«Крыша, которую я вернул»
Ваня Рожков три года провел в психоневрологическом интернате (ПНИ). Жил по строгим правилам, не распоряжался своей пенсией и был практически отрезан от мира. Зато именно там Ваня встретил людей, которые помогли изменить его жизнь, — волонтеров фонда «Жизненный путь». «Такие дела» и Т—Ж публикуют рассказ Вани о том, как он потерял квартиру из-за преступников, что пережил в интернате и как нашел способ выразить себя через творчество
«Одели в смирительную рубашку»
Я родился в 1983 году на Новом Арбате в Москве. У меня два брата, я средний. Отец работал кровельщиком, и я с 14 лет помогал ему на стройках. Я очень любил его, а он бывал ко мне холоден. Но знаю, что он тоже меня сильно любил.
После школы я должен был идти в армию, но попал в Кащенко: близкие посчитали, что со мной что-то не так. Это был кошмар, я никогда не оказывался в такой ситуации. В больнице я встретил Новый год, 2002-й, мне было 18 лет.
В Кащенко я все время хотел есть. Однажды кто-то дал мне целый батон, и я съел его сразу. Спустя какое-то время меня одели в смирительную рубашку и перевели в другую психоневрологическую больницу. Всего меня госпитализировали на два месяца. И после этого я еще раз в несколько месяцев ложился в больницы. В армию меня так и не взяли: комиссовали.
Первые 10 лет я не оформлял инвалидность, потому что хотел работать. В 2003 году устроился в центр соцобслуживания — меня взяли специалистом по соцработе, научили пользоваться компьютерной программой. Я выдавал продуктовые наборы нуждающимся и изредка развозил их тем, кто не мог прийти сам. Мне платили полторы тысячи рублей в месяц, а после испытательного срока — шесть тысяч рублей. Так отработал три года.
Тогда же поступил в Российский государственный социальный университет на педагога — организатора культурного досуга. Прошел практику, но по специальности так и не работал: просто не хотел.
В 2011 году я все же решил оформить инвалидность. Так у меня появились льготы на оплату проезда в общественном транспорте и коммунальных услуг, социальная карта москвича. И еще я начал получать пенсию плюсом к зарплате.
Через два года мы с семьей разъехались и я стал жить в своей квартире на «Водном стадионе».
«Меня уговаривали продать квартиру, а деньги вложить в развитие бизнеса»
Раньше я любил танцевать. Я очень одинокий, а когда включал музыку в наушниках и двигался, становилось легче. Иногда танцевал прямо на улице — так и привлек внимание нескольких таксистов у метро.
Они, посмеиваясь, подошли ко мне. Один из них пригласил в машину и дал 100 рублей. Я тогда не работал, жил на пенсию, поэтому взял деньги. Мужчина сказал: «Только водку не покупай». Думали, я пьяный, раз танцую.
Мы разговорились, обменялись номерами, стали общаться. Они начали водить меня в кафе и на дискотеки — так мы и сдружились. Сначала мы вместе делали ремонт в моей квартире, а потом я стал жить с ними в другом жилье, в Подмосковье. В моем же периодически ночевал один из таксистов.
Как-то меня начали уговаривать продать мое жилье, а деньги вложить в развитие бизнеса. Таксист попросил принести документы на квартиру, и я, как дурак, поехал к брату за бумагами и отдал все оригиналы.
Они договорились со знакомым риелтором и нашли покупателя квартиры. В итоге в 2016 году я продал свое жилье и отдал этим людям четыре миллиона рублей — на них они купили две машины, дом в Курской области и вложились в бизнес. Мы арендовали палатки, где продавали батарейки, шаурму. Я работал охранником, следил, чтобы ничего не воровали. Жили в съемной квартире в Клину.
В –30 °C выводил на улицу, обливал в ванной холодной водой. Я ничего не рассказывал братьям: не хотел говорить о своих проблемах.
Через пару месяцев после продажи я закрыл своих сожителей в съемной квартире и убежал. Я был в сильнейшем стрессе: боялся за свою жизнь. Взял с собой только тоненькую шубку, спортивные штаны и почему-то классические туфли. Сожители говорили, что привезли их из Баку, но, по-моему, это была рыночная подделка.
Все мои документы остались у них: паспорт, диплом о высшем образовании, военный билет, аттестаты, справки. Позже я восстановил практически всё.
Я убежал, но не поехал к брату — тогда он узнал бы, что я потерял квартиру, а мне этого не хотелось. Направился в Психиатрическую клиническую больницу им. П. Б. Ганнушкина, где меня согрели, накормили, потом сделали укол. Но я все же набрал брата и рассказал о случившемся.
В тот же день один из таксистов позвонил в мое отделение и испуганно спросил: «Ты где? Не будешь писать заявление в полицию?» Я не ответил ничего внятного. После этого я его больше не слышал и не видел. Мне кажется, они все боялись связываться со мной.
Я пролежал в больнице месяц, а потом меня забрал брат. Мы прожили вместе год, но не всегда ладили, и я хотел съехать. Брат ходил со мной в полицию, но полицейские посоветовали сначала отсудить квартиру и только потом разыскивать мошенников.
В 2017-м я рассказал сотруднице Кащенко о своей квартире и мошенниках. Спустя несколько дней нас с братом пригласил на прием главврач больницы Ганнушкина и сказал: «Два года поживешь в интернате — вернем тебе квартиру». Нам помогли составить иск в суд, и я снова лег в больницу, где провел три месяца. Затем направили в Центр психиатрии и неврологии им. В. М. Бехтерева, в котором я пробыл еще восемь месяцев.
Каждый день я говорил то ли лечащему врачу, то ли заведующей: «Что меня ждет?» Она отвечала: «Лишение дееспособности и ПНИ». Дееспособности меня не лишили, но в августе 2018 года все же привезли в ПНИ № 22.
«В интернате не хватало общения»
Я жил в комнате с тремя соседями. В нашем отделении было 50–70 человек, а во всем интернате — больше 500.
Я со всеми ладил и стал своим, начал ходить в театральную студию при интернате. У нас был педагог по вокалу, оперный певец Сергей Владимирович, который учил меня петь.
В ПНИ были дискотеки, спортзал, соревнования. Можно было даже ездить в Сочи с сопровождающими на спортивные мероприятия, но у меня не было денег. Мы ходили в библиотеку, на мероприятия, праздники, и я благодарен за этот досуг.
В интернате я сначала не получал пенсию: оформление заняло время. А когда выплаты пришли, заведующая сказала, что вся сумма будет уходить на уколы и препараты. В итоге долго жил без денег, но потом начал подрабатывать в ПНИ: делал цветы для надгробий и пробки для шампанского.
Сотрудники интерната вели себя со мной уважительно. Только вот остальным дееспособным разрешали гулять по выходным, а мне нельзя было одному: заведующая боялась, что со мной что-то случится. Даже ходить по территории интерната мне разрешили только спустя 10 месяцев жизни в учреждении.
Однажды старший брат начал покупать лекарства и приезжать после работы вместе с сумками еды. Младший вообще вывозил меня в город погулять. Я чувствовал их поддержку. Очень люблю обоих — они самые лучшие.
В интернате мне не хватало общения с людьми. От ребят из нашего отделения я узнал, что к ним приходят волонтеры и возят в лагерь. После этого захотел познакомиться с ними.
Добровольцы приходили каждую субботу, от них я и узнал о фонде «Жизненный путь». Волонтеры привозили продукты, и мы готовили салаты, бутерброды, чай прямо в актовом зале, поскольку был ковид. Я читал рэп, мы пели, фотографировались. Они меня полюбили, и я их тоже — это хорошие люди, которые занимаются благим делом.
После волонтер Наташа сделала себе татуировку с моим почерком — «Свободу Анджеле Дэвис».
Летом 2020 года меня взяли в лагерь на Валдай. Нас провожали всем интернатом: собирали сумки, накормили. Я был счастлив, когда впервые оказался на Валдае: озера, палатки, природа, тепло, домики — одно наслаждение.
В той поездке я начал ценить свободу. С тех пор каждый год выезжаю на Валдай с волонтерами, сотрудниками и ребятами.
При этом инвалидность не означает, что человеку обязательно нужно находиться в учреждении. В интернат могут попасть и те, кто вполне мог бы жить вне его стен — при должной поддержке.
ПНИ не больница и не тюрьма. Туда нельзя помещать насильно, но на деле это часто не соблюдается. Волонтеры центра «Антон тут рядом» отмечают, что в интернатах нередко стремятся признать нового подопечного недееспособным, а с таким статусом человек теряет право принимать решения о своей жизни и уже не может самовольно покинуть учреждение. Все за него решает опекун — обычно это администрация интерната или его директор. Недееспособный человек даже не может обратиться в суд, чтобы пожаловаться на условия в ПНИ.
Раньше независимого контроля за происходящим в ПНИ не было, сейчас ситуация становится лучше, особенно в Москве. Правозащитники обращали внимание, когда сотрудники некоторых интернатов нарушали права проживающих: плохо их кормили, применяли физическое или психологическое насилие.
Тем не менее есть единичные учреждения, которые создают более теплую атмосферу, пускают волонтеров, развивают досуг. Сотрудники благотворительных фондов надеются, что со временем эта тенденция распространится и на другие интернаты.
«Ненормально, когда человек живет за забором»
Я всегда хотел поскорее уйти из ПНИ: это же ненормально, когда человек живет за забором. В 2021 году мы с братьями выиграли два суда и смогли вернуть квартиру на «Водном стадионе». Сделку признали недействительной.
25 февраля 2022 года я вышел из интерната. Первое время не мог жить в своей квартире: требовался ремонт. Бывший владелец, когда проиграл суд, все испортил, написал оскорбления на полу.
Я поселился в тренировочной квартире фонда «Жизненный путь». В ней были все удобства, расписано, что и как включать. Там я жил вместе с потрясающим Колей, с которым познакомился еще в лагере на Валдае.
С нами дежурили и ночевали сотрудники фонда — они были рядом на случай ЧП. Вместе с ними мы гуляли в парке, ездили на Валдай. У фонда три тренировочные квартиры в одном здании, и мы ходили друг к другу в гости.
Так продолжалось полтора года, а в 2024-м закончили ремонт в моей квартире, и с тех пор я живу в ней. Приводить все в порядок тоже помогал «Жизненный путь» — и сотрудники, и волонтеры: кто-то шпаклевал, кто-то красил стены.
«Сел перед зрителями и держал крышу над головой 15 минут»
С 2022 года я стабильно работаю в центре «Соседи», еще девять месяцев параллельно трудился на складе в Реутово. В «Соседях» мне показали, как шить, и мне понравилось. Сначала пробовал сшивать кусочки ткани и долго не мог запомнить процесс, но потом преуспел. Теперь у меня получаются целые кимоно и фартуки. Еще изготавливаю в центре бумагу из яичных упаковок — потом из нее делают блокноты, открытки.
Около трех лет также хожу в театральный кружок фонда, где однажды нам предложили сделать перформанс. Идея меня заинтересовала, хоть мне и ближе классический театр. Вместе с куратором Володей придумал собрать пластиковые бутылки «Пепси» и сделать из них крышу. Я хотел пошутить: за всю жизнь я выпил столько «Пепси», что мог бы купить квартиру. А еще это была крыша над головой, которую я потерял, но в итоге вернул.
В своем перформансе я сел перед зрителями и держал крышу над головой 15 минут. На мероприятие тогда пришло около десятка человек. У меня был и другой перформанс. Я прижался к стене, одну руку вытянул вперед. Напротив стояла девушка и тоже тянулась ко мне. Было красиво, но объяснить я это не могу.
Помимо этого мы снимали видеоклипы. Я заучивал рэп и читал его под минус — с девяностых увлекаюсь хип-хопом. Сам я тоже сочиняю песни о жизни, любви, справедливости, политике.
У меня все время был какой-то комплекс неполноценности, как будто со мной что-то не так. Постоянно слышал: «Ты никто, у тебя нет будущего». А недавно я впервые захотел прокатиться на самокате. Подошел к парню и спросил: «Какое приложение скачать?» Он подсказал. «А дальше?» Он объяснил. Я сказал: «Можно я вам руку пожму?» Он согласился. Столько хороших людей стало встречаться на моем пути! Я чувствовал, что жизнь изменилась, мир словно открылся мне заново.
А еще у меня есть мечта — построить спортивный комплекс в Москве и назвать его «Десантник». Хочу, чтобы дети из неблагополучных семей бесплатно занимались рукопашным боем, была столовая, библиотека и… вообще будущее. Когда-нибудь я это сделаю.
Фонд «Жизненный путь» с 2009 года помогает взрослым людям с нарушениями ментального и психического развития интегрироваться в общество. Вы можете поддержать работу организации, оформив регулярное пожертвование в ее пользу.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране и предлагаем способы их решения. За девять лет мы собрали 300 миллионов рублей в пользу проверенных благотворительных организаций.
«Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям: с их помощью мы оплачиваем работу авторов, фотографов и редакторов, ездим в командировки и проводим исследования. Мы просим вас оформить пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать.
Оформив регулярное пожертвование на сумму от 500 рублей, вы сможете присоединиться к «Таким друзьям» — сообществу близких по духу людей. Здесь вас ждут мастер-классы и воркшопы, общение с редакцией, обсуждение текстов и встречи с их героями.
Станьте частью перемен — оформите ежемесячное пожертвование. Спасибо, что вы с нами!
Помочь нам
