По данным Росстата, каждый третий ребенок в России растет в неполной семье. Для сыновей отец — это зачастую ролевая модель, ориентир. Так уж сложилось.

Когда отец покидает сына, у ребенка или подростка спустя некоторое время складывается некий образ в голове, который формируется по рассказам, фотографиям и воспоминаниям. Кто он? Как он себя ведет? Чем он занимается? Как он двигается, говорит, смеется, похож ли я на него? В формировании образа играет роль множество факторов — какой фон оставил после себя отец, насколько близок был с сыном. Часто он может совсем не совпадать с реальной личностью.

Взрослея, молодые люди задаются вопросом: как бы сложилась их судьба, если бы отец не ушел из семьи, если бы не умер? Образ отца следует за ними, оказывая влияние на жизнь сыновей самыми различными способами. Отец дает эту жизнь, а сын невольно дает отцу бессмертие не только через продолжение рода, но и через этот образ, который сам создает.

Я потерял отца, когда мне было шесть лет. Через свою историю и истории других героев материала, выросших без отцов, я пытаюсь отрефлексировать вопросы, которых накопилось очень много.

Кай

С отцом я жил до пяти лет. Он начал изменять маме, родители развелись, но продолжали жить вместе — ради меня, наверное. Были постоянные ссоры, природа которых усугублялась. Он начал угрожать маме, и мы убежали от него. Как ребенок я запомнил эти ссоры как дележку телевизора, какой канал смотреть, но постфактум мы говорили с мамой, и их причины были, конечно же, намного серьезней.

После этого мы виделись очень редко. Он мог зайти на полчаса, потом говорил, что ему пора идти. Я постоянно плакал из-за этого. Несмотря на это, я каждый раз очень сильно ждал этих встреч, все время надеясь на то, что он останется на подольше, но этого не происходило. Это продолжалось лет до восьми. Тогда родился мой брат, и папина новая жена осознала, что дети, оказывается, — это очень важная часть жизни. Ей было важно, чтобы я общался с отцом, она его заставляла побольше времени проводить со мной. Иногда я оставался на ночь в его новой семье и общался со своим сводным братом. Обида на отца была сильная, и мне постоянно казалось, что я лишний там и мне никогда не получить столько внимания, сколько было у брата.

Оказалось, что отец по-прежнему груб. Он всегда был жесток. Помню, я сделал себе татуировку, он сказал, что «тату делают только идиоты, и я догадывался, что ты один из них, а теперь я уверен». Оскорблял часто, говорил, что я делаю все неправильно, полностью обесценивая мою жизнь. Я продолжал ходить туда, так как его жена меня хвалила изредка. Это были полярные эмоции и немного чересчур, но именно эмоций мне не хватало в общении со слишком спокойной матерью. Бить он меня себе не позволял, бил он сводного брата. Однажды я видел, как он душил его.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Дед был еще более жестоким и по сравнению с ним, отец — подарочек. Наверное, в этом кроются все причины такого поведения. Это сложный вопрос — на меня ведь отцовский пример повлиял так, что я не приемлю насилие ни в каком виде, тем более к детям, он послужил своего рода антипримером, а с дедом и отцом эта схема сработала наоборот. Мы полностью прекратили общение и пересекались абсолютно случайно. Его фирма обслуживала школу, в которой я учился. Максимум было: «Привет» — «Привет». После школы связь совсем прервалась, у меня нету даже его номера.

Я думаю, что это к лучшему, я не ищу общения с ним. Все, что произошло, серьезно расшатало мою психику. Если бы отец остался в семье с таким же токсичным поведением, я бы точно успешно совершил суицид. Пока у меня было попытки с провалами всего лишь. Я очень хвалю маму за то, что она убежала от него.

Не представляю ситуацию, в которой мы могли бы возобновить с ним общение. Чтобы мне казалось это приемлемым, ему надо хоть немного измениться. Мне кажется, он просто не замечает, когда переходит какие-то границы, не понимает, что у других есть свое мнение. Для него такое поведение является нормой. Он должен понять, что отец — это тот, кого волнует, что происходит с его ребенком, это тот, кто заботится о ребенке. Хотя если спросить у него, соответствует ли он понятию «хороший отец», уверен, что он ответит «да».

Эдуард

Мои родители разошлись, когда мне было два или три года. Отца я не видел до четырнадцати лет. Дедушка заменял мне отца, много со мной занимался. И, мне кажется, до определенного возраста я не понимал, что отца у меня нет. Когда я стал постарше, начал обращать внимание на другие — полные — семьи. Интерес к персоне отца возник лет в одиннадцать. Мне было очень важно понять, как же он выглядит, похож я на него или нет. Эта загадка постоянно сидела в голове.

Коллаж из архивных фотографийФото: Сергей Строителев для ТД

Но у меня с ним не было вообще никакой связи, и никто про него ничего не рассказывал. Мать просто говорила, что он в другом городе. В то время не было никаких интернетов и социальных сетей. Тогда люди по-другому относились к тому, что подолгу кого-то не видели — ничего с этим сделать было нельзя.

Как-то он появился в городе, и мать сообщила, что он приехал и хочет встретиться со мной. Это произошло довольно спонтанно. Я очень хотел с ним встретиться, это тогда был главный вопрос моей жизни. У меня не было никаких ожиданий, просто живой интерес узнать и увидеть его. Я думал, что иметь второго родителя, на которого ты, наверное, похож, и никогда его не видеть — это довольно странно.

Он улыбался и показался мне интересным, приятным человеком. Было двоякое ощущение: он был чужой, но и мой отец одновременно. При встрече я называл его по имени.

После этой встречи мать рассказала мне, что отец долгое время сидел в тюрьме, так как занимался частным бизнесом, что было запрещено в СССР. Он не хотел, чтобы мне рассказывали это.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Потом мы виделись раз в месяц, он мне пару раз привозил какие-то подарки, вещи. Не могу сказать, что сформировались близкие отношения. Он был занят своими делами, и у него была своя семья, которой я не интересовался. Когда мне было восемнадцать, я эмигрировал в Америку, а он остался в Узбекистане. Связь была совсем редкая — по телефону. Я мог года два с ним не разговаривать.

Обиды, что он ушел из семьи, а потом пропал на двенадцать лет, у меня не было. Сначала бабушка с дедом заменяли его, потом я просто понял, что у него уже другая жизнь. Было понятно, что с матерью у них ничего не получится, и думать об этом — это трата времени.

Время шло, отец хотел вовлечь меня в свой бизнес, мы стали пытаться строить отношения на этой почве, он хотел, чтобы я помогал ему. Но из этой затеи ничего не вышло, я просто понял, что мне это не нужно, у меня была своя дорога.

На отца я все-таки похож. Иногда люди в социальных сетях писали: «Ты, наверное, сын Рудика, мы узнали его в тебе». Ну и манера ведения дел схожа, хватка, что ли, хотя и взгляды на бизнес различаются. Мне говорили это люди, которые знали отца. Если честно, когда я делал какие-то дела, то думал о том, что бы сказал отец по этому поводу. Мне хотелось доказать ему, что я чего-то стою без него, сам добился.

Отец умер два года назад. Он сильно болел. В последнее время его бизнес плохо шел, и я начал посылать ему деньги, у меня было чувство вины, что я тут, в Америке, а он в Ташкенте и дела его идут не очень. Здоровье ухудшалось, отца госпитализировали. Я решил поехать к нему и встретился с ним перед его смертью. Он был немного не в себе, с ним было сложно общаться, но мне было это необходимо.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Я совсем недавно сам стал отцом — моему сыну полтора года. После этого я начал видеть эту ответственность, которая есть у отца к сыну. Не хочу, чтобы моя история повторилась. То, что произошло со мной, во многом повлияло на мое поведение. Я долго искал нужную женщину для создания семьи, поэтому ребенок появился поздно. Я очень хотел, чтобы семья была крепкая и не развалилась.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я отчетливо понимаю, что отца мне не хватало. Уверен, что отец — это тот, кто может помочь сыну, сгладить какие-то неровности на его пути, указать ему дорогу. Я прошел этот путь сам, ведь я просто не понимал, что можно ожидать подобных вещей от своего папы.

Сергей

Воспоминания о нем у меня очень обрывочные. Вроде бы он был неплохим человеком, но родители развелись через два года после моего рождения. Я к матери в душу не лезу, что у них там произошло, но точно знаю, что он любил выпить и в связи с этим у него были сильные проблемы со здоровьем.

Коллаж из архивных фотографийФото: Сергей Строителев для ТД

После развода мать была не против того, чтобы я виделся с ним. Помню, как он заезжал за мной и мы гуляли по Васильевскому острову. Если честно, почему-то мне кажется, что такая прогулка была всего одна, потому что никаких конкретных встреч я больше не помню.

Кажется, мне было лет шесть, когда он умер, может быть, меньше. Когда мне мать сообщила о его смерти, у меня это не вызвало особых эмоций, я с ним не был близок. И эту новость я почему-то помню прекрасно — в отличие от встреч с ним.

Очень у многих людей, которые росли без отца, с мамами и бабушками, есть недостаток мужского общения в детстве. Не могу сказать, что мне его тотально не хватало: у меня были двоюродные братья, которые брали меня за город и на футбол. Они, кстати, тоже росли без отцов. Вокруг меня вообще было очень много людей, которые росли без отцов, и это казалось мне своего рода нормой. Мне кажется, что сейчас если мать растит ребенка без отца, то это нонсенс скорее, а 20 лет назад было по-другому. Думаю, это был какой-то переломный момент в жизни страны, когда многие мужики сломались. Возможно, я испытывал бы большую нехватку отцовского внимания, если бы с ним сложились более близкие отношения, но этого не было. Всю жизнь было вот так вот — без отца. Нет и нет. Я даже когда на его фотографии смотрю, ищу лишь физиологическое сходство, но не испытываю эмоций. Могу лишь предположить, что если бы была полная семья и отец бы не ушел и был бы жив, то я бы не натворил столько глупостей в детстве.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Пубертатный период был очень тяжелым. Мать со мной не справлялась: была гиперопека с ее стороны, а у меня был протест. Мне до сих пор перед ней стыдно за то, сколько крови я у нее попил, а отец мог бы, наверное, попридержать в ежовых рукавицах. Хотя, может быть, это и совсем не так. Ведь с матерью он вел себя так же, как я в то время. Тяжелый вопрос.

Много думал по поводу наших с отцом характеров и мать про это расспрашивал. Он был человек довольно умный, окончил ФИНЭК, один из первых в девяностых, кто начал работать в частном бизнесе. Помню его визитку, кстати. Я совсем другой, финансы — это не мое, для меня это темная сторона жизни.

А похожи мы своим слабоволием. Отец любил подбухнуть, как я уже выше упоминал. Я тоже могу подбухнуть и не останавливаюсь до победного. Но в запой не ухожу в отличие от отца, который мог пить неделю. А что еще? Ну и позвоночник кривой у меня в отца.

Я думаю, что гипотетический отец — это некая role model, персонаж, на которого ты стараешься ориентироваться. Потом, конечно, идешь своим путем, но начинаешь его именно с отца. И это какие-то пацанские истории — рыбалка, футбол. Но я всего лишь предполагаю — по понятным причинам. Помню, когда учился классе в четвертом, на уроке задали написать про свою модель для подражания. Естественно, все ребята написали про своих отцов, а я не знал, про кого писать, и от балды написал своего дядю из Мурманска, который приезжал к нам несколько раз, хотя это было абсолютно не так. Мать тогда еще удивилась: «Зачем ты его написал, ты же его раза три видел?»

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Детей мы с женой не планируем заводить. Не думаю, что это как-то связано с моим отцом. Здесь немного эгоистичная история. Мы привыкли жить для себя.

Кирилл

Я со своим отцом никогда в сознательном возрасте лично не общался. До двух лет — да, но ведь люди не помнят этого обычно. Я не помню такого человека.

Знаю, что по образованию он медицинский инженер, у него интеллигентная семья. Моя мать познакомилась с ним на работе. В нашей семье все подлежало одобрению прабабушки. Она не давала проходу матери — та влюблялась, но все кавалеры были раскритикованы. С отцом у матери прямо такой сильной любви не было, просто прабабушка одобрила, да и матери было 25, в то время женщины задумывались о детях довольно рано.

Мужчиной отец оказался, как это сейчас принято говорить, абьюзерного типа. Он был собственником, ревновал даже к продавцу в магазине, это приводило к постоянным скандалам и постоянному чувству вины, с которым жила мама. Это и привело к быстрому расставанию. Когда мне был год, она бросила все и ушла. Потом они развелись заочно.

В три с половиной года примерно я впервые спросил про отца. Мне сказали, что папа уехал, нас бросил и мы оказались не нужны — с акцентом на «мы».

Где-то классе в пятом мы занимались генеалогическим древом, и возник первый осознанный интерес узнать об отце побольше. Я начал задавать вопросы — кто он, что он. Начал спрашивать у всех родственников про него. Здесь был уже более серьезный разговор, объяснили, что не у всех родителей складываются отношения.

Потом появились всякие базы данных, мне тогда было лет семнадцать. Я его пробивал по разным базам и однажды даже совершил звонок. Подошла женщина, но я бросил трубку, не захотел вмешиваться в чужое пространство. Мама никогда не препятствовала, но и не была инициатором этих поисков. Сейчас интерес поугас, я понимаю, что, если бы он хотел общения, он бы нашел меня — ему проще было бы это сделать. Я активно занимаюсь изучением истории семьи, дошел до пятого колена по материнской стороне. Мне было бы интересно узнать о родственниках со стороны отца, ведь все прерывается на его родителях, он мог бы рассказать и дать эту информацию.

Сейчас ему 65 лет. Если бы мы встретились, вряд ли это была бы встреча отца и сына. Я бы не смог назвать его отцом, избегал бы этого слова. Для меня отец — это все-таки какой-то близкий человек, который дал тебе многое в ментальном и материальном плане. Это была бы товарищеская встреча без обид и радостей, встреча неродственников. Мне было бы интереснее говорить про его работу, профессию, чем про личное. Я не знаю, возникла бы между нами какая-то симпатия, — возможно, да. А если нет, то я бы не продолжил общение, несмотря на то что он мой отец.

Влияние образа отца все равно присутствует. Например, чувство собственничества — оно мне передалось от него. Ссорюсь из-за этого со своей девушкой, даже не нравится, что она ходит в спортзал, ведь там мужская аудитория. Но я стараюсь бороться с этим. Вот есть конь и всадник. Конь — это чувство собственничества, но мой внутренний всадник им управляет и старается, чтобы таких негативных последствий не было. Я абсолютно точно способен на психологический абьюз, могу спровоцировать эмоциональную ссору, но на физический — нет, вряд ли.

Сложно сказать, что бы происходило, если бы он остался в семье. Возможно, он мог бы дать мне что-то в плане какой-то ручной работы. Я ничего подобного не умею. А если берусь, то выходит крах. Еще я не могу сказать «нет». Иногда я делаю намного больше, чем надо. Может быть, он смог бы научить меня этому. Думаю, как сложилось, так сложилось.

Дмитрий

До школы отец был в семье. Последнее у меня в памяти — какие-то ссоры с мамой. Они пытались их скрывать, но не выходило. Помню: стою в коридоре и вижу две активно жестикулирующие фигуры за матовым стеклом. А еще есть такое в памяти: захожу домой, а он на полу лежит пьяный. Мать сейчас рассказывает, что он постоянно пил. В семье было трое детей, может быть, он был не готов, ему было тяжело. Но я точно не знаю, для меня это загадка. Мама же все усугубляет с возрастом. Чем она старше, тем в более мрачных тонах все расписывает.

Коллаж из архивных фотографийФото: Сергей Строителев для ТД

[Когда] мама нашла молодого человека, я помню, что сбежал из дома и жил у него [отца] пару дней. Мне было лет пятнадцать. Общались мы с ним нормально. Эти два дня я помню прекрасно, так как это был только один подобный случай. Помню, что говорили про какие-то глубинные вещи — или я себе это напридумывал. Он вроде бы был не против общения, мама была против. Она очень сложный человек, после развода начала всем фамилии менять, отчества. У нас в семье у всех разные фамилии и отчества. Мне этого не понять, но она хотела как-то отгородиться — новая жизнь.

Я ушел из дома окончательно в шестнадцать лет. С отчимом было совсем тяжело, он был, как говорится, «на понтах», пытался установить свой порядок. Ну и он бухал неделями. То есть к маме это все вернулось троекратно.

У отца была другая семья, и вроде бы он завязал с выпивкой, но, когда мне было шестнадцать, он умер. Отказало сердце, тоже по пьяни. У него не получилось побороть зависимость.

Он занимался фотографией — у него была лаборатория на судоверфи. Помню какие-то флешбэки с красной комнатой. У меня же тяги к камере не было до 30, [и после] я абсолютно случайно пришел к этому. На самом деле я верю в генетику — что это все проявляется даже без общения.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Мне очень не хватало отцовского совета по жизни. Это как экзистенциальная тоска по дому. Нужно что-то обсудить, но не с кем. Мне кажется, я с ним ближе, чем с матерью, хотя, может быть, я просто придумал его образ на основании той двухдневной встречи. Образ человека, с которым можно поговорить о чем-то важном и которого мне очень не хватает. Мне нужен этот образ, пусть даже придуманный. С мамой я стараюсь не обсуждать отца сейчас. Я не хочу ломать этот образ. Я даже жалею, что увидел его пьяным, лежащим около дивана на полу в детстве. Если уж не воскресить, пусть будет такой идеальный образ.

Если бы я встретил его сейчас, возможно, разочаровался бы. Столько времени прошло. Возможно, из-за того, что начал бы невольно сравнивать образ с реальностью. Я виделся с его дочерью, кстати, со своей сводной сестрой, и я его вижу в ней. Не только черты лица — манера держаться, молчать.

Я не осуждаю его сейчас. Не знаю, правильно ли он поступил. Хотелось бы, чтобы он просто был жив. Жил бы в соседнем городе. Хотелось бы узнать его поближе. Он писал стихи, про это я знаю совсем мало — его жена рассказала. Я когда их увидел, для меня это была шоковая терапия, потому что я их понял, почувствовал… А может быть, мне просто настолько хочется этого единения, что я себе опять надумываю что-то.

Я ни на что не обижен, разве что на то, что он умер. Он мог остаться в живых. Вот я не пью, и он мог не пить. Не пью лет пятнадцать. Если бы я не прошел весь этот театр, если бы не было в памяти этих пьяных кадров, может быть, уже спился бы сам. Да и семейные конфликты я ненавижу.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Последний раз мне приходила мысль об отце пару недель назад: во сколько он умер? Черт, кажется, я его уже пережил. Я не помню, в каком возрасте он умер, но сейчас я уже точно старше. Это странное ощущение — почувствовать себя старше своего отца. Может быть, я мог бы дать ему совет. Или поддержать как-то. Несколько раз я видел его во сне. Не было никаких разговоров между нами, он просто был там.

Артем

До [моих] трех с половиной лет отец жил в семье. Я помню, что очень любил этого человека. Он приходил из института, и это был для меня праздник. Помню, для меня было проблемой купаться, и он обещал, что принесет спички, которые горят под водой, чтобы я не боялся. И он принес этот волшебный коробок. Когда он вдруг пропал, перестал приходить, я просто скучал, расстраивался. Куда все делось? Обида оформилась немного позже, когда пришло осознание.

Коллаж из архивных фотографийФото: Сергей Строителев для ТД

До четырнадцати лет он заходил к нам несколько раз всего, в основном по вопросам выплаты алиментов. Спросил меня, как я учусь, показал, как бриться, привез фломастеры — это тогда был довольно дорогой подарок. Его визиты — это вехи в памяти.

Интерес найти отца возник, когда мои дети уже стали подрастать. Мне было лет 26—27. У меня просто появились вопросы, нужны были советы по отцовству. Ну и с детства я слышал от людей, которые знали отца, фразы вроде «ну вот, Боря Фалин включился», «как Боря Фалин распсиховался». Все время говорили мне про какого-то Борю Фалина, которого я очень смутно помню. Я рос в семье и понимал, что во мне много иного, не из нынешнего воспитания, какие-то сторонние черты характера — видимо, от отца.

Я решил найти его. Оказалось, что я опоздал на семь лет — он умер. Я узнал точный день его смерти и понял, что он мне пришел во сне в этот день. Это я понял, перечитав свой дневник. Во сне он уходит куда-то. Я так и написал: «Он ушел». Этот сон был тогда как гром среди ясного неба — я привык жить без этого человека, а тут он является мне во сне.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Узнал, что отец был еще женат, у него есть дети, а у меня — братья. Все было очень плачевно. Жена его последняя очень сильно страдала после его смерти — была большая любовь (я искренне радовался за отца). Братьев и жену я забрал к себе. Жена поправилась и вернулась домой, а братьев я растил вместе со своими детьми, которые были чуть младше. Я просто понимал, что без отца хреново. Отправил их в армию, встретил. В социальные нормы попадают — женились. Была у меня такая паршивенькая мыслишка — «вот, смотри, папа, какой я крутой», но это скорее ирония.

Если бы мы встретились тогда, я бы не смог назвать его отцом. Отец — это очень серьезное слово. Я привык называть этого человека папой, как в трехлетнем возрасте. Папа — это обращение, а отец — это звание. Наша встреча была бы очень теплой — с моей стороны. Я очень хотел бы у него спросить, почему был такой игнор, почему не встречался со мной.

Сейчас могу сказать, что у меня есть сочувствие к этому человеку. Он запутался, мне кажется. Хочется верить, что он был хорошим.

Я много думал о том, что бы было, если бы я остался с отцом. Мать несколько раз говорила: «Возможно, тебе было бы лучше с ним», и я, конечно, задумывался об этом. Наверное, я бы стал врачом, как он. Единственное, что меня напрягло, — это факт переезда в другой регион — я мог не встретить свою любимую жену. Когда ты в этой реальности обрастаешь родными, другая уже не так важна.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

Сейчас у меня огромная семья, есть приемные дети. Помню, за год до поисков отца мы говорили на работе с одним из коллег, который рассказал, что отказался от ребенка в пользу нынешнего супруга своей бывшей жены, что-то из разряда «мы же больше не видимся». Я помню, насколько серьезно я тогда это воспринял. Дети — это своя кровь. На самом деле это опыт от обратного. Я даю детям то, что не дал [мне] отец.

Сергей

Отец умер, когда мне было шесть лет. Я пришел домой из школы, и мне сообщили, что его больше нет. Отец болел астмой, на улице у него случился приступ, а ингалятора не было с собой — сердце не выдержало. Я не понял, что произошло. Мне тогда показалось, что он просто куда-то уехал на время. Как это — умер?

Постепенно я начал осознавать, что случилось, — переживания матери были очень сильными. Она страдала, пыталась заглушить боль утраты алкоголем. Я не виню ее за это сейчас, с отцом у них была любовь. Мать так и не смогла найти ему замену, да она и не искала. Потом я узнал, что моя старшая сестра родилась в другом браке, а первый мамин муж избивал ее. Это было уже в довольно сознательном возрасте, и тогда я полностью и окончательно оправдал для себя ее переживания, ведь брак с отцом был наконец-то счастливым.

К нам изредка приходили друзья и коллеги отца, его сослуживцы. Пытались сделать вид, что воспитывают меня. Это была такая игра в воспитание на полчаса.

Тема отца не стояла так остро, однако есть один флешбэк из школы. На уроке труда кто-то из одноклассников мне сказал что-то вроде «кто же тебя научит, у тебя отца нет» или «как мертвец может чему-то научить» — я не запомнил точную формулировку. Помню, что я его сильно толкнул и он полетел со стула. У меня слезы из глаз, меня это очень сильно укололо. Возможно, что-то вырвалось изнутри, что я скрывал сам от себя, пытался засунуть подальше и не обращать на это внимания, но я был слишком мал, чтобы анализировать.

Я помню, что он сильно меня любил. Помню, как поймал первую рыбу, сома, на его удочку — это было на Урале, в Казахстане, куда мы ездили каждое лето — там жила моя бабушка. Помню, как мы играли в футбол на площадке, помню, как он ел яичницу с колбасой поздними вечерами на кухне и читал Джека Лондона, его любимого писателя.

Коллаж из архивных фотографий и фотографий, сделанных по видеосвязиФото: Сергей Строителев для ТД

К сожалению, я совсем забыл его голос и мимику. Он приходил ко мне во сне несколько раз и просто молчал, сидя рядом со мной на кровати.

В старших классах и студенчестве я думал о том, что было бы, если бы отец был в моей жизни. Думаю, мой характер был бы иным. Я был слишком мягким, не мог отказать, очень часто шел туда, куда не хотел, и общался с теми, с кем не хотел. Терпел. Сейчас мне это очень сложно понять. Возможно, я был бы крепче и устойчивее к каким-то внешним раздражителям, если бы отец был жив. Думаю, мы могли бы стать хорошими друзьями.

За меня всегда сильно волновались, мать всегда очень тревожилась — в какой-то момент она переключилась с переживаний на нас с сестрой и стала заботливой. Надо признать, что я дитя гиперопеки со стороны женщин. Это вызывало протест внутри, мне хотелось вырваться. Я мог легко уходить на несколько дней на какие-то дикие вечеринки к друзьям. Помню, как мать забирала меня из отделения милиции. Но это этап, который, наверное, мне было необходимо пройти в моей жизни без отца. Пройти и прийти к чему-то.

Два года назад у меня появился ребенок, и вот именно тогда я стал сильно ощущать нехватку отцовского воспитания в своей жизни. В некоторых ситуациях я не понимаю, что должен делать и как, мои поступки порой носят очень эмоциональный, тревожный характер, хотя я осознаю, что это неправильно и я очень зря повторяю материнскую модель поведения. Думаю, смерть отца и события, произошедшие после, сыграли в этом свою роль. Но я пытаюсь работать над этим.

Мой отец был творческим человеком. Он работал в архитекторском бюро, а в свободное время рисовал картины, пейзажи и фотографировал на «Зенит». Мне кажется, это передалось и мне, хотя он никогда не учил меня творчеству, я помню лишь запах краски из детства и его запачканные маслом пальцы.

Я нашел себя лишь к 27 годам в творчестве, занявшись фотографией. До этого я просто плыл по течению, занимаясь тем, что не люблю, оттого, наверное, и нажирался на тусовках в хламину.

Я смотрю на картины отца, на его фотографии и вижу что-то родное, то, что отзывается внутри. Мне кажется, что эту картинку я тоже мог бы нарисовать. Не так искусно, но в тех же тонах. Вижу, как мои руки движутся по холсту. Не знаю, понравились бы ему мои фотографии, но я хотел бы с ним поговорить на эту тему. Надеюсь, ему не стыдно за меня.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!