Ад в одиночку

«Мама, а ты стала доброй? Папа говорит, что ты злая»

Мария Вылегжанина, Рязань

— А почему ты даришь мне подарки?

– Потому что ты моя дочка, я тебя люблю.

– Нет, не люби меня, не надо меня любить.

Из уст четырехлетнего ребенка это слышать действительно страшно, признается Мария. Это одна из коротких встреч, когда мама виделась с дочерью. До марта. «Проиграв суд, Сергей 1 марта схватил Алису и убежал, — вспоминает она. — Приставы не искали. Полиция и приставы палец о палец не ударили за четыре месяца. Зачем нужен суд, если все плевали на его решения?» А суд ведь постановил: «Обязать отца, Кожурова Сергея, не чинить препятствий и передать несовершеннолетнюю Алису Кожурову матери».

Бабушка вывела детей к сыну, Кожуров увидел Марию. Она приехала забрать дочку. Когда взяла на руки Алису, Сергей крикнул: «Ты что, Маш, о***ла?» С ней был юрист Андрей, который сказал Сергею, что дочери нужно жить с мамой. «Да мне по*** на решение суда!» Дальше начался боевик наяву. Пока я писала текст, Марию и Андрея везла скорая — 24 апреля их избили и распылили перцовый баллончик в глаза.

«Сергей ударял кулаками по голове Андрею, тот на время потерял сознание. Я отошла, Кожуров побежал ко мне, бил кулаками со словами: “Умри, ублюдина!”, сейчас голова вся в шишках, — рассказывает Мария. — Ребенок был на руках, она схватилась за шею, ни на секунду не отпускала. Она стала невесомая как пушинка. Я помню, Алиса спросила: “А ты стала добрая? Папа говорит, что ты злая”.

Сергей не успокоился. Тащил меня за волосы по земле, как труп, к калитке. Мать подала метлу, и он рассек ею подбородок, этот удар я помню. Андрей встал между мной и Кожуровым, был весь синий, ему зашивали голову. На Кожурова никто не нападал. Он метнулся за перцовым баллончиком и разбрызгивал в лицо мне. Дочь орала, ей перец тоже попадал в глаза, я кричу: “Ты что делаешь, у меня Алиса на руках!”, “А не**й было ее брать!” У юриста ожог глаз. Бабушка оттаскивала Алису за руку, голову». В больнице Марии зашили подбородок и наложили швы Андрею. «Мы подали заявление в полицию о побоях меня, Алисы, потому что ей тоже попало. Кожуров написал, что мы ему нанесли», — продолжает Мария.

У Сергея уже есть две судимости. Он возглавлял Варсковское сельское поселение Рязанской области и был приговорен к пяти годам условно по ст.159 ч.4 УК РФ за мошенничество в особо крупном размере в составе организованной группы. «Возможно, он прикрывается ребенком, чтобы не было реального лишения свободы. Понятно, что человек с приговором за мошенничество будет врать всем. Он проводил махинации с землей, и, конечно, все его покрывают, потому что получали свою долю. Россия — щедрая душа, можно красть детей и не платить 15 миллионов», — говорит Мария.

Сотрудники ПДН (подразделение по делам несовершеннолетних, — прим. ТД) УМВД по Рязанской области приехали к дому Кожурова 24 апреля и отреагировали странно. «Сказали, зачем я тут шляюсь, с кем у меня Саша (младший сын Марии, — прим. ТД), почему он один. Если я не прекращу, то она отберет еще и Сашу», — передает Мария слова представителя ПДН, Филатовой Оксаны Владимировны. «Сашу, у которого в любой момент эпилептический приступ может случиться, оставить одного? Он либо с мамой, либо с няней — иначе никак, — срывается Маша. — Даже если мусор выхожу выбросить, Саша обложен подушками. Сказать, что я часами хожу и Саша один, — это ужасно, Кожуров им внушает, и они ведутся».

Когда Мария рассталась с Сергеем, младшему сыну Саше было шесть месяцев, дочке полтора года. «Сначала все по любви. Ничего не предвещает ненависти. Потом начались полуправды, бросал трубки, в наши с мамой отношения пытался влезть…»

Уничтожающие манипуляции, по словам Марии, начались после Сашиного рождения. «Ты вымотана болезнью ребенка, у него эпилепсия, под капельницей целыми сутками, а отец детей не приезжает, не привозит по просьбе какие-то лекарства Саше». Когда Сергей снова не отвечал, Мария приехала сама — и тут он с новой сожительницей. «Убрал мои вещи из шкафов. Я думала, я сойду с ума», — вспоминает Мария. Кожуров настаивал, что Сашу лучше отдать в интернат. Последней каплей стало физическое насилие. Сергей сказал: «Собирайся и проваливай», дочь отдавать отказался.

Три месяца Мария с Сашей скитались по съемным комнатам, без помощи. Но в Рязани, кроме мамы и супруга, обратиться было не к кому. «Я просила его: “Сними нам квартиру, я же с ребенком живу”». Сергей квартиру снял, Мария хотела урегулировать мирно: пусть Алиса приедет к ней домой, сестре нужно общаться с братиком, Мария всегда дома с Сашей. «Но что бы я ни говорила — это метание бисера перед свиньями. Все мои слезы, мольбы бесполезны». Сейчас Мария живет в квартире от государства — как семья с ребенком с инвалидностью.

Первый суд решил, что дочь должна проживать с отцом. В экспертизе написали, что Мария уклоняется от материнской ответственности, нет привязанности к дочери. Мария отправляла жалобы в Генпрокуратуру, Госдуму, Уполномоченному по правам ребенка РФ, Уполномоченному по правам человека РФ. Подала апелляцию — к ней была приложена другая экспертиза из Москвы, которая не подтвердила выводы рязанской.

Она приезжала в дом к Сергею, дверь не открывали. «Я написала 15 обращений в полицию, что он препятствует общаться с ребенком, нарушает часть 2 статьи 5.35 КоАП РФ (Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях, — прим. ТД). Тогда Сергей сдержанно, но дал встречаться. Дважды в неделю, на час-полтора в его присутствии. Дочка говорила: “Давай останемся подольше”. Ну что такое час? Ты ее разденешь, оденешь — уже полчаса. Чуть-чуть поиграться. Это унизительно для мамы, когда тебе с твоим ребенком, которого ты родила, дают общаться, как будто ты в тюрьме с надзирателем». Спустя время Сергей отказался добровольно помогать деньгами сыну, Мария подала иск об алиментах.

Саша не только не может говорить, а полностью нуждается в помощи Марии — накормить, помыть, принять ежедневные лекарства, сделать массаж. «С Сашей живем три года, отец забыл о нем. Не спрашивает, как дела, не звонит. Несвоевременно платит алименты, бывают просрочки в два-три месяца. Не надо мне судов, чтобы он общался с ребенком. Путь открыт всегда, по звонку. Суды — это когда люди хотят издеваться над тобой». Зато Сергей заявлял на Марию в полицию: «Он увидел синяк на лбу у Саши, написал, что я Сашу бью. Я никому даже посмотреть на него плохо не позволю, бить — тем более. У него начался эпилептический приступ, когда мы массажем занимались, он ударился».

На коротких встречах с Алисой Мария дарила подарки, чтобы вещи остались с дочкой. «Сначала она жалась к папе, первые три минуты вела себя как зверек, а потом видела, что к ней со всей душой. Говорила: “Давай останемся тут на всю жизнь”». Мария боится за психику дочки. «Есть мама, которая за тебя борется, никогда тебя не бросала, а ей создали иллюзию семьи. Ребенок там в четыре года в памперсах спит. Это ненормально. У нее на фоне этих стрессов появился энкопрез (недержание кала, —  прим. ТД). Мама и папа — это мир ребенка, и без одного из них мир становится обрезанным… Дочка не понимает, почему ее мама плохая, хотя часто это слышит».

«Ее очень интересует вопрос “Добрая ты или злая?” Это сейчас я плачу, а тогда сказала спокойно: “Алиса, ну конечно добрая, я тебя люблю”. Хочу перевести тему: “Помнишь, у меня кошка была, она котяток родила, я обещала…” И она понимает, что я добрая, начинает плакать. Думать не могу, что у нее в душе творится! Папа для нее значимый человек, я не спорю, но он разрушительно действует на ее психику».

Сергей Кожуров дал комментарий «Таким делам» и рассказал, что Мария сама оставила ребенка полтора года назад, а сейчас «борется не за ребенка, а за деньги», добивается алиментов. «Дочь с рождения живет в доме отца, Мария сама ушла, забрав младшего сына. Заниматься Алисой отказалась. Скоро дочери будет пять лет. Как вы считаете, возможно ли ее как-то передать? Это не гараж, который можно переписать, а ребенок. Конечно, нет. Несколько психологов подтвердили, что если ребенка забрать у папы, это нанесет ребенку тяжелейшую травму. Ребенок живет в хороших условиях», — ответил Сергей. На вопрос, почему Сергей не исполняет решение суда, он ответил: «Это решение суда, которое исполнить невозможно. Если Алиса сама не идет, мы же не будем исполнять, нарушая психику ребенка. Я не хочу препятствовать Марии, пусть общается с ней, не забирая ребенка из семьи. Она не хочет налаживать контакт, она просто хочет ее забрать».

24 апреля, после нападения, несмотря на решение суда в пользу Марии, Сергей снова уехал с дочерью, и ни ПДН, ни приставы работу не продолжают. «Таким делам» в службах УМВД и ФССП по Рязанской области не ответили.

«Дети заложники, я их понимаю»

Елена Кудояр, Санкт-Петербург, Мытищи, Видное

Из Мытищ Елена уезжала, оставив все, — только с детьми от домашнего насилия. «Не надо было далеко убегать. Только постоянное чувство страха. После всего, что было в жизни, я рада, что в живых осталась. На последней стадии алкоголизма мне обещали и соляную кислоту в лицо, ужас незабываем. Алкоголизм бывшего мужа перечеркнул все хорошее за 18 лет совместной жизни». Тогда, в 2016 году, Елена продала квартиру в Мытищах, сделала ремонт в новой квартире в Питере и уехала с Егором и Варей. «Три вещи, обещанные мне после ухода и над которыми я смеялась, воплотились в жизнь: “Если не откажешься от алиментов, будешь платить их сама”, “заберу детей”, “жизнь превратится в ад”».

В тот год Варя пропала. Елена пришла за ребенком в питерскую гимназию 3 сентября, сказали: «Ее нет». «Мир рухнул. Даже мысли не было, что бывший муж приедет в Питер, по сообщениям было видно, что он пьян. Сим-карту ее выбросил, глумился, что я потеряла ребенка». 5 сентября снова ушел в запой. «Я столкнулась с бездействием праворганов, и по сей день ситуация такая же. Помощи нет. Суды— это клоака беззакония. В 2016 году я прошла ад в одиночку». Отец закрылся с Варей дома. Дочь добиралась в школу сама, не хотела ездить даже со знакомыми. «Муж запретил дверь мне открывать. Так запугал. Пил и говорил дочери: “Если расскажешь, заберут в детдом”. Я стою в подъезде под дверью, у меня там ребенок, внутрь не пускают, это все больно», — вспоминает Елена. Участковый войти в частную собственность не мог.

Елена инженер второй категории, бывший муж Юрий по специальности горный инженер, они познакомились в Москве. До развода Елена с мамой, работавшие в газодобывающем предприятии на Крайнем Севере, в Ямбурге, устроили туда и Юрия. Елена не жила у мужа на иждивении, как тот пишет в судебных исках. После развода 10 лет назад Кудояр приехал в Мытищи в квартиру Елены, просился обратно в семью, обещал прекратить пить. «Бывший муж легко манипулировал. Когда первый раз Варю забрал, обещал той жизнь на Рублевке, увез в однокомнатную съемную квартиру, купил компьютер, дорогую одежду. Потом перед заседанием суда не дал поехать на море — это вопиюще, забрать у ребенка детство. Варя просидела в пыльном Подмосковье, запертая отцом».

Сыну говорил: «Предатель, мать тебе все купит». «Парень был старше, многое помнил. Он не хотел уезжать из Питера, отец на него давил, унижал, — говорит Елена. — Главная цель отца была избавиться от алиментов, дети не интересовали — только походы в кино, когда выходил из запоя. В исках писал о себе как о заботливом отце». В том же 2016 году без ведома Елены Юрий подал иск об освобождении от алиментов с дочери и сына, судья сняла только с дочери.

Представитель Кудояра в суде заявляла, что Варя всегда жила с отцом. «Это абсурд, потому что я была с детьми в Петербурге. Как только обратилась за алиментами, бывший муж ребенка выкрал и отказался платить. Я удивляюсь, что все происходило без меня, решение мне не направили».

ЕленаФото: Мария Гельман/VII Agency для ТД

«Девочка рассказывала такие вещи о поведении отца, что волосы дыбом. Одно дело, я знаю, что он пользовался услугами секс-работниц. Другое — когда это понимает ребенок… Порой Варя не могла выйти из прокуренной квартиры. Ей надоело». В феврале 2017-го она подготовила побег и вернулась с мамой в Питер. «Петербург — это ее. Театральная среда, дети учились в гимназии при Русском музее. Папа о нас забыл — ни звонка. Мы с детьми съездили 9 мая в Берлин, я показала Рейхстаг, они учили два языка — немецкий, французский. Егор в математический лицей хотел поступать, после клуба космонавтики пошел бы дальше к своей мечте… Мне больно об этом говорить».

Сейчас Варе 14, Егору 17, и по решениям судов дети снова живут с отцом, переехали в Видное. «Три школы поменяли по желанию отца, — говорит Елена с ужасом. — Для меня главное, чтобы они получили образование. Ладно бы он только над моей жизнью издевался… Дети заложники, я их понимаю. Они живут с отцом, пока мать убивается, сходя с ума в судах от несправедливости».

Суды идут четвертый год. В 2016-м Варя уезжала в Петербург, ее приняли в гимназию. Когда отец увез дочь в Московскую область, она приходила в школу невыспавшаяся, иногда не делала домашних заданий. «И суд определил оставить Варю с отцом! Почему суд ничего не проверял, не запросил справки?» Елена восемь раз за четыре года просила суды назначить бывшему мужу психологическую экспертизу. «Ненормально забирать ребенка и уходить в запой. Мытищинский и Питерский органы опеки были за мать. Суд все отклонил». Спустя год суд решил оставить с отцом и Егора. «Пойдет кассация в Саратов, надо дойти до Верховного суда и потом в ЕСПЧ. У меня сдавали нервы от беззакония в суде», — говорит Елена.

Дважды за время, как дети живут с отцом, он срывался с кодировки, утверждает Елена. «Никто не хочет это фиксировать — следственный комитет, полиция, опека. Сломал два ребра, не выходя из дома. После двойного визита нарколога вызывал себе скорую. Опека — ненужный прыщ в системе, бездействует, убирать нужно из жизни детей». Все это время Елена общается с Варей и Егором по видеосвязи, когда отец не знает. «Разговаривала вчера с дочерью, вижу, как ей тяжело. Моя дочь еще в 11 лет из-за всего безобразия в ее жизни заявила, что будет чайлдфри. В 14 лет, насмотревшись на мою беготню по судам, заявила, что в России точно рожать не будет». Три года судов Юрий забирал детей перед поездками, лагерями. «Планировали с детьми поехать в Италию, оплатила поездку — бывший муж не отпустил. 400 тысяч рублей впустую потрачено на поездки за три года. То, как расстроились дети, никого не волнует. Я подаю иск, чтобы не чинил препятствия, — суд выдает, что препятствий нет».

Сейчас на Елену наложены алименты. «С 2017 года приставы не перевели ни копейки долга Юрия Кудояра по алиментам. Как дети стали жить с отцом, я обязана по решению суда выплачивать в месяц 15 тысяч с индексацией. Я обжалую это решение, потому что я без работы, судебные процессы в трех городах не дают нормально жить и работать. У меня мать-инвалид на попечении — суд это отклонил. То, что я перечисляла детям, суд назвал добровольным пожертвованием», – говорит Елена. Пристав предложила Юрию и Елене закрыть дела по алиментам друг к другу и прекратила производство в апреле 2019. «Но в конце года та же пристав без уведомления в один день оформила долг в 200 тысяч рублей за прошедший период. Мне моментально наложили запреты, ограничения, счета заморожены, через них приставы переводят непонятные суммы в неизвестном направлении. Не на счета детей». Только в марте 2020 года Елена получила на руки постановление о возбуждении дела от 10 декабря 2019 года. «“Система” — говорил мне старший пристав на мое возмущение незаконными действиями, что пристав злоупотребила правами. Жизнь превратилась в ад, как и обещал Кудояр. Осуществил свой план мести бывшей жене».

«Таким делам» в УФССП Мытищ сообщили, что комментарий о долге Елены дать не смогут, поскольку мы не участники судебного процесса.

«Мать в проигрыше. Статус, связи бывших мужей имеют значимую роль. Суды решают в интересах родителя, а дети чиновников не интересуют совсем. Практически все, включая Кузнецову (Уполномоченный при правительстве РФ по правам ребенка, — прим. ТД) “прекратили переписку по данному вопросу”, — показывает документы Елена. — Спаси своих детей сам, и мое твердое убеждение — не ходи в суд, его нет в РФ».

«Я боялась их всех»

Веста Спиваковская, Санкт-Петербург, Новороссийск

«Наша трагедия — это мой личный Беслан. Тебя удерживают люди, которые преследуют непонятные мне цели. Их действия направлены на искажение нашей истории, нашей судьбы», — пишет Веста в письме к своей дочери Ксюше, которую не видит уже 10 лет.

«Читали стишки, играли с собакой Эби, учили английский. Я не могла представить, что это может быть разрушено, что это кто-то отберет у меня», — говорит мне Веста, которая 10 лет разлучена с дочерью. Все ее звонки и сообщения остаются без ответа. В 2010 году Ксюшу вывезли из Петербурга в Краснодарский край. Где находится дочь, Веста не знает до сих пор. «Мой муж был против развода, а я была с ним несчастлива. Он отказывался признавать, что в браке были проблемы, сексуальные, психологические. Пытался меня убедить, что проблемы у меня, что я не так воспринимаю ситуацию, был газлайтинг (психологические манипуляции, которые заставляют человека сомневаться, что он неадекватно воспринимает ситуацию, — прим. ТД). Я испытывала тревогу: он не поднимал руку на меня, но мог избить собаку при мне, — вспоминает Веста. — Подавленная агрессия вспыхивала в нем то и дело и была несоразмерна ситуации».

Свекровь предложила взять двухлетнюю внучку на лето на Черное море. «А дальше бабушка решила ребенка просто не возвращать, — отрезает Веста. — Свекровь считает: мама ребенка родила, выкормила, и больше Ксюша в маме не нуждается, мы эту маму лучше отправим на свалку истории, потому что она решила с сыном разойтись. Еще алименты ей платить, пусть платит сама».

«Ни на каких учетах не стояла, не была ни в чем замечена. Проценко приобщал к делу скриншоты интернет-страниц с порочащим содержанием, якобы мной созданных. На некоторых документах отсутствовали даже печати, но судья их приняла», — вспоминает Веста. У Весты на руках были два заключения опеки в ее пользу. Но судья решила, что Ксюша будет проживать с отцом. «Я оспаривала, писала жалобы, но на территории Краснодарского края у него были административные ресурсы, и я не преуспела фактически ни в чем».

«Свекровь придумывала, что я проститутка, наркоманка, чуть ли не в порнофильмах дочь выращивала сниматься, ее фантазия вышла из берегов, — улыбается Веста. — Ведь надо же было соседям объяснять, почему забрали и прячут ребенка от матери. Роман Проценко заводил в отношении меня уголовные дела».

По статье 116 УК РФ он обвинил Весту в побоях, причем никаких повреждений и экспертиз у мужа-баскетболиста не было. Затем надавили на прокуратуру и возбудили ч.1 ст. 157 УК РФ за злостное уклонение от уплаты алиментов. Чем больше уголовных дел он сможет «повесить», тем проще лишить Весту родительских прав.

«Я ощущала, как начала искажаться реальность, меня выживали из ума, из меня сделали монстра, чтобы я лишилась рассудка или всю жизнь жила на антидепрессантах. По их сценарию я должна была в конце концов отказаться от ребенка».

Оба раза суд выносил Весте оправдательный приговор. «Муж угрожал мне лично, когда никто не слышал. Я понимала, что у этого человека нет совести и длинные руки, что на него работает куча адвокатов. Он говорил: “Прекрати, либо пожалеешь, и мне придется действовать еще более жестко”. Когда вспоминаю, начинаю испытывать тот страх и панику — ведь в моем случае не было разницы между криминалами и судебными приставами, я боялась их всех. Они бы не дежурили добровольно в семь утра у меня под дверью, когда я болела, чтобы силой доставить в суд».

В страхе, что ее посадят в тюрьму, Веста уехала из страны. «Это было отчаяние, правовая беззубость. Я делала все что могла, но рычагов против самозахвата ребенка родителем не существовало. На алиенатора (научный термин; тот, кто похищает, отчуждает, от англ. alienate — отчуждать, — прим. ТД) система работает, кто первый обвинил другого — победил, а вот защитить ребенка и отчужденного родителя, оказывается, невозможно».

Все 10 лет отчуждения от матери Ксюша не была у психолога, ей не оказывалась психологическая поддержка. «Я знаю об этом, потому что на связи с его второй женой, — удивляет меня Веста. — Роман отрицает, что дочке вообще нанесен какой-то вред». Именно вторая жена целый год отстаивала, чтобы Ксюша пошла в школу. К ней, говорит Веста, приезжала семья Проценко и убеждала, что Ксюша больна, «у ее матери шизофрения», в школе учиться нельзя из-за нагрузки. После похищения Ксюша не ходила в садик, она сидела за забором дома и все, что она видела в детстве — свою бабку и приближенных к ней людей, не социализировалась никак». Все пять лет совместной жизни Настя многое делала, чтобы найти подход к Ксюше. «Ксюша интровертна, она не играет, как другие дети, сосредоточена на учебе, у нее нет близкого контакта ни с кем. Самое страшное, у нее уже возникали суицидальные мысли», — говорит Веста со слов няни девочки.

Настя помогла Весте встретиться с дочерью впервые в 2018 году. Три чудных дня. «Мы создали детский праздник, я была аниматором в аквагриме, чтобы она меня не узнала и не испугалась. Я привезла щенка хаски, которого она очень хотела. У нас сразу наладилось общение, как будто мы знали друг друга всегда. Я помню, как укладывала ее спать в первую ночь, читала ей книжку, и она говорила: “Спать не хочу, хочу всю ночь с тобой разговаривать” — вспоминает Веста. — На следующий день мы поехали в Геленджик, поднимались на фуникулере, покушали в ресторанчике, и уже вечером я решила наконец сказать, что я ее мама. Ведь она уже привыкла ко мне и не ожидает никакой опасности. В ответ на эту новость у нее случилась истерика. Она стремительно ушла в себя, замкнулась, закрылась и больше не вернулась. Я продолжала говорить ей о своих чувствах и о нашей разлуке, но она словно замерзла». Ксюша не понимала, как реагировать. За столько лет жизни с «токсичными людьми» она привыкла, что мама под запретом, что не смогла общаться со своей мамой так же непринужденно, как делала это два дня с «неизвестной тетей». «Она понимала, что происходит что-то недопустимое, что папа и бабушка будут ее ругать. Все годы ей внушалось, что мама опасна настолько, что Ксюша даже теряла сознание в некоторых ситуациях и испытывала панические атаки». Бабушка нагнетала как в фильме ужасов: «Вот вырастешь и узнаешь всю правду!»

Бывает, что отчужденные дети не едят еду, которую готовит мама, боясь, что их отравят. Мама аналогично может придумать обвинения против папы. «Речь всегда идет о запугивании детей, хотя все, что должны делать родители, — это заботиться о безопасности, здоровой самооценке ребенка! — не понимает Веста.

«Когда Проценко узнал, что мы встретились с Ксюшей, у него был такой гнев, что он выбросил щенка и все подарки на улицу, включая подарки от второй жены, — говорит Веста. — Ксюша была заново похищена, отчуждена теперь уже от второй семьи — от второй мамы, братика и сестры, вывезена в неизвестном направлении». Проценко продолжает отказываться от любых попыток договориться, хотя бы обсудить будущее и настоящее ребенка. «Ему проще вычеркивать, исключать, отчуждать, он тратит на это много энергии и готов жертвовать даже своей карьерой. Это говорит о сверхценной идее, что свойственно личностям с психическими патологиями. Его самого отчуждали в детстве».

Звериный оскал существующей правовой системы — можно прикрываться «интересами ребенка» и Семейным кодексом. Алиенатор может заявлять в судах, что действует в «интересах ребенка», что «родитель–мишень» (научный термин, используется для «отчуждаемого родителя», — прим. ТД) плохой: она «наркоманка», ее интересуют только «гулянки, пьянки, разврат». Часто суды и опеки в это верят и встают на сторону родителя-алиенатора.

«Я не могла добиться ни через суд, ни опеку, ни следственный комитет, ни полицию, ни через мэра города Новороссийска, ни через передачу Андрея Малахова, ни через письма президенту. Я шесть лет писала книгу “Громче, чем тишина”, чтобы показать Ксюше, что я прохожу каждый день, чтобы просто быть с ней. В Новороссийске все мои иски попадали к судье, которая уже приняла неправосудное решение в пользу отца-алиенатора. Я люто ненавижу систему, прогнившую и полностью коррумпированную, которая не имеет человеческого лица. Семейный киднеппинг и отчуждение родителя должны распознаваться как острая социальная проблема».

Мы пробовали связаться с двумя другими отцами детей — Юрием Кудояром и Романом Проценко. Юрий ответил «Таким делам», что свою позицию он выразил в судебных исках и о детях с посторонними людьми говорить не намерен. Роман Проценко не вышел на связь.

Почему это вредно для ребенка?

«Детям сказали, что я умерла, — вспоминаю я слова еще одной мамы, Анастасии Беловой. — Старшая дочка, семилетняя Арина, увидела меня и впала в шок. Долго держала, трогала ладошками мое лицо: “Мама, это ты, неужели это ты?” Страшно, как дети это переживут». Вторая дочка пяти лет была настроена так, что Настя — вообще чужая тетя.

В 1985 году детский психиатр Ричард Гарднер назвал это «синдромом отчуждения родителя» (или parental alienation syndrome, PAS). Это означает не только «физическое похищение ребенка», но и «психологическое отчуждение», когда второго родителя делают для ребенка чужим, врагом, стирают из жизни и мыслей. Об отчуждении родителя есть немало исследований в мире. Психотерапевтка Эми Бейкер пишет, что в таких семьях не дают говорить о другом родителе, ограничивают контакты со второй семьей — бабушкой, дедушкой, тетей, дядей. «У нас были истории, когда ребенку говорили: “Помнишь свою любимую собаку, мама ее убила”. Маленьких детей запугивали, что из них сделают фарш для котлет», — рассказывает Александра Марова, директор благотворительной организации «Защитники детства».

Около 22 миллионов взрослых только в США считают себя отчужденными. В Америке в год пропадает 800-900 тысяч детей, из них около 250 тысяч похищены родителями. В России родительский киднеппинг не является «похищением», не попадает под статью 126 Уголовного кодекса РФ, поэтому подсчитать статистику невозможно. В судебной системе каждый год около 30 тысяч дел связаны с воспитанием детей, в том числе с удержанием ребенка, но на деле случаев родительских похищений больше. Многие люди не доходят до судов, прячутся, молчат, боятся угроз со стороны бывшего супруга.

Исследовательница Эми Бейкер изучала психологию взрослых, которые столкнулись с отчуждением в детстве. У таких людей низкая самооценка вплоть до ненависти к себе, в 70% случаев люди переживают депрессии, не доверяют себе и другим. У трети опрошенных были проблемы с наркотиками и алкоголем. Такие люди чаще разводятся, половина взрослых отчуждает своих собственных детей.

В 2019 году Всемирная организация здравоохранения признала, что отчуждение родителей вызывает психические нарушения у детей. Классификация болезней и расстройств 11 пересмотра (МКБ-11) вступит в силу в 2021 году.

«Мы, специалисты, не стоим на стороне кого-то из родителей. Это не гендерная проблема. Нужно прекращать свои разбирательства при детях и тем более их втягивать, потому что это травмирует», — уверена психолог Оксана Защиринская. «Утрата одного из родителей для ребенка — это травма, даже если его взял тот родитель, с которым ребенку лучше, — считает доктор медицинских наук, врач-психотерапевт НМИЦ им. Сербского Минздрава РФ Лев Пережогин. — Дети, которых украли маленькими, переживают травматический период разлуки. У них бывают серьезные, глубокие депрессии, нарушается развитие вплоть до регрессивной симптоматики». По его мнению, влияние на психику ребенка зависит от того, какая обстановка была в семье изначально, насколько здоров и психически крепок ребенок, какой у него возраст. Насильно забрать и уговорить взрослого ребенка почти невозможно.

Лечение ребенка длится годы. «В Германии психотерапия с детьми занимает до 240 часов. Если ребенок психотравмирован, по их меркам, он нуждается в долгосрочной травмотерапии в семейных конфликтах. Нужно два-три года водить ребенка к доктору каждую неделю. Родители в России часто не понимают масштабов тех бедствий и разрушений в психике ребенка из-за эмоциональных споров родителей», — замечает Оксана Защиринская.

Часто родители, выясняя отношения, не думают об интересах ребенка, а используют его как средство для манипуляций и шантажа. Например, когда идет спор о разделе имущества, побоях или заведено уголовное дело. «Чтобы разрешить спор на выгодных для родителя условиях, он забирает ребенка и использует его как рычаг давления в переговорах. “Я его верну, если ты… откажешься от всего нажитого имущества или примиришься со мной в рамках уголовного дела, или заберешь заявление о побоях”, — говорит адвокат, партнер и руководитель практики семейного права BGP litigation Виктория Дергунова. — Родитель забирает ребенка, не согласуя это с другим родителем, порой с применением силы, скрывает его местонахождение, лишает его привычного окружения, меняет ему школу, детский сад, регулярно с ним переезжает из региона в регион, лишая постоянного места жительства, ровно потому, что не любит его. Любой любящий родитель понимает, что ребенку одинаково важны мама, папа и комфортная психологическая обстановка. Он воздержится от любых поступков, которые могут причинить ребенку вред. Это не про любовь».

25 апреля Россия впервые приняла участие в Международном дне борьбы с отчуждением родителя, который проходит в мире уже 15 лет. Десятки видеообращений от матерей и отцов призывают остановить насилие над детьми и принять поправки в законы.

Что делать, если произошло похищение?

В России похищение ребенка родителем не является нарушением закона. По статье 126 УК РФ («Похищение человека») родителя привлечь невозможно. Если один из родителей препятствует, не дает общаться с матерью или отцом, а судебные решения игнорируются, можно написать заявление в службу судебных приставов по части 2 статье 5.35 Административного кодекса («Неисполнение родителями обязанностей по воспитанию несовершеннолетних»). Это обойдется штрафом от двух до трех тысяч рублей. Если нарушается повторно, оштрафуют на тысячу рублей больше. Родителей — топ-менеджеров, сотрудников корпораций или чиновников — такие смешные штрафы не остановят. Можно платить за нарушения «как тариф» и укрывать ребенка дальше.

Если родитель не исполняет решение суда, ему снова положен штраф — до трех тысяч рублей, либо арест до пяти суток. По словам адвокатов, заставить приставов привлечь отца или мать трудно: то «не могут уведомить родителя», то «он не приходит».

В Конституции РФ детство и материнство находятся под защитой государства. В статье 61 Семейного кодекса для обоих родителей прописаны равные права. В Декларации прав ребенка говорится, что маленький ребенок не должен разлучаться с матерью, если нет исключительных обстоятельств. На деле выходит, что российское законодательство позволяет злоупотреблять родительскими правами, ответственности нет. Полиция может не заводить розыскное дело, приставы могут игнорировать неисполнение решения суда.

«Все упирается в компетенцию работников. Я нашла детей в 2018 году благодаря следственному комитету и приставам Санкт-Петербурга», — рассказывает Анастасия Белова. Пристав нашел девочек в разных школах под фальшивыми именами и фамилиями, Анастасия со своей стороны пыталась предоставить максимум информации про друзей, родственников, она знала, что дети увлекались музыкой, танцами. История Насти — это прецедент, когда по уголовной статье 126 УК РФ возбудили дело в отношении бывшего мужа и было предъявлено обвинение. В 2017 году на Анастасию напали, душили, силой выхватывали детей. Бывшего мужа Евгения Богданова обвинили в похищении группой лиц. Однако Генпрокуратура несмотря на шесть томов уголовного дела «не нашла состава преступления». На запрос «Таких дел» о причинах такого решения в прокуратуре не ответили.

Адвокат Виктория Дергунова занимается делами по семейному киднеппингу 10 лет: «У меня нет ни одного прецедента, когда бы мы искали ребенка, незаконно удерживаемого мамой в нарушение решения суда, чтобы вернуть его папе, то есть ставленным родителем в моих делах была мама. Я нашла всех детей и всех вернула. Вопрос в другом — сколько это заняло времени, сил и средств». По ее словам, если родитель планирует похищение, у него есть, куда выезжать, есть ресурсы, на что жить. Иногда поиск такого ребенка занимает год и даже больше.

Читайте также «Мама, папа не заберет меня больше?»   Зачем в России родители похищают друг у друга собственных детей  

«Семейный конфликт обычно разрешается не только в правовом поле. Не всегда правильно сразу обращаться в суд со всеми исками, начните с разговора, — советует Виктория. — Почему кто-то не хочет платить алименты? Стоит обратиться к адвокату, чтобы просчитать риски, например, если вы будете претендовать на одно, какие требования могут предъявить в ответ? Где мы будем искать ребенка, если произойдет похищение? Как его можно предотвратить? Знаете ли Вы, где живут его родители и родственники? О наличии у него другого места жительства? Где он работает? Эта информация нужна и адвокатам, и приставам, чем раньше вы ее предоставите, тем меньше времени потеряете на поиски».

Юристы, ведущие дела по родительскому киднеппингу, составили памятку, что делать в случае похищения ребенка. Во-первых, обратиться в полицию, где и когда супруг или супруга забрали ребенка, написать заявление о привлечении по части 2 ст. 5.35 КоАП РФ, забрать медицинскую карту ребенка, чтобы подтвердить его медицинское состояние до похищения, писать в соцсетях, СМИ. Нужно сделать запрет на выезд ребенка, чтобы родитель не вывез его за границу.

Подавать иск об определении места жительства ребенка. В нем нужно указать требование «отобрать ребенка и передать» оставленному родителю, потому что для приставов должны быть прописаны исполнительные действия. Лучше ссылаться не только на законодательство Российской Федерации, но и на Де­кларацию прав ребенка, Конвенцию о правах ребенка, практику ЕСПЧ. Можно попросить суд принять обеспечительные меры, пока идет судебный спор: возвратить ребенка в привычную обстановку, к тому родите­лю, с которым он обычно проживал. С исполнительным листом об ОМЖ легче обратиться в служ­бу судебных приставов и начать розыск ребенка.

Во-вторых, нужно записывать все телефонные разговоры с другим родителем, сохранять переписки. Можно писать в следственный комитет, прокуратуру, Уполномоченному по правам ребенка в регионе, депутатам, просить брать под контроль. В судах родитель может показать дипломы об образовании, справку о своих доходах, грамоты, характеристики от школ, детