Бабушка рядом

Ибрагим не видел своих маму и папу уже несколько месяцев. Он страшно скучает. И обижается на них. Ему всего три года и десять месяцев, и он пока не понимает: родители отправили его за тридевять земель, в другую страну, не для того чтобы бросить, а для того чтобы спасти.

«Сын и невестка звонят нам каждый день, — рассказывает бабушка Ибрагима. — Бывает, внук психует — не хочет разговаривать с ними. Они меня оставили, говорит».

Мама и папа Ибрагима остались в азербайджанском городе Мингечаур — папа пытается заработать на жизнь для большой семьи, а мама беременна четвертым ребенком и не знает русского. Поэтому рядом с Ибрагимом сейчас бабушка Садат.

У Ибрагима шрамы на затылке — в форме кривого окна. Это следы врачебного вмешательства, которое было проведено в Азербайджане, откуда бабушка с внуком приехала в Россию в марте. Следы эти не дают покоя Садат — они напоминают о потраченных зря месяцах и ненужных, как выяснилось, операциях.

Садат говорит с сильным акцентом, который делает ее русский напевным, медленным. Однако диагноз Ибрагима, слова «саркома Юинга левой затылочной кости», произносит совсем чисто. Эти слова она никогда не произносила по-азербайджански, диагноз поставили только в Москве.

Злая опухоль

В родном Мингечауре родителям Ибрагима сначала сказали, что это кишечный грипп. «Потом нас отправили в соседний город Гянджу, там сделали МРТ, — говорит Садат. — “Опухоль на голове, но не злая, добрая” — так сказал врач. Была операция, после сказал: “Все хорошо”. Десять дней ждал, потом отпустил нас домой. Сказал, на анализ опухоль отправил, через два месяца позвонил: “Все нормально, не бойтесь”. А через полгода Ибрагиму снова стало плохо».

Потом уже выяснилось: тот врач ничего не стал делать с опухолью, даже не вырезал ее. «Открыл и закрыл, никаких анализов не делал, наверное. Решил сам, на глаз, что она не злая. Или просто не сказал нам. Почему — мы не знаем», — рассказывает Садат.

Когда Ибрагиму снова стало плохо, уже другой врач, осмотрев мальчика и почитав его документы, первым делом спросил: «Вы химию делаете?» «Какую химию?» — удивилась бабушка. «У вашего ребенка рак». «Как это так — рак?!» Семья была в шоке.

«Мы позвонили прежнему врачу, он, когда услышал новости, перестал отвечать на звонки. И мы поехали в Баку. Там подтвердили: опухоль злокачественная. Операция не нужна, нужны лучи, — Садат называет лучами лучевую терапию. — “Вы гарантию даете, что дальше наш ребенок будет живой?” — спросила я. «Нет, — нам сказали. — Мы не можем гарантировать”».

Точный диагноз в Азербайджане поставить так и не смогли и посоветовали обратиться в московскую больницу на Каширке, дали координаты.

В отчаянии Садат позвонила брату Сераджу, который живет в Москве. Тот помог переправить в НИИ детской онкогематологии на Каширском шоссе документы Ибрагима, биоматериалы для анализов. Когда московские онкологи прояснили диагноз и сказали: «Приезжайте!», бабушка Садат, не раздумывая, выехала с внуком в Россию. «Тут врачи сказали: если метастазов не будет, 70 процентов — вылечим его. Слава Богу, не было метастазов, мы остались».

Каменное терпение

Садат корит себя: «Если бы раньше знать, что такая больница есть в Москве, мы бы сразу сюда приехали, не стали бы дома все деньги отдавать и терять драгоценное время».

По ее словам, в Азербайджане медпомощь по закону должна оказываться бесплатно, но по факту Ибрагима оперировали по принципу «деньги вперед». И денег потребовалось немало — в пересчете на рубли семья Ибрагима потратила около полумиллиона рублей, прежде чем ему был поставлен диагноз.

«Мы все продали-отдали, что было: землю, вещи, золото-молото, — все». Садат 53 года, пенсии у нее пока нет, а у ее сына нет постоянной работы, хотя он трудится с утра до вечера («Работает то на стройке, то еще где — где найдет»). Доход получается совсем невеликий. Поэтому скидывались все — и родственники, и друзья.

Лечится Ибрагим и сейчас платно — у него нет российского гражданства. Помогает благотворительный фонд «Настенька», где оказывают поддержку пациентам НИИ детской онкогематологии им. Н. Н. Блохина, — жертвователи фонда собирают средства мальчику на лечение. Садат не забывает благодарить, когда об этом заходит речь: «Дай Бог всем здоровья, большое всем спасибо!» И прибавляет: «Ибрагим столько мучается — пусть будет здоров, мы все так его любим».

Любят Ибрагима мама с папой в Азербайджане — и горюют, что он обижается на них, не понимая, зачем ему так одиноко без них. Любит дедушка Серадж, главный помощник Садат в Москве: он часто навещает своих родных, несмотря на больное сердце. Любит бабушка Садат, которая всегда рядом.

Ей очень непросто — она не скрывает. «Мы тут, в больнице, уже все стали как семья — друг друга поддерживаем, делимся всем. Но очень тяжело, конечно. Нужно очень большое терпение, каменное, чтобы до конца дойти».

Ибрагим от лекарств становится сам не свой, не похожим на себя, добродушного и ласкового. Садат нелегко найти с ним общий язык, когда он капризничает: «Я ему говорю: “Так не делай” — а он делает. “Так нельзя” — не слушает, — огорченно говорит она. — Бывает, доводит. Но внук сладкий — нельзя его сильно ругать».

Сейчас Ибрагим проходит очередной курс химиотерапии. Врачи говорят, скоро ему понадобится и лучевая. Маленьким детям сеансы лучевой терапии проводят под внутривенным наркозом — нужно, чтобы во время сеанса ребенок не двигался, иначе луч может затронуть здоровые органы. Наркоз страшит Садат, которая видела внука после МРТ, которую тоже делают под наркозом, и двух операций: «Ибрагим с ума потом сходит: часами плачет, днями в себя не может прийти. Тяжело ему очень».

Малыши плохо переносят наркоз — им трудно не только физически (после пробуждения пациенты могут чувствовать головокружение, слабость, тошноту), но и психологически: после долгого медикаментозного сна у них нарушается режим дня, смещаются естественные ритмы — отсюда и плохое настроение в попытке восстановить их обратно. При этом сеанс лучевой терапии длится недолго — всего 7—10 минут. Но делают его регулярно, каждый день в течение недели или двух.

Облегчить жизнь Ибрагиму и другим пациентам детской больницы на Каширке можно — нужен аппарат под названием «анестезиологическая система Carestation-620 с индивидуальным компрессором медицинского сжатого воздуха для проведения анестезии (наркоза) у детей». С его помощью пациенты через маску вдыхают слабую концентрацию препаратов и получают максимально легкий наркоз на то время, что длится лучевая терапия. Побочные эффекты от такого наркоза минимальны.

Стоит этот аппарат больше 2,5 миллиона рублей. Государство не оплачивает его приобретение. И благотворительный фонд «Настенька» организовал сбор на Carestation-620 для НИИ детской онкологии и гематологии имени Блохина на Каширском шоссе. Здесь его очень ждут врачи, маленькие пациенты и их родители. И бабушки тоже.

Мы можем помочь детям с онкологическими заболеваниями, если соберем средства на этот аппарат. Ведь им нужен максимум всех сил, чтобы победить болезнь. Помочь может и разовое, и регулярное, пусть и небольшое, пожертвование. Спасибо! И дай Бог всем здоровья, просила передать Садат.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!