«Наш этический кодекс написан кровью»

— Катя, мы в «Таких делах» последнее время много пишем о случаях нарушения профессиональных этических принципов российскими психотерапевтами. Была история о том, как психотерапевт вел с клиенткой романтическую переписку, или вообще увел мужа у пациентки… Такие вещи только на российской почве возможны, или на Западе тоже?   

— Нет, не только в России, ошибки все делают. Но на Западе есть механизм, как с этими кейсами поступать. Там можно пожаловаться в ассоциацию, в этический комитет, можно подать в суд. Будет разбирательство. У большинства западных психологов имеется страховка, которая покрывает их издержки на случай таких судов. В некоторых странах могут в качестве меры регуляции лицензию забрать. Могут назначить принудительную супервизию психологу. В России все это представить очень трудно: нет никакой регуляции, клиент практически не защищен. С другой стороны, психолог ровно так же совершенно не защищен, но разница в том, что психолог — это все-таки фигура, облеченная властью, а клиент без власти. Поэтому больше страдает клиент.

— Как вы оцениваете в среднем профессионализм психотерапевтов, которые работают на российском рынке? Какая часть из них склонна следовать мировым стандартам психотерапии, в том числе этическим? 

— Очень мало, к сожалению, не больше 5-10%. Это ведь полная свобода. Деятельность не лицензируется, никак не регулируется. Каждый следует чему хочет. То есть, хорошо, если сам по себе психолог — хороший человек. А бывает ведь иначе… Я, хоть и живу за границей, но все же частично варюсь в отечественном профессиональном сообществе, и иногда вижу, что обсуждаются совершенно чудовищные кейсы. Да и общий уровень дискуссии удручает: например, на форуме для психотерапевтов в 2020 году всерьез обсуждается вопрос, можно ли спать с клиентом.

А еще случаи, когда сексологи (и психологи по совместительству), делают с клиентами какие-то ручные манипуляции… Ну, такое.

— Что такое этический кодекс психотерапевта? Он единый? 

— У разных ассоциаций разные. Но они все очень близки, все говорят примерно об одном и том же: не нарушать границ, не создавать множественных отношений, не манипулировать, не вредить и т.д. Есть кодексы, в которых отношения с клиентами допустимы через несколько лет после завершения терапии. Но, как правило,  все-таки не любовные и не партнерские. Обычно люди соблюдают кодекс того направления психотерапии, которому они учились. Бывают стычки между представителями разных школ на эту тему: а вот почему вы там это можете, а у нас это нельзя. Вы плохие, а мы хорошие. Это постоянно происходит.

  — Но в России ведь тоже есть ассоциации психотерапевтов — РПО, РПА, ППЛ и пр. Становится хорошим тоном в каких-то ассоциациях состоять. И у них есть этические кодексы. Эти кодексы что, отличаются от западных? Или есть какая-то особая российская иерархия «грехов» — типа, нарушение границ, или манипуляция, или нарушение конфиденциальности — это еще туда-сюда, а эмоциональное насилие — хуже…

— Да нет, я бы не сказала, что есть отдельная для России иерархия. Ее и в мире особо нет, потому что степень урона, который наносится в результате этих нарушений — разная. Кого-то может полностью разрушить факт разового нарушения границ, или одна манипуляция, да и просто невовремя сказанное слово. А другой клиент окажется от этого защищен — с ним, например, жестко сманипулировали, а он как-то увильнул от этого и избежал вреда… Так что нет, я бы не сказала, что в иерархии “грехов” дело. Кодексы у российских ассоциаций примерно такие же, как у их западных прародителей. Но реалии российские таковы, что следовать этим кодексам стремится очень малое количество людей.

— Реалии ведь включают и пациентов. Если у психотерапевтов нет жестких границ со стороны регуляторов, можно ли сказать, что клиенты куда-то не туда их тянут? Например, считают, что психотерапевт должен давать им советы.

— Это в каком-то виде присутствует. Многие люди, например, сами плохо понимают, что такое психотерапия. Что за советами нужно идти куда-то в другое место.

И тогда пришедший человек может воспринять отсутствие совета, как плохую работу психолога. А если психолог и сам толком не понимает, что и зачем он делает, то он под это требование прогибается. Типа, «Что мне, жалко совета что ли? Давай, уходи от мужа…» То есть у нас, правда, очень дикие-дикие прям джунгли.

— А грубость? Вот эта стилистика оскорблять, обижать людей, которые приходят за помощью — то, что мы видим в публичном пространстве. Это национальная особенность? 

— Вы кого имеете в виду, Лабковского?

— В частности…

— Я его не знаю лично, но да, это как раз случай, когда представление о психотерапии искажается в сторону раздачи советов, причем в такой эпатажной форме. У нас ментальность такая, что образ властителя, который всех кнутом наказывает, очень нам духовно близок. У нас таких властителей было очень много. Поэтому людям это в архетип попадает. Есть же такое распространенное мнение, что врач может и даже должен быть грубым — это такой признак профессионализма. И психотерапевт с тем же посылом рассматривается:

— Что должно измениться, чтобы стало по-другому? Является ли лицензирование панацеей?

— Панацеей не является, измениться должно все. Народ должен измениться —и терапевты, и клиенты. Должны появиться какие-то твердые знания о том, что грубость и неэтичность — не признак профессионализма, а совсем наоборот. Понимание должно появиться, что  с нами так нельзя, мы заслуживаем большего. Но отдельно, лицензирование могло бы помочь. Это был бы просто один из фильтров — можно было бы кого-то отсекать. 

Психотерапевт Екатерина СигитоваФото: Владислав Гаус

— Но ведь этический кодекс психотерапевта — это и сама по себе вещь довольно молодая? 

— Ну как, кодекс формировался все время существования психотерапии, начиная с Фрейда. Фрейд был первым, кто сформулировал какие-то рамки, которые психотерапевт не должен был нарушать. При этом многое из того, что считалось возможным и не выходящим за рамки тогда, в эпоху Фрейда — сейчас уже категорически нельзя. Ну, начиная с того, что Карл Юнг имел любовную связь со своей пациенткой, впоследствии коллегой. И в результате они там поняли, что это недопустимо. Короче, все пункты этического кодекса написаны кровью: кровью пациентов, и психологов тоже. А в России это все еще должно как-то преобразоваться. Потому что теорию мы с Запада берем, а практика у нас своя. И иногда они вообще не монтируются. То есть, какие-то вещи происходят, к которым просто трудно применить готовые законы, потому что нужно учитывать контекст, иначе все это рассыпается. Мы сейчас имеем задачу собрать из ничего, из говна и веток буквально, какую-то систему, которая будет работать. И совершенно непонятно, как она будет работать.

— А с западным кодексом сейчас что-то продолжает происходить? Например, движение me too повлияло как-то? 

— Повлияло, конечно, и не только оно. Вообще, ещё до этого движения появилась целая феминистская психотерапия. Но классический психоанализ, к примеру, все еще довольно патриархален. Есть психотерапевты, которые в силу либо возраста, либо своих собственных ценностей, сейчас транслируют женщинам то, что уже давно транслировать не надо. То есть, вот есть Фрейд, который жил в очень патриархальные времена, и он писал, упрощенно, что все женщины фантазируют о том, чтобы у них был пенис. Если сейчас, в 2020-м году мужчины-психотерапевты начнут транслировать своим клиенткам, что все они тоже фантазируют, безусловно, только о том, чтобы у них был пенис — это может стать поводом для разбирательства. Со временем таких кейсов, очевидно, будет больше. Но в России это все очень тяжело развивать, потому что пока у нас более шкурные проблемы: двойных отношений, использования клиентов, какой-то совершенно дикой трактовки этики в свою пользу. У нас все пока в этом поле. И до феминизма там, наверное, не скоро дойдет дело.

— Будет больше феминистских кейсов в мире — но не в России? Нам еще с вызовами прошлого века разбираться нужно? 

— Нам, конечно, в первую очередь нужен закон, который этот вид деятельности регулирует. Поскольку у проблемы очень много сторон, с какой ни начни — будет толк, можно и с законодательной, лицензионной, просветительской. На самом деле, здравые островки и в России есть. Отдельные люди, клиники. Между прочим, кейс, о котором вы упомянули в начале, произошел как раз на таком островке адекватности. Mental Health Center — одна из лучших клиник в России, и они пытались отреагировать на случившееся правильно. Сейчас, насколько я понимаю, ассоциация когнитивно-бихевиоральных терапевтов с этим кейсом работает… Это всё потому, что психологи из таких центров больше других заинтересованы в том, чтобы как-то нашу профессию реабилитировать. 

— Даже так? Профессия нуждается в реабилитации?  

— Да, имидж у нас очень плохой. Мы внутри профессии бываем в бешенстве периодически от отдельных кейсов. Потому что тем, кто работает в нормальной этической зоне, это все портит очень сильно жизнь. Потому что получается: если ты в России — люди по умолчанию подозревают, что ты тоже…

— Нарушаешь?

— Да. Идея такая: русские психологи поголовно не соблюдают этику, просто в подробностях про некоторых пока не стало известно. И любой проступок, самый малейший — настолько бурную реакцию встречает в связи с этим… Проступок может не нести в себе злого умысла и быть добровольным заблуждением, но реакция общественности такая, как будто бы это что совершенно ужасное, и психолога надо буквально распять. Это тоже профессии не добавляет устойчивости. Те кто работает нормально, без нарушений, тоже сталкиваются с этой агрессией. Но, с другой стороны, мы тоже знаем, что права на ошибку у нас нет, даже на очень маленькую, потому что другие люди уже сделали столько больших ошибок. Это я не жалуюсь. Это часть поля, где нет инструмента регуляции. В любом случае, клиентам в этой ситуации хуже, и защищать надо, в первую очередь, их.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!