Как ментальные особенности родителей влияют на детей
Тревожная мать — тревожный ребенок. Родитель в депрессии — чувство вины и ощущение брошенности у детей. Попытка суицида члена семьи — повышение суицидального риска и среди младшего поколения. Это примеры того, как психическое расстройство родителя может влиять на ребенка. Впрочем, каждый случай индивидуален и зависит в том числе от особенностей нервной системы маленького человека.
«Такие дела» поговорили с людьми, у родителей которых были или есть психические расстройства, а психолог объяснила, почему от ментального здоровья значимого взрослого зависят социализация и становление ребенка.
Чтобы нас не выследили
Однажды вечером, не зажигая света, мать рассказала пятилетней Дарье, что их хотят убить. Женщина называла новую соседку ведьмой и считала, будто в любой момент в квартиру могут ворваться враги. Спасаясь от недоброжелателей, семья дважды переезжала, пока окончательно не заперлась дома. Еду привозила бабушка, а жили на ее пенсию и алименты от отца Дарьи.
С пяти до 13 лет девочка просидела взаперти. В школу ее не отдали, и все обучение сводилось к «прорешиванию учебников от корки до корки». «Я до сих пор не понимаю, почему никто из родственников не обратил на это внимания, — рассказала Дарья Трофимова из Москвы. — Впоследствии я общалась с ними на эту тему, но они переваливали ответственность друг на друга. Говорили: “Мы считали, это должен был сделать отец. Мы считали, это должна была сделать бабушка. Мы считали, что это должна была сделать твоя тетка”. В общем, замкнутый круг».
Все болезни мать девочки объясняла тем, что их облучают лазером. Какую-то часть тела повредили, вот и болит. Так Дарья перенесла дома отит. В поликлинику ее отвели всего раз, после чего мать сказала, что зря они это сделали. Ведь теперь враги точно узнали их местоположение! Отныне точно на улицу ни ногой. Квартира, по мнению матери, тоже прослушивалась, поэтому говорили шепотом, чтобы соседи не узнали содержание разговоров.
Когда Дарье было 13, снова пришлось бежать. Зимней ночью они с матерью собрали вещи, укутались посильнее (чтобы не было видно лица) и отправились в Подмосковье, к бабушке. Там провели следующие полтора года, в течение которых Дарью уже стали выпускать на улицу. Она начала общаться с соседскими девочками, даже приглашала их в гости. Те узнали, что Дарья не ходит в школу, а ее мать не работает. Начались намеки и смешки, непонятные девочке.
«Однажды моя тетка спросила: “Ты что, не понимаешь, что твоя мать психически больная?” Я тогда очень обиделась на нее, но спустя год агрессия матери направилась на меня. Она сказала: “Ты вступила в сговор с людьми, которые хотят нас убить, ты меня предала”. Начались регулярные побои. И я в какой-то момент боялась, что она меня просто убьет, потому что она била кулаком в лицо посреди ночи. Бабушка знала о происходящем и сказала потерпеть. Я подождала еще несколько месяцев и где-то за месяц до 16-летия сбежала», — поделилась Дарья.
Она уехала к дедушке в Москву, где спустя три месяца ее и нашли другие родственники. Дарью наконец отправили в школу, и после девятого класса она самостоятельно поступила в колледж. За это время ее мать дважды побывала в психбольнице, ей диагностировали параноидную шизофрению. После очередной выписки женщина повесилась. От этой новости у Дарьи было шоковое состояние, и, по ее словам, следующие 12 лет она переживала случившееся.
После долгой жизни взаперти девушка почти не умела общаться. Во всех коллективах держалась особняком и не понимала, как завязывать близкие отношения. А в 24 года началась сильная депрессия, и до сих пор Дарья принимает лекарства: ей поставили тревожно-депрессивное расстройство. Свой травматичный опыт Дарья прорабатывает на психотерапии и считает, что еще остается много вопросов.
«Я сменила кучу бессмысленных работ и только в 30 лет поняла, чем хочу заниматься (сейчас героине 34. — Прим. ТД). Уверена, что именно болезнь матери спровоцировала у меня интерес к психологическим проблемам людей. Но в целом с таким бэкграундом я достаточно хорошо живу. Я смогла самостоятельно отучиться, поступить на высшее и работать. Наверное, все не так плохо, как могло быть», — сообщила Дарья. Сейчас она сама учится на психолога.
(Не)безопасный мир ребенка
Психические расстройства имеют разную симптоматику и риски. Многое зависит от врожденных особенностей психики: есть более и менее устойчивая нервная система, а окружение может усилить или нивелировать эти особенности. Однозначно можно сказать лишь о том, что ментальное заболевание родителя будет влиять на ребенка. Другой вопрос — как именно.
«Если у мамы послеродовая депрессия, то ей сложно выражать эмоции и откликаться на потребности ребенка. Он может теряться, что усложняет ориентацию в окружающем мире. Поскольку ребенок реагируют на выражение лица взрослого, то он захочет вызвать хоть какую-то эмоциональную реакцию в свой адрес. Такие дети часто демонстрируют повышенную активность, чтобы обратить на себя внимание», — прокомментировала ТД клинический психолог, ДБТ-терапевт, руководитель центра психологической помощи детям и подросткам «MHC-дети» Евгения Чмутова.
Родитель с тревожным расстройством может слишком интенсивно реагировать на нормальные физиологические особенности ребенка, постоянно проверять его дыхание, дергать во время сна. В результате повышается и уровень детской тревоги. По мере взросления ребенок начинает воспринимать окружающий мир как небезопасный, что может выливаться в сложности с социализацией и построением близких связей, объяснила Чмутова.
Третья ситуация — когда эмоционально нестабильный родитель транслирует противоположные реакции в ответ на один и тот же стимул. Когда ребенка то наказывают без причины, то, наоборот, начинают чрезмерно хвалить, он или она не знает, чего ожидать, живет в постоянном напряжении. Если же один из симптомов расстройства — приступы агрессии, это сопряжено и с физической опасностью.
«Вместо того, чтобы решать свои возрастные задачи (учиться, играть, дружить. — Прим. ТД), ребенок все свои эмоциональные силы тратит на то, чтобы выживать в экстремальных психологических условиях. И конечно, это может приводить к сложностям в учебе и во взаимодействии с другими людьми», — пояснила психолог. И чем раньше ребенок сталкивается с такими сложными вещами, тем сильнее урон. Это способно привести к тому, что у него или нее тоже разовьется психическое расстройство.
Стигма и отказ лечиться
Родных Саши и Кристины (имена изменены. — Прим. ТД) объединяет отрицание своих диагнозов и отказ начать полноценное лечение. Симптомы расстройства замечают только тогда, когда им становится хуже (во время депрессивных эпизодов), но с семьей свои внутренние проблемы не обсуждают. Почему это их так пугает, тоже прямо не говорят.
У отца Кристины биполярное аффективное расстройство (БАР). О нем девушка узнала во время учебы в университете. Тогда в их семье был сложный период: проблемы с деньгами и работой, стоял вопрос о переезде. Именно отец обеспечивал семью и винил себя в произошедшем. В какой-то момент он не выдержал, пытался покончить с собой. Родные увидели на его шее следы от веревки. Посоветовавшись, решили отправить его в военный санаторий, там и поставили диагноз.
«У меня как будто мир рухнул. Папа хоть и пугал [своим поведением], но казался каменной стеной. [Осознание того], что он сдался, хотел просто умереть и нас так оставить, очень на меня повлияло. У меня начался один из первых серьезных эпизодов депрессии», — сообщила Кристина. Впоследствии отец рассказывал и о других попытках суицида, однако не связывал их со своим заболеванием.
После санатория он какое-то время принимал лекарства, видя, что от них становилось лучше. Когда депрессивный эпизод сменился манией, отец стал убеждать членов семьи в том, что всех обманул и на самом деле нет у него никакого диагноза. Другим людям о госпитализации не говорили: отец боялся, что это может помешать его работе.
Думая о своем детстве, Кристина не может вспомнить проявлений диагноза отца. Тогда она не обдумывала такие вещи и отмечала лишь его вспыльчивость и импульсивность поступков. Девочка не понимала, чем занимается ее отец, кем работает, — тот же называл себя бандитом, мафиози. Однажды замахнулся на маленькую Кристину, когда та ответила на телефонный звонок и сказала, что папа дома. Говорить об этом не стоило.
Сейчас у Кристины и ее отца натянутые отношения. Особенно тяжело общаться с ним во время депрессивных эпизодов. Вместо поддержки и опоры он вызывает ощущение, что осталось только его потерять, и будет совсем плохо. Это ухудшает психологическое состояние Кристины, у которой несколько лет назад диагностировали шизотипическое расстройство личности. Отцу о своем заболевании она не говорит.
Ментальное заболевание есть и у Саши. У нее пограничное расстройство личности, и вместе с мамой она ходит к одной и той же психиаторке. Однако мама свой диагноз скрывает. Она то начинает принимать антидепрессанты, то бросает. Другие члены семьи об этом знают, но тему ментального здоровья не поднимают. Саша связывает поведение мамы с идеей о том, что нужно справляться без таблеток.
«Она все еще достаточно психофобный человек. Для нее морально тяжело, что нужно принимать медикаментозную помощь, ходить к терапевткам и о чем-то личном с ними разговаривать. Также она поняла, что проблема не только во мне, но и в ней. Когда я в терапии достаточно проработалась и начала давать ей обратную связь по поводу каких-то конфликтов, она стала задумываться о причинах произошедшего», — рассказала Саша.
Поскольку конкретного диагноза мамы она не знает, то может лишь догадываться о его проявлениях. Например, когда Саше было семь лет, у мамы длительное время было подавленное настроение. Она не радовалась оценкам своего ребенка, сделанным поделкам, у нее постоянно не было сил. В худшем случае Сашины поступки вызывали раздражение, что выливалось в чувство вины.
Проблемы с самооценкой и пониманием собственного «я» Саша связывает именно с расстройством матери. Несмотря на медикаментозное лечение и психотерапию, остается довольно серьезная эмоциональная нестабильность, сохраняется страх конфликтов. «Если кто-то проявляет агрессию, мне становится очень тяжело, практически невыносимо с этой эмоцией. Фактически я наследую [то же, что есть у мамы]», — заключила Саша.
Психологическая грамотность
Даже если у родителя есть психическое расстройство, сам факт этого не обязательно оказывает разрушительное влияние на детскую психику. «Если родитель занимается своим здоровьем, он следит за тем, что транслирует ребенку и как себя ведет, то негативное влияние будет меньше. Родитель, который признает свои проблемы и занимается их лечением, будет внимателен к своим детям и в случае чего заметит у них проявление расстройства в раннем возрасте, поможет обратиться [к специалисту]», — пояснила Евгения Чмутова.
Далеко не все люди готовы обратиться за психиатрической помощью. Это может быть связано и со стигматизацией ментальных расстройств, и с боязнью того, что окружающие станут иначе относиться к человеку, и с заблуждением о том, что депрессии или другого расстройства не существует. Когда же человек бросает медикаментозное лечение, причину этого можно искать в проблемном поведении. Так в психологии называется ситуация, когда людям тяжело доводить лечение до конца. Либо у них есть мысль о том, что таблетки не помогают.
По мнению Евгении Чмутовой, родителям стоит рассказывать детям о своих психических расстройствах. Но делать это надо, исходя из уровня развития ребенка. Чем он или она младше, тем проще нужно использовать формулировки. Почему важно об этом говорить? Потому что иначе ребенок почувствует себя виноватым, видя лежащую лицом к стене маму в депрессии. А объяснение даст понять, что все с ним нормально.
Более сложная тема — самоубийство или попытка суицида в семье, что увеличивает суицидальный риск у детей и подростков. «Это выглядит как некая дверь возможностей. Если я сталкиваюсь с какими-то сложностями, я могу, как дядя или тетя, попробовать совершить суицид и тем самым решить все свои проблемы», — продолжила Чмутова. Поэтому не всегда понятно, нужно ли рассказывать детям о попытке самоубийства родственника. Для маленького ребенка такая информация может быть совершенно лишней.
Если же о суициде или его попытке известно в семье, эта тема присутствует в семейном контексте, то рассказать нужно, полагает психолог. Можно обсудить это решение с другими родственниками, почитать литературу о том, как сделать это с минимальным вредом для психики ребенка. К примеру, объяснить, что у человека с депрессией может быть такое поведение, что это проявление болезни.
В целом очень важно повышать психологическую грамотность внутри семьи, резюмировала Евгения Чмутова. Признание проблемы (а именно наличия симптомов, мешающих жить, и самого диагноза) — первый шаг к изменениям, к началу лечения. Именно просвещение конкретных людей и общества в целом даст понять, что нормально обращаться за помощью, когда человеку плохо.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам