Одинокая драка

Внутренний бунт

Я профессиональный фотограф. Как фоторепортер побывал в Афганистане, Северной Корее, Антарктиде, Ираке, Африке, снимал, летая ночью на воздушном шаре, во время экспедиции в Каракумах, снимал в тюрьмах, больницах, монастырях… Сейчас занимаюсь индустриальной фотографией и тоже много езжу. Я люблю фотонаблюдение — событие, отснятое на нескольких его этапах, или историю отдельного человека, оказавшегося в центре драматического события.

Одно мое фотонаблюдение заняло целый год. Тогдашний абсолютный чемпион мира по спортивной гимнастике Дмитрий Билозерчев разбился в автокатастрофе. Находясь за рулем, он не справился с управлением, и машина врезалась в столб. Открытый многооскольчатый перелом голени — врачи насчитали у Димы 28 повреждений и пришли к выводу, что ампутация неизбежна, но все-таки решили попытаться спасти ногу.

Врачи надеялись, что Дмитрий сможет ходить, пусть с палочкой. А он хотел вернуться. И он вернулся. Билозерчев стал олимпийским чемпионом в Сеуле, а пока к этому шел, я снимал его. Вот идет операция, а вот Дима делает стойку на руках между спинками двух больничных коек. Одна нога совсем худая. А вот он в спортивном зале на кольцах, с аппаратом Илизарова на ноге. Я снимал эмоции, но не представлял себе, что кроется за ними: какая боль, какие приступы отчаяния, какая сжатая в кулак воля.

Теперь я думаю, что люди вовсе не привыкают к тяжелой жизни, к лишениям, потерям и испытаниям. Они не смиряются. Смирение противоестественно для жизни, оно начинает ее пожирать, это медицинский факт. Нужен внутренний бунт. Сколько бы ни нашлось у тебя сильных помощников, даже если лучшие врачи бьются за тебя, это все равно твоя одинокая драка. Люди об этом мало знают и часто говорят всякую ерунду. Пока не придет их очередь.

Моя очередь

Моя очередь пришла, когда в январе этого года у меня внезапно диагностировали рак легких. Я чувствовал себя здоровым, третий год не курил, переходил от одного фотопроекта к другому. Просто немного простудился во время ночной съемки, а врач поликлиники, молодая девушка, чисто формально направила на флюорографию. Когда приехала скорая, я подумал, что делать с припаркованной у поликлиники машиной. Заканчивалась осень. В Боткинской больнице сказали: да у вас обыкновенный хронический бронхит, подлечитесь дома, — и отпустили. Была ночь, приемный покой был переполнен разнообразными страдальцами. Одного больного привезли в наручниках в сопровождении полицейских. Теперь мне интересно: они на рентгене что-то увидели или нет?

Так началась моя история.

Онкология не меняет жизненные планы. Она их убивает. Все разом. И, главное, ты ничего толком не знаешь. Боритесь. Эту фразу врача из онкодиспансера я и сейчас воспринимаю как банальную пошлость. Все будет хорошо. Те, кто так тебе говорят, так о тебе не думают. Но они друзья, искренне стараются, думают, что так надо. Потом они будут звонить: ну ты как? Держишься? Молодец. Борись. И еще они любят распространять эту новость по малознакомым людям. Причина мне непонятна. Это отнимает силы. Поэтому я сократил до минимума число тех, кто был в курсе. Позвонила домой сестра. А он в командировке, где-то в тайге, там телефон не берет. А я попал в 62-ю онкологическую больницу в подмосковном Красногорске. Хирург, сообщивший мне подтвержденный диагноз, сказал удивительную вещь.

Он сказал: отнеситесь к этому очень серьезно. Я понял. Это была инструкция лично мне на весь предстоящий период. Тогда я вспомнил Дмитрия Билозерчева.

Радикальное решение

Я решил снимать самого себя. Готовясь к госпитализации, соображал, какое оборудование с собой взять, чтобы обойтись без помощников (штатив, тросик, радиопульт дистанционного управления и ноутбук, чтобы наблюдать за кадром). Я не знал в точности, что мне предстоит и сколько этапов лечения придется пройти.

А пришлось пройти все.

Врач отделения химиотерапии съемку разрешила: ладно, снимайте, хотя бы отвлечетесь. Была уже зима, за окнами бывшего послевоенного санатория для военачальников валила хлопьями тотальная метель. Конечно, отвлечься от химиотерапии, особенно от ее побочных эффектов, практически невозможно. Но мне нужно было сделать несколько кадров этого этапа. Я старался. Только показатели крови становились хуже.

В палате химиотерапии мне встретились первые удивительные люди — оптимисты. И потом везде — и в химиотерапии, и в хирургии, и в радиологии, куда я переходил по этапам лечебных протоколов, — я встречал много пациентов, которые не просто верят в благополучный исход лечения — они в этом абсолютно уверены. Возможно, это свойство 62-й больницы, ее дух и аура.

… Сначала химиотерапия не давала результатов. Опухоль должна была уменьшиться до размеров, позволяющих провести операцию. Но она не уменьшалась, а показатели крови снижались. Тогда общебольничный консилиум решил прекратить терапию, отпустить меня домой и сделать проверочное сканирование спустя три недели. Я был лыс, худ и уставал уже на третьей лестничной ступеньке. Сделал какую-то съемку и еле добрался домой. Упал дома. Все время хотелось спрятаться под воду. Но я все же сидел — разбирался с отснятым в больнице. И старался не думать, как теперь разберутся со мной.

Спустя три недели оказалось, что опухоль буквально схлопнулась, почти наполовину. Такое, нечастое, чудо. И тогда меня быстро стали готовить к операции.

Операция была сложной, долгой, рискованной и тяжелой. Но она удалась: проведена была, к счастью, «радикально для опухоли», а не для легкого, которое могли бы удалить целиком. Врачи принимали сложные решения прямо по ходу операции, ответственно шли на риск. Мне трудно представить всю степень их напряжения. Оперировал заведующий отделением, ассистировали двое молодых врачей. Мне сказали, что они пришли из операционной все мокрые.

Свои

Шов долго не заживалФото: Евгений Стецко

Я старался и выполнял все предписания. Ингаляции, кислород. Много ходил по парку, как велели. Дышал в специальную  «игрушку», чтобы разработать легкое. «Вот что значит — хотеть выздороветь», — воскликнул заведующий на обходе.

Я придумывал, как снять следующий кадр.

В больнице висит распоряжение для пациентов: Запрещается распивать спиртные напитки, курить, купаться в фонтане, кормить собак и птиц. Шов долго не заживал. Это было плохо, потому что отдаляло следующий этап. Тогда к нему приставили вакуумную машинку, недавнее немецкое изобретение. Она все время жужжала, как пчелка. Потом начался месяц лучевой терапии — решили пройти радиацией зону операции и ближайшие к ней лимфоузлы для большей уверенности.

Все это время я снимал.

Бассейн старого фонтана между главным и хирургическим корпусами рабочие очистили от зимнего мусора, покрасили в синий, включили и запустили в него рыбок… В августе стали летать осы, любительницы шоколада и кофе в бумажных стаканчиках в руках у пациентов на скамейках. Они еще любят залетать в открытые окна палат, чуют варенье, которое приносят пациентам. Меня выписали 17 августа.

Я теперь иногда вглядываюсь в лица людей, стараясь угадать по выражению лица своих.

 P.S.

В советских заводских проходных висел плакат: «СПАСИБО ЗА ЧЕСТНЫЙ ТРУД!»

Вот и я говорю: спасибо вам, Юрий Владимирович Максимчук, Оксана Ивановна Гудимова, Михаил Иванович Попов, Петр Алексеевич Древаль, Татьяна Михайловна Журавлева, Лариса Алексеевна Якобсон, Марина Юрьевна Шивилова.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!