«Резинка для трусов» от почетного педагога Министерства образования

«Мама, они хотят меня уничтожить», — кричал мне сын по телефону. И тогда я решилась написать этот текст

Один мой взрослый, уверенный в себе, красивый и бородатый друг рассказывал, как однажды в школьном туалете его избили три одноклассника. Он приполз домой в крови и рассказал все отцу. А тот велел быть мужиком, не показывать слабину и разобраться во всем самому. Друг мой всю жизнь очень старался быть именно таким мужиком. Но в 35 лет, сидя на моей кухне, он в соплях и с горечью говорил, как бы ему хотелось, чтобы отец тогда пришел в школу и защитил его.

А учительница географии в моей школе однажды обиделась на то, что я не осталась дежурить в классе после урока, и поставила мне ультиматум: или «мать в школу немедленно», или на всех уроках она будет отмечать мне пропуски (тогда с этим было строго). «Родителей в школу» я боялась больше смерти, на уроки ходила, но учительница, упорно меня не замечая, ставила «н». Я сдалась и рассказала все матери. Та пришла, виновато выслушала все, что ей наговорили, с поникшей головой признала вину, и я опять «появилась» на уроках географии. Спустя годы мать сожалела, что смалодушничала тогда, не защитила ребенка в ситуации, когда наказание было совершенно несоразмерно проступку.

Хорошая школа

Я на заре своего родительства решила в учебных заведениях всегда быть на стороне детей и верить только им. Жизнь сложилась так, что я прилетела в Краснодар прямиком из Испании, а мои дети — из испанских школ (а до этого — из московских). Я привыкла к нормальному уровню коммуникаций, в некоторых случаях школы буквально окружали меня заботой, и я думала, что так принято везде.

В школу для детей элиты Краснодара (языковая гимназия в самом центре города, входит в топ-500 школ России, второй иностранный язык со второго класса, баснословная для региона сумма финансовой помощи на входе, дорогая — шьют только в двух ателье — форма, отличный ремонт, напротив церковь и краевая администрация) я попала случайно. Буквально запорхнула 30 августа, написав письмо: если вам нужны умные дети, они у меня есть.

Знакомые предупредили: начнутся поборы, ты не справишься. Я от всех сборов сразу и категорически отказалась. Ни на диваны школьные, ни на кулеры, ни на ремонт кондиционера в классе за 65 тысяч рублей, ни на смену стульев, потому что девочки рвут колготки, ни на уборку с натиркой полов и подарки учителям не сдавала.

Форму за 7 тысяч рублей тоже осилить не смогла (для девочки, например, нужно летнее и зимнее платья, итого 14 тысяч, а детей-то у меня трое), поэтому шерстила «Авито» в поисках бэушной.

«Вы у нас первая такая… за всю историю школы, многодетная и малоимущая», — презрительно скривилась директор, когда я пришла оформлять льготы на школьное питание. Из 70 рублей на ребенка мне полагалось 25 рублей скидки.

«И вы у меня», — хотелось ответить, но я решила не разжигать.

Оказалось, сборы, холодная невкусная еда, обязательные платные дополнительные занятия с первого класса и дорогая форма были наименьшим злом.

«Да вы имбецилы»

Настоящей проблемой стало то, что сейчас называется эффектным выражением «педагогический буллинг», а простыми словами — учительский садизм.

Поначалу все проявлялось незначительно.

Старший сын в 14 лет рассказывал: «Учитель музыки попросил поднять руки тех из нас, у кого родители курят». Мой ребенок и еще несколько робко подняли. «Вот поэтому вы такие и имбецилы!» — сообщила учительница на весь класс.

— Почему вы это не засняли? — вспылила я.

— Да ладно, мам, нам это дороже выйдет, — махнул он рукой.

А потом понеслось. Из разных классов, от разных родителей и детей.

«В следующий раз за дверь полетит твой портфель! А потом и твоя голова!» — кричала учительница математики.

«Я сейчас твоему отцу расскажу, так он тебя так вечером выпорет!» — угрожала учительница английского.

«Шкафчиками пользоваться в течение дня нельзя!» — наказывала детей за недоказанную провинность классная руководительница.

«Да нет же, он не выдернул из-под ребенка стул специально, чтобы тот упал, это ребенок сам соскользнул…» — оправдывали учителя технологии, когда ребенок упал и ударился головой об стул. Дети даже побежали к врачу, но после оптимизации часов в школе на 800 детей врач бывает только два дня в неделю. Дети даже посмели потребовать извинений, но, конечно, не дождались.

«Какое видео? Вы что? Да он душевный человек!» — защищали того же учителя технологии после того, как по школе пронеслось видео, как он рывком ударил ребенка дверью кабинета. А потом толкнул другого ребенка двумя руками в грудь.

Учитель этот в отместку за просьбу выйти однажды просто закрыл класс на ключ изнутри, чтобы ребенок не мог вернуться. Открыл только после вмешательства классной — и то не сразу.

«Войди как нормальный ученик! — закричал он, наступил ребенку на ноги и дал подзатыльник. — Ты придурок, что ли?»

Дети рассказывали, как завучи и директор прилюдно доводили старшеклассниц до слез — за несоответствующую форме кофту, например. Одни дети публично плакали, другие это наблюдали. Вообще, обхода директора с осмотром формы боятся не только дети, в истерике бьются учителя. «Завтра обход! Всем быть с бабочками и воротничками!»

«Ма-ла-дой челове-е-ек! Встань! — кричит на ребенка директор. — Перед тобой стоит женщина! Ты что, не понимаешь, что передо мной надо встать? Почему не в форме?!»

Учительница математики заламывала руки: «Ты испортил мне всю жизнь, у тебя проблемная семья!» По итогам ее работы 60 детей из двух пятых классов по годовой контрольной получили двойки, продемонстрировав полное незнание предмета. Школа попыталась возложить вину на родителей: мало занимались, недоглядели. Но цифры говорили сами за себя. 60 человек не усвоили один из основных предметов в элитной городской школе, где каждый первый плотно сидит на репетиторах. Учительницу эту быстро «ушли» в середине мая, чтобы как-то исправить ситуацию. А она говорила детям: «Я так рада, что от вас ухожу!»

Докладные, жесткое отсеивание девятиклассников, выдавливание неугодных (а скорее, неидеальных по успеваемости и небогатых). По школе ходят легенды о разговоре директора тет-а-тет с семьей. После такого разговора родители обычно тихо забирают документы и очень этого разговора боятся. Выученная беспомощность — классика психологии. В этом году обсуждается цифра 40 человек. Столько детей сократят по решению директора. Из года в год она оставляет из четырех девятых классов два. Лучших. Которые не портят статистику. Самых умных, которые по максимуму поступят в вузы, директор отчитается, школа сохранит статус и финансирование. А остальным придется менять привычную школу, друзей, иногда любимых классных руководителей.

И все эти дети депутатов и прокуроров, главврачей и судей покорно терпят ежедневное унижение. А вместе с ними и родители.

Ребенок в шкафчике

Три года назад, когда мой сын был в третьем классе, я забрала его из шкафчика.

Он сидел в куртке, потный, мокрый, рыдающий, и кричал что есть сил, закрывшись шапкой. Напротив шкафчика сидела директор и что-то грозно ему внушала. Рядом с ней стояла завуч с телефоном, на который она записывала происходящее. Этот момент я сфотографировала, и это одно из самых страшных для меня фото.

Вокруг шел урок. Учительница, которая довела эту ситуацию до предела, делала вид, что ничего не происходит. Дети в оцепенении сидели спинами к происходящему.

Мой сын кричал. За минуту до моего прихода там было еще человек шесть учителей и просто любопытных, которые, не узнав меня, громко обсуждали в коридоре: «Да он больной! Его лечить надо!»

Я тогда написала заявление в прокуратуру. Прокуратура находится в двух кварталах от школы. Прокурор, очень внимательный и приятный человек, понизив голос, участливо произнес: «Там ведь учатся мои дети, я знаю, как там все происходит, я вас очень понимаю…»

Во время прокурорской проверки директор школы развернула целую кампанию. На следующий же день у ворот моего дома дежурила машина с одним из учителей. Следили? Проверяли?

Директор лично через одноклассников моего старшего сына узнавала телефон его отца, чтобы тот повлиял на меня.

Мне позвонил юрист. Один из родителей, педагог местного университета. Представился независимым экспертом. Предлагал успокоиться и пойти на диалог.

Меня даже внимательно выслушала уполномоченная по правам ребенка, а я по наивности там разрыдалась.

Но ничего не изменилось. Учительница, доведшая моего девятилетнего сына до срыва многомесячной травлей, осталась при своей должности. Прокуратура отписалась. Уполномоченная испарилась. Никто не был уволен, извинений никто не принес.

Ребенка перевели в другой класс, и худо-бедно два с половиной года были как-то прожиты.

Все сначала

Новый учебный год в этот раз начался как-то тяжело. За сентябрь табель ребенка покрылся двойками. Докладные, жалобы, что физкультурную форму не принес или тетрадки забыл… Но я терпела. Думала: тяжелый год, частичная мобилизация, всем страшно, плохо, надо терпеть. Пока вдруг сын походя не кинул: «И вообще, учитель английского назвала мой ободок резинкой для трусов. А дети тут же подхватили и начали дразнить».

Сказал спокойно и обыденно, с той самой выученной беспомощностью.

«Это она так назвала твой модный спортивный ободок?» — спросила я.

Возможно, в другое время я бы сдержалась. Я и сдерживалась — минуты три. Потом сказала ему, что это недопустимая оскорбительная лексика, что в нормальном обществе такое неприлично не только по отношению к детям, но и в принципе. Поцеловала, проводила в школу — и тут мои шторки упали.

Я написала классному руководителю. Предложила представить ситуацию, в которой, допустим, на городском совещании учителей ее руководитель от минобразования встанет и публично, перед всеми коллегами, обсудит ее гардероб под всеобщее хихиканье. Поможет ли ей это увидеть ситуацию глазами ребенка?

Я также попросила поговорить с директором и попросить всех учителей снизить градус истерии и двоек. В стране, где каждая семья сейчас переживает сложные испытания и тревогу, школа могла бы стать единственным местом покоя для детей, дать им ощущение мира и стабильности — вместо докладных и истерик.

Классная руководительница — женщина спокойная и отзывчивая. Она отреагировала сразу и с учителем поговорила.

В обед позвонил ребенок: «Ну на мне и отыгралась учительница, после того как ты рассказала классной! Выговаривала мне, что я ее сдал и что теперь с матерью бегом в школу. И что-то еще, но я, мам, точно не помню, я был так напуган, я был так сердит!»

Как удивительно развернулись события. Ребенок 12 лет рассказал матери (а кому еще, может быть, школьному психологу?) о том, что его при всем классе унизил учитель, а учитель немедленно начал ему мстить. И даже не задал себе вопрос: может быть, я не прав? Может, стоит извиниться и забыть этот неприятный момент?

Тогда я села, написала жалобу и отправила ее во все надзорные органы, кроме прокуратуры, потому что второй раз проходить через извинительный тон прокурорских родителей желания у меня не было.

И тут наконец-то объявилась учительница. Она буквально кричала сквозь ватсап:

— Не надо клеветать! Меня Министерство образования РФ за это и наградило, что я умею работать с детьми!

— Возможно, чиновники Минобра не знают, как вы унижаете детей и мстите им за то, что об этом унижении они рассказывают своим родителям. Скажите, вы называли ободок моего ребенка резинкой для трусов публично? Вы видели, как дети тут же подхватили и начали его дразнить?

— Вы взрослая женщина! Перестаньте искать виноватых! И вообще, вы представитель ребенка, школа пришлет вам официальный запрос немедленно явиться!

Вечером дома я сказала детям:

— Я понимаю, почему она назвала ободок резинкой для трусов. Мы с ней почти ровесницы, а я отлично помню наши детство и юность. Резинка для трусов была всем. Точнее, для всего была одна резинка, которая шла и на трусы, и на игру в резиночки, и на резинку для волос, и посылки ею можно было перетянуть. Резинка была вещью! И в голове этой женщины эта резинка с тех времен так и застряла. Ничего со времен той резинки хорошего с ней в жизни не произошло. А у тебя на голове красивый, современный, дорогой ободок. Такой же носит какой-нибудь твой любимый известный красавец-футболист. А на трусах у тебя, смотри, широкая резинка, которая точно отличается от ободка. Ты живешь в одном мире, а она — в другом. Этими трусами она унизила только себя. И если бы ты был старше, ты бы мог именно так ей и ответить.

— Как жаль, что не могу… — протянул ребенок.

— Зато я могу, — подумала я про себя. — В мои времена, когда школьники выживали как могли, к ней бы (а не к тебе!) навсегда прилипло прозвище Резинка Для Трусов. Но вы другие, вы нежные, вы не привыкли унижать других.

Конечно, они вынудят нас уйти из школы. Соберут бумаги, подпишут задним числом докладные, выставят ребенка психом, а меня — безответственной истеричкой, знаю я эту месть на любую жалобу. Доказать там что-то, не положив здоровья, невозможно. Родители обычно отползают, раненые и измученные.

Но на одной стороне всегда будет стоять маленький ребенок со своими страхами, а на другой — сцепленная связка высокодуховных, не признающих свою вину педагогов. А я не хочу, чтобы мой ребенок обвинил меня потом в малодушии. Я буду на его стороне.

Настоящий ответ пришел мне через неделю на официальном бланке: срочно явиться 6 октября в 7:30 утра по поводу успеваемости вашего ребенка и перевода его в другую группу иностранного языка.

Бумагу эту вручили ребенку в присутствии нескольких учителей. Они открыто насмехались: ну-ну, пусть мать явится в школу, мы все придем, мы ей устроим!

Испуганный, затравленный, доведенный до отчаяния, он смял эту бумагу и выбежал из класса. Из дома он позвонил мне, буквально рыдая:

— Мама, они хотят меня уничтожить!

— Я на твоей стороне, — сказала я ему, — мы заберем документы в любой момент.

• Теги:
• буллинг в школе
• психология