«Андрей нашелся!!! Спасибо всем за перепосты, участие и отдельная огромная благодарность отряду “Лиза Алерт”», — эта запись в фейсбуке Центра лечебной педагогики собрала больше тысячи лайков и сотни перепостов. До этого 37-летнего Андрея Дружинина два дня искали десятки людей, только в поисках непосредственно на московских улицах участвовали тридцать человек. Старались действовать как можно быстрее, хотя обычно в срочных службах даже заявления о пропаже взрослых людей в такие сроки не принимают. Андрей привык всегда быть на связи, но в этот раз его телефон разрядился, и два дня до того момента, когда он все-таки попросил телефон у прохожих и позвонил, судя по всему, он провел на морозных улицах.

Андрею 37 лет, он любит играть на флейте и пианино. Он может самостоятельно принимать почти любые решения: куда ему сегодня пойти, что купить на ужин и чем заняться вечером. Андрей трудится волонтером в благотворительном фонде «Жизненный путь». У Андрея есть поведенческие особенности, потому что у него аутизм.

Андрей признан недееспособным — суд постановил, что Андрей не может контролировать свои действия и понимать их.

«Лизе Алерт» часто приходится искать дезориентированных людей, и далеко не всегда дело в аутизме — теряются и просто забывчивые, рассеянные люди. Юристы и коллеги по фонду уверены, что считать Андрея недееспособным и лишать гражданских прав неправильно. Они знают, что он вполне может жить самостоятельно, просто нуждается в особой поддержке и в человеке рядом. А такой человек у Андрея есть.

Надежда Андрея

Надежда Пелепец стоит рядом с только что найденным Андреем и выглядит очень счастливой и очень усталой одновременно. Об этой удивительной паре много говорили еще задолго до пропажи «особенного волонтера». История Андрея Дружинина — из тех редких счастливых случаев, когда человека получилось вызволить из стен психоневрологического интерната. Хотя путь к этому был долог.

В прошлой жизни Андрей жил в добротной «трешке» в центре Москвы. У него была своя комната с книгами и любимым магнитофоном и любящие мама и бабушка рядом. Диагноз «аутизм» Андрею поставили еще в четыре года, но учился он в обычной школе, хотя и не смог закончить больше восьми классов. Сейчас Надежда думает, что так вышло из-за того, что учебу Андрея  не поддержали родственники, а сам он не справлялся из-за сложного характера: «Захотел бы — и все получилось».

После школы Андрей ходил на занятия по иппотерапии в центр реабилитации «Наш солнечный мир». А потом остался там работать — помогал на конюшне ухаживать за лошадьми. Там Андрей и познакомился с Надеждой — в центре она занималась лечебной реабилитацией «особых» детей. Именно тогда у Андрея умерла мама и все стало по-другому: в его жизни появилась двоюродная тетя, работавшая в психиатрической клинике.

Без мамы Андрею было тяжело, у него участились нервные срывы, и тетя отправила его на психиатрическое лечение. После нескольких недель в клинике домой Андрей уже не вернулся. Тетя убедила племянника оформить инвалидность и сделала доверенность на управление принадлежавшей Андрею жилплошадью. Она добилась в суде признания мужчины недееспособным и передала племянника под опеку психоневрологического интерната.

Общественные организации, работающие с людьми с ментальными нарушениями, убеждены: в ПНИ не может быть приемлемых человеческих условий, это закрытые учреждения едва ли не тюремного режима, плохо влияющие на состояние людей с инвалидностью. Павел Кантор, юрист Центра лечебной педагогики, объясняет, что формально никакого нарушения закона со стороны тети не было. Проблема только в том, что мнение и интересы самого Андрея никто не учел.

«И родственники, и государство пошли по пути наименьшего сопротивления, то есть вместо того, чтобы как-то помочь и поддержать человека, у которого только что умерла мать, они решили оформить его в интернат. Андрей, как человек слабый и в стрессе, не смог свои права защитить, — говорит Кантор. — Но не надо делать из родственников исчадий ада — вполне возможно, что они искренне считали, что так лучше и правильнее, что Андрей — человек нездоровый, что ему лучше будет в интернате, а если он будет в интернате, то зачем ему квартира и лишние хлопоты и риски». «Такие дела» попытались связаться с родственницей Дружинина, но поговорить с ней не удалось. 

Когда Андрей попал в ПНИ, они с Надеждой общались еще совсем немного. «Просто я знала, что есть такой человек и как его зовут». О случившемся Надежде рассказали коллеги, девушку это взволновало, и она стала навещать Андрея в интернате как волонтер. Правда, внимание Надежды к Андрею вызывало у персонала интерната неодобрение и постоянные вопросы «Что?», «Зачем?» и «Почему?»

Интернат производил на Надежду впечатление особо опасного охраняемого объекта. «Проходная, забор с колючей проволокой, охрана, документы. Нельзя даже закрыть дверь в туалете. Понятно, что там есть люди, которые не самостоятельны, и им нужна помощь. Но если человек в постоянной помощи не нуждается, он все равно не может даже мыться приватно. Санитарка так и говорила Андрею: “Хватит в ванне сидеть, будешь дома ванны принимать”. На что Андрей отвечал: “Вообще, считается, что я здесь дома”», — вспоминает Надежда.

Андрей играет на фортепьяно во время занятий в Центре лечебной педагогикиФото: Василий Колотилов для ТД

Надежда узнала, что у Андрея есть тетя, и сама захотела с ней познакомиться. И все даже было хорошо… до тех пор, пока Андрей и Надежда не стали проводить все больше и больше времени вместе, выходить на прогулки в парк, ездить в кино и в гости.

«Я прониклась к нему чувствами. Я ходила к нему весь 2010 год, и наконец его даже стали отпускать со мной наружу. Потом его тетушка — она тоже к нему ходила — стала что-то подозревать и волноваться. Не знаю, что она думала, со мной не откровенничала. Но наконец сказала что-то администрации, и его перестали со мной отпускать». 

Спустя год в голове Надежды утвердилась мысль, что Андрея надо забирать из интерната. Девушка решила биться за восстановление дееспособности сама — и она, и Андрей были настроены оптимистично. Как объясняет Надежда, у Андрея — высокофункциональный аутизм: он может общаться, рефлексировать, принимать решения, хотя особенности поведения у него все равно есть: ему тяжело концентрировать свое внимание и разговаривать с незнакомыми людьми. Но все же документы в суд на восстановление дееспособности Андрей подал самостоятельно.

Дважды недееспособен

Интернаты не заинтересованы в том, чтобы помогать подопечным восстанавливать гражданские права, говорит Елена Клочко, член Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при Правительстве РФ. Интернаты официально считаются опекунами жильцов и одновременно выполняют для них социальные услуги. «Тут и случается конфликт, потому что все происходит бесконтрольно: сами себе исполняете услуги, сами себя и контролируете. Формально недееспособный человек может обратиться в суд за восстановлением дееспособности, но на практике такое происходит редко, потому что у недееспособного лица есть опекун, который решает: может он подавать заявление или нет. И опекун принимает все решения без особого учета мнения недееспособного лица. Недееспособный человек в интернате не может распоряжаться даже средствами его пенсии, из которой и так 75% взимается государством в счет содержания в интернате», — говорит Клочко.

Одновременно с попыткой восстановить дееспособность Надежда и Андрей начали судиться за оспаривание жилищной сделки. Унаследованная Андреем от мамы доля в квартире теперь принадлежала сыну тети. Надежда понимала, что ей нужна юридическая помощь, но большинство специалистов, к которым она обращалась, выслушивали ее и отказывались даже браться за это дело. Дела, где истец недееспособный человек, заведомо бесперспективны. Андрей тяжело переживал бесконечные разбирательства и общение с новыми людьми, но сохранял оптимизм. До последнего — пока интернат не решил провести необходимую для получения дееспособности экспертизу его психологического состояния. Экспертизу проводили в больнице, и что там, в стационаре, случилось — Надежда не знает, а Андрей не рассказывает.

«Я пришла и обнаружила его в совершенно другом состоянии — непонятном вообще. Он был поломан, совершенно раздавлен. В таком плохом состоянии я его еще не видела. Бывали с ним разные вещи, но не настолько. Он опустил руки. Он говорил, что уже ничего не сможет, ничего из себя не представляет вообще. Такого еще не было».

Хотя насчет жилья суд принял решение в пользу Андрея, вернуть дееспособность не получилось. Суд отказал, настаивая на повторной экспертизе, но Андрей возвращаться к этому категорически не хотел. Надежда поняла, что теперь единственная возможность вызволить Андрея из интерната — попробовать оформить его под опеку. «Меня все предупреждали, что будет трудно и тяжело. А я даже не спорила. В тот момент это все было невыносимо, поскольку он там, внутри, в интернате. А там, в интернате, никто не стеснялся говорить, что “максимум два года, и вы вернете его нам обратно”. Говорили и в глаза, и за глаза», — вспоминает Надежда Пелепец.

С оформлением опеки тоже оказалось все непросто. Собственная двухкомнатная квартира Надежды не подходила под требования — слишком маленькая, и ей пришлось снимать жилье большей площади. Еще больше комиссию от опеки смутило, что кому-то вдруг вообще оказался нужен взрослый человек с психиатрическим диагнозом, да еще и не родственник.

Андрей играет на флейте во время занятий в Центре лечебной педагогикиФото: Василий Колотилов для ТД

«Миллион раз мне задавали вопрос: “Зачем вам такой сдался?” Все просто, он очень хотел домой, а я хотела, чтобы он был свободен. Говорила, как есть, что да — прониклась. Все удивлялись, но прямо в лицо мне этого не говорил никто, — вспоминает Надежда. — За спиной говорили, особенно, когда еще с интернатом были активные военные действия. Доносили, что у меня корыстный интерес. Где же тут корысть и какая? Не очень понимаю. Я имею право жить с ним на той площади, которая у него есть, но это все. Вознаграждение мне не полагается».

Юристы Центра лечебной педагогики помогли Надежде собрать необходимые документы для оформления опекунства, и после четырех лет, проведенных Андреем в ПНИ, девушка наконец смогла забрать его домой. «Закон не определяет возможность быть опекуном родственными связями. Но если опеку на себя хочет принять не родственник, а посторонний человек, это всегда вызывает опасения и настороженность, даже если собраны все необходимые документы. Поэтому Наде пришлось столкнуться с большим сопротивлением, и фактически можно сказать, что только авторитет вступившихся за нее общественных организаций помог добиться положительного решения», — рассказывает юрист ЦЛП Павел Кантор.

История, которая не закончилась

Надежда стала официальным опекуном Андрея, и все суды и комиссии, казалось, закончились. Но началась новая тяжба — формально суд передал половину квартиры Андрею, только вот ключей от квартиры и доступа в нее не было, а родственники на контакт не шли. Когда суд все же распорядился пустить Андрея в принадлежащее ему по праву жилье, его родственники предложили выкупить эти квадратные метры по рыночной цене. Надежда согласилась и купила на вырученные от проданной доли деньги квартиру в Подмосковье — для Андрея. 

Хотя Андрей прописан в квартире у Надежды, вместе они уже не живут. «Любовная история в какой-то момент закончилась. Некоторые истории заканчиваются, и это не про особенности людей, это про жизнь. А в жизни так бывает. В любом случае, я опекун, и Андрей — часть нашей семьи. Мой сын, если в школе кто-то спрашивает, когда мы вместе с Андреем приходим на его выступления: “Кто это?” —  отвечает: “Дядя”. Мои родственники в курсе, что у нас в семье есть Андрей. И все знают, что у него есть близкие, и это мы».

Надежда говорит, что для Андрея важнее всего моральная поддержка и надежное плечо рядом. Он все может делать сам, он легко справляется со всеми бытовыми проблемами. И даже если по рассеянности сбивается, принимает решения самостоятельно и несет за них ответственность — например, может потерять паспорт и тут же поедет подавать документы на восстановление.

Сейчас для Андрея главное — работа волонтером программы «Рабочий полдень». Три раза в неделю он приходит в фонд «Жизненный путь», чтобы провести время с его подопечными  — взрослыми людьми с нарушениями развития. В это время родители могут отдохнуть или заняться своими делами: сходить в парикмахерскую, в больницу или в магазин. Среди волонтеров этой программы студенты, молодые специалисты и люди, которые не имеют никакого отношения к психологии, педагогике. Андрея в этой команде называют «особенным» волонтером: он не нуждается в сопровождении, сам добирается до места работы и может помогать другим, хоть иногда ему и самому нужна дополнительная поддержка.

Андрей может и должен жить самостоятельно, говорит руководитель программы «Рабочий полдень» Алена Легостаева. У него просто бывают плохие периоды, когда он дезориентируется и ему нужна поддержка. «Кто-то даже не понимает, что у него аутизм и какие-то особенности развития: он спокойно контактирует, отвечает на вопросы, производит впечатление просто скромного человека. Ему нужен какой-то помощник — например, распределенная опека, которой у нас по-прежнему нет, или ограниченная дееспособность. Совсем лишать дееспособности таких людей крайне несправедливо. Им необходима помощь, а не контроль и лишение прав».

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!