Переход

Герои проекта — трансгендерные мужчины и женщины. 

К сожалению, человек, решившийся на переход и не столкнувшийся со стигматизацией, насилием, разрывом связей с родителями и друзьями, — это исключение. Зачастую он является раздражающим фактором для нормативного большинства, он вынужден проходить не только через телесные страдания и моральное напряжение, но и бороться со страхом, осуждением, чувством вины, которые провоцирует общество, подавляя право свободного выражения сексуальности и гендерной идентичности. 

Истории моих героев — это не истории борьбы за права какого-то отдельного сообщества, а истории борьбы за базовое право человека — за право быть. 

Кроме трансгедерных людей, я поговорил с Дмитрием Исаевым, психиатром-сексологом и руководителем комиссии по освидетельствованию людей с гендерной дисфорией. Он рассказывает о мифах и реальности трансгендерного перехода.

1. Алиса

С социальной адаптацией у меня плохо получалось и в школе, и в университете. Я жутко стеснялась своего тела. У меня была андрогинная внешность, а в школе маленького города или в сельской школе, если ты чем-то отличаешься, то тебя будут буллить. Два последних года очень тяжело дались. Было давление на тему внешнего вида, причем не только от учеников, но и от учителей. Меня не понимали и не принимали. Это была школа в поселке городского типа. Лет в 14 я ходила по школе с длинными волосами, заливала их лаком, выпрямляла. Впоследствии обо мне говорил весь поселок, слухи всякие распускали. Я была белой вороной.

Мои планы с институтом провалилась, мама позвонила в военкомат и сдала меня. Прохожу я комиссию в военкомате, дошла до психиатра, и меня определили в ПНД. Там было неплохо. С нормальными врачами разговаривать одно удовольствие. Потом меня привезли в отделение к больным, там все под феназепамом, все обколотые — очень спокойное место. После всего моего дурдома этот мне казался отличным местом. Мне поставили какой-то диагноз расстройства личности.

Из-за телесной дисфории (гендерная дисфория — состояние при трансгендерности, когда человек не может полностью принять свой гендерный статус мужчины или женщины, — прим. ТД) возникали серьезные проблемы, проблемы с отражением в зеркале. Сейчас их намного меньше, приходит понимание своего тела, контакт налаживается. Самые большие переживания связаны с телом и с отношениями с родителями. Какого-то конкретного разговора у нас не было, потому что тогда я и сама не понимала, что происходит, а сейчас я в другом городе и связь с ними по телефону. Как-то я отправляла им свою фотографию, вопросов не возникало. Зачем что-то объяснять?

Я бы хотела перебраться куда-то в Евросоюз и получить там гражданство. Считаю, что для ЛГБТ-человека бесперспективно находиться в России. Помощи какой-то реальной нет. Вся помощь для ЛГБТ сводится к психологической, а этого недостаточно. Почему выделяются огромные деньги на что угодно, кроме этой темы, как будто ее не существует? Инвалидность хоть делайте для трансгендерных людей. Я согласна, будет хотя бы пособие. Или помогайте с поиском работы, создавайте рабочие места. Наверняка под такие проекты меценаты найдутся.  

2. Тим

В 12 лет у меня появились первые вопросы к себе, но этот период совпал с разводом родителей. В 16 я узнал, что существуют трансгендеры, и наконец-то понял, что со мной было. До этого я понимал, что что-то не так, но не мог понять, что именно. Я сбрил волосы, начал говорить о себе в мужском роде, и мне резко полегчало. Я учился в колледже, и неожиданно все парни приняли меня позитивно: «О, у нас еще один мужик». А девушки стали относиться с агрессией, но это меня не сильно расстраивало. Меня затравили учителя, из-за них я ушел оттуда со второго курса. Они говорили: «Что ты такое? Ты не мужик. Хватит придуриваться», — все в таком духе. Когда кто-то в их присутствии называл меня по имени и обращался ко мне в мужском роде, они срывались на этого человека, говорили: «Чтобы никто не смел подыгрывать этому цирку».

