«Я проснулась, когда они с ноги открыли дверь в мою комнату». Рассказ школьницы, которую силовики увезли в диспансер из-за подписки на паблик о «Колумбайне»
8 сентября из психоневрологического диспансера № 1 в Красноярске выписали девятиклассницу Алену Прокудину. Она провела там две недели, поскольку ее принудительно госпитализировали из-за подписки на паблик про «Колумбайн». Сама школьница утверждает, что не была подписана на эти группы.
«Такие дела» публикуют монолог Алены про ее интересы, школу и дни в ПНД.
О школе
С начала года я хожу в киношколу. Я сама люблю снимать короткие ролики, люблю себя пробовать в роли актрисы. Люблю читать книги, в основном фантастику либо детективы — «Книга Пыли», «Голова профессора Доуэля». [Из сериалов мне нравится] — тоже фантастика, боевики, «Очень странные дела», «Академия “Амбрелла”», «Бумажный дом».
Я сняла фильм, чтобы показать, из-за чего происходит скулшутинг в школах. Я много читала в интернете про это — что в других школах и других городах сильно травят, кого-то избивают. Ситуация с парнями, которые устраивают расстрелы в школах, меня сильно задевала. Это же неспроста начиналось — это проблемы с психикой плюс травля. [В фильме] я объяснила, что не нужно так делать. Я против травли и против стрельбы. Надо объяснять такие вещи [о школьном буллинге]. Например, в моей школе эта тема никак не затрагивалась. Сама я пока особо не задумывалась [что я могу сделать, чтобы изменить ситуацию].
Первые два класса я училась в одной школе, а потом еще пять лет [с третьего по седьмой класс] в другой, (в восьмом классе девочка перешла в третью школу. — Прим. ТД). Это была обычная школа, мне, в принципе, там нравилось, я со всеми нормально общалась. У меня были лучшие подруги — одноклассницы. Атмосфера [в классе] была дружелюбной, никто никого особо не травил.
В школе были такие, как сказать, гопники, которые докапывались ко всем. Они могли какие-то неуместные комментарии сказать, угрожать. Я особенно в этой ситуации не разбиралась, но они избили моего одноклассника из-за прически, и он неделю пролежал в больнице. Его весь класс поддерживал, он был общительным. Меня это, конечно, задело, я про [тему травли в школах] читала, с родителями разговаривала. Я, кстати, не знаю, почему на этой ситуации [буллинга] так заостряют внимание. Это было давно. Кто-то [из СМИ] даже написал, что я из-за этого ушла из школы, но это не так.
Было несколько причин [ухода из школы]. Во-первых, расформировали один класс и из него люди разошлись по разным классам. Мне было не очень, что класс был наполовину старый, наполовину новый, все близкие подруги ушли в новую школу, и я тоже решила уйти туда. Но там оказалось еще хуже, потому что класс был полностью новым. Все очень шумные, чересчур активные — вообще не сосредоточиться. Я не считаю, что я какая-то «не такая», просто я сдерживаю себя, не шумлю.
После перехода в новую школу мы стали как-то меньше общаться [c одной из подруг], она стала [дружить] с другой новенькой девочкой из класса. Но тем не менее я все равно к ней почти каждый день в гости ходила. Мне там [в новой школе] было некомфортно. И я сама решила выбрать домашнюю форму обучения. На нем я была с февраля, четыре месяца. Я училась дома, занималась в киношколе. В конце августа у меня должны были пройти экзамены, чтобы я могла перейти в новый, девятый, класс.
Об обыске
[Инспектор по делам несовершеннолетних] пришла к нам вечером (за две недели до визита сотрудников ФСБ. — Прим. ТД). Она посмотрела мои соцсети, спрашивала про фотки, где я стою на балконе, зачем я их сделала, спрашивала что-то про «Колумбайн», откуда я узнала про это. В итоге она написала в своих листах, что все хорошо, больше трогать не будут.
[Когда 24 августа к нам пришли сотрудники ФСБ] у меня был сильный шок. Я была еще сонная, потому что я проснулась, когда они с ноги открыли дверь в мою комнату и спросили: «Вы Алена Прокудина?» Родители проснулись еще от звонка в дверь, а я нет. Их было человек десять, половина из них была в форме, с оружием, в масках. Они просто все вывалили из моего шкафа, под кроватью стояли коробки со старыми вещами — их перерыли, со стола все скинули. У меня на стене было свыше 160 плакатов — они все сорвали. Я так и не поняла, зачем они это сделали. Забрали даже школьную тетрадку: у меня была музыка в первом классе, там мы рисовали картинки под нее, в основном были лебеди, женщины.
Я сидела на кровати, родители были в другой комнате, меня что-то спрашивали. Все это сопровождалось очень неуместными комментариями, то есть: «Ну и вкус у тебя, конечно, к фильмам, говно» — и все такое. Я не очень помню, что спрашивали, что-то про эти группы [о «Колумбайне»]. Я никогда не была подписана на группы по «Колумбайну», [их упоминание] было максимум в переписке.
Дома я не плакала. Расплакалась в больнице, когда сказали, что меня нужно положить. Когда плакаты срывали, я думала, что слезы вот-вот пойдут, но как-то сдерживала их. Пока Артема (сотрудник ФСБ, который участвовал в обыске и с которым семья находится в контакте. — Прим. ТД) не было, на нас давили [в ПНД]: не подпишете добровольно, будет принудительно. Когда Артем спокойно объяснил, что [госпитализация будет] на три дня, с экзаменами все хорошо будет, тогда я успокоилась и сказала, что все нормально [и согласилась на госпитализацию].
О жизни в диспансере
[Когда меня положили в ПНД] это было как день сурка, только с очень сильным волнением. У меня появились какие-то проблемы с сердцем: такое чувство, будто оно кровью обливается, не знаю, как объяснить. Мне было страшно. Когда я общалась там со своими ровесницами, я об этом как-то забывала. А по вечерам или на сон-час я прямо думала об этом [страхе] и иногда плакала, когда все засыпали.
В ПНД [в детском отделении] были максимум дети до 14 лет: и обычные, и те, кто реально чем-то болеет. Мне было интересно узнавать их истории. Там была девочка с анорексией, у нее это из-за эмоционального стресса случилось. В детском отделении таких [по «Колумбайну»] было только двое, а остальные были во взрослом, поэтому про них я не знаю. Мне санитары рассказали, что весной в больнице 45 дней лежала девочка из-за «Колумбайна», хотя была адекватной, по их словам.
Мы жили в одной комнате с парнями, при том что их было девять, а нас, девочек, четыре. Между нами были какие-то тонкие стены, которые не доходили до конца потолка. Вода там была только из-под кранов, она иногда была желтоватой. Кружками и бутылками нельзя было пользоваться. И туалет был периодически закрыт, поэтому я там очень мало пила.
На суде все было нормально, но когда вынесли этот приговор [о принудительной госпитализации], у меня прямо там слезы пошли. Когда вышли оттуда в коридор, я разрыдалась. У нас тогда еще был сон-час, и, наверное, я всех разбудила.
Мне было страшно: я была почему-то уверена, что меня выпустят 1 сентября после суда, что мы победим. Потому что у стороны больницы были какие-то невесомые факты. Там была такая фраза: «Вот у тебя есть намеки на расстройство, которое можно ставить только с 18 лет, а пока тебе 18 нет, у тебя будет стоять другое какое-то расстройство, которое можно ставить детям. А когда исполнится 18, получишь то». Это какая-то нелогичность. А с нашей стороны все было адекватно и логично. [В итоге победила сторона больницы] потому, что с этим связана ФСБ.
Врачи, в принципе, нормально ко мне относились, санитарки тоже были очень хорошими, только с одной у нас был небольшой конфликт. Мне тетя написала записку, и там была фраза: «Не падай духом». И эта санитарка после отбоя заходит и начинает на меня орать: «У тебя что, все родственники чеканутые? Видно, в кого ты пошла. Ты будто в тюрьме сидишь, а не в психбольнице». Она прямо орала на меня.
Одна санитарка мне сказала: «Честно, я думаю, что тебя не выпускают, потому что твои родители предали огласке это дело». Многих детей выпустили, даже девочку, которая лежала со мной по этой же теме, — она приехала на день позже меня, но вышла уже 31 августа.
В итоге [сотрудник ФСБ] Артем не сдержал обещание (что Алену переведут в девятый класс без экзаменов. — Прим. ТД). Я готовлюсь к экзаменам, с понедельника или вторника начну их сдавать.
Я не вернусь в старую школу, пойду в ту, которая около моего дома. Те две находятся в соседнем районе, в 20—30 минутах. А есть прямо почти на моей улице. Это еще не точно, возможно, до января я буду на дистанционке. Мои друзья переживают. Одна подруга сказала, что, когда смотрела это по телевизору, чуть не заплакала оттого, насколько это несправедливо.
Я не знаю, что делать в будущем. Страну надо менять, а не уезжать из нее. Это чисто моя позиция.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам