Школа не для всех

Ногинск. Небольшое помещение на первом этаже офисного здания. Из-за закрытой двери одной из комнат слышно, как в ней занимаются русским языком. В соседней комнате стоят пара компьютеров, принтер, несколько столов и стулья. Это — интеграционный центр для детей сирийских беженцев, созданный правозащитной организацией «Комитет “Гражданское содействие”». Хала Дахуд каждый день приводит сюда на занятия своих детей: дочь Манар и сына Башра.

На улице больше 30 градусов по Цельсию, в помещении тоже душно. Но, несмотря на жару, Хала, как и большинство живущих в городе сириек, в закрытой одежде: демисезонная куртка до колена, черные джинсы, светлые кеды с черным принтом. Голова покрыта белым платком в цветок, в руках — светлая сумка с розовыми пятнами «под леопарда». Женщина заметно нервничает и часто улыбается.

Из Алеппо в Ногинск

Хала вместе с мужем Мохаммадом и детьми бежала в Россию от войны. До 2012 года они жили в пригороде Алеппо в собственном большом доме с тремя комнатами. Тогда дети были совсем маленькими, Хала все время проводила с ними, занималась домом, а муж работал парикмахером. Но гражданская война приближалась. Начались перебои с электричеством, на улицах появлялось все больше вооруженных людей, в небе над городом летали военные самолеты, а боевые действия разворачивались совсем неподалеку — их уже было слышно.

Родители всерьез опасались за детей. За два месяца они несколько раз переезжали то к одним, то к другим родственникам в разные части города. Когда положение обострилось и стало совсем страшно, Хала с детьми перебралась к своей маме и сестрам на запад страны, в Тартус — в прибрежном городе не было военного положения и людей с оружием. Мохаммад в это же время лишился работы — его парикмахерскую закрыли; возникла угроза попасть на фронт, поэтому глава семьи решил поехать работать в Россию. Сначала добрался до Санкт-Петербурга, где познакомился с другими арабами и узнал от них, что много сирийцев живет в Ногинске. В Подмосковье он смог продолжить работать парикмахером и в 2014 году перевез в Россию свою семью.

Сирийцы живут в Ногинске уже несколько десятков лет, они приезжают работать преимущественно на текстильные фабрики, которые принадлежат их преуспевшим соотечественникам. По данным Комитета «Гражданское содействие», в городе сейчас не менее двухсот беженцев из Сирии. Но это только те, кто обращался за помощью в правозащитную организацию. Сколько незарегистрированных — никто точно не знает.

Хала говорит, что в городе живет много сирийцев, но реальное количество людей и для нее остается загадкой. Двести человек, в том числе несколько десятков детей, — такие цифры кажутся ей правдоподобными. Далеко не все сирийцы Ногинска знакомы между собой, объясняет Хала. Здесь живут люди из самых разных частей страны. Замечают друг друга на улицах, здороваются, слышали про других, но никакой полноценной общины нет. Четыре близкие подруги Халы, живущие здесь, приехали из Алеппо, как и она. «Конечно, я хочу вернуться в Сирию, но только когда закончится война», — говорит Хала.

В России сирийцы стараются не менять привычный семейный уклад: большинство женщин, как и у себя на родине, занимаются домашним хозяйством и растят детей. Типичный распорядок дня Халы такой: с утра ведет детей в интеграционный центр, в 16:00 занятия заканчиваются и они втроем идут гулять в парк. Если нужно, заходят в магазины. В 19:00 приходит с работы Мохаммад, Хала готовит еду, наводит порядок в доме.

Хала всегда любила читать, в основном арабских авторов: она не знает никаких языков, кроме родного. Эту привычку она сохранила, но в Ногинске книг на арабском не достать, поэтому читает то, что доступно в интернете. К счастью, много книг можно найти в соцсетях. Когда у мужа есть время, вся семья выбирается в Москву: они очень любят вместе гулять по городу.

Сейчас Хале 24 года, Мохаммаду — 30, он говорит по-русски, она — нет, при том что в Сирии она закончила девять классов, а муж — всего два. Дочери Манар — 7 лет, сыну Башру — 6. В детский сад в Ногинске их не брали, но Хала очень хочет, чтобы ее дети пошли в обычную общеобразовательную школу: «Каждая мать хочет, чтобы ее дети все-таки получили образование. Если бы была возможность, то сто процентов отдала бы детей в школу».

Иллюстрация: Полина Плавинская для ТД

Но Манар и Башр не могут учиться в обычной школе, так как у семьи нет регистрации — лишь временное убежище на три месяца. «В России все очень усложняют. У нас в Сирии, если ребенку надо учиться, просто отдаешь его в школу и все», — говорит Хала.

Регистрация и инновации

Попытки устроить детей беженцев в школы разбиваются о бюрократические препоны, которые им чинят местные чиновники от образования. В статье 43 Конституции РФ четко указано, что каждый ребенок имеет право на образование. Но в то же время существует приказ Минобрнауки от 22 января 2014 года № 32 «О правилах приема в образовательные учреждения», где прописано, что иностранные граждане «дополнительно предъявляют документ, подтверждающий родство заявителя (или законность представления прав ребенка), и документ, подтверждающий право заявителя на пребывание в Российской Федерации».

Суд отказался отменять приказ, но разъяснил, что отсутствие регистрации ребенка и документов, подтверждающих право родителя на пребывание в России, не может быть основанием для отказа в приеме ребенка в школу, если в ней есть свободные места. Эти документы носят «дополнительный характер по отношению к личному заявлению родителя ребенка», говорится в решении суда. Но на практике директора школ по-прежнему отказываются принимать детей, ссылаясь на приказ № 32.

«В Конституции прописано, что каждый ребенок на территории России имеет право ходить в школу, — объясняет консультант по миграционным вопросам Комитета «Гражданское содействие» Евгений Ястребов. — А когда мы идем устраивать детей в школу, директора начинают играть в миграционную службу, говорят: “Они тут нелегально находятся”. Но их задача — принять ребенка в школу, а не возлагать на себя обязанности и полномочия, которых у них нет».

Если отдельно взятый директор «правильно прочитает» приказ и решение Верховного суда и не сошлется на то, что мест нет, у живущих в области детей беженцев еще будет шанс попасть в школу — по решению директора или районного управления образования. В Москве же заявление на запись в школу можно подать только через электронный портал Госуслуг, где есть графа «Регистрация». Если ее не заполнить, заявка не отправится. А официальная регистрация по месту пребывания есть буквально у единиц.

Из зарегистрированных в «Гражданском содействии» двухсот беженцев статус временного убежища имеется у семи человек. «Остальные либо находятся в процедуре подачи на статус, либо обжалуют отказ в предоставлении статуса, либо вообще никаким статусом не занимаются, так как им надоело получать бесконечные отказы, — объясняет Евгений Ястребов. — Но надо понимать, что часто мы помогаем людям обратиться за убежищем, а результат они нам не говорят».

По оценке председателя Комитета «Гражданское содействие» Светланы Ганнушкиной, всего на территории России находится от 8 до 10 тысяч сирийских беженцев. По данным МВД, на 1 января 2018 года статусом «временное убежище» обладали 1128 сирийца. Сейчас многим отказывают в продлении этого статуса, так что и этот показатель будет только снижаться. С начала боевых действий в Сирии в 2011 году статус беженца в России получил только один человек, еще у одного этот статус имелся раньше.

Центр и его дети

Для детей беженцев, у которых нет возможности учиться в общеобразовательных школах, Комитет весной 2016 года основал интеграционный центр. Открывая его, правозащитники надеялись, что ситуация с приемом детей в школы скоро изменится, а дети к тому моменту, как их начнут принимать, уже будут обладать базовыми знаниями. Но за два года ничего не поменялось.

Сейчас в центр регулярно приходят около двадцати детей, занимаются пять дней в неделю с 10:30 до 15:30, в том числе и летом. Детей не делят на группы: младшие школьники и подростки учатся вместе, потому что в центре нет места для отдельных классов и нет возможности оплачивать работу нескольких преподавателей. «Дети устают от того, что у всех разный уровень подготовки, — говорит Хала. — В этой школе всего один класс, а у всех разный возраст и уровень знаний. Все-таки было бы лучше, чтобы дети учились в обычной школе, где все одного возраста». Но пока учеба в центре — это единственная возможность для сирийских детей выучить хотя бы на начальном уровне русский язык, получить азы знаний по математике и окружающему миру.

Иллюстрация: Полина Плавинская для ТД

Хала привела в центр Манар и Башра, как только узнала о его открытии от знакомых сирийцев. Дети ходят сюда каждый день. Сама Хала тоже иногда сидит на занятиях, старается воспринимать информацию на слух. Дома она дополнительно занимается с детьми: учит чтению и письму на арабском, читает с ними Коран.

Хала сожалеет, что не все сирийские семьи могут отдать детей хотя бы в интеграционный центр: у большинства нет времени возить сюда детей, многие очень далеко живут. А ведь речь не только об образовании: «До того, как я привела сюда дочь, она два месяца ни с кем не разговаривала — боялась, а здесь снова начала общаться с другими детьми, преподавателями. Школа социализирует».

В эту минуту наш разговор прерывает шум в коридоре: у учеников перемена. Одни с грохотом катают по полу и пинают пустую пластиковую бутыль от кулера, другие мастерят что-то из конструктора.

Учеба под угрозой

Преподаватель интеграционного центра объясняет: младшие дети, которые сейчас сюда ходят, могли бы спокойно поступать в обычную школу и уже через год общаться и учиться, как их русскоязычные сверстники. Их единственная настоящая проблема (не считая тех, что придумали взрослые) — в отсутствии языковой среды: между собой, как и дома, они все равно говорят на арабском.

Сам центр сейчас под угрозой закрытия. Раньше проект спонсировало УВКБ ООН, но деньги заканчиваются: их хватит только до сентября, на вторую половину года финансирования пока нет. А нужно оплачивать материалы, работу преподавателя, которая каждый день ездит из Москвы и обратно, в общей сложности тратя на дорогу до пяти часов.

К тому же центру крайне важно нанять координатора, который помогал бы педагогам напрямую взаимодействовать с родителями, которые часто не говорят ни на каком языке, кроме арабского. Кандидат на эту должность уже есть — это Сафаа, о которой писали «Такие дела». Она живет в Ногинске и, помимо родного арабского, отлично знает русский язык. Сафаа могла бы выполнять роль координатора и заодно расширить расписание детей на две дисциплины: преподавать химию и арабский. Но пока нет бюджета, чтобы ее трудоустроить.

В наших силах помочь сирийским детям, не оставить их без единственного места в городе, где они могут получать знания. Им некуда возвращаться: дома многих семей разрушены, родственники погибли в гражданской войне. Они бежали из родной страны, чтобы остаться в живых, и выбрали Россию. Ваше ежемесячное пожертвование на проект «Право на образование» в любой сумме — 50, 100, 500 рублей — или разовый взнос помогут детям беженцев учиться, жить полной жизнью и не закрываться в собственном мире.

Сделать пожертвование

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!