С агрессией я сталкиваюсь довольно часто. Меня как-то подловили знакомые знакомых, которые прознали, что я не «тру пацан», и побили арматурами. Я после этого где-то месяц не мог на ногу наступать, колено болело. Они считали, что я урод, которого не должно существовать. У нас нет просвещения, люди не хотят ни в чем разбираться, а человек склонен агрессивно относиться к тому, чего он не понимает. О чем тут говорить, если даже внутри ЛГБТ-сообщества не все понимают, что гендер и ориентация — это разное.


Сейчас моя главная цель — накопить на комиссию и сменить документы. Мне повезло, что у меня почти нет телесной дисфории, но мне невероятно тяжело слышать мое старое имя по паспорту.

Я верю, что все находится в равновесии, — сколько света, столько и тьмы, сколько боли, столько и радости. Конечный выбор все равно за Вселенной. Либо она что-то дает, либо нет, но, если она не дает, я не должен испытывать злость, — это как вызов, испытание. Если я буду ведомым на ее провокацию, она продолжит угорать надо мной, а если буду идти дальше, пересекать эту пустоту, то она мне что-то даст. Создаст звезду, осветит путь.

3. Юра

Социальный переход у меня начался лет с 10.

Когда начались проблемы с матерью, я придумывал себе миры, истории, в которых жил. Брал места, где я обычно бываю, делил их на локации, придумывал им названия и путешествовал между ними. Потом была первая любовь — Сима (она просила называть ее Симон). С ней мы придумали мне имя Юра. С 10-11 лет я просил обращаться к себе именно так, начал перевязывать бинтами грудь. Когда мама узнала про Симу, она сказала: «Чего еще можно было ожидать? Я не дала тебе материнской любви, и теперь ты ищешь ее у людей своего пола. Ок, теперь у меня дочь лесбиянка».

У матери были неконтролируемые приступы агрессии. Она могла начать меня бить прямо с порога. В 12 лет я прыгнул с моста. В тот день я получил оценку по флейте на балл ниже максимальной, а мать сказала, что все, что ниже максимальной, — это двойка, я ее опозорю и она переломает мне все кости, чтобы я стал инвалидом. Я шел и думал обо всем этом, а затем прыгнул с моста и поплыл. С Симой мы уже перестали общаться, а мама покончила с собой, когда мне было 13.

4. Алексей (имя изменено)

Первые два с половиной года мама все еще считала меня красивой девочкой, несмотря на то, что у меня уже началась гормональная терапия и пошла расти щетина с бородой. У нашей семьи есть традиция ездить на рыбалку, и в одну из таких поездок мама начала расспрашивать: «У тебя что, борода растет?» Я ответил, что да, растет, но мы с врачом над этим работаем, правда, я не уточнил, в какую именно сторону идет работа.

Отношения с родителями после перехода стали еще лучше, мы научились говорить друг с другом, стали лучше друг друга понимать. Переход и все трудности, с ним связанные, этому способствовали. Думаю, что мне очень повезло. И с моей стороны, и со стороны родителей было огромное желание сохранить общение.

Еще с детства я ассоциировал себя исключительно с мужскими ролями. В своей голове я всегда был среднестатистическим мужиком. Бабушка рассказывала такую историю. Мне было около трех лет. Она спрашивает: «О чем ты мечтаешь?» А я говорю: «Хочу, чтобы у меня был щит, меч и кольчуга». На следующий день мы с дедушкой делали мне меч со щитом. А еще я мечтал вырасти и стать Патриком Суэйзи. 

Я не видел реализации себя женщиной, потому что я ей и не был. Внутри я не поменялся. Например, могу над фильмом поплакать. Я таким родился и таким остаюсь, а переход — это не про то, как я стал другим наперекор всему.

5. Дамиан

С самого детства я знал, что я не девочка, не понимал, почему все мальчики вокруг такие, а я другой. Слово трансгендер я узнал только лет в 12, но с самого детства я был похож на мальчика, вел себя как мальчик. Было что-то, что позволяло отличать себя от девочек. Женской социализации у меня не было, впрочем, как и мужской.

Меня воспитывали хорошим человеком, неважно какого пола, я жил с дедушкой и бабушкой. Родные мне ничего не навязывали. У бабушки не было предрассудков на тему, как должны выглядеть мальчики и девочки, что носить, как себя вести, а дедушка просто безмерно меня любил и поддерживал во всем. Дед умер, когда мне было 13, а бабушка в прошлом году. Мама и папа развелись, когда я был маленьким. С 12-13 лет я пытался говорить с мамой о своем состоянии. Как человек, для которого важна семья, я хотел, чтобы мама все знала. Она сказала, что это подростковое и поэтому пройдет. Привыкать родители начали уже после смены моих документов.

Мне очень повезло с родителями. Мама приняла меня. Когда я показал ей новые документы, она переучилась и стала обращаться ко мне в мужском роде, а отец поддерживал и перестраивался, когда я начал ГРТ (гормонозаместительная терапия, — прим. ТД). У меня были проблемы с учебой из-за того, что в классе меня не принимали. В школу я ходить не хотел. Я говорил о себе в мужском роде, одевался андрогинно, замыкался в себе и много времени проводил за чтением. Дети жестоки, и им прикольно травить того, кто слабее. У меня даже шрам остался от камня. А агрессия взрослых происходит от отсутствия просвещения, если с таким человеком сесть и спокойно поговорить — объяснить, что так бывает, — то, на моем опыте, человек понимает и начинает относиться иначе. Агрессия идет от невежества, десятиминутный разговор может поменять мнение человека обо всем ЛГБТ-сообществе. 

Все чаще выходят истории, которые рассказывают, что вот так есть и это нормально. Все больше ЛГБТ-людей вовлекаются в этот процесс. Их родственники или друзья, сами того не замечая, разносят эту информацию до других, далеких от этой темы людей, упомянули тему ЛГБТ со 100 знакомыми, 50 задумались, 25 поняли, что это нормально.

6. Катерина. Активистка организации «Т-действие»

С 12 до 25 лет я пыталась выбрать, что вкуснее, — шизофрения или раздвоение личности. Когда я соотносила себя с внешним миром, то немножко сходила с ума, а сходить с ума страшно. Долгое время у меня не формулировались вопросы к себе именно в таком виде, потому-то я понятия не имела, что так можно.

Я была жената, с супругой мы с 17 лет. Четкая мысль о переходе появилась года в 33 где-то. Информации же вообще почти не было. Я как-то нашла тест «Шкала Бенджамина», где получилось, что у меня трансвестизм двойной роли — это было зашибись. С одной стороны, я понимала, что это про меня, но какие-то гормоны, операции, а у меня жена, дети — мрак, невозможно. Где-то на полгода после этого я вообще закрылась от информации. Был внутренний̆ вопрос: «Зачем мне быть женщиной, если мне нравятся женщины?» Страшно было ломать всю жизнь.

Так прошло восемь лет, и чего только за эти годы не было: кроссдрессинг (переодевания), макияж, маникюр, эксперименты с образами. Эти шаги помогают сбавить дисфорию, но они перестали помогать, окончательного удовлетворения не было, то есть вроде хорошо, но не то, что я хочу. Кончилось тем, что я пришла из какого-то клуба и поняла, что снимать образ я не хочу. Сидела в ванной с ощущением полной опустошенности.

Самый активный период, который изменил все, занял где-то четыре-пять месяцев. За это время было много каминг-аутов, смена информации во всех социальных сетях, все знакомые узнали меня как Катю. Открытый статус — это очень важно. Я бы не смогла чувствовать себя собой с закрытым статусом.

7. Марина

Лет с семи я ходила на вольную борьбу, на бокс. Мне постоянно транслировалось то, каким должен быть настоящий̆ мужчина. Я чувствовала, что от меня хотят чего-то такого, чего я сама не хочу, но я была готова делать все что угодно, только бы быть хорошим ребенком для своих родителей̆. Отец говорил: «Ты женоподобный», а я думала: «Ок, что мне делать с этой информацией̆?»

У меня уже был опыт нахождения в психиатрической клинике — из-за военкомата. После комиссии военкомата меня отправили в психоневрологический диспансер. Я ходила с фиолетовыми волосами, и это стало причиной для прохождения психологического освидетельствования. В больнице Скворцова-Степанова (Городская психиатрическая больница № 3 имени И. И. Скворцова-Степанова, — прим. ТД)  был очень шокирующий опыт.

Комиссию в военкомате я прошла спокойно, кроме психиатра, с ним был разговор о погоде и планах на лето, а потом выяснилось, что мне поставили какой-то диагноз. Был забавный момент: когда психиатр ставила мне диагноз, в кабинет зашел другой врач, и я из-за двери слышала, как они ругались: «Ты сдурела — такое ставить? С этим диагнозом невозможно школу закончить и в университет поступить. Меняй, это не прокатит». А я сижу и думаю: «О, психиатрия, привет».

Забавно, что тогда я была не против воинской службы. В армии много красивых парней, можно фитнесом заняться. Возможно, я так себя успокаивала. Сказала, что служить не против, что хочу в космические войска. Наверно, диагноз в больнице поставили, чтобы меня не отправили в армию. Диагноз без диагноза, но от службы я была освобождена.

8. Максим (имя изменено)

В нашей семье никогда не было каких-то четких гендерных ролей, меня не заставляли носить платья или другую одежду для девочек. С 13 лет у меня уже были знания и планы по переходу. Недавно у нас с мамой был разговор, и она сказала, что продолжит со мной общаться, но в ее личной жизни она не хочет будущему мужу или еще кому-то объяснять, почему она называет дочерью бородатого дяденьку. Это грустно, но я рад, что она не перестанет меня любить.

Я знаю людей, которым родители сказали: «Пока, никогда больше нам не звони». Мне не пришлось себя ломать, и я благодарен ей за это. В обществе из-за моей внешности ко мне обращаются в мужском роде, и это для меня важно, но с агрессией, к сожалению, я сталкивался. Лет в 14 у меня были зеленые волосы, я ехал в метро, и какой-то мужик просто подошел ко мне и врезал. Видимо, подумал, что я гей. Мою знакомую избили со словами: «Ты похожа на лесбуху». Она вернулась вся в крови, с синяками.

Думаю, что дело в советском консервативном воспитании и в неприятии того, что ты не понимаешь.

9. Никита

В 19 лет я узнал слово трансгендер. Ироничная ситуация — на тот момент я был замужем. Я был на каком-то празднике у своих знакомых, и один из гостей оказался трансмужчиной. Я его увидел, и внутри что-то сжалось. Он увидел мою реакцию, мы разговорились, я задавал вопросы, а он сказал, что это трансгендерность. Через несколько месяцев мы разошлись с мужем очень мирно и хорошо. Я уже понимал, что со мной и что мне предстоит.

Лет в 20 я рассказал маме о трансгендерности. Я тогда в первый раз приехал в Петербург. Позвонил и начал плакать, она ответила: «Я и так поняла, что происходит и зачем ты уехал, все нормально». Утром следующего дня я увидел длинное сообщение от нее, где она писала, что я эгоист, что у них умер ребенок. Отец всю ночь плакал. Я ответил, что это моя жизнь. Через пару дней она написала: «Прекращаем плакать, принимаем жизнь такой, какая она есть». Мы помирились. Начать переход тогда у меня не получилось, и я вернулся к родителям. Они делали вид, что разговора не было.

Я боялся, что мы перестанем общаться, но в какой-то момент просто сказал, что такого-то числа у меня комиссия для смены документов и назначения гормональной терапии. Мама была слабо проинформирована и не понимала, что будет происходить, она думала, что я собираюсь пришить себе член. Когда узнала, что я этого делать не собираюсь, она выдохнула и сказала: «Тогда вообще все нормально».

Мне очень повезло с родителями. У меня никогда не было мыслей о том, что я какой-то больной, неправильный. В семье мне никто не говорил, что меня нужно переделать. 

10. Олег

С агрессией я сталкивался в Петербурге. Шли как-то с другом, разговаривали. К нам докопались двое пьяных со словами: «Эй, пидоры!» Подошли к нам, и мне прилетело кулаком в челюсть, я улетел в какую-то канаву. Второй подошел к моему другу, я с разбега врезался в него головой, но получил от первого битой в затылок. Подбежали прохожие, этих оттащили.

