«Я больше никогда не видела такой смертельной сцены»

Фото: Виктория Ивлева

В 1990 году Виктория Ивлева побывала внутри 4-го реактора ЧАЭС. Спустя полгода за свои фотографии она получила главный приз World Press Photo в категории «Наука и технологии». В российской прессе эти снимки почти не публиковались. Специально для «Таких дел» автор любезно предоставила легендарные кадры, обошедшие весь мир

— Дидусь, не надо бы вам на солнце-то сидеть. Опасно это сейчас.
— Э, доча, о чем ты? Мы вон, фашистов победили, что, с радиацией какой-то там не справимся, что ли?

Из моего разговора в Киеве 1 мая 1986 года

Пожалуй, главное, что подарил мне Чернобыль, — это многолетнюю дружбу с Костей Чечеровым, выдающимся исследователем, отдавшим жизнь изучению причин аварии. Костя ушел в иные миры в ноябре 2012-го, ушел счастливым, потому что успел узнать и понять про Чернобыль все.

Чечеров был членом Комплексной экспедиции Курчатовского института, в составе которой на ЧАЭС работали специалисты из Москвы, Ленинграда, Киева и других городов. За два дня до смерти, в последнем своем интервью Костя, уже прикованный к постели и смотрящий в вечность, произнес вот такие слова:

«Столько было всего наворочено, что я бы сказал так: истинной катастрофой была не авария на четвертом блоке, а ликвидация последствий».

истинной катастрофой была не авария на 4-м блоке, а ликвидация последствий

И он знал, о чем говорил. Знал, потому что это Костя с товарищами исползали на собственных пузах все помещения внутри реактора в поисках топлива, это Костя собирал ленты самописцев с приборов летом 86-го, когда партия объявила, что четвертый блок вновь заработает в сентябре, это он и его друзья вновь и вновь возвращались для измерений оставшегося топлива к так называемой слоновьей ноге — затвердевшей черной лаве, вытекшей прямо из активной зоны реактора. Мощность излучения там была до 10 тысяч рентген в час.

Слева: дозиметристы Игорь Михайлов и Юрий Кобзарь перед нашим походом в центральный реакторный зал.
Справа: вид на четвертый блок. Кривая сосна всегда была кривой, а не изменила свою форму под воздействием радиации, как многие думают.
Фото: Виктория Ивлева

Как-то я делала с Костей большое интервью, в котором назвала его «ядерным Мафусаилом»: Костина доза за все время работы в реакторе была выше 2,5 тысячи рентген. Для сравнения: допустимая доза для профессионалов, работающих в ядерной энергетике, была на тот момент пять рентген за год…

Читайте также Надежно, как на кладбище   Об этом редко вспоминают, но от чернобыльского выброса радиации пострадали огромные площади на территории России.  

Что же выяснили ученые? А выяснили главное — это был ядерный взрыв, в результате которого большая часть топлива, примерно процентов 90, вылетела из реактора и распылилась над планетой, в основном в северном полушарии. И получалось, что все жертвы, все мобилизованные люди, все свинцовые фартуки и лопаты, все страдания, болезни, ужасы, страхи — все это было напрасно. И надо было одно — собрать вот такую железную группу единомышленников, понимающих опасность радиационного облучения, имевших цель, знания и желание работать, — и дать ей возможность спокойно это делать.

Но победила «политическая физика» — необходимо было как-то успокаивать народ и мир, а тут партия знала только один способ — закидывание шапками.

Напомню, что после гораздо менее существенной аварии на станции на Три-Майл-Айленде власти США разрешили работы на ней только через пять лет.

В одном из походов инженеров из группы Чечерова в реактор в ноябре 1990 года участвовала и я. Это, конечно, была экскурсия для фотографа: доза, полученная мной, смешна — те самые разрешенные для профессионалов пять рентген. Набрала я их, правда, за несколько часов, но ведь все равно только пять…

Что помню: переодевание в пластиковую одежду, просто упаковывание, замуровывание в нее, чтобы нигде не было никаких дырочек для проникновения радиоактивных частиц, специальные бахилы на ногах, пластиковые перчатки, в которых было неимоверно тяжело снимать, маска, не дававшая нормально дышать… Камера — любимый мой пленочный «Никон» — тоже была в пластиковом мешке, и каждый раз для каждого снимка надо было доставать ее оттуда. Это помогло, но не очень — потом бедный мой фотоаппаратик пришлось долго оттирать медицинским спиртом.

Помню, как заходили на объект: большинство народа в Чернобыле тогда ходило в защитного цвета ватниках, вот и на меня надели такой же, камера и объективы были попрятаны в карманы ватников и штанов моих спутников, а прошла я, видимо, по чьему-то пропуску — на объекте работали и женщины. Поскольку охрана большинство ребят знала в лицо, то и пропустила нас всех, не очень обращая внимание. В общем, как всегда и везде.

Слева: мой «фонивший» Никон. Оттирали мы его довольно долго. В качестве «оттирки» приходилось использовать чистый медицинский спирт, больше ничего не помогало.
Справа: Игорь Михайлов и Виктория Ивлева после похода в Центральный реакторный зал четвертого реактора.
Фото: Виктория Ивлева

Лезли мы во всей этой неудобной одежде куда-то наверх — и довольно долго. Многие ошибочно считают, что реактор находится где-то под землей, на самом деле четвертый  реактор ЧАЭС — это 35,5 метра над землей.

И вот дальше, когда шли через комнату с пультами управления, накрытыми теперь пластиком, через машинный зал, мимо искореженных турбин, валявшихся повсюду труб, кусков металла самого разного цвета и формы, начало приходить ощущение полнейшего ничтожества человека перед силами природы. Там стояла мертвая тишина, стрелы солнечных лучей из дырок в саркофаге и танцующая в этих стрелах мелкая пыль превращали этот апокалипсис в какую-то странную театральную красоту. Никогда в жизни я больше не видела такой красивой и такой смертельной сцены.

Еще более смертельная сцена была впереди — в центральном реакторном зале, там, где в результате взрыва встала на ребро крышка реактора, которую ребята называли «Елена». Мы смотрели на нее через разбитое стекло операторской. Я чуть подвинулась вперед.

«Лучше не лезь — там две тысячи рентген», — тихо, боясь меня спугнуть, сказал сзади дозиметрист Юра Кобзарь.

Снять мне удалось немного, но, как оказалось, достаточно для получения любимой всеми фотожурналистами награды «Золотой глаз» на World Press Photo. Снимки эти обошли весь мир, в моей же собственной стране несколько карточек было напечатано в профессиональном журнале «Советское фото» в 1991 году, а потом еще парочка — в черно-белом варианте в «Новой газете».

Я очень рада, что пришла пора напечатать их все.

