«Что-то стыдное не для пострадавшей, а для насильника». Монологи девушек, которые годы спустя рассказали о домогательствах со стороны педагогов

Череду скандалов о сексуальных домогательствах в российской школе пополнил новый случай: жительница Москвы рассказала, что подвергалась сексуализированному насилию со стороны Виктора Елизарова — преподавателя Московской центральной художественной школы при Российской академии художеств, где девушка училась с 7 по 11 класс. От действий педагога, по ее словам, пострадали еще несколько учениц. «Такие дела» поговорили с другими девушками, которые предавали огласке схожие истории домогательств и насилия со стороны учителей. Что им дал опыт публичного рассказа о произошедшем годы спустя и как это может повлиять на ситуацию в российских школах.

Екатерина Аренина

журналистка, пострадала от домогательств Михаила Скипского

Каждый раз, когда происходили похожие скандалы, я вспоминала, что у меня такая история тоже была. Но никогда даже теоретически не думала рассказывать об этом публично, хотя многие мои знакомые знали эту историю.

Летом 2020 года была новая волна — девочки, которые работают в медиа, рассказывали свои истории о харассменте в твиттере. Видимо, начались какие-то подсознательные процессы. Сам тред в твиттере, где я рассказала об этом [о домогательствах Михаила Скипского], появился очень странно. Я собиралась лететь на Камчатку, проснулась в этот день в шесть утра, не могла уснуть — и что-то меня дернуло. Написала твиты, запостила их. Это не было обдуманным решением.

Была какая-то огромная гора ретвитов, постов на ту же тему, про это начали писать СМИ. Удивилась, когда мне начали писать девочки, у которых с тем же человеком была такая же ситуация. Честно говоря, я и не думала, что это так разойдется. Все это происходило, пока я ехала в аэропорт, а оттуда в место, где практически не было связи. В какой-то момент я подумала: надо написать маме, а то она узнает из новостей. Оказалось, что уже узнала.

Негативные комментарии меня задели не так сильно, потому что реакцию я увидела только спустя две недели — из-за отсутствия связи. Многие люди, от которых я не ожидала адекватной реакции, проявили себя классно. Например, некоторые игроки в «Что? Где? Когда?» в знак протеста вышли из клуба. Было и много ожидаемых комментариев: «15 лет — взрослая девица. О чем она думала, когда шла с ним в кафе?» Это может быть даже интересно, насколько шаблонные вещи пишут люди.

У меня не было никакой конкретной задачи, когда я писала свой пост. Это произошло внезапно для меня самой. Наверное, эта ситуация [с домогательствами] всегда меня так или иначе волновала. Она всплывала на терапии, в каких-то разговорах, когда становились публичными похожие истории про школы для «людей с хорошими лицами». Видимо, я подсознательно все это время обдумывала ее, и в какой-то момент появилась готовность говорить об этом.

Не думаю, что [история со Скипским] стала для меня глубокой травмой. Но очень неприятно, когда взрослый человек начинает очень уверенно общаться с тобой на темы, связанные с сексом.

Скипский казался мне довольно интересным человеком, к тому же внимание со стороны взрослого всегда льстит. Если учитель зовет тебя пить кофе в кафе и вы обсуждаете там тренировки по ЧГК, это вроде и нормально. Он шутит пошлые шутки, и ты напрягаешься — но, с другой стороны, он ведь шутит их и на уроках. Это, кстати, тоже ненормально. До момента, когда он пытался меня поцеловать, мне казалось, что это, может быть, просто манера общения.

Мне кажется, если бы в последние годы не возникла культура, которая позволяет говорить о домогательствах и сексуальном насилии не как о чем-то стыдном для пострадавшей, а как о стыдном для насильника, я бы не решилась на публичный рассказ. Все это стало для меня довольно сильным эмпауэрментом. Ты молчишь о чем-то 10 лет, а потом рассказываешь и можешь выдохнуть. Ничего ужасного не произошло, а ты на это осмелился, и, может быть, это кому-то тоже поможет рассказать свою историю. Все это ощущалось как что-то хорошее.

У меня не было иллюзий, что его уволят, запретят играть в «Что? Где? Когда?» Без возбуждения в отношении Скипского уголовного дела ждать реакции от телевизионного «Что? Где? Когда?» было бы странно. Главное, что каждый раз после такого рассказа разговор о харассменте, о том, что виноват всегда насильник, а отношения между учителями и несовершеннолетними ученицами — это ненормально, становится все более возможным.

Я уверена, что систему можно поменять, чтобы такого не происходило. Это зависит от родителей, от учителей, школьной администрации. Если бы у меня были более доверительные отношения с родителями, я могла бы пожаловаться им, да просто обсудить это сразу. Если бы в школе были правила на этот счет, этого бы тоже не произошло. До сих пор, насколько я знаю, ни одна из школ, в которых были скандалы, такие правила, регламенты не ввела, а это могло бы помочь.

Евгения Анисимова

маркетолог, пострадала от домогательств Михаила Скипского 13 лет назад в лицее ФТШ, рассказала о них в 2020 году

Публично я заговорила об этом только потому, что до меня это сделала Катя. Этот тред мне скинуло очень много людей, и я подумала: «Почему бы и нет?» Я поняла: если не сейчас, то никогда публично уже и не расскажу. Это не было моей большой тайной, я не скрывала этот эпизод из жизни. Это в принципе была история, про которую «все всё знали» — и внутри школы, и внутри тусовки ЧГК, и в лицее. В том возрасте нам подобное поведение учителя не казалось чем-то настолько неправильным, скорее просто некомфортной ситуацией, которая тебе не нравится, но ты не понимаешь, что с ней делать.

