«Пусть мать отпустит пацана и даст ему пожить»
Антон почти ничего не видит с рождения. К 18 годам у него есть справка об окончании девяти классов коррекционной школы и горький опыт в виде двух лет в психиатрической больнице. Суд лишил Антона дееспособности по заявлению его матери. Парень боится матери-опекуна, потому что она угрожает отправить сына в ПНИ
Мы изменили имена героев этой истории ради безопасности Антона.
Когда Антону исполнилось семь, Лариса определила его в коррекционную школу для слабовидящих детей. В первом классе незрячий мальчик с остаточным проявлением ДЦП провел три года: у него плохо сгибались пальцы, он «не успевал за программой». Руководство попросило женщину перевести сына на домашнее обучение, но ей это не понравилось: уж слишком много времени требовало воспитание Антона. И тогда Лариса придумала выход — школа-интернат. Но после шестого класса вынуждена была забрать сына оттуда: Антона постоянно задирали одноклассники.
Антон осел дома. Все время он проводил в маленькой комнате, где из развлечений у него были только старый телевизор и альбом с фломастерами. В школу перестал ходить — так решила мать: мол, зачем, он же все равно незрячий.
«Мне 44 года, я хочу строить карьеру и личную жизнь, мне что, всю жизнь с ним провести, если он такой родился?» — сетовала Лариса.
В гостях лучше
Иногда мать все же водила сына в местную организацию, которая занимается адаптацией людей с глубокими нарушениями зрения, — на занятия по вокалу. Там Антон познакомился с Ольгой — воспитательницей из интерната.
«Антона я впервые увидела, когда ему было 16 лет. И выяснила, что последний раз школу он посещал в шестом классе, а потом мать забрала его и он целыми днями сидел дома и слушал телевизор, вот и все развитие, — вспоминает Ольга. — Он даже не гулял самостоятельно: у него не было специальной трости».
Подросток быстро подружился с Ольгой — единственным взрослым, которому было на него не наплевать. Антон часто приходил к ней домой, общался с дочкой Ольги Настей, играл с собакой Леей. Мальчик настолько влился в семью, что стал уходить «в гости» на пять дней в неделю.
«Ларисе это было удобно. Я занялась образованием Антона, и мы с ним все-таки окончили девятый класс со справкой. Тоха научился печатать вслепую десятью пальцами, научился готовить, ходил на эстрадный вокал и в воскресную школу с Настей. У него прекрасная речь. Он даже с тростью начал бегать, очень быстро ее освоил», — говорит Ольга.
Однажды Лариса позвонила соседке и сообщила, что Антон орет, ревет и якобы пытается «выброситься из окна квартиры».
«А у них первый этаж и решетки. Оказалось, она его сильно отругала, но он ничего с собой делать не собирался. Антон сам закрыл дверь, положил ключ в карман и пришел к нам с Настей», — вспоминает Ольга.
«Привезли с правами, увезли без»
Лариса часто жаловалась Ольге, что сын ей «надоел». Отчитывала Антона за любую провинность и доводила его до истерики.
«Я однажды сильно разозлился и сказал маме, что не хочу с ней жить, пусть лучше государство меня содержит», — говорит Антон.
И Лариса «услышала» его.
«Первый раз мать определила Тоху в психиатрическую больницу еще до его совершеннолетия. Она утверждала, что он якобы неуправляемый. Там он провел три месяца. И “вытаскивала” его я. Даже на отца его вышла, который в разводе с Ларисой, — возмущается Ольга. — Еле договорилась с ней, чтобы забрать пацана к себе. Но через несколько месяцев сильно заболела ковидом. Тоха испугался вируса и сказал: “Я, наверное, у мамы пока побуду”. Ушел и снова лег в больницу, только уже на два года. При этом никаких отклонений лично я у Антона не видела».
До совершеннолетия Антона мать получала пособие по уходу за ребенком с инвалидностью, жила на эти деньги и нигде не работала. А чтобы выплаты продолжились, нужно было уже взрослого юношу признать недееспособным.
Согласно статье 29 ГК РФ, член семьи может подать в суд заявление о признании недееспособным близкого родственника. Суд назначит экспертизу, которая определит, способен ли человек отвечать за свои действия. И если комиссия врачей приходит к выводу, что не способен, то суд вынесет соответствующее решение, комментирует ситуацию директор по правовым вопросам санкт-петербургской благотворительной организации «Перспективы», которая поддерживает людей с тяжелой инвалидностью, Андрей Зайцев.
«Признать человека недееспособным не очень сложно. Экспертизу проводят как амбулаторно, так и в стационаре. От экспертизы можно отказаться, но есть риск, что ее могут провести принудительно», — объясняет Зайцев.
Лариса, например, инсценировала драку с сыном. Потом вызвала скорую и полицию, заявила, что Антон на нее якобы напал: избил и исцарапал. Юношу забрали в психиатрическую больницу.
«Мама Антона довольно крупного телосложения. А в этой ситуации выставила себя жертвой. Ну он же незрячий — ты отойди на два метра от него, и никто тебя бить не будет. Но сколько я знаю Тоху, он ни на кого в жизни руку не поднял. Почему скорая и полиция ей поверили? У него и ногти очень короткие, это физически невозможно, не мог он напасть на взрослую здоровую тетку, — негодует Ольга. — Лариса злая и жестокая. Когда она сына помещала в психбольницу, говорила, что “там ему и место”».
Через некоторое время Лариса подала заявление в суд, чтобы лишить сына дееспособности. Суд провел медицинскую экспертизу. Повестку на заседание Антону принесли прямо в больницу.
«Меня заставили. Ну я испугался и все подписал», — вспоминает Антон.
«Суд лишил Антона дееспособности по показанию эксперта и матери, — говорит Ольга. — Пацан на суде плакал: “Что же вы делаете?” Он мог жениться, родить ребенка, добиться квартиры. А сейчас он ничего не может, у него нет никаких прав: он может жить с мамой либо в закрытом учреждении, а мама не желает с ним находиться. Никого ничего не смутило: привезли с правами, увезли без. У матери идея простая: сына — в больницу, деньги — себе».
Лариса пообещала сыну, что, как только пройдет суд, она сразу заберет его из больницы. Но прошло два года — мать Антона так и не вышла на связь с врачами.
Стол для «обиженных»
Два года — с октября 2020-го по октябрь 2022-го — Антон жил в заточении и по тюремным правилам. О том, что он в больнице, напоминали только ежедневные приемы таблеток.
Среди пациентов оказались люди, попавшие туда за «хорошее поведение» из психиатрической больницы спецтипа для заключенных. Их называют принудчиками. На каждом этаже и в палатах дежурили смотрящие, которые сотрудничали с санитарами за сигареты и «всем распоряжались». Один из таких — «абсолютно маньячного вида» Вова — оказался добрым человеком и помогал Антону бескорыстно: помыться, побриться, провожал до туалета.
В прошлом Вова убил человека и получил восемь лет принудительного лечения, но за то, что встал на путь исправления, ему «смягчили режим» и перевели в обычную больницу.
«Если такого человека, как Вова, рядом нет, принудчики тебя будут бить за любую провинность. Штаны мокрые — побьют, уронил что-то — получишь. А врачи заходили максимум три раза в день. Что такое обход? Спросят, как дела, и уйдут. В четыре часа дня уже никого из врачей нет на рабочем месте — и начинается совсем другая жизнь, по тюремным правилам, — пересказывает Ольга впечатления Антона. — Помимо смотрящих был и чифирь, и столы, простите, “для обиженных”, где и сидел Антон. То есть там лежат и те, кто действительно болеет, и старики, и слепые мальчики, а рядом сидят заключенные, пьют чай. Комнаты, конечно, не закрываются».
Вязки, избиения — тоже часть больничного быта. Антону «прилетело пару раз», но в целом везло — находились пациенты, которые помогали ему.
Больничное заключение пришлось на самый разгар пандемии. Из-за карантина свидания с родственниками запретили. Да родственники особо и не рвались к парню в больницу. Его навещала только Ольга. Поначалу передавала вещи и продукты через персонал, иногда через окно палаты на первом этаже, где он лежал. Потом разрешили свидания — и стало легче.
«У Тохи был кнопочный телефон, мы с ним созванивались и переписывались, он мой номер наизусть выучил. Я скачивала Антону в плеер его любимые песни, приносила конфеты, одежду, мы с дочерью ему вафли пекли», — перечисляет Ольга.
На бесконечные вопросы Ольги, почему Антон находится в больнице и действительно ли он такой агрессивный, врачи отвечали, что никаких оснований его лечить нет, а истерика у подростка случилась лишь однажды — когда его мать туда привезла. «Он здесь живет, потому что ему некуда идти, опекун его не забирает», — пожимал плечами медперсонал.
«Почему больница не сообщила в опеку? Почему никто ни разу не поговорил с самим Антоном за все время? — негодует Ольга. — По сути, если ты туда попадаешь, становишься пленником. Например, с Антоном в отделении лежал мужчина, который переписал свою квартиру на дочь и теперь вынужден проводить старость в больнице. Система только изолирует. Родственники могут забрать пациента, а могут не забрать. И все, лежи тут, ешь таблетку, какую дают».
Пока Антон лежал в больнице, его мать успела пожить за рубежом. Женщина даже ни разу не написала сыну, а звонки врачей игнорировала. Отдел опеки, к которому прикреплен молодой человек, по словам Ольги, ставил у себя отметки о том, что Антона навещают в больнице, а кто именно это делает, сотрудникам было неважно.
Ольга выяснила, что отец Антона живет в одном с ним городе и даже несколько лет назад забирал сына к себе в гости, но сейчас у него другая семья, маленькая дочь, и общаться с сыном он не хочет. Еще у подростка есть родная сестра, тети, дяди, бабушка. Только никому до него нет дела.
«Однажды к Тохе в больницу заглянул муж его сестры — и все. У родственников рассуждения примерно такие: мать же получает за него деньги, вот пусть она и ходит к нему. А почему мы за свой счет должны? Я знаю Антона пятый год, за это время та же бабушка позвонила ему только один раз. Он говорит, что семья с ним не хочет общаться из-за мамы», — рассказывает Ольга.
Осенью 2022 года мать Антона все же объявилась. Вернулась из-за границы, и врачи наконец-то до нее дозвонились. К тому времени Ольга уже почти договорилась с врачами, чтобы забрать подростка на каникулы к себе домой. Но нужно было разрешение опекуна.
«Лариса пришла в больницу, очень быстро разругалась с медперсоналом и за пять минут довела сына до истерики. Врачи меня хорошо уже знали тогда, отвели в сторону и говорят: “Забирайте Антона, мы его выписываем”. Мы с трудом уговорили мать, чтобы Тоха временно пожил у меня, — вспоминает Ольга. — Когда пять дней домашнего отпуска закончились, он разрыдался и сказал, что не вернется в больницу. И мы его просто не отдали. Врачи пошли навстречу, написали матери, что передали его мне, и все».
Антон выписался из больницы «живым скелетом». Ольге удалось заглянуть в его медкарту, где стоял диагноз «легкая умственная отсталость». Как считает женщина, совершенно необоснованный.
«У пацана просто украли два года жизни», — возмущается она.
«Почти похож на себя»
С Антоном и Ольгой мы встречаемся в ноябре 2022-го. Антон наконец-то дома у Ольги. Слушает аудиокниги и раскачивается на диване из стороны в сторону. Рядом бегает собака Лея, которая обожает Антона, и суетится дочь Ольги Настя. На первый взгляд все как будто пришло в норму. Только вот юноша еще боится один выходить на улицу, боится, что мама снова все разрушит.
«Он уже почти похож на себя. Правда, ему кажется, что он разучился делать многие вещи и нужно осваивать их заново. Тоха раньше у меня и огурцы резал, и омлет сам готовил, а сейчас настолько слаб, что не может даже потереть морковку, — говорит Ольга. — Мы с ним потихоньку начали гулять с тростью, после такого огромного перерыва он пока неуверенно ходит, но в целом рефлексы никуда не делись».
С 15-летней Настей Антон пытается снова выстроить братско-сестринские отношения, но у них пока «получается непонятно».
«Я считаю Настю младшей сестрой. У меня есть родная сестра, но с ней мы никогда не были близки», — говорит юноша.
Периодически Антон с Настей подкалывают друг друга. Но чаще Настя становится ему помощником: провести из одной комнаты в другую, погулять, включить плеер или телевизор.
Антон любит декламировать стихи, любит гостей и быть в центре внимания, поэтому тут же решает продемонстрировать мне все свои навыки. «Вообще-то я еще вокалист», — замечает он. Показывает видео с концерта в организации для незрячих людей, где он поет: «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…».
«Вот бы ему, конечно, снова вокалом заниматься. Но для начала нужно окрепнуть», — вздыхает Ольга.
Главная занятость Антона сейчас — посещение городской библиотеки для незрячих людей. Там организовали что-то вроде тренировочного пространства: слабовидящих учат, как платить за квартиру, как самостоятельно ездить в транспорте, как правильно гулять с собакой-поводырем и другим важным бытовым вещам. В библиотеке регулярно проходят лекции по литературе и музыке, а еще собраны разные адаптивные средства, например: компьютеры с тактильными дисплеями и мониторами с большой диагональю, принтеры рельефно-точечной печати, читающие машины, электронные лупы, специальные программы для общения в соцсетях и тифлофлешплееры — устройства, которые воспроизводят книги для незрячих людей. С помощью такого приспособления можно слушать музыку, пользоваться диктофоном, будильником, ежедневником и интернетом.
Антон рассказывает, что недавно получил читательский билет и личный тифлофлешплеер.
«У него эргономичные клавиши, а еще многие вещи можно запрограммировать голосом. Смартфоном Антону пока трудно пользоваться, — объясняет Ольга. — Тоха в основном слушает музыку и детективы: Акунина, Маринину. Сейчас ему лишний раз не приходится звать меня или Настю, чтобы что-то включить».
В библиотеке для незрячих сложилось своеобразное комьюнити, отмечает Ольга. Там все дружат, а директор преподавал у Антона в школе и помнит его еще совсем маленьким.
«Меня учат не раскачиваться, а также правильно здороваться и ходить. Вы знали, что незрячего человека нельзя брать за руку, а только под локоть можно вести?» — рассказывает Антон.
Собаку-поводыря Антону заводить пока рано, считает Ольга. Для этого нужны определенные навыки и четкое знание ежедневного маршрута, чего у юноши пока нет. Недавно куратор предложил Антону добираться до библиотеки на социальном такси для людей с инвалидностью, а еще пригласил к себе в гости, чтобы тот узнал, как незрячие люди самостоятельно организовывают быт.
«В библиотеке все сотрудники очень хорошие и вежливые, всегда помогут», — кивает Антон.
«Она будет насмерть биться за опекунство»
Библиотека для незрячих — одно из немногих мест, где Антон может социализироваться. Но он очень переживает, что из-за недееспособности не сможет устроиться на работу.
«Погоди, Тоха, надо потренироваться немного — и сможешь, например, книжку озвучивать или подкасты записывать», — подбадривает его Ольга.
По словам директора по правовым вопросам «Перспектив» Андрея Зайцева, недееспособные люди могут работать и заключать трудовые договоры, но про это мало кто знает.
— Можно ли как-то восстановить его дееспособность? — спрашиваю я Ольгу.
— Пока мама опекун — нет. А она будет насмерть биться за опекунство. Сейчас для Антона, конечно, главное — восстановить здоровье, а не бумажки. Но я тихой сапой все-таки собираю документы, чтобы пойти в суд. А что мне остается? — рассуждает Ольга. — Я знаю Антона достаточно хорошо, мы с ним провели много времени в разных обстоятельствах. Он мог бы жениться, работать.
Если человека признают недееспособным, он лишается большей части своих прав и проще перечислить те, которые у него остаются, говорит Зайцев.
«Сохраняются основные права: право на жизнь, на гуманное обращение, уважение частное жизни и так далее. Недееспособный не может вступать в брак, воспитывать ребенка, избираться и голосовать на выборах, заключать даже самые мелкие бытовые сделки и распоряжаться деньгами», — добавляет он.
При этом недееспособный человек имеет право восстановить дееспособность через суд без согласия опекуна.
«В России людям часто отказывают в восстановлении дееспособности. Есть успешные случаи, но они минимальны. Это очень сложная и растянутая по времени процедура, — объясняет Зайцев. — Часто длительность зависит от конкретного суда: сегодня ты подал заявление, оно дошло через две недели, еще через полтора месяца назначили предварительное заседание, потом экспертиза, которая длится больше месяца. Причем первая, амбулаторная экспертиза может назначить еще и стационарную — а это еще плюс месяц. В среднем весь процесс занимает около года, а иногда и дольше».
Но человек может добиться и ограниченной дееспособности — промежуточного статуса, при котором сохраняется чуть больше прав, в том числе право распоряжаться имуществом, за исключением крупных сделок. Например, подопечный без разрешения опекуна может купить себе еды в магазине.
«К людям с ментальными нарушениями только недавно начали применять промежуточный статус, и пока его дают редко. Очевидно, что его распространение позволит сделать систему гибкой и более индивидуализированной. Во многих странах Европы эта практика используется активно, в России же только начинается», — уточняет Андрей Зайцев.
Что же касается права недееспособного человека на получение медицинских услуг, он должен самостоятельно давать согласие на любые виды медпомощи. Закон дает ему право действовать самостоятельно, но с оговоркой, что он по состоянию здоровья может выразить свое мнение, в противном случае решение за него принимает опекун. Однако на практике, отмечает Зайцев, врачи почти всегда советуются только с опекуном, хотя по закону должны учитывать желания подопечного.
Все документы Антона остались у матери: медицинский страховой полис, СНИЛС, у него даже нет паспорта, потому что Лариса просрочила его — в 20 лет юноша должен был получить новый документ. «Его мать готова на все, чтобы опеку не забрали», — говорит Ольга.
***
За три месяца, что Антон находится у Ольги, женщина добилась от районного отдела опеки его раздельного проживания с мамой до марта.
«Сейчас Тоха официально живет у меня и проходит патронаж. Ему наконец-то поменяли лекарство, потому что то, которое давали в больнице, ухудшало состояние. Врач сказал, что еще немного — и Антон мог попасть в реанимацию. Сейчас нас никто не трогает, но до марта опека надеется найти ему приличное место, которое всех устроит, — рассказывает Ольга. — Дело в том, что я не смогу слишком долго быть Тохе опекуном: у меня сильно пошатнулось здоровье, и прогнозы врачей плохие. Но я отношусь к этому философски: поживем — увидим. Просто если вдруг что-то пойдет не так, я хочу, чтобы он оказался в безопасном месте».
Таким «пристойным» местом в их городе женщина называет дом ветеранов, где «полный пансион»: подопечные живут по два человека в комнате, у них есть библиотека, столовая, компьютеры и все необходимое. По словам Ольги, людей отпускают на неограниченный срок домой либо в гости. Так Антон сможет продолжать ходить в библиотеку и навещать Ольгу с Настей.
«Ему нужно общество, а не тюрьма, но мать хочет отправить его в ПНИ. Она даже подала заявления в несколько интернатов. Лариса сказала, что имеет право держать его там и получать пенсию. Пока он лежал в больнице, она спокойно распоряжалась его деньгами. Сейчас она на время утихла со своими угрозами. И мне удалось подменить ей цель — дом ветеранов вместо ПНИ, но непонятно, что будет, когда она узнает, что за место в доме ветеранов нужно платить», — говорит Ольга.
В одном из домов ветеранов в регионе, где живут Ольга с Антоном, «Таким делам» рассказали, что принимают постояльцев, но только пенсионного возраста, которые получили направление от минсоцзащиты и прошли медкомиссию в поликлинике. Стариков селят в отдельные квартиры, единовременный взнос за которую начинается от 2,4 миллиона рублей.
«Такую сумму мы берем за самую маленькую однокомнатную квартиру, 29 квадратных метров. Мы прописываем в ней человека, но в наследство он потом не вступает. Кухня, ванная, все удобства, — рассказала сотрудница дома ветеранов. — Постоялец может жить один либо с близким родственником. Мы закрепляем за ним соцработника и медперсонал, проводим физиопроцедуры, массаж. Пенсионеры могут свободно жить, гулять, уезжать в гости. Почти санаторий у нас».
В другом интернате для престарелых и людей с любой инвалидностью предлагают заселение в двухместные комнаты. Размещать постояльцев в платном отделении предлагают за 20,7 тысячи рублей в месяц.
Если недееспособный человек все же попадает в ПНИ, опеку над ним в большинстве случаев устанавливает руководство интерната, но в некоторых интернатах допускается ситуация, когда у подопечного есть опекун вне учреждения.
«В любом случае человек, живущий в ПНИ, живет там за деньги. Сумма зависит от региона. Интернат может забирать не более 75 процентов дохода подопечного, то есть если опека останется у матери юноши, скорее всего, она будет платить за место в учреждении из пенсии сына», — подчеркивает Андрей Зайцев.
***
Антон мечтает найти себя, а еще — сходить на свидание с девушкой. Ольга же мечтает, чтобы мать «просто отпустила пацана и дала ему пожить».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
