Крестовый поход детей

«Доказательства не являются доказательствами»

Поселок городского типа Сапожок, сентябрь 2018

«Слушай сюда. В детский дом с нами хочешь?» — Яна — Ангелине маленькой.

«Ну… за компанию давайте», — Ангелина маленькая — Яне и Ангелине большой.

***
«Наталья Алексевна, у меня дети пропали!» — Светлана Соловьева — прокурору Сапожковского района Рязанской области Наталье Качановой.

«Дети, говоришь… Ну, сейчас я скажу тебе, где твои дети, — Качанова — Соловьевой. — Читай».

***

Осенью 2018 года трое приемных детей Светы Соловьевой пришли к завучу школы № 1, в которой учились, и сказали, что дома их бьют, держат голодными, заставляют ходить в картофельных мешках и запирают в подпол.

Яна, Ангелина и Ангелина. 14, 11 и 15 лет.

Завуч дала им бумагу и ручки, членораздельно продиктовала содержание их же жалоб так, что доносы получились как под копирку, и исправила в них орфографические ошибки. Договорились, что на следующий день дети придут в школу с вещами. «Только маме ничего не говорите!» Сказали — опеке и прокурору Сапожковского района.

На следующий день девочки побросали в ранцы кто крем, кто кроссовки, кто домашние штаны и были забраны прямо с шестого урока, выведены через черный ход школы, на машине директора доставлены в соседнюю школу, где получили первое, второе и компот, а затем были транспортированы в кожвендиспансер, где медэксперты не зафиксировали никаких следов от побоев. Там девочек продержали еще 10 дней — перед тем как отправить дальше. Им говорили: «В детдоме хорошо».

Уже по дороге в кожвендиспансер старшая Ангелина плакала.

Все это время Света Соловьева носилась по Сапожку (школа-опека-центральная площадь) и искала своих дочерей.

К концу второй недели Светины дочери были уже в детском доме в Рязани.

Яне и Ангелине, родным сестрам, было не привыкать: Соловьевы были их шестой приемной семьей, первые пятеро возвращали девочек обратно. Ангелина-старшая, взятая Светой «из-под лишения», то есть ни разу не бывавшая в казенном учреждении и жившая у Светы уже пять лет, не понимала, куда попала. Ангелина маленькая все время плакала и хотела позвонить маме.

Света примчалась в кожвен сразу же, как разрешили. Привезла с собой раскраски. Яну на свидании сотрудники диспансера держали за руки, чтобы они со Светой не смогли обняться.

На следующий же день Яна, Ангелина и Ангелина пошли к психологу, попросили бумаги и ручки и написали три «явки с повинной», отказываясь от своих обвинений и прося вернуть их домой.

«Я была очень зла на маму и все наврала». «Я поступила очень плохо, мы теперь хотим начать новую жизнь, я хочу вернуться и жить с мамой и папой, я их очень люблю».

И так три раза.

Через месяц с небольшим девочек вернули маме.

Спустя еще месяц старший советник юстиции Качанова направила материалы дела в Отдел дознания МО МВД «Сараевский» с указанием о возбуждении уголовного преследования Светланы Соловьевой. Все семь ее приемных детей оказались под угрозой возвращения в систему. В ротацию…

Ну а как было не возбудить? На трех отказных заявлениях девочками неправильно была составлена «шапка», а также не указана дата. Неликвид. Опека не дала заявлениям ходу.

«Ну, раз возбудили, значит, было за что…» — зашептал Сапожок.

«Дыма без огня не бывает!»

***

Осенью 2019-го, спустя год, Светлана Соловьева все еще на крючке. Скрепы держат сильно. Плотно прикручены к стенам прокуратуры.

Не сказать, чтобы Света в этой беде была прям совсем одна. Ее судьбой интересуются Наталья Епихина, рязанская уполномоченная по правам человека, уполномоченная по правам ребенка Рязанской области Екатерина Мухина и Елена Альшанская, руководитель БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам». А также юрист Елены Альшанской, адвокат Наталья Юдина. Она строчит заявления в старинном жанре «Требую прекратить волокиту по делу!»

В Сапожке такой язык понимают.

«Слушай, ты единственная из журналистов, кого позвали, согласилась приехать. Остальные сказали, что подождут суда, им нужна картинка…» — говорит мне Наташа Юдина, и мы решаем ехать наутро в Сапожок. Надо как-то с этим кончать.

Приемный день у прокурора Качановой по четвергам.

Дети Светы Соловьевой собираются к ней идти. Семь человек — 4% населения поселка.

Нанозерно в масштабе страны.

Я заранее знаю, что картинка из прокуратуры будет сильной.

Мы выезжаем в пять утра.

В Сапожке сегодня никто из восьмерых детей Соловьевых не идет в школу.

Белые вороны Соловьевы

Трасса М4 Дон, Москва — ПГТ Сапожок, сентябрь 2019-го, рассвет

Наташина машина сломалась, мы едем на мне, я не могу слушать, рулить и записывать одновременно, поэтому мы меняемся местами. Хайвей несется, далеко за Москвой в окно начинает тянуть подсолнечным маслом, осень чистая, свежая, пушкинская, а Наташа говорит про рязанский Сапожок: «Это Салтыков-Щедрин, Полин, Салтыков-Щедрин…» Она рулит и рассказывает, я записываю.

«Коварный план созрел у Яны. Она из них самая умная. Злая. Прожженная. Шестая приемная семья!.. Девочки тогда поссорились с мамой: просиживали ночами во “ВКонтакте”, Света отобрала у них телефоны, еще Ангелина старшая той осенью влюбилась в цыгана: ему 17, ей 15, он в шестом классе, она в девятом. Цыгане живут неподалеку, Ангелина с Яной повадились к ним ходить, из дома начали пропадать деньги, цыган обещал, когда ему исполнится 18, угнать тачку и увезти Ангелину к морю…

Короче, Света, когда это просекла, запретила туда ходить. Несколько дней все дулись, не разговаривали с мамой. “Мы тогда с мамой не дружили”, — как сейчас говорят. И Яна, которой хотелось вольницы и мести, предложила двум Ангелинам оговорить маму. Ангелина младшая смотрела в рот родной сестре и поэтому согласилась. А Ангелина старшая… она, знаешь, вообще блаженная такая, сама увидишь. Следователь ее потом на допросе даже спросил: “Что у тебя с голосом?” Она давала показания, шепча, как придушенная. Но на самом деле она просто такая, знаешь… Персефона (В древнегреческой мифологии богиня плодородия и царства мертвых — ТД)».

Персефону-Ангелину я увижу днем и пойму, о чем говорит Наташа. Цыганская кровь, бледная кожа, медленный, иконописной красоты подросток с рыжими глазами, чуть-чуть заметна задержка психического развития, пытается слиться с мебелью. Не ведала, что творила… Ребенок.

Девчонки поняли, что учинили, уже вечером, когда их привезли в кожвендиспансер. Но было поздно. Жители рассказывают, как слышали слова прокурора Качановой год назад: «Я буду первой, кто на рязанщине возбудится по такому делу!»

Весь прошлый год каждую неделю в стране то находился ребенок-маугли, то в новостях показывали, как мать привязывает приемных детей, то еще что-то рвалось в ткани мироздания и общественного мнения — шеймить приемных стало особенно модно, а прокурору Сапожка оставался год до пенсии… Нужна была сакральная жертва. И уже неостановимое колесо Фемиды начало наматывать на свой слепой маховик семью Светы Соловьевой — и проворачивать ее внутренности.

«За год в нашем деле сменилось два следователя, — продолжает Наташа Юдина. — Первый, дознаватель Алексей Кузнецов, крупный, небритый, чудесный дядька пошел к прокурору с постановлением о прекращении уголовного дела ввиду отсутствия состава преступления. Он даже разрешил мне присутствовать на допросах девочек, несмотря на то, что я уже представляла в деле интересы Светланы. И да, это было процессуальным нарушением. Но не могли же мы оставить детей на допросах одних! Кузнецова уволили. Потом история повторилась.

Сейчас в деле третий следователь, срок следствия продлевается из раза в раз, сотрудница опеки там тоже уже не работает, суд не назначается, Качанова не уходит, Света — на крючке, и даже детям уже надоело жить в этом страхе. И самое ужасное — в том октябре Яна не вернулась домой. Сказала, что ей стыдно и что она боится, что ее затравят в школе… Родные сестры были разлучены, сейчас Яна — уже в седьмой семье, Света видит ее только в профиле ВК…»

— Зачем это вообще было надо?

— Да потому что они белые вороны, эти Соловьи! У Светы муж — преданный, честный, трезвый, который ее ни разу за 20 лет дурой не назвал, у них прекрасные дети, когда-то изъятые из маргинальных семей, любимые и любящие, в прошлом августе, накануне всего, они поздравляли Свету с днем рождения через сапожковскую газету, Света и Сережа — главная пара на всех праздниках Петра и Февронии, у них самый крепкий на улице дом, подаренная губером машина, у них вообще все хорошо. Даже когда все плохо. Белых ворон клюют, понимаешь?

Мы останавливаемся на заправке, пьем кофе, снова едем, за Московской областью заканчивается асфальт, остаются дырки от асфальта, но пейзаж за окном — все так же щемящ, только скорость ветра усиливается.

«Знаешь, а ведь знакомство со Светой очень меня изменило, — мы снова поменялись местами, я не записываю, Наташа рассказывает не о деле, о себе. Но я понимаю, что и это важно. Я буду просто запоминать. — В прошлом году мне исполнилось 40. Все время до этого я защищала бандитов, хотела заработать все деньги сразу… И только в прошлом году у меня щелкнуло. Что же я делаю? На что трачу жизнь? Проще сказать, решила чистить карму. Защищать детей».

Дети были у Лены Альшанской — руководителя фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Сама Лена была на девятом этаже. А Наташа — на 10. В их многоэтажке на Алексеевской. Подруги юности. Так Наташа Юдина начала мотаться по стране. Защищать детей.

«И мне так хорошо, знаешь. Как-то все на место встало. У меня в роду — сильные женщины. Прадеда, хирурга, сослали в Узбекистан, он там поднимал в кишлаках здравоохранение, а моя прабабушка Евгения была женщина-врач, первая в тех краях, амазонка: курила трубку, гоняла по селениям на шарабане, сама им управляла, вступала в схватки с басмачами… Я обо всем этом совсем недавно узнала. И вот теперь поняла, почему на первом курсе вдруг закурила трубку. И Света Соловьева — она такая же, как моя прабабка. Настоящая. И стальная. Она не хочет просто уйти от угрозы лишения детей. Она хочет, чтобы Качанова ушла на пенсию — не просто так. Света — она за справедливость. Это борьба с борьбой — ради борьбы».

Дорога совсем закончилась, нас трясет, я втапливаю в пол, чтобы успеть с детьми к прокурору, думаю про воннегутовский поход детей.

В поселке Сапожок первым нас встречает чучело алкоголика.

Света и ее дети

Поселок городского типа Сапожок, день

Алкоголик страшен.

Старинный, купеческий, как с картин передвижников, Сапожок, основанный Иваном Грозным, пролетает за окном за секунду: сквер, Ленин на розовом постаменте, ДК «Надежда», бабушка с сушеной петрушкой и грибами, библиотека, прокуратура, все на одном пятачке, десяток табличек знаменитым сапожковцам…

А потом Сапожок, тот, что в музейных путеводителях, заканчивается, — и нам становится страшно. Алкоголик сидит за гаражами (мы потерялись, ищем дорогу), набит соломой и очень натуралистичен. Иллюстрация из Стивена Кинга. «Дети кукурузы» просто какие-то. Мы даем задний ход, вязнем в грязи, нас спасает Света Соловьева в белых джинсах и на битой губеровской машине: «На той неделе в меня въехала фура, подъехал полицейский и оформил все так, что оказалось, что это мы въехали в нее».

C силовой частью нашего государства у Светы особые отношения — и не только в силу собственного уголовного дела. Последнее место Светиной работы — до приема большого количества детей под опеку — отделение милиции в городе Москве. Лейтенант, начальник отдела участковых. Строгая, человек со стержнем и «шилом в одном месте». Света была внутри системы. Ушла добровольно. А теперь система пришла к Свете.

«Мы с Сережей приехали из Сапожка покорять Москву еще в 2000-х. Начинала с уборщицы — закончила инспектором по делам несовершеннолетних. А Сережа всю жизнь сантехник. Параллельно отучилась на воспитателя детского сада, сейчас получаю высшее, буду логопед-психолог. Мне всегда было интересно, что их толкает из дома, этих подростков… Они меня любили, честно скажу, мои подопечные. Меня даже в «Петровке, 38» показывали! И с чужими у меня неплохо получалось разобраться. (Помню одного, Ванька, оторвыш, вела его несколько лет: ставила на учет как пьющего и не живущего дома, школу прогуливал, жил с одной матерью, у той — адская работа на заводе, больные ноги, а уезжала уже от человека, который и курсы анонимных алкоголиков прошел, на которые я его за ручку отвела, и в колледж поступил, и к матери вернулся). С чужими все мне было понятно. А со своими вот — не все поняла… Может, перелюбила я их. Взяла почти всех в один год. Смотрела на них — и у меня по щекам слезы текли. Первые были сестрички вот эти, Вика и Карина: полный рот гнилых зубов, рахитная голова… А Яна была — папина любимица…»

Света ведет нас по участку: тут пруды с рыбой, тут барашки, тут трактор, припаркованный с десятком великов, тут «мой мопед», тут цыплята, тут котята, в подполе («Куда я детей запирала», — на этом месте Света всегда теперь комментирует так) — сотня банок с вареньями и соленьями на зиму, в кладовке — тонна сушеных грибов, «ходим с Сережей вдвоем, детей в лес не берем», гуси доедают виноград на плети, последнее красное яблочко одиноко качается на ветке. Его срывает адвокат Наташа. Дети — в доме. Играют в лото. Сережа в огромном чане делает печенку с картошкой.

Света ведет нас по дому. В углу кухни — три пятилитровых бутылки с пластмассовыми крышечками. Дети собирают для Кати Бермант (директор БФ «Детские сердца» — ТД). «Иногда специально покупают колу — ради крышечки… А в Сапожке говорят: “Помоечники, ты их голодными, что ли, держишь, что они у тебя крышечки собирают…”» Наташа все знает, приезжала сюда несколько раз за этот год, я же глазею по сторонам. На стенах картины. Одна икона.

«Ей сто лет. Я раньше на клиросе пела и в богадельне помогала, не смотри, это я только пару лет как начала в белых джинсах ходить — разочаровалась в наших церковных людях. И одна из бабушек подарила мне эту икону — кисти, сказала, Шмелева, был здесь такой знаменитый художник в местной артели. Называется “Возрождение света”».

«Возрождение света» висит над столом на кухне, укутано старинными подзорами (занавески складками — Светина слабость), оно за сто лет потускнело, но с порога сразу смотришь именно на него. Ребенок в длинной сорочке, пальмовая ветвь, дикие звери у его ног. «Ну, это когда еще все было хорошо, никто никого не ел и все жили дружно», — объясняет Света сюжет. Я глазею дальше. Останавливаюсь перед Светиным портретом маслом.

Помоложе, чем сейчас, волосы подлиннее, конечно. Но Света. «Нет, это не я. Это мы с Серегой жили в милицейской общаге, которую устроили в бывшем заводе “Мир”, который работал на космос, так там в подсобке валялись сотни ничейных картин. “О, Светк, я тебя нашел…” И вот этот портрет». Света встает рядом, похожи. На портрете — глубокий, сосредоточенный спокойный взгляд темных глаз. И все остальное Светино. Только сейчас у Светы шрам через лицо — с первым мужем, рязанским хулиганом, попала в аварию, и волосы короткие.

— Раньше длинные были. В 34 года у меня нашли рак. Печени. Вернулась из вашей Москвы в Сапожок, нашла врача, он потом по мне диссертацию писал, Сережа меня «химичил» дома. Капельницы, уколы. Лекарство было новое, экспериментальное. Однажды утром проснулась, оторвала голову от подушки — все волосы остались на ней. Так это страшно было. Само лечение меня чуть не убило.

— Что тут было… — Сережа раскладывает горячую стряпню по тарелкам. — Металась! И весила 35 килограмм, и глюки: Сашки у нее две штуки по дому ходило…

— Ну я и пообещала на самом дне: выживу — посвящу себя сиротам. Ну и выжила.

Сашке, кровной дочери Светы и Сережи, сейчас 11.

«До трех лет у меня был самый обычный ребенок. Ходила, говорила, развивалась по возрасту… А потом я стала замечать, что все пошло в обратную сторону». Сашкин диагноз — синдром Уайта-Саттона, я гуглю, но нахожу только по-английски. Мало кому это надо по-русски. Сашка Соловьева — всего двенадцатый такой ребенок в России. Генетическая мутация, часто de novo, то есть возникшая впервые, не наследственная. Со временем прогрессируют неврологические изменения, угасают все навыки, нарастает умственная отсталость, также «часто такие дети излишне дружелюбны». Одиннадцатилетняя Сашка бросается мне на шею, ластится, трындит, как трехлетка, а сегодняшним вечером они со Светой сядут на поезд (станции в Сапожке нет, магистрали его огибают) и поедут в Питер на очередной поддерживающий курс. Лечения не существует. «Самое главное, что мы можем сделать, как сказали врачи: Сашке нужны непринудительные воспоминания. В общем, чем больше эмоций — тем крепче мозг».

— Дети, вы куда вообще собрались?

— Маму защищать!

— От кого?

— От преступников!

— Сашка, молчи! От прокурора!

Восьмерых детей мы делим пополам по нашим двум машинам и с окраины снова едем в «открыточный» Сапожок. Краем глаза я успеваю схватить птицу на синем поле с герба поселка. Это ястреб. Уже дома гуглю: ястреб — символ зависти.

«Справедливость совершеннейшая и абсолютнейшая»

Улица Гусева, 30, прокуратура Сапожковского района, 13.57-15.30

Мы идем по маленькому, чистому и пустому зданию на второй этаж, автоматически переходя на шепот. Стучим в дверь, до конца обеда еще три минуты, дверь заперта на вешалку изнутри. Нам отпирает милая бабушка с седым ежиком и в цветной блузке: «Проходите-проходите, мы уже дообедали». Мне кажется, это школьная гардеробщица или, на крайняк, секретарша.

Это прокурор Качанова.

Через пять минут она переоденется в форму.

Саша и остальные семь детей Светы Соловьевой с этого момента начинают получать «яркие непринудительные воспоминания».

Дети толпой входят в качановский кабинет, и когда прокурор понимает, что это соловьевская толпа, то, не присаживаясь, говорит: «А теперь все взяли и пошли туда, откуда пришли! Обед еще не закончен!» Она не видит ни Свету, ни Наташу, ни меня. У Наташи телефон пишет аудио в сумочке. У меня в руках — видео. С детей послетело нахрапу — Качанова громкая, злая и уже в форме, но кто посмелее — роняет: «Отпустите нашу маму! Надоело!»

Ангелина старшая стоит без лица. Самый младший мальчишка, Илья, сидит в коридорчике, опустив голову в колени и закрыв ее домиком ладонями. Мне страшно от того, как часто я видела эту картину в других местах — только тут человек почти равен размером стулу…

Прокурор Качанова категорически несколько раз отказывается выслушать детей, которые пришли просить за мать. Потом соглашается поговорить с Наташей и Светой за закрытыми дверями. Мы с детьми льнем к двери, и следующий почти час перед нашим носом раскачивается в замке ключ, на весь предбанник урчат животы встревоженных детей, а вокруг нас, присаживаясь то на стопку дел, то на сейф, то на головы облепивших дверь детей, летает жирная осенняя муха, и мне кажется, что ее жужжание перебивает даже голоса из кабинета. Эта муха — из фильма «Бразилия», думаю я. Порядок нарушен. Дети попали в сети. И мне кажется, я начинаю понимать, почему.

Персефона-Ангелина прислоняется нежной щекой к крашеной стене, все равно не понимая слов, которые доносятся из-за двери, и так стоит весь час. Глядя сквозь эту стену в кабинет. Обреченно. Как на заклании.

Далее — по расшифровке. Под жужжание осенней мухи:

Прокурор, старший советник юстиции Наталья Качанова: «Даже если сейчас дети будут выступать, петь, танцевать, плакать, я ничего не могу предпринять, потому что никакие их слова, никакие их эмоции я никуда не могу приобщить! А вы пока события не опережайте и впереди паровоза не бегите. Сейчас материал в деле уже другой. И там, извините, для вас будет один сюрприз. И при чем для вас весьма неприятный как для профессионального адвоката. И этот сюрприз я не обязана вам раскрывать. Очень большой сюрприз для вас!»

Адвокат, Наталья Юдина: «Лично для меня?.. Вы аннулировали показания детей?»

Прокурор: «Дети будут передопрошены. Как положено. Откройте УПК!»

Адвокат: «Этих детей как не передопрашивай…»

Прокурор: «Дети должны быть передопрошены в соответствии с законом».

Адвокат: «Вы хотите оказать давление на детей?»

Прокурор: «В присутствии законного представителя — органов опеки и попечительства! Лицо, против которого возбуждено уголовное дело, не может быть их законным представителем. Вы нарушили закон!» (речь идет о первом допросе девочек дознавателем Кузнецовым — в присутствии адвоката Юдиной).

Адвокат: «Вы тоже».

Прокурор: «У детей не может быть адвокатов! Они не признаны потерпевшими!»

Адвокат: «Свидетели имеют право на адвоката!»

Прокурор: «Это, извините, смотря на какой стадии и как! Не будем обсуждать процессуальные вопросы!. Вы увидите процессуальные документы и все поймете».

Адвокат: «А с кем же мне обсуждать процессуальные вопросы? Послушайте, мы же с вами коллеги!»

Прокурор: «Нет, мы не коллеги, мы по разные стороны. Хотите водички?»

Адвокат: «Не отравите?»

Прокурор: «Нет конечно, что вы! Это наша местная вода, “Пушкарская живая”. И давайте разговаривать тихо и мирно. Вы подали жалобу, мы ее рассмотрим, дадим вам ответ в установленный законом срок».

Адвокат (стараясь говорить «тихо и мирно»): «Вы знаете, в старые добрые времена, когда прокуратура была еще прокуратурой…»

Прокурор (заботливо): «Вы попейте, попейте».

Адвокат (поперхиваясь): «Да я пью, пью!»

Прокурор: «И давайте с вами не будем говорить на эту тему».

Адвокат: «Но у нас с вами нет других общих тем!»

Прокурор: «Прокурор запрашивает дело, только когда есть жалоба. Вот теперь есть жалоба. И я его затребую».

Светлана Соловьева: «Да это дело сто раз в этом кабинете уже было. Вон я и личные дела детей вижу, стопкой у вас лежат».

Адвокат: «Да, мы нарушили процесс: мне было не разорваться, и на тот момент я позволила себе присутствовать как адвокат на допросах детей, и дознаватель был не против, но…»

Прокурор (прихлебывая живую воду): «Кто? Алексей Николаевич? А вы в курсе, что он уволен? В том числе и из-за вашего дела! Потому что он нарушил все мыслимые и немыслимые нормы законодательства! Так, что даже возникла мысль, что его либо подкупили, либо человек не обладает ни-ка-ки-ми юридическими познаниями! И ему пришлось уйти. (Свете) Это все ваши дети?»

Светлана Соловьева: «Да, все».

Прокурор (снимая телефонную трубку): «(новому следователю) Тут все дети Соловьевой. Ты на какой стадии планируешь допросить детей? ОпредЕлимся давай, когда ты подвезешь мне уголовное дело. (Свете и Наташе, тихо, мирно и напевно) Завтра его привезут, мы его изучим, посмотрим…»

Адвокат: «А мы успеем?»

Прокурор: «Конечно! У вас продление срока следствия до 12 месяцев».

Адвокат: «А у нас что, особо сложное? Простите, а на пенсию вы не уходите?»

Прокурор: «(ерничая) Нет, не ухожу, не дождетесь. (Свете) Объективность вам гарантируется! Совершеннейшая и абсолютнейшая. Если вас оправдают, вы получите компенсацию от государства и я принесу вам публичные извинения».

Светлана Соловьева: «Да, я помню, вы мне уже говорили».

Адвокат: «А вот давайте по-человечески!»

Прокурор: (ставит «Пушкарскую живую» на стол). Вот давайте, я тоже хочу! И не надо было начинать с этого марлезонского балета!

Адвокат: «Они на самом деле к вам рвались, Наталья Алексеевна!»

Прокурор: «Вот их передопросят, и я это все увижу. А пока — никак нет-с!»

Круг замыкается, я понимаю, что прокурор, сначала возбудившаяся на дело, которое будет созвучно обвинительному тренду, потом поняла, что карта не ложится как надо, но уже не смогла выпутаться из него элегантно. Дети устали, хотят есть и пить, в прокуратуре жарко, жужжание мухи сводит с ума. Ловить здесь больше нечего. Все понятно.

Мы выходим на лестницу, Ангелина старшая прислоняется лбом к оконному стеклу, и я спрашиваю про цыгана. Она говорит, что у нее сейчас другой парень, а цыган все-таки угнал тачку (перевернулся на ней и ждет суда) и собирается жениться.

В Крестовом походе детей из средневекового предания тридцатитысячная орда подростков, шедшая завоевывать Гроб Господень, молила о том, чтобы расступилось море, — и дало им добраться до Иерусалима.

И знаете, оно расступилось.

(Спойлер: им дали флот).

Я не знаю, расступится ли сапожковская прокуратура. И кто еще что предпримет для того, чтобы дети Светы Соловьевой остались дома. Но еще кое-что можно сюда процитировать точно.

Будьте как дети.

Сапожок Ивана Грозного

Трасса М4 Дон, Сапожок-Москва, ночь

Мы возвращаемся к Свете домой, пьем перед обратной дорогой чай под столетней иконой, я слышу, как Света звонит новому следователю, отпроситься у него от допросов на несколько дней, пока она с Сашкой будет в Питере, и как звонит Яне в Воронеж, чтобы предупредить, что ту будут передопрашивать по уголовному делу: «Ты не переживай, я звоню тебе просто, чтобы ты знала и не нервничала. Я люблю тебя. Пока».

Потом мы с Наташей гоним в Москву, оставляя за собой Сапожок Ивана Грозного, чучело алкоголика, Ленина на розовом постаменте напротив прокуратуры, Свету и ее восьмерых детей.

Через час ухабов, заброшенных деревень, высоких темнеющих крон и кладбищ по обочинам нам перебегает путь белая лиса. Мы переглядываемся. Что бы это значило? «Это переход в другую реальность, Полин». Нет сил говорить. Врубаем «Кино» и слушаем песню за песней. Из динамика, из конца 80-х, Цой говорит все за нас. «Так как те, кто против тех, кто против нас, не справляются с ними без нас…»

Мы все, люди с диктофонами и блокнотами, все, стучащиеся в закрытые на вешалки двери, — мы все до сих пор дети. Для этого моря мух. И мы хотим перемен.

Возрождения света.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!