В нашем обществе нужны кардинальные перемены. Люди хотят хоть как-то самоутвердиться за счет кого угодно. Им самим плохо. Если подумать, кто до нас докопался? Люди в какой-то безысходности живут, злее становятся, вот и хотят на ком-то пар выпустить. И этот пример не единственный. Почему я должен всегда думать о своей безопасности? Я хочу спокойствия, нормального общества, где можно выйти на улицу и не бояться.

Когда я начал гормональную терапию, у меня поднялась самооценка, я перестал бояться смотреть в зеркало. До этого в зеркале был не я. Изменилось телосложение, черты лица, а с ними и восприятие себя. Жизнь до перехода была похожа на выход в неудобной обуви на три размера меньше. Вроде обут, но тебе плохо. Ты надеваешь все то, что тебе навязали, и думаешь: «Ок, я это для вас поношу, но когда-нибудь сниму и надену то, что удобно мне». Это отвратительное ощущение. Снимая эти ограничения, я могу делать себя собой. Наконец-то не надо кому-то потакать. Сейчас я гораздо счастливее. Я стал искренним, прямым, перестал врать и бояться высказывать свои мысли, перестал скрывать эмоции.

11. Саша

Лет в 12 я начал в диалогах с друзьями говорить о себе в мужском роде, в играх мне нравилось быть мужским персонажем, но я не думал об этом как о чем-то серьезном. Девчачья одежда меня всегда бесила, как и длинные волосы. В 14 или 15 лет я начал носить короткую стрижку и мужскую одежду. В 17 лет началась четкая фаза перехода. Я еще учился в школе, там я не был открыт. В то время меня впервые начинали принимать за парня незнакомые люди на улице.

Родители до сих пор ничего не знают, но думаю, что догадываются, потому что не заметить сложно. У нас часто возникали конфликты на тему моей внешности. Мама часто говорила, что не хочет меня видеть, что я делаю ей больно. Поговорить с родителями напрямую мне страшно — а вдруг не примут. Хочу, чтобы у меня на руках была уже справка и я мог им все сообщить, имея медицинские доказательства. Мама несколько раз спрашивала, считаю ли я себя мальчиком, но мне страшно сказать правду, я всегда уходил от ответа, отшучивался. А отец считает, что я так стригусь и одеваюсь, просто потому что мне так нравится и не более того. У меня сильная телесная дисфория. Главные проблемы — это тело и голос, из-за которого меня часто путают с девушкой. На ГРТ это изменится, и будет нормально. Иногда, когда я прохожу мимо зеркала, хочется его разбить, а иногда думаешь: «Парень как парень, даже прикольный на внешность». Изменить это можно, начав принимать гормоны, но я не хочу это делать нелегально. Сначала нужно пройти комиссию, а она стоит 30 тысяч, и сейчас меня останавливает только финансовый вопрос. Раздражает, что пройти комиссию бесплатно очень сложно. Нужно идти в ПНД, там вставать на учет и наблюдаться, а это может нести за собой последствия, могут попасться нетолерантные врачи — целый квест. Вопрос документов тоже сложный. Нужно будет ехать в ЗАГС по месту прописки, а это маленький город, и с толерантностью там проблемы, мягко говоря. 

Официальный переход в нашей стране разрешен с 18 лет, и я считаю, что это правильно. Понимаю, что многие осознают себя значительно раньше, но это время, чтобы подумать, всякое может быть, вдруг человек ошибся. Я планирую получить справку, приехать в родной город, показать родителям и уйти погулять на денек. Это тяжелая ситуация для них. Надеюсь, что они смогут меня принять, даже если со временем. Для меня это очень важно.

12. Игнат

В 13 лет я начал искать в интернете ответы на вопрос: «Почему девочка хочет выглядеть как мальчик?» Попал на какой-то форум о переходе и понял, что я — трансгендер. Я чуть не заплакал. Мама в этот момент находилась со мной в комнате, и на ее вопрос: «Что случилось?», я ответил: «Мама, кажется, я мальчик». У нас состоялся странный разговор, но она сказала: «Ладно, я и раньше знала, ты мне не в первый̆ раз об этом говоришь».

К сожалению, нет возможности начать ГРТ (гормональную терапию, — прим.ТД) с 13 лет. Иначе я уберег бы себя от кучи комплексов и проблем, с которыми я столкнулся и от которых я с трудом избавляюсь по сей день.

В школе буллинг не прекращался все девять классов, одиннадцать я бы там просто не выдержал. Школьный буллинг стал еще сильнее, когда в восьмом классе у меня появился пирсинг — это стало злить людей еще больше, к давлению присоединились и учителя. Со мной разговаривали не как с ребенком, а как с преступником, который убил всю семью своего собеседника. Даже школьный психолог давил на меня, говорил всякие гадости. На тот момент по школе ходили слухи, что я говорю о себе в мужском роде (так мне сказал психолог). Я открылся ему и попросил держать это в тайне, он был первым незнакомым человеком, которому я все рассказал, — это была огромная ошибка. Об этом узнала вся школа, оскорбления и унижения стали постоянными. 

Мама окончательно приняла меня и мой переход за два — два с половиной года. В 13 лет после моего каминг-аута она начала обращаться ко мне в мужском роде. Иногда она ошибалась, и мы из-за этого ссорились, но в конце концов у нее все получилось. Мама меня любит, я это точно знаю.  Отец вроде бы до сих пор ничего не знает. Папа тоже любит, но как-то по-своему. Не могу сказать точно, но думаю, что если бы он узнал, что я трансгендер, то он бы от меня отказался.

Если бы мне с детства твердили, что геи и лесбиянки — это зло, скорее всего, я бы так и думал, но, слава богу, у меня было нормальное воспитание. Ненавидеть — это ненормально.

13. Екатерина

Я никогда не просила кого-либо обращаться ко мне строго в женском роде, в этом я не вижу смысла. Напрягать кого-то, искать виноватых я не хочу и не понимаю такую позицию. Накосячила природа, а ответственность перекладывают на общество: оно нетолерантное, загоняет в рамки и прочее.

В 27 лет закончился мой третий брак. Я вернулась к родителям, сижу в компьютере, игнорирую реальность. С полом не повезло, вариантов, чтобы как-то улучшить свое положение, я не видела. Родителям про свои проблемы не рассказывала,  — про то, как было бы здорово родиться девочкой, потому что это бы выглядело как нытье.

Мое психологическое состояние начало меня пугать, все шло к плохому исходу, а жить-то хочется. Я пришла в ПНД за помощью. Думала, что мне дадут какие-нибудь препараты от клинической депрессии. Намерений двигаться в направлении перехода у меня все еще не было. Хотелось просто родиться заново нормальной девочкой, как все нормальные девочки. К этому добавлялся возраст — думала, что все поздно и все пропало. Оказалось, что не совсем еще поздно и время есть.

План был такой: работаю и коплю на первую операцию по коррекции голоса, на гормонах меняется тело, и я иду хвастаться новыми приобретениями в webcam-студию, но не тут-то было. Доктор, к которому я собралась идти, досрочно вышел на пенсию, гормоны ожидаемого эффекта не дали, и все стало плохо. Я записалась на фотосессию. План был такой: получаю красивые фотографии, меняю имя и аватарку в социальных сетях, выкладываю фотографии — получаю положительную реакцию и заряжаюсь этим. Поменяла социальные сети, получила положительную обратную связь. Этот эксперимент со сменой гендера в интернете нужен был для того, чтобы я поняла, что я буду чувствовать. Была у меня и работа в секс-индустрии, я это не скрываю и уж точно не стесняюсь. Это страница моей биографии. Эта работа — это и психотерапевтический эффект, и возможность раскрыть свои исходные предрасположенности — стремление привлекать внимание, демонстрировать свой настоящий характер.


Дальше смена документов. Это был такой символический шаг. Приятно было их получить, но не хватает тех смешных моментов, когда ходишь с мужским паспортом и видишь реакции людей, которые делают вид, что все нормально, но по лицу-то все понятно. Получила справку о половой переориентации, что бы это ни значило.

Прошло около полутора лет с начала перехода, и сейчас я оказалась там, где была только в самых своих смелых фантазиях. Есть причины для гордости — природа сделала все, чтобы испортить жизнь, а я все равно жива, веселюсь, занимаюсь тем, что казалось невозможным. Человек — царь природы.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!