Турбина в машинном зале
Фото: Виктория Ивлева
Дозиметрист Юрий Кобзарь на подступах к лестнице, ведущей в центральный реакторный зал. Многие думают, что Юра светится от радиации, это не так. Просто на нем поверх белого костюма надет еще и специальный пластиковый. Ощущение свечения идет из-за очень сильного света софитов, которые ребята установили сами, чтобы не работать в полной темноте
Фото: Виктория Ивлева
Трубопроводы в машинном зале
Фото: Виктория Ивлева
Машинный зал четвертого блока. Световые лучи получились от дырок в саркофаге
Фото: Виктория Ивлева
Щит управления четвертого блока
Фото: Виктория Ивлева
Дозиметристы Игорь Михайлов и Юрий Кобзарь идут коридорами станции внутри четвертого блока
Фото: Виктория Ивлева
Дозиметрист Игорь Михайлов в центральном реакторном зале. «Веточка», идущая у ног Михайлова слева направо, — часть вставшей на попа «Елены», так все называли крышку реактора
Фото: Виктория Ивлева
Вот эта белая пена и есть «Радез» — радиационный дезактиватор, которым надо было мыться всем сотрудникам станции
Фото: Виктория Ивлева
Все сотрудники станции, а особенно четвертого блока, обязаны были проходить специальную проверку на радиацию при выходе с работы. Если сотрудник был недостаточно «чистым», загорался красный сигнал — и турникет не срабатывал. Тогда необходимо было возвращаться и еще раз мыться в душе, применяя «Радез»
Фото: Виктория Ивлева
Натюрморт из советских времен, снятый в окрестностях станции
Фото: Виктория Ивлева
Замер уровня радиации в городке Чернобыле, где жили после аварии сотрудники Комплексной экспедиции курчатовского института
Фото: Виктория Ивлева
Заброшенный пруд с видом на колесо обозрения, которое уже никогда не будет работать. Цвет пруда говорит только о ряске и не имеет к радиации никакого отношения
Фото: Виктория Ивлева
Слева: детский сад в городе Припяти, из которого были эвакуированы все жители.
Справа: Ленин, поселившийся теперь уже навеки в заброшенном детском саду в городе Припяти.
Фото: Виктория Ивлева
Спальня в детском саду в Припяти
Фото: Виктория Ивлева

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — «Таких дел». Подписывайтесь!

Спасибо, что дочитали до конца!

Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.

«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.

Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.

Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!

Помочь нам
Читайте также
Текст
0 из 0

Дозиметрист Игорь Михайлов на выходе из центрального реакторного зала.

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Слева: дозиметристы Игорь Михайлов и Юрий Кобзарь перед нашим походом в центральный реакторный зал.

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Слева: мой «фонивший» Никон. Оттирали мы его довольно долго. В качестве «оттирки» приходилось использовать чистый медицинский спирт, больше ничего не помогало.

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Турбина в машинном зале

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Дозиметрист Юрий Кобзарь на подступах к лестнице, ведущей в центральный реакторный зал. Многие думают, что Юра светится от радиации, это не так. Просто на нем поверх белого костюма надет еще и специальный пластиковый. Ощущение свечения идет из-за очень сильного света софитов, которые ребята установили сами, чтобы не работать в полной темноте

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Трубопроводы в машинном зале

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Машинный зал четвертого блока. Световые лучи получились от дырок в саркофаге

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Щит управления четвертого блока

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Дозиметристы Игорь Михайлов и Юрий Кобзарь идут коридорами станции внутри четвертого блока

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Дозиметрист Игорь Михайлов в центральном реакторном зале. «Веточка», идущая у ног Михайлова слева направо, — часть вставшей на попа «Елены», так все называли крышку реактора

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Вот эта белая пена и есть «Радез» — радиационный дезактиватор, которым надо было мыться всем сотрудникам станции

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Все сотрудники станции, а особенно четвертого блока, обязаны были проходить специальную проверку на радиацию при выходе с работы. Если сотрудник был недостаточно «чистым», загорался красный сигнал - и турникет не срабатывал. Тогда необходимо было возвращаться и еще раз мыться в душе, применяя «Радез»

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Натюрморт из советских времен, снятый в окрестностях станции

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Замер уровня радиации в городке Чернобыле, где жили после аварии сотрудники Комплексной экспедиции курчатовского института

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Заброшенный пруд с видом на колесо обозрения, которое уже никогда не будет работать. Цвет пруда говорит только о ряске и не имеет к радиации никакого отношения

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Слева: детский сад в городе Припяти, из которого были эвакуированы все жители.

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0

Спальня в детском саду в Припяти

Фото: Виктория Ивлева
0 из 0
Спасибо, что долистали до конца!

Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и фотоистории. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем никакого процента на свою работу.

Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас поддержать нашу работу.

Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.

Поддержать
0 из 0
Листайте фотографии
с помощью жеста смахивания
влево-вправо

Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: