«Улыбаемся и машем»

Предыстория

Имена героинь изменены по их просьбе

«Не ссы на тропе!» — напоминает в фильме «Дикари» персонаж Гоши Куценко своему соседу по дикарской стоянке в исполнении Александра Гришаева. Эта комедия 2006 года, на вкус настоящих дикарей, слишком заостряется на эротических и алкогольных мотивах, но в остальном передает быт и дух дикарских стоянок бережно. Например, упомянутое правило — важнейшее: на время стоянок они, чтобы не плодить антисанитарию, выкапывают сортирные ямы, посыпают отходы золой и сжигают.

Такая точность у фильма появилась неспроста, утверждает опытная дикарка Нина: за вдохновением и за готовыми зарисовками сценаристы приезжали на место бурного дикарского отдыха именно сюда, в пространство между селами Прасковеевка и Криница на Черноморском побережье России. Природные бухты и ущелья, или, как их тут называют, «щели», идут здесь одна за другой вдоль береговой линии. Представьте густой смешанный субтропический лес, переходящий в резкий обрыв, падающий в величественное и чистое от людей море, и первозданный галечный пляж на берегу. На краю щели — как будто на краю мира.

«Дикари — это люди, которые отдыхают в палатке», — лаконично определяет отдыхающая дикаркой с начала нулевых Нина. Но и субкультурой это назвать нельзя, подчеркивает ее подруга Мария, год за годом разбивающая палатку у одной из щелей с конца 90-х. На стоянках, продолжает она, «собирается народ, кому осточертели местные юга», но кто готов разделять общие принципы, среди которых неподдельное уважение к местной природе и умеренный коллективизм.

— Ну то есть [там собирались] хиппи?

— Нет, веганы, хиппи, панки, профессора — все! — отвечает Мария.

Встретить там действительно можно было и ученых-физиков, но в основном, говорит дикарка, это был «музыкальный, творческий народ — художники, поэты, музыканты, включая очень знаменитых, люди, близкие к искусству». Местных, краснодарских — меньшинство. Большинство из крупных северных городов, в побеге от суеты и морозов, — из Петербурга, Москвы, даже из Новокузнецка и республик Крайнего Севера. В пик, который приходится на август, у облюбованной Ниной и Марией щели могло «стоять» до 300 дикарей.

«На обычных пляжах нету такого отдыха. Тут я могла час плыть вдоль берега абсолютно одна. Вот мне рыба, вот куча водорослей, вот медузки, крабики — всех можно посмотреть. Свой «Час Discovery», — мечтательно вспоминает Мария. После купаний дикари собирались у костра на соседский джем: приносили барабаны, гитары, иногда даже кахоны (барабан, похожий на квадратную табуретку и издающий специфический звук. — Прим. ТД).

«Две-три гитары, кто-то солирует, кто-то поет, кто-то стучит на барабане или кахоне, кто-то звенит в бубенцы или шуршит шейкером», — описывает Мария типичный вечер. В другое время соседи взаимно самообразовывались: заехавший танцор учил всех танцевать хастл, искушенные в плетении женщины звали всех плести «ловцов снов». В общем, определяет Мария, «сами себе развлекуху устраивали, каждый кто во что горазд, лишь бы не в интернете сидеть». Социализация, впрочем, не навязывалась: желающие могли уединиться и встать на самой дальней стоянке и «сидеть себе медитировать».

Но чем лучше отдых, тем больше и ответственность: каждый должен был вывозить или сжигать свой мусор, следить за лесом. Целенаправленная вырубка деревьев каралась жестко, вплоть до рукоприкладства, как и воровство.

Обитатели щелей близ Прасковеевки противопоставляют себя посетителям «Утриша» — заповедника на том же побережье под Анапой и крупнейшей российской точки дикарского и нудистского отдыха — и используют определения типа «большая помойка», «одни наркоманы», «моральное разложение». Среди более конструктивных претензий — то, что по сути «Утриш» давно превратился в постоянный лагерь отдыха со своей экономикой, законом и тусовкой, утратив всю «дикость», и то, что «Утриш» выпячивает тему нудизма — в его интернет-сообществах выложены тысячи фотографий обнаженных посетителей стоянок.

Обитатели Темной, Змеиной, Красной, Молокановой щели, Лестницы и других мест между Прасковеевкой и Криницей же ввели негласный запрет на фотографирование друг друга в голом виде без согласия.

«Нудисты считают, голым нужно быть везде — они едят голые, ходят голые по дому. Сторонники ровного загара, как я, например, — с чего они нудисты? — спорит с определением Мария. — Я не хочу, чтобы на моем теле были полоски. Почему я не могу получить ровный загар? Я же не выхожу на общий пляж светить своей голой жопой».

При этом обнаженность не была обязательной. «Если человек хочет купаться в купальнике — кто ему это может запретить? Поржать над ним поржем — ха-ха-ха, “полосатым будешь ходить”. Но, как правило, на таких пляжах человек сам через три дня снимает с себя плавки и идет плавает», — утверждает Мария.

У жителей Прасковеевки это неизбежно вызывало непонимание — отказавшаяся представиться местная пожилая фермерка и ее подруга в разговоре с ТД называют временных соседей «мудотрясами», «извращенцами» с «мозгами набекрень» и наперебой рассказывают про них курьезные истории, например, как один из нудистов зачем-то «голым залез к коровам и ходил между ними, тряс членом».

Мария сомневается в правдивости этой истории, уверяет, что в село они всегда выходили строго в купальниках, и, напротив, обвиняет местных жителей в чрезмерном интересе: «Им, для того чтобы увидеть нудиста, на которого потом пожаловаться, надо было пойти по берегу в сторону пять километров пешком. Им заняться нечем? Я так недоволен нудистами, что пойду пять километров пройду, чтобы посмотреть на чью-то голую жопу, — и кто из нас извращенец?»

«Мы для них как мартышки, они приходят на нас поглазеть, как мы живем, — подтверждает Нина. — Мы поворачиваемся к ним коллективно голыми жопами, улыбаемся и машем. Мы ходим в том, в чем хочется ходить».

Но и у местных, и у кочевников-дикарей есть общее опасение — не факт, что «Утриш» в этом году будет открыт для всех желающих, неизвестно, какие ограничения введут краевые власти после прошлогоднего гигантского пожара, затронувшего семь бухт заповедника и начатого, по одной из версий, отдыхающими. Выходит, что утришане могут перебраться в Прасковеевку, занять все лучшие стоянки на лесах, берегах и обрывах между Прасковеевкой и Криницей — и «творить непотребства». 

Но, вероятно, эти опасения напрасны: все эти щели давно и незримо заняла четвертая, высшая государственная сила, строящая рядом с ними не то «дворец Путина», не то «апарт-отель Ротенберга». И местным, и дикарям здесь рады все меньше.

Проход запрещен

Перекрывать щели начали примерно в 2005 году, вспоминает Мария. Раньше рядом с большой Молокановой щелью уходила в море скала Дракон, сейчас уже полностью им размытая и поглощенная. Теперь там установили забор: «Частная охраняемая территория, проход запрещен». И появились бойцы в форме и с автоматами.

Случалось, что у забора никого нет, — и дикари через забор перелезали. Кто через море, а кто, со смехом вспоминает Нина, даже делая подкопы.

К 2008 году забор появился прямо на пляже самой Прасковеевки — и дикарям уже пришлось договариваться с «парнями в форме», как называет их Нина. «Мы не давали взяток, просто разговаривали. Там стояли абсолютно адекватные ребята, они не скрывали, из какой они службы: “Мы ФСО, мы вас не пустим”», — вспоминает Нина. Никто из них не скрывал, и чей будущий объект они охраняют.

Примерно с 2009 года первая щель со стороны Прасковеевки — Молоканова, где отдыхали в основном дикари с маленькими детьми, чтобы далеко не надо было ходить, — была полностью заблокирована для отдыхающих. Из ее подножия вырос, разрезав берег и море, огромный пирс.

«Мы его проходили, но нельзя сказать, что спокойно. Там стало просто опасно для жизни ходить. Этот пирс построен из огромных-огромных камней, больше человеческого роста. Когда ты хочешь пройти дальше по берегу, тебе надо забираться туда, иначе не пройдешь. Между этими камнями такие пропасти, что, если туда упадешь, хорошо, если просто себе что-то сломаешь», — говорит Нина.

Когда она впервые залезла туда и подняла голову, чтобы осмотреться, к своему удивлению, она увидела вместо горы огромную дырку в этой горе — и застыла на несколько минут. «Все то лето мимо этого места я шла с ужасом: “Господи, опять эти камни. Опять этот туннель”».

Позже там же выдолбили и второй туннель. В фильме «Дворец для Путина. История самой большой взятки» политик Алексей Навальный утверждает, что один из этих туннелей ведет из предполагаемой резиденции Владимира Путина в подземную обзорную комнату с видом на море, а другой — на берег к морю.

В тот же год Нина впервые столкнулась со строителями дворца и с его предполагаемым хозяином — точнее, с его плавательным средством. Девушка вместе с подругой, «конкретно груженные», возвращались в обед с продуктами из Прасковеевки на место стоянки. Где-то километрах в трех перед туннелем на месте Молокановой щели есть несколько выступов, перед первым из них девушек встретили «ребята в форме».

За выступом было видно белую яхту. «Извините, пока яхта не уйдет, вы никуда не пройдете», — заявили «ребята». Девушки сели неподалеку на берегу, переждать и позагорать. Нина повернула голову в сторону села — «и тут наступил ужас». От горы до самого берега шла цепочка строителей, все не местные и в пьяном состоянии — они валились с ног и поднимали друг друга.

«У меня началась паника — нам было, по сути, некуда бежать, вглубь нас не пропускали, а толпа рабочих закрыла проход к другой стороне. Рабочие сели рядом с нами, буквально метрах в двух, окружили и стали кидать в нас камушки, кто-то начал подходить и пытаться общаться. Мне стало очень страшно: сейчас может произойти все что угодно». Нина с подругой решили спастись из ситуации, подойдя с заготовленными бутербродами к ФСО и попросив их о защите.

«Ребята» из ФСО взяли бутерброды и разрешили сесть рядом, рабочие туда подходить уже не стали. Так девушки просидели почти до семи часов вечера. К этому времени яхта ушла, и бойцы ФСО даже проводили девушек до палаток. Строители тогда дошли до стоянки — но дикари мужского пола «очень быстро объяснили, что им там делать нечего».

За четыре года между дикарями и ФСО сложились довольно теплые отношения, отдыхающие знали поименно всех начальников смен и способы, как с ними связаться. «У нас проблемы с вашими строителями, уберите их отсюда», — потребовали по телефону палаточники, и бойцы ФСО их действительно убрали.

«Мне всегда импонировало, что они, фэсэошники, никогда не были к нам агрессивно настроены, — рассказывает Нина. — Всегда очень с уважением, никакого “Срочно собрали манатки, ушли!» Всегда интересовались: “А что, а где, а как?” Всегда у нас были телефоны, кому позвонить в случае чего, всегда был нормальный контакт. Они же видят: мы нормальные люди, часто с детьми, с маленькими детьми отдыхаем, я вот сына своего привозила».

Установились и рыночные отношения — строители продавали возможность по своему пропуску проехать в Прасковеевку и обратно до щелей «через верх» по лесной двухколейке, вспоминает Мария. А один дружелюбный горноспасатель, работавший на объекте, приходил на стоянки, спрашивал, что кому принести, и закупал в Прасковеевке продукты, получая за эту услугу 200-300 рублей.

В самой Прасковеевке туристическая инфраструктура начала чахнуть: позакрывались кафе, турбазы, лодочные станции, все парковки были заняты под стройку. «С виду все хорошо и строятся каких-то нереальных размеров здания. Но все, что для простых смертных, — все исчезает», — говорит Нина.

Весь левый берег реки Джанхот занял дворцовый кластер — виноградники, тепловые и оптоволоконные коммуникации, пограничная часть (официально оправдывающая забор на берегу), энергостанция, явно превосходящая по мощностям потребности крошечного села, станция спецсвязи ФСО. На правом берегу осталось несколько тоскливого вида шашлычных и ржавых аттракционов. Само село заставлено машинами среднего класса с номерами со всех регионов России и автобусами с надписями «Вахта» — вряд ли на них приехали туристы или журналисты.

При этом нельзя отрицать и блага, появившиеся в Прасковеевке вместе с дворцом: дорога в село до 2005 года представляла собой гравийную насыпь, в дождь проходимую только внедорожниками. По построенной сейчас трассе (ведущей в одном из ответвлений до самого побережья) спокойно проезжают КамАЗы, под завязку груженные стройматериалами. Стоит ли говорить про электричество, интернет, газ и огромную часть МЧС с двумя вертолетными площадками и техникой, достаточной для спасения застрявшего в горах взвода солдат.

Что поделаешь

— Красивая деревня? — спрашивает оглядывающих окрестности корреспондентов ТД житель Прасковеевки в камуфляжной куртке.

— Пытаемся понять.

— А что пытаетесь понять?

— Недавно такая красивая стала, да?

— Всегда красивая была.

— А что, тут недавно газ провели, электричество, да?

— Хаха. ***** [блин]. Насмотрелись? Нормально все у нас. Оно и до этого было все хорошо. Да все это херня, это бред такой. Село жило, и селу больше 300 лет. И ты бы построился там, — указывает мужчина в сторону дворца. — И может, про тебя что-то бы сказали. Все это ***** [чушь] полная, я вам честно русским языком скажу. Мы как жили, так и живем, и будем жить всегда. Вы приедете-уедете, а мы здесь останемся.

— Странно, что не туристическое место до сих пор. Хотя море-то рядом.

— Знаешь из-за чего? Это Геленджик обнаглел. Все к себе тянет. Это они хотят ни *** не делать и деньги зарабатывать.

Возможному избавлению от дикарей опрошенные прасковеевцы рады, некоторые даже высказывают благодарность за это президенту России. Фермерка, которая жаловалась на трясшего перед коровами членом мужчину, жалуется теперь на журналистов, которые без остановки этих коров снимают.

Нечего вам тут плавать

Какими бы теплыми ни были отношения ФСО и дикарей, уже к 2010 году путь к щелям через хутор был закрыт полностью. В конце 2010 года опальный бизнесмен Сергей Колесников написал открытое письмо президенту Дмитрию Медведеву о том, что на берегу Черного моря строится роскошный дворец для личного пользования Владимира Путина стоимостью более 30 миллиардов рублей. Тему подхватил ныне покойный оппозиционер Борис Немцов: обращал на этот факт внимание СМИ и включал его в свои доклады о деятельности Путина.

«[Тогда] мы все дружно промолчали. Мы и местные все давно понимали — когда гору без остановки долбят много лет подряд, на это сложно не обратить внимания. А гору долбали днем и ночью», — говорит Нина.

Мария боялась подходить слишком близко к дворцу, хотя знала лаз: «Честно, было страшно. Почему? Там люди с автоматами ходят». Были и дикари, шедшие на поводу у любопытства, «все же мы люди», говорит Нина. «Ребят из ФСО» это любопытство поначалу даже почти не раздражало.

Затем, продолжает Нина, началась борьба за их постепенное вытеснение. Заборы всюду разрослись. Один из них заблокировал путь к любимой щели Марии и Нины «по верху», и пройти туда можно было только три километра пешком по берегу (при этом до дворца от этого места восемь километров). Другой заблокировал доступ к местному источнику питьевой воды — пришлось запасаться впрок. Еще один забор установили, чтобы оградить Красную щель (по слухам, там в аренду взял 18 гектаров бизнесмен Олег Дерипаска). Он, к радости дикарей, быстро сгнил от морской воды и утек.

Плавать тоже стало можно не везде. Мария рассказывает, как дикари, в основном хорошие пловцы, наткнулись в удалении от берега на сетки устричной фермы. К ним со стороны берега подплыл мужчина на водном мотоцикле и ногой брызгался в их сторону: «Нечего вам тут плавать». В Кринице, рядом с тремя объектами, фигурирующими в фильме Алексея Навального как общежития охраны и прислуги дворца, корреспондентам ТД удалось обнаружить рыболовецкую базу с контейнерами для перевозки рыбы, сетками, буйками и внушительной рыболовецкой лодкой, напоминающей скорее военную, но с гражданскими номерами.

В какой-то момент, продолжают дикарки, «ребята из ФСО» стали приходить на стоянки почти каждый день — фотографировать, переписывать паспортные данные, запрещать разводить костры. О прибытии важного гостя все узнавали заранее — перед яхтой к берегу подплывал военный катер с локаторами, затем несколько военно-транспортных лодок с охраной, только затем — сама яхта. А береговая линия зачищалась ФСО от посторонних. «Расстрел без предупреждения», — вспоминает Нина данное дикарям предупреждение в одну из таких операций, шуточное, по ее мнению.

Позже во время прибытия гостя охрана пробовала зачищать и стоянки в лесу и на утесах. В 2012 году — под предлогом того, что в районе пятая степень пожароопасности. «Парни» подходили к дикарям и ругались с ними, требовали сворачивать палатки и отправляться домой, в какой-то момент даже приехали с краевой полицией и активно старались выгнать. «Приедем вечером, чтобы вас тут не было. Потом мы приедем сюда с ОМОНом и вас будем разгонять, чуть ли не дубинками», — вспоминает Мария.

Будучи, по ее словам, «крепкой натурой», девушка воспротивилась: «Нет, никуда отсюда я не уеду, приезжайте и выгоняйте. Если вы так хотите нас эвакуировать — делайте это по протоколам, обеспечивайте нам лодку, меняйте нам билеты [до родных регионов]». Вечером к дикарям никто не пришел, через три дня один из охранников подошел и сказал: «Все, пятую степень пожароопасности сняли».

В один из сезонов пожар реально произошел — загорелся небольшой участок леса неподалеку от дворцовой станции РЛС. «Обычно в таких случаях, чтобы прислали [пожарные] вертолеты, уходит очень много времени. “Утриш” вертолетами так и не потушили, когда он горел [в прошлом году], — потому что никому это не надо было», — отмечает Мария. К станции РЛС три пожарных вертолета прибыли через полчаса и успешно справились с возгоранием.

В произошедшем, вспоминают девушки, обвинили отдыхающего дикаря, музыканта-блюзмена, который в момент, когда пожар начался, спал в палатке: якобы он бросил в свою сортирную яму недотушенную сигарету. Его и двух его соседей по палатке «вывезли в Геленджик и отмудохали по полной, еще и сломали гитару», рассказывает Мария. «Вы сами набухались и подожгли лес», — вспоминает Нина слова охранников. Часть дикарей тогда свернула палатки и покинула стоянки.

Но основной ущерб окрестному лесу наносили не пожары и не отдыхающие.

«Говно сыпем в речку»

«Иногда, когда где-то они не могли проехать, они просто вырубали, и все — не важно, живое дерево или нет. Широченная полоса у горы-двухколейки была просто вырублена — видимо, чтобы провести технику», — говорит Мария. Лесной массив настолько поредел, что с этой горы стало видно другую гору, и оттуда шло «зарево с гигантской стройки» от фонарей и строительных прожекторов вместе с неостановимым шумом — «а раньше было все чернющее».

«Как мне говорили ребята, этим деревьям [было] не меньше 200 лет», — рассказывает Нина. Такое соседство загрязняет первозданную чистоту этого места, считает Мария: «Шум, засвет, да сколько животных они пугают! Я помню годы, когда я могла встретить и лису, и косулю, и енотов — они всегда придут поживиться вкусненьким, но сейчас почти никого уже не встретить. Я вижу, что природа от этой стройки страдает».

Эколог Евгений Витишко в порту ТуапсеФото: Николай Хижняк для ТД

Верны ли ощущения любителей, мы отправляемся узнать на другой конец побережья, к профессионалу из Туапсе, члену «Экологической вахты по Северному Кавказу» Евгению Витишко, дважды лауреату премии «Герой Кавказа». На верхней полке в его офисе строгие ряды рабочих папок: «Дело Егоровой», «Заказник Пребайский», «Заказник Туапсинский», на нижней — профессиональная литература: «А. С. Зернов. Флора Северо-Западного Кавказа», «А. Нечаев. Камчатка. Царство вулканов», КоАП, УК РФ — и чтение для души: «Красавица Кубань», «Книга самурая».

В нулевых Витишко работал в департаменте архитектуры и градостроительства Краснодарского края, еще раньше был главным геологом ФГУП «Туапсеберегозащита». Тогда же стал гражданским и экологическим активистом.

Первые «движения» по объекту у Прасковеевки «Эковахта», по словам Витишко, заметила в 2005 году — тогда там начался длительный процесс скупки участков и дальнейшей их передачи Управлению делами президента. Экологи понимали, что «идет какой-то сбор земель, скажем так, по самому разному назначению», но «[никак] интерпретировать в целом разнородную информацию мы не могли».

Ближе к рубежу десятилетий началась активная стройка, но вопросов только прибавилось, вспоминает активист, — объекты дублировались, строилось по два винных завода, по две церкви. В то же время ходили слухи о резиденции тогдашнего президента Дмитрия Медведева в «Утрише» — в «Эковахте» подумали, что в Прасковеевке может возводиться новый медведевский проект, а может, даже и их совместный с Путиным: «А что? Двойной дворец, два брата-акробата рядышком будут сидеть».

Вдоль реки Пшады появились солнечные батареи, в Прасковеевке и Кринице возникли блокпосты, «покуда видит глаз», территория со всех сторон обрастала заборами — стало понятно, что это уже объект высшей категории. Агрономы с предприятия «Михайловский перевал», которое выращивает персики и нектарины, жаловались Витишко: с территории этого объекта выбежали кабаны и «сожрали полсада». «И никого [из кабанов] же не застрелишь: тебя потом застрелят!» — смеется эколог.

Но даже с этим пониманием экологи не могли представить, что проект распространится на 10 тысяч гектаров. «Сначала этот объект был 68 гектаров, потом прилегающие рядом территории, потом непонятно кто и для чего брал земли сельхозназначения. Часть лесов на землях также вырубили, мы это все наблюдали по кадастровым картам, поэтапно все расписывали», — вспоминает активист. Пристальным мониторингом с регулярными вылазками на место «Эковахта» занялась с 2010 года.

Поначалу, пока там не появились датчики движения и все не было окружено заборами, экологи ходили по дороге, которая начинается в середине Прасковеевки, она вела точно в обход погранзаставы. Сейчас на этой дороге вырос шлагбаум, а погранзастава выросла сама по себе, обзаведясь несколькими корпусами. Один из них, ближайший к пляжу, больше похож на чью-то очередную дачу, тем более что над ним нет необходимого российского государственного флага. Но местные все же советуют не снимать его: «За это заметут».

«Напролом мы никогда не шли, — описывает Витишко способ проникновения в глубины дворцовых земель. — Ну что ты, проломишь фэсэошника, что ли?» Охрана, по его словам, организовывала засады в разных местах — активисты поднимали квадрокоптер, смотрели с него, где затаились охранники, и проходили мимо них, «петляли по лесу». Если ловили — вежливо, но настойчиво выводили, всех узнавали в лицо, спрашивали, как дела.

За шпионскими вылазками скрывалась кропотливая и достаточно рутинная работа по выявлению вырубки леса на землях, входящих в краевой лесной фонд. «Мы видели изменения ландшафта даже без вылазок — от гугл-карт они ничего закрыть не могут, что, дымовую завесу пускать? Был лес, превратился в поляну», — говорит Витишко.  

Активисты приносили лесные карты в уполномоченные органы, департамент лесного хозяйства и министерство природных ресурсов Краснодарского края и говорили: «Ребят, это же лесные земли, а теперь там леса нет. Столько-то вырублено, по нашим подсчетам, ущерб нанесен такой-то». Структурам приходилось что-то отвечать, и они отвечали: в рекомендательной форме обращались в краевую прокуратуру разобраться. «В прокуратуре думают: ха-ха, лол», — предполагает Витишко.

Другая проблема — то, что строительный мусор складывается у местных рек. На это экологам пожаловались, в частности, жители села Берегового. Краевая власть успокаивала их: «Нет, от этого только положительный эффект», в кубанской хозяйственной традиции считается, что это укрепляет берег реки и предотвращает разливы.

«Я говорю: нет, положительно будет, когда будет положительное заключение Главгосэкспертизы, а сейчас это называется “говно сыпем в речку ”, размоет — еще хуже будет. Это же одна экосистема, одно вредит другому. В случае катастрофического наводнения это будет целый поток совсем другой плотности, он будет все разрушать с другой силой и в итоге высрется в море», — объясняет Витишко. Итого: высшие государственные чиновники совершают преступления в области природоохраны, буднично описывает активист происходящее в Прасковеевке.

По его мнению, минимизировать ущерб природе и имиджу Краснодарского края можно, установив на этих 60 гектарах заповедник, — это, считает Витишко, было бы «нормальной реакцией» властей на скандал. Территория от Прасковеевки до Криницы, уверен эколог, с точки зрения уникальности природы ценнее, чем уже существующие заказники Краснодарского края, например Агрийский.

Что касается вырубки краснокнижных пицундских сосен, и это поправимо, продолжает эколог, — пожары в окрестностях показывают, что такая экосистема восстанавливается достаточно быстро. «Ну как быстро — понятно, что, если сосне было 100 лет, она так быстро не вырастет. Но даже на месте варварской вырубки они приживутся очень быстро — если их посадить. Было бы, как говорится, желание».

И в палатке хорошо

Нина и Мария не уверены, что в этот купальный сезон дойдут до любимого места стоянки. По закону должны бы: любая территория, находящаяся на расстоянии 20 метров от воды, является местом общего пользования, береговые полосы могут беспрепятственно использоваться любым лицом для передвижения и пребывания около них. Но сейчас любое такое перемещение на участке между Прасковеевкой и Криницей нужно заранее согласовывать в пограничной службе.

«Все те места, где мы отдыхали, будут перекрыты, будет не пройти нигде, — сокрушается Мария. — Или идти 10 километров по берегу. Есть, конечно, другие места. Не хочу приписывать ничего сверхъестественного тому месту, но оно действительно как будто очищает. Человек, который приехал туда отдохнуть таким образом, возвращается абсолютно другим. Очищается от социума, от беготни и постоянной суетности мысли: нужно это, нужно то. Понимает, куда он по жизни идет».

Поводов для оптимизма у девушек мало. «Нам откровенно говорят: вам осталось здесь два года, через два года территория от Прасковеевки до Криницы будет закрыта забором полностью, вы не сможете пройти эти 20 километров по берегу», — воспроизводит она предупреждения «ребят». После того как вышел фильм Навального, девушки поняли, что эти два года охрана, скорее всего, перескочит, «прикроют это место для борьбы с терроризмом или иностранными агентами».

Есть и «Утриш», есть и места по всему побережью для палаточного кемпинга, даже рядом с Прасковеевкой, над ними «тру-дикари» вроде Нины и Марии потешаются: «Приезжай, плати арендную плату, ставь палатку, на тебе розетку, на тебе электричество, на тебе водичку, на тебе где побухать в пяти метрах». Других таких мест, как побережье у дворца, на Черноморском побережье нет, резюмирует Нина: «Везде уже дворцы стоят. У всех везде что-то куплено. Там, за забором — олицетворение всего, что происходит в стране».

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!