Ужасно то, что подобное внимание со стороны Михаила в мои 13 лет — не самое плохое, что происходило в этой школе. Дети употребляли наркотики на уроках, кончали с собой, учителя занимались целенаправленной травлей некоторых учеников, поддерживали их травлю со стороны других учеников.

И когда на фоне этого всего появляется молодой учитель, который говорит с тобой на «ты» и шутит неприличные шутки, — это не воспринимается как что-то плохое. Ты перманентно находишься в нездоровой среде.

Только сейчас, с высоты лет, я понимаю, что это было ненормально и некорректно. Мы, как дети, не могли с этим что-то делать, и надо было, чтобы взрослые на это как-то реагировали. Хорошо, что мы сейчас все проговорили, надеюсь, это поможет школьникам избежать похожих ситуаций в будущем и осознать, что на это можно и нужно реагировать, а не просто обсуждать с друзьями и учителями.

Опыт публичного рассказа — не самый приятный. Что бы ты ни сказал в интернете, всегда будет куча говна, хейта и просто неадекватных людей. Огромную волну хейта на нас вылили и интернет-комментаторы, и, к сожалению, журналисты плохих изданий, кто-то даже делал расследование про меня. В какой-то момент я написала, что самая травматичная часть истории — момент, когда мы об этом рассказали публично. У нас есть много переписок и свидетельских историй, но нет ни одного фото или видео. А все люди даже в 2020 году требуют именно их в качестве доказательств.

Мне писали девчонки, которые тоже пострадали от того же человека, но не хотели это афишировать публично, мне писали просто люди, столкнувшиеся с чем-то подобным. Это успокаивало меня, обратная связь была очень важной. Мы поговорили со знакомыми со школьных времен, с учителями школ. Я понимаю, что происходит какой-то прогресс, хотя и приходилось читать десятки нездоровых комментариев и высказываний людей, которые заводили по 10 разных аккаунтов, чтобы писать одно и то же.

Было неприятно, что наш рассказ не имел особых последствий. Произошло то, что я понимала уже 13 лет назад: даже если я расскажу об этом, ничего не произойдет. Культура отмены у нас работает в какую-то не ту сторону. Возможно, это просто этап, который нам всем в обществе нужно пройти. Во всяком случае произошел некоторый резонанс, и положительного от этой истории по итогу будет больше. А человек пусть живет по совести, никто никуда его сажать не собирался — было и было.

Просто нужно понимать, с кем и как. Слава богу, сейчас есть интернет: если там написать об этом, тебя точно кто-то поддержит. Также вышло из стигмы общение с психотерапевтами и психологами. Раньше было стыдно рассказать, что ты ходишь к психотерапевту, сейчас, наоборот, стыдно говорить, что у тебя есть проблемы, но ты не ходишь к специалисту. Сейчас много организаций, много горячих линий, готовых помочь. Даже если у тебя нет денег, ты не находишься в вакууме, из которого не выбраться. Поменялась общая этика. Люди понимают, что учителя, пристающие к ученицам, — нездоровая история.

Ольга Старкова

литератор, пострадала от домогательств Александра Кузнецова в школе № 548 Москвы во второй половине 90-х годов, рассказала о них в 2019 году

Публичный рассказ не лечит травму, он позволяет вернуть свой голос, свое право на точку зрения о том, что это вообще было. Публичная огласка была запоздалым способом рассказать историю со своей «кочки зрения», обратной той, которую озвучивал оппонент. Если это считать целью, то все удалось.

Шумиха отняла время и силы у семьи и любимых людей, сильно вымотала. Не уверена, что оно того стоило. Из общего круга знакомых были люди, которые отвернулись. В некоторых местах, связанных с литературой, нас [с супругом Михаилом] объявили персонами нон грата. То есть на творческой реализации огласка сказалась тоже не очень хорошо. Надо еще понимать, что литература и музыка — круги, где таких историй полно, об этом не принято говорить.

Но хранить эту историю в себе вечно не получилось бы: общие знакомые, соцсети. По постам фигуранта я научилась видеть, что он опять охмуряет какую-то школьницу. Однажды все равно бы взбесилась.

В те годы понятия-то такого не было — травма. Так что тогда я просто постаралась забыть это как страшный сон, и все. Сказалось ли это на моей взрослой жизни? Да. От этого никуда не денешься. Я долгое время была убеждена, что это я настолько испорченная, что попала в эту историю. «С нормальными людьми такого не происходит». Самый вред нанесен был даже не сексуальной стороной этой истории, хотя и ею тоже, а тем психологическим насилием, которое не прекращалось даже после разрыва отношений. Выслеживания, сплетни, рассказы всем и каждому про мое б***ство, выставление себя жертвой моей порочности. Просто как в «Маугли»: «Вы так долго говорили, что я человек, наконец я и сам поверил в это».

Как оно мешало жизни? Да вся жизнь, считайте, с рельсов съехала: из талантливой девочки-поэта превратилась в маргинала и изгоя.

Боюсь, что нет никаких способов обезопасить систему от таких случаев. Ведь это все начиналось как красивая история любви и романтики. Ну какая девочка-подросток откажется от возможности почувствовать себя особенной? Это же еще возраст очень особенный: нужен значимый взрослый, влюбленности в учителей, восхищение кем-то. Будут те, кто этим злоупотребит. Плохо, когда школа замалчивает такие истории: 548-я, кроме одной учительницы, бросили меня расхлебывать все это одну. Ни слова формата «ах, куда же мы смотрели? Ах, мы и не знали!» Ну хоть что-то. Ничего — опять стала изгоем.

• Теги:
• домогательства
• сексуализированное насилие