О том, что Бог есть, я узнала, когда была совсем ребенком. О смерти я узнала позже, и, значит, для меня она уже не могла означать «конечность», забвение или пустоту. Ведь я знала о бесконечности, знала: то, что меня не станет в этом мире, означает, что я продолжусь в каком-то другом. И это было так же понятно и просто, как то, что необходимо дышать, пить, есть и двигаться, чтобы жизнь продолжалась.

Плачущий светФото: Татьяна Киреичева

Я росла, отношения с Богом менялись. В какой-то момент постоянный диалог прервался. Примерно в пятом или шестом классе я решила, что больше не верю в Бога. Ключевое слово — «решила». Изменения были продиктованы именно сознанием, эмоционально я не была готова к этому, я не верила самой себе и себя боялась. Я помню, что этот отказ сопровождался внутренней просьбой простить меня.

Наверное, именно в этом возрасте ребенок начинает осознавать и чувствовать, что позиция родителей — это не истина, что ее можно ставить под сомнение и отрицать. А само по себе отрицание — это первичная подростковая реакция на мир. Необходимо уничтожить все в себе и вокруг себя, чтобы познать свою истинную сущность. Мне казалось, что только так я перестану зависеть от чьей-либо воли и приближусь к себе, что только так можно отстоять свое право на жизнь — ту, которая действительно будет принадлежать мне, а не кому-то другому. Право на путь, который будет продиктован только моей волей и, в некоторых случаях, суммой случайностей, которых не избежать.

В итоге я лишь усложнила свой дальнейший поиск. Позже я усвою еще одно важное правило: нельзя отказываться от своего опыта, в конце концов он бумерангом прилетит обратно, врежется вам в голову и, возможно, надолго собьет с ног.

Во многом на меня повлияла, если так можно сказать, религиозно-политическая повестка. Чиновники от церкви часто совершают действия, которые никак не совпадают с тем, что они проповедуют, стоя в храме. С тем, что они пишут в книгах и во что якобы сами верят. Тогда я с трудом могла разделять веру и церковь, для меня они были единым организмом, который я не могла принять, который вводил меня в состояние слезного шока и сожаления, иногда даже стыда. Такие же чувства я испытывала от некоторых религиозных догматов, которые во многом противоречили тем гуманистическим ценностям, которые я разделяла.

Плачущий светФото: Татьяна Киреичева

Однако, как мне кажется сейчас, все всегда зависит исключительно от трактовки. И разница между лояльными и нелояльными, динамичными и нединамичными религиями заключается исключительно в готовности церковных служащих примирять постоянно меняющийся мир с конфессиональными ценностями.

В России, ввиду ее патриархально-консервативного опыта, это намного сложнее, и верующие люди пытаются найти пристанище в других религиях, ставя себя в довольно сложное положение, так как примирить свой культурно-национальный опыт (а религия тесно с ним связана) с чужим бывает крайне трудно. И путь верующего человека, который отказывается принимать современную церковную ситуацию в России, порой становится хождением по мукам.

Плачущий светФото: Татьяна Киреичева

Религиозные взгляды в моей семье были разными. Почти все родственники, когда я была маленькой, были равнодушны к религии, они выполняли привычные в России религиозные ритуалы (поход в церковь на Пасху, крестины, венчания и так далее) и, как мне кажется, не задумывались о большем. Верующей была моя мама, причем этот путь начался для нее примерно после моего рождения.

Она рассказывала мне о Боге. Не очень много и подробно, но достаточно для того, чтобы я прониклась этим. Она давала мне детские книжки, в которых в формате сказок были описаны разные жития. Тогда я воспринимала их как волшебные истории об очень интересных людях. Она отводила меня в церковь. Я бы не сказала, что она занималась моим религиозным воспитанием, — она будто бы оставляла мне пространство для выбора. Она предлагала мне пути, ни на одном не настаивая. Наверное, отчасти поэтому вера не была для меня связана с принуждением.

Я никогда не переставала тянуться к православной культуре — к храмам, монастырям, обителям. Мне нравилось разглядывать иконы. Пение церковного хора заставляло меня плакать каждый раз, когда я его слышала. Я чувствовала себя защищенной. Я искренне верила, и это было вне меня, вне моей логики и вне моего опыта. Но мне не давали покоя вопросы, которые я задавала себе и церкви, я не могла позволить себе принять свою абсолютную сопричастность к ней.

Плачущий светФото: Татьяна Киреичева

На большинстве фотографий — монастырь в Великом Новгороде. Это место, в которое я часто приезжала с мамой в детстве и в которое, когда выросла, стала приезжать одна в поисках ощущения, которое мне хочется назвать чистотой. Некоторые другие фотографии также сделаны в близких мне местах — там, где я вела интуитивный поиск детства и Бога, пытаясь понять, какова моя роль в этом, что я на самом деле испытываю и почему.

Для меня проявление Бога, проявление света — в любви, в способности любить. Это единственная верная формула: Бог — там, где есть любовь, вне зависимости от того, во что ты веришь. Вне зависимости от того, есть ли Бог вообще. А любовь — это уже обо всем другом. И о людях, и о животных, и о культуре, и о природе. Обо всем том, что способно нас наполнять и трогать. Если кто-то испытывает ее в храме, значит — нужно идти в храм. Если среди близких людей, нужно идти к близким. Если в лесу, значит — в лес. Только так можно оставаться честным.

Плачущий светФото: Татьяна Киреичева

Самое главное, что мне удалось сохранить из своего детства, — способность испытывать восторг и любовь.

Плачущий светФото: Татьяна Киреичева

Плачущий светФото: Татьяна Киреичева

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!