после экзекуции сбрасывали в овраг, присыпая землей. Теперь там частный сектор, на одном из домов висят флаги ДНР и России, напротив — второразрядная гостиница.
«Еще до революции на этом месте располагалось Вознесенское кладбище, — сказано на памятной табличке около креста. — В годы Первой мировой здесь хоронили русских солдат и офицеров, умерших в томских госпиталях. Во время Гражданской войны овраги Каштака стали “расстрельными местами”. Здесь белые казнили красных, а красные — белых. Страшный ров, идущий вдоль юго-восточной части горы, приобрел зловещую славу в 30–40-е годы XX века. 9000 — предположительное количество жертв в страшном рве. Точное количество захоронений неизвестно».
Хозяина дома у креста не волнует такое соседство. По его словам, останков особенно много около корпусов завода «Сибкабель», расположенного неподалеку, — там до сих пор можно отыскать следы захоронений. Но в конце марта ров со стороны завода покрыт снегом, а встреченный мною сотрудник предприятия говорит, что ничего не знает о репрессированных.
Чуть в стороне от рва стоит православный храм Новомучеников и Исповедников Российских — деревянное здание, окруженное строительным забором. Храм начали возводить в 2012 году, но так и не закончили, расписание нерегулярных служб вывешивают прямо на заборе.
Приход небольшой. На богослужение вечером субботы собираются 13 человек. Настоятель храма Алексей Шахов, пожимая плечами, говорит, что не проводит специальных служб в память о репрессированных.
Уже после захода солнца мужчина, живущий у поклонного креста, затопил баню. В пустынном сквере памяти невинно убиенных уютно пахнет горящими поленьями.
«Вас никто расстреливать не будет»
В двухэтажном здании из красного кирпича в самом центре Томска располагается отделение Сбербанка. В 1923–1944 годах здесь работала кровавая тюрьма городского отдела ОГПУ-НКВД, а ныне — «Следственная тюрьма НКВД» — старейший в России музей истории массовых репрессий. Рядом — сквер Памяти жертв террора и камень скорби, установленный в 1997 году по инициативе общества «Мемориал». Сквер с закладным камнем под монумент открыли еще в 1989 году при участии партийного начальства. Музей начали создавать тогда же по инициативе самих жителей города.
В 1994 году сюда приезжал только вернувшийся из эмиграции Александр Солженицын — поблагодарить томичей за бережное отношение к тяжелой памяти. В «Архипелаге ГУЛАГе» он, в частности, описывал ссылку в Нарым на территории современной Томской области.
В 2022-м государственный Фонд памяти, занимающийся «увековечением жертв политических репрессий», и московский Музей истории ГУЛАГа помогли реконструировать пространство «Следственной тюрьмы», оно стало втрое больше и мультимедийнее.
«Через этот проход заключенных уводили в управление пересыльной тюрьмы, а потом расстреливали на Каштаке, — показывает экскурсовод на перегороженный решеткой темный коридор, который начинается в подвале музея. — Расстрельная команда базировалась в этом же здании. Ее членам разрешалось пить на работе, “чтобы крыша не съехала”. Поэтому иногда убивали прямо на территории — в ведомственном тире неподалеку».
«Проходите, вас никто расстреливать не будет», — пытается шутить экскурсовод, обращаясь к участникам открытой экскурсии.
Музей отреставрировал под экспозицию девять камер, в которых держали заключенных, вернув одной из них первоначальный вид: деревянные нары, пристегивающиеся к стене на весь день, и отхожее место в виде ведра.
Экскурсовод сама из семьи репрессированных. Ее родителей выслали из Грузии во время массовой депортации 1949 года. Их отправили на лесозаготовительный участок как «социально опасных элементов» — такой ярлык автоматически приклеивали и детям, рожденным «под комендатурой». Эти управления обладали фактической властью на территории поселений для ссыльных и выдавали разрешения, в частности на передвижение. Наш экскурсовод родилась уже на территории нынешней Томской области, открепили ее «от комендатуры» только в 1956 году, а официально реабилитировали лишь в 2002-м.
«Одним бабушкам за горсть зерна давали десять лет, другие говорят — восемь. А моей родственнице — они живут в селе Новый Васюган — дали всего три года, — делится еще одной семейной историей сотрудница музея. — Родственница говорит: “Мне повезло, мне хороший следователь достался!” Три года за мусор — мякину, шелуху, которая просто выметалась. Ее муж был арестован в 1937-м, они немцы по национальности. Дома шестеро детей, они в колхозе работают, есть нечего. Эту мякину она в мешочке принесла домой. Соседка увидела и донесла. Вот и дали три года. Она говорит, что, когда уезжала, наказывала детям: езжайте в Новый Васюган, где была комендатура. Вот они добрались и все лето там жили на берегу, под перевернутой лодкой, — 16-летнего старшего сына не брали на работу из-за возраста. Нянчились, полы мыли или просто попрошайничали, и, только когда он осенью устроился на рыбзавод, наконец-то дали маленькую “квартирку”. Ждали свою мать, но двоих детей маленьких — два с половиной было младшей — забрали в детский дом, где тоже страшный голод был».
В томском музее все еще можно услышать о том, о чем не говорят на уроках истории в обычных школах: о голодных крестьянских восстаниях во время коллективизации, о репрессиях по национальному признаку и о том, что Сталин и члены его окружения лично подписывали прошения региональных чекистов на расстрелы. Все эти рассказы подкреплены конкретными документами из архивов КГБ, рассекреченных в 1990-е.
Дело памяти
Отдельная камера «Следственной тюрьмы» посвящена фабрикации сотрудниками НКВД групповых дел о не существовавших организациях: Всесибирском крестьянском союзе, «Белогвардейском заговоре» и других. Например, директора томского краеведческого музея, этнографа Михаила Шапилова расстреляли по делу «Белогвардейского заговора». Сдали его свои же соратники-эсэры.
Сегодня сотрудников российских музеев не расстреливают. Но преследуют по политическим мотивам: экс-директора музея современного искусства PERMM, в том числе проводившего выставки памяти репрессированных, Наилю Аллахвердиеву в марте 2025 года обвинили в оскорблении чувств верующих. Бдительные граждане написали донос по поводу нескольких картин на библейские сюжеты в музейной коллекции. Музей продолжает работать, но уже под новым логотипом и с новым начальством.
Также в начале марта с поста директора уволили одного из основателей томской «Следственной тюрьмы НКВД» Василия Ханевича, посвятившего музею 35 лет жизни. Официальные причины увольнения не назывались, однако, по словам источника «Таких дел», его вынудили написать заявление «по собственному желанию» за излишнюю публичность, припомнив и сотрудничество с «Мемориалом» — организацией, которая годами подвергается репрессиям со стороны государства. Сам Ханевич причины увольнения не комментирует.
Теперь музей «Следственная тюрьма НКВД» возглавляет полковник ФСБ в отставке Валерий Уйманов. Логично.
Чекисты пытаются влиять на память о репрессированных и в других регионах. Так, в августе 2024 года силовики пришли к гражданским активистам, собиравшимся участвовать в ежегодных траурных мероприятиях ко Дню памяти жертв Большого террора в карельском урочище Сандармох — на месте одного из крупнейших расстрельных полигонов НКВД. В 1997-м власти Карелии с подачи одного из основателей «Мемориала» Вениамина Иофе открыли здесь мемориальное кладбище, там были установлены памятники финнам, полякам и другим жертвам репрессий, но после объявления «Мемориала» иностранным агентом и присоединения Крыма в 2014 году отношение властей стало резко меняться. На официальном уровне даже появилась версия, согласно которой НКВД ни при чем, а в Сандармохе якобы захоронены жертвы финских лагерей периода Второй мировой войны.
После начала боевых действий в Украине на входе в Сандармох повесили георгиевские ленточки и надпись «НАТО тоже виновато». Затем во время «благоустройства» власти поставили там стелу «Жертвам репрессий 1937–1939 годов и жертвам финской оккупации времен Великой Отечественной войны», что, по словам депутата Заксобрания Карелии Эмилии Слабуновой, противоречит исторической достоверности и искажает смысл мемориала репрессированным.
«Знак памяти им [жертвам финской оккупации] поставили в месте, отношение которого к ним никем не доказано», — отмечала Слабунова.
Однако для государства это удобная версия, и 1 августа 2024 года, за несколько дней до акции памяти репрессированных, Верховный суд Карелии объявил «геноцидом советского народа» и военными преступлениями действия финнов в годы Великой Отечественной войны.
На этом фоне в регионах начали осквернять или вовсе убирать официальные монументы памяти репрессированных, в том числе на кладбищах. В Якутске власти демонтировали монумент ссыльным полякам, в томском Белостоке, где в 1937–1938 годах было расстреляно почти все мужское польское население, неизвестные сорвали памятные таблички с мемориального комплекса. Еще в одном польском поселке Томской области, Полозове, — крест и памятную табличку с надписями «Скорбим и помним» и «Польша помнит». В бурятской деревне Речка у мемориала ссыльным полякам спилили крест и украли табличку, а на Левашовском мемориальном кладбище Петербурга неизвестные вырезали часть таблички на памятном кресте репрессированным украинцам: вместо надписи «Вечная память украинцам безвинно убиенным» остались слова «Вечная память украинцам».
В марте 2025 года Общественная палата Магаданской области выступила против увековечения частично сохранившегося лагеря «Днепровский» на Колыме как «места памяти» под предлогом того, что там содержали «бандеровцев и власовцев». Хотя еще летом 2024 года на официальном уровне сообщалось о предстоящей реконструкции сталинского лагеря, где в 1940-х заключенные в нечеловеческих условиях добывали олово.
Список можно продолжать долго.
Этапы увековечения
«Сейчас тема, которая освещается в наших музеях, становится вновь нежелательной. <…> Она и так долгие годы была под запретом, фактически до конца 1980-х, до горбачевской гласности», — отмечает сотрудник одного из музеев памяти жертв репрессий Константин.
Он выделяет несколько этапов в истории памяти политических репрессий на государственном уровне: закон 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий», частичное рассекречивание архивов ФСБ, принятие в 2015 году концепции увековечения памяти жертв террора и как финал — создание Стены скорби в центре Москвы в 2017 году, в церемонии открытия которой принимал участие Владимир Путин. Стена — величественный монумент из безликих человеческих фигур, символизирующих страдание и масштаб государственного террора. Площадь перед памятником выложена камнями из сталинских лагерей, привезенными со всей страны.
С тех пор многое изменилось.
Сначала взялись за движение «Мемориал». Историко-просветительское общество было основано в 1988 году. Деятельное участие в его создании принял академик Андрей Сахаров, а также многие выдающиеся правозащитники и диссиденты. Сотрудники «Мемориала» еще на закате СССР начали кропотливую работу по документированию и увековечению памяти жертв сталинских репрессий, были инициаторами установки первого в стране мемориала — Соловецкого камня на Лубянке в Москве. «Мемориал» насчитывал десятки отделений по всей стране и в бывших республиках Советского Союза. И Сандармох, и томская «Следственная тюрьма НКВД», и многие другие государственные и общественные институции, связанные с Большим террором и гибелью миллионов советских граждан, не появились бы без деятельности активистов «Мемориала», исследовавших архивные документы и собиравших свидетельства очевидцев.
Однако в 2013 году после принятия закона об иноагентах именно «Мемориал» одним из первых попал в их реестр. После давление на общество только усиливалось — пошли штрафы за якобы невыполнение закона об иноагентах, которые в итоге превысили неподъемные для НКО четыре миллиона рублей. Все общественные мероприятия и инициативы общества пресекались государством. Начались уголовные дела, например дело историка Юрия Дмитриева, посвятившего свою жизнь Сандармоху. И наконец в 2022 году по искам Генпрокуратуры организацию ликвидировали. За это время после многочисленных обысков, задержаний и угроз большинство сотрудников организации были вынуждены покинуть страну.
В 2024 году чиновники изменили государственную концепцию увековечения памяти. Из преамбулы убрали слова о том, что «Россия не может в полной мере стать правовым государством и занять ведущую роль в мировом сообществе, не увековечив память многих миллионов своих граждан, ставших жертвами политических репрессий». Также в концепции теперь не говорится о репрессиях в отношении представителей религиозных конфессий и дореволюционной элиты, о насильственной коллективизации, о репрессиях, в ходе которых «миллионы людей были лишены жизни, стали узниками ГУЛАГа, были лишены имущества и подвергнуты депортации», а также о процессе реабилитации. Исчезла и фраза о том, что «недопустимыми являются продолжающиеся попытки оправдать репрессии особенностями времени или вообще отрицать их как факт нашей истории».
На этом фоне встрепенулась Генпрокуратура, заявив, что будет пересматривать решения о реабилитации жертв репрессий.
В стране существует и Ассоциация музеев памяти. Сегодня официально в нее входят 58 музеев из 30 регионов страны. Список на сайте ассоциации не приведен, паблик во «ВКонтакте» функционирует как закрытое сообщество. Получить комментарий у действующих представителей организации «Таким делам» не удалось.
Объединение создали в 2015 году по инициативе московского Музея истории ГУЛАГа. Ассоциация ежегодно проводила семинары для сотрудников музеев со всей России под названием «От Соловков до Колымы». Их участники посещали Музей истории ГУЛАГа, подмосковный Бутовский полигон, одно из мест массовых расстрелов, и тульский музей-заповедник Василия Поленова, первый директор которого был репрессирован вместе с женой в 1937 году. Сотрудники музеев обменивались опытом поиска информации и организации музейных пространств. Ассоциация действует до сих пор, но все больше, похоже, номинально. После февраля 2022 года было проведено всего два очных мероприятия и несколько — в онлайн-формате.
Последний семинар, «посвященный работе музеев с трудным прошлым», прошел в конце октября 2024 года. Выступили представители «Перми-36», Ижморского краеведческого музея Кузбасса, Музейного комплекса Магадана, сотрудники культурных пространств из Коми, Карелии и других регионов. Через две недели Московский музей ГУЛАГа был закрыт под предлогом нарушений пожарной безопасности. Мэрия Москвы уточнила, что проверку безопасности начали после «жалобы», автор которой не раскрывается. Когда музей собираются открыть и собираются ли вообще — не сообщается.
«Ставят более послушных и удобных»
«За последние годы основной политикой в музеях памяти жертв стала позиция “чем меньше о нас пишут, тем лучше”. Для самих музеев это безопаснее, но не спасает. Все равно нужно писать и говорить о репрессиях — это часть нашей истории, которую замолчать просто невозможно, — продолжает Константин. — Убирают из музеев тех, кто работал, когда говорили то, что считали нужным и важным, на их место ставят более послушных и удобных людей. Делается это постепенно».
На фоне боевых действий в Украине давление на музеи усилилось. «Есть инстинкт самосохранения, сохранения рабочего места. Те, кто не хочет перестраиваться, уходят», — говорит Константин.
Общая ситуация вокруг темы репрессий сказывается и на посетителях. «Таким делам» стало известно, что часть людей, кто под запись рассказывал сотрудникам, документирующим историю, о своих репрессированных родственниках, теперь просит удалить их интервью. Они стали бояться и за себя, и за своих близких.
«Перепахали» и один из самых известных российских музеев истории репрессий — «Пермь-36». В начале 1990-х его основали на месте колонии строгого режима для осужденных за «особо опасные государственные преступления». Инициаторами выступили «Мемориал», историк Виктор Шмыров и, что необычно, глава пермского управления МВД Валерий Федоров. Проект финансировали в том числе из регионального бюджета.
Музей единственный в России сохранил постройки сталинского ГУЛАГа. Там воссоздали заборы, вышки охраны. Международный совет по сохранению памятников (ICOMOS) объявил «Пермь-36» уникальным местом, его предлагали включить в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Музей стал центром общественной жизни не только федерального, но и международного масштаба, там проводили форумы, семинары, выставки, ставили спектакли. Но в 2013 году краевые власти перестали его финансировать. А чиновники фактически совершили рейдерский захват и взяли музей под свой контроль: создали для управления музеем госучреждение, а общественную некоммерческую организацию «Пермь-36», которая долгие годы занималась комплексом и экспозициями, отстранили от управления.
В 2023 году «Пермь-36» вошла в состав совета регионального отделения Российского исторического общества (РИО) под председательством директора Службы внешней разведки Сергея Нарышкина. РИО участвовало в разработке концепции «единого учебника истории», вылившегося в пособие за авторством помощника Путина Владимира Мединского и ректора МГИМО Анатолия Торкунова, где упоминание массовых репрессий сократили до одного абзаца.
Андрей, один из бывших сотрудников «Перми-36», стоявший у ее истоков, рассказал «Таким делам», что после 2014 года в музее почти не стало «общероссийских проектов и глобальных выставок». Музей сосредоточился на теме местных репрессированных.
«Это делает музей региональным. После заявок на статус общероссийского это казалось значительным сужением деятельности, — говорит Андрей. — Сейчас я думаю, что региональность и не так плохо: музей поднимает и изучает пермские темы. Так что слова “региональность” и “заштатность” можно рассматривать и с другой стороны, как время более пристального изучения своего края и людей».
Впрочем, посетитель, который несколько раз видел экспозицию «Перми-36», не заметит особой разницы, но перемены в атмосфере присутствуют. «Экспозиция есть, рассказ есть. Полностью отрицают репрессии только дураки, но попытки сделать другие акценты присутствуют, — говорит Андрей. — А раньше это был центр общественной жизни, вольной жизни, где били ключом и свободное слово, и свободная мысль. А это очень важно».
И я понимаю почему. В нашем разговоре Андрей в том числе рассказал об иммерсионном спектакле, когда-то шедшем на площадке «Перми-36», который произвел на него, человека, которого трудно удивить ужасами ГУЛАГа, неизгладимое впечатление. Спектакль назывался «Республика труда» и был поставлен по произведениям Александра Солженицына.
«Там был такой эпизод, когда всех экскурсантов — они же участники спектакля — выстраивают перед бараком, лают настоящие собаки, служебные овчарки. Проводят перекличку — выкрикивают наши настоящие имена, которые мы записали перед спектаклем. Моя соседка по строю вообще промолчала, когда ее имя выкрикнули. После я спросил почему, она мне ответила: “Было так страшно, что хотелось стать незаметной и не отвечать, и, может быть, все само пройдет”. И я ее понял. Вот в этой ночи, под лай собак на перекличке я, изучающий много лет историю ГУЛАГа, вдруг сам эмоционально прочувствовал весь ужас лагеря».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
