«Порой мне становилось плохо от чужой боли». Что такое аутрич-волонтерство и почему люди этим занимаются?

Уличные волонтеры предлагают помощь наркопотребителям, секс-работницам и мигрантам в местах, где те собираются. «Такие дела» поговорили с добровольцами из нескольких организаций о том, каково раздавать стерильные шприцы в ночных клубах, почему нельзя заниматься аутричем в одиночку и как меняется понимание социальных проблем у тех, кто лично пообщался с их жертвами.

Никита

в прошлом волонтер «Гуманитарного действия»Некоммерческая организация, выполняющая функции иностранного агента  

Я впервые услышал об аутрич-волонтерстве семь лет назад. Успел побыть и волонтером, и штатным социальным работником. Сейчас аутрич для меня — образ жизни. Скоро друзья устраивают вечеринку, я буду в составе команды безопасности, которая в нужный момент может оказать первую помощь человеку в состоянии измененного сознания.

Наркопотребители — не мистическое сообщество в сером пространстве. Эти люди среди нас повсюду. Их можно встретить в притоне и в ночном клубе, у аптеки, в университете и на выставке современного искусства. Раньше я представлял себе наркопотребителей по школьным стенгазетам: героин, ВИЧ, смерть. Но люди не перестают быть людьми. Даже с зависимостью. Не превращаются в сумасшедших за один день, продолжают работать, воспитывают детей. 

Друг помогал парню с инвалидностью, тот получил ее, потому что употреблял нечистые, кустарно изготовленные вещества. Когда я познакомился с этим человеком, он был потерян, подавлен, но за время нашего общения резко бросил наркотики, занялся собой, съехал от родителей, завел питомца. Эта история для меня — символ, что человек в любой момент может измениться. 

Как аутрич-волонтер я интервьюировал людей, сам отвечал на их вопросы, объяснял, какие мифы существуют вокруг наркопотребления, советовал, где и как получить помощь. У «Гуманитарного действия» есть автобус: он выезжает в города Ленинградской области и стоит в разных местах, пока волонтеры раздают средства контрацепции и стерильные шприцы. 

Нельзя заниматься аутричем в одиночку.  Второй волонтер всегда должен быть рядом. Люди встречаются всякие: некоторым хочется помогать, некоторым — нет. Мне угрожали, хотя до рукоприкладства не дошло, — у меня неплохо получается мирно выходить из конфликтов. Страшно, что тебе могут навредить те, с кем ты работаешь.

Что с этим делать… Обеспечивать свою безопасность насколько возможно. Думать о себе: на что ты способен пойти, на что нет. Мне было не страшно зайти в квартиру, где вещества готовят, потому что я такой человек. Кто-то к этому не готов. Нужно понимать свои границы. 

Иногда страшно, что появятся полицейские и начнут задавать неуместные вопросы. Человек по факту употребления может получить штраф или срок. Его закроют, даже если он хочет бросить наркотики, — никто не станет разбираться.

Тяжело, но важно сохранять дистанцию в общении с людьми, которым помогаешь. Однажды девушка призналась мне в любви после того, как я долго с ней работал. У нее была сложная ситуация, связанная с насилием в семье, и я узнавал подробности о ее жизни, пока пытался разобраться. Но я ничего не рассказывал о себе. Я не знаю, что сделал не так, но границы нарушились, и в этом есть и моя доля ответственности. 

Я проходил через эмоциональное выгорание. Социальная работа так устроена: мы тратим силы, но видим результат через годы, а не через пару недель. Часто наших стараний не хватает, чтобы помочь, и люди уходят. В таких ситуациях стоит быть рядом с волонтерами и смещать фокус внимания с проблемы, которую нельзя решить, на те изменения, которых получилось добиться. 

 Я благодарен, что в такие моменты рядом были люди, с которыми я мог разделить  чувства. Я думаю, мне удалось пройти через тот период, через этапы принятия потерь, но с этим сталкиваешься постоянно. 

Меня заряжают тренинги, возможность выехать за город и встретиться с людьми, которые занимаются тем же самым, поделиться друг с другом опытом. Еще мне кажется, важно обучать волонтеров профилактике выгорания, заботе о себе и своих границах. Волонтерство в разных организациях сформировало во мне взгляды гуманиста, и это ценно для меня, но работать с людьми тяжело. 

Волонтерство дало мне уверенность в себе. Я со своим посредственным английским показывал родной город коллегам из США. Я узнал о языках насилия и ненависти и, надеюсь, теперь грамотнее общаюсь с людьми; научился ценить себя; решил впервые пообщаться с психологом. Я смог заинтересовать девушку, в которую влюбился, тем, что занимаюсь волонтерством. Сейчас мы живем вместе.

 

Мария

волонтерка из Фонда РыльковаНекоммерческая организация, выполняющая функции иностранного агента  

Не помню, как и когда услышала об аутрич-волонтерстве, — с подросткового возраста читала независимые СМИ, и это было на слуху. Два года назад, когда я приходила в ФАР, я рассматривала волонтерство как форму гражданской активности. Меня привлекло распространение практик взаимопомощи в сообществе, где их недостает. 

Когда несколько лет назад наркотиками оживленно торговали в аптеках, наши волонтеры стояли около, разговаривали с людьми и выдавали шприцы. Сейчас мы тоже стоим у аптек, даже если они не работают, — по традиции. Нет никакого общего сценария беседы: с каждым человеком диалог нужно выстраивать самостоятельно. У каждого волонтера свои методы работы. Но часто есть заготовленная фраза для начала разговора. Когда человек ее слышит,  или ему становится интересно, или он отшатывается: «Нет, нет, вы не по адресу». Иногда люди открыты к общению, потому что больше ни с кем не могут поговорить о своих проблемах, не могут быть выслушанными. 

Аутрич — низкопороговая уличная работа. Чтобы получить помощь, человеку не нужно предъявлять документы или соответствовать каким бы то ни было требованиям. Достаточно относиться к нашей целевой аудитории.

Есть разные формы социальной работы. Соцработник или волонтер может делать все за человека, а может решать проблему вместе с ним. Это считывается на уровне терминов: когда мы называем человека, обратившегося к нам, «клиентом», возникает иерархичность. Мы используем по отношению к тем, кому помогаем, слово «участники». 

Если у участника ВИЧ-позитивный статус, мы сопровождаем его в СПИД-центр, разъясняем, какие у него есть возможности. Но мы не оформляем над ним опеку. Когда мы решаем проблемы вместе с человеком, а не за человека, это делает его более защищенным и дает веру в собственные силы. 

До аутрич-волонтерства я знала, что множество проблем, с которыми сталкиваются наркопотребители, можно решить на государственном уровне. Я знала, что права наркопотребителей нарушаются. Но есть разница между идеей, что необходима гуманная наркополитика, и пониманием этого, основанном на личном опыте общения с пострадавшими людьми. 

Перечислять все возможные виды нарушений прав людей, употребляющих наркотики, придется долго. Если мы говорим о полиции, это — отказы в приеме заявлений, избиения, фейковые дела, подброшенные наркотики, сделки со следствием, обманы, угрозы, насилие…

Недавно был хрестоматийный сюжет. Приходит мужчина на костылях и рассказывает: он вышел из тюрьмы во Владимирской области, где незадолго до освобождения попал в туберкулезный стационар. Он говорит:

 А в стационаре порядки остались прежними. Его били дубинками по пяткам за мелкие нарушения режима и раздробили кости ног. Предложили сделку: деньги в обмен на молчание. Мужчина уже советовался с адвокатом, адвокат ответил: «Ты чего хочешь, денег или справедливости? Если денег, бери у них бабки. Если справедливости, пойдем в суд, но имей в виду, что это будет сложно, муторно и долго». 

Но права наркопотребителей нарушает не только полиция. Их нарушают медики, социальные работники. 

Женщина хотела лечь в больницу, пройти реабилитационный курс и перестать употреблять наркотики. Социальные работники сказали: «Езжайте, мы возьмем детей на временное обеспечение, вернетесь из реабилитации, и все будет хорошо». Надо ли говорить, что детей у женщины изъяли. Потом последовали длительные суды.

ФАР получал грант, чтобы оплачивать для наркопотребительниц консультации гинекологов. Девушки боятся идти к врачам, боятся говорить о проблемах, боятся осуждения и унижения. Многим отказывают в анестезии даже стоматологи. Были случаи, когда акушерки оскорбляли рожениц, а врачи не оказывали им помощь в последующие часы. 

Для меня опыт волонтерства в фонде был первым опытом столкновения с небольшим сообществом, где помогать друг другу привычно и естественно. Этого не было ни в одном другом сообществе, к которому я принадлежала. Социальной работой невозможно заниматься иначе, это не будет эффективно. 

 

Диана

волонтерка LaSky

В 2013 году мы отдыхали с друзьями в ночном клубе 1 декабря, в день борьбы со СПИДом. В клубе был стенд, у которого рассказывали о синдроме. В отдельной комнате сдавали кровь на анализы. Я подошла к стенду, поговорила с людьми и так впервые узнала об аутрич-волонтерстве. 

Я не сразу пришла волонтерить. Оставила номер телефона, по нему часто звонили и рассказывали о выездных мероприятиях, показах фильмов. 

Мое решение заниматься волонтерством связано с тем, что я представитель ЛГБТК+. Годами до этого мне казалось, что я одна такая, что все против меня: родственники, государство. В клубах видишь, что есть другие люди, но клубы — это веселье, алкоголь, это другое. Потом возвращаешься к повседневной жизни, а там те же правила, те же стереотипы. Участвуя в жизни организации, понимаешь, что ты нормальный человек. Мне помогли, и мне захотелось помочь другим. 

В среде волонтеров я нашла единомышленников и друзей. Каждая встреча, поездка, конференция — это новые знакомства. У нас сложилась поддерживающая атмосфера: мы поздравляем друг друга с праздниками, если я поеду в другой город или страну, я напишу волонтеру оттуда, и меня встретят. 

Отбор волонтеров неформальный. Координатор разговаривает с человеком и смотрит, чем он может быть полезен. На моей памяти никому не отказывали. Одни занимаются непосредственно аутричем, другие переводят с иностранных языков или сильны в графическом дизайне. Три раза в год мы проводим Школу волонтеров, в каждой участвует до 35 человек.

Если ты трансгендерный человек, скорее всего, будешь работать с транс-людьми. Ты знаешь их, ты знаешь их проблемы, ты знаешь, как с ними общаться. Если ты гомосексуал, у тебя другие возможности. Я трансгендерный человек, мигрантка, имела опыт секс-работы — и помогаю соответствующим группам. Днем консультирую в офисе и тестирую на ВИЧ, по вечерам приезжаю в квартиры, где работают девочки. 

Перед тем, как работать в клубе, мы заранее договариваемся с владельцем. Посетители приходят отдыхать. Мы не лезем в компании, не подходим с разговорами первые. Внимание привлекает яркий, мигающий стенд, рядом с ним стоят двое волонтеров и отвечают на вопросы, если человек подходит и спрашивает. 

Для меня самое сложное — сообщить человеку о положительном результате на ВИЧ. Реакция у всех разная: кто-то плачет, кто-то нет. Нужно сообразить, что делать: помолчать, утешить, поделиться опытом. Первые несколько раз я весь день оставалась расстроенной, сейчас легче. 

Радует информированность молодых людей. Они часто говорят: «Ничего страшного, это не смертельно, я начну лечение». Бывают пары, где у одного человека ВИЧ-позитивный статус, у другого ВИЧ-отрицательный, они любят и поддерживают друг друга, вместе приходят, вместе тестируются. У старшего поколения до сих пор сохраняются страхи из 90-х: для них ВИЧ равно смерть. 

Взгляд замыливается, приоритеты меняются. Когда приходишь в сообщество, частью которого была, в качестве волонтера, смотришь уже с другой стороны. Сейчас я стараюсь заранее спрашивать: «А что вам нужно? А как лучше?» Лучше услышать от представителей группы об их потребностях, чем додумывать.  

У трансгендерных персон возникают проблемы везде, где нужен паспорт: сложно пересечь границу, сложно снять квартиру, сложно устроиться на работу, сложно купить сигареты или получить посылку на почте. Часто транс-людей подталкивают к секс-работе обстоятельства. Чтобы пройти гормонотерапию, сменить документы, нужны время и деньги. Когда ты совершаешь каминг-аут и начинаешь трансгендерный переход, отворачиваются близкие. Работодатель может уволить, потому что ты был Николаем, а стал Марией. На новую работу не берут. Секс-услуги становятся единственным способом заработать на жизнь.

Девушки, которые занимаются секс-работой, постоянно сталкиваются с насилием, не только со стороны клиентов. Полицейские тоже могут избить, изнасиловать и не заплатить. Почему? Потому что у них есть власть. Они знают, что вы никуда не обратитесь и не попросите помощи.

Был случай, когда трансгендерную девушку на секс-работе избили два кавказца и она судилась с ними. Нужно было общаться с полицейскими, с  судьей, находиться в небезопасной атмосфере. Девушке говорили: «Непонятно, кто ты», «Ты он или она», «Ты чудовище». Она выиграла процесс, но пережила такой стресс, что до сих пор ходит по психологам и никто не может помочь. 

Когда общество говорит, что ты другая, неправильная, когда рискуешь столкнуться с насилием, страшно выйти на улицу. Транс-женщины перемещаются ночью и на такси. Девушки, которые занимаются секс-работой, живут в квартире, не покидая ее. 

У меня тоже был свой мир. Моя квартира, приходящие и уходящие клиенты, другие девушки. Иногда поездки в клуб отдохнуть. Я не развивалась как личность. Волонтерство помогло мне социализироваться, я научилась ездить в метро и заходить в магазины, не бояться общаться с незнакомцами. Начала смотреть фильмы и читать книги. Теперь мне хочется жить и двигаться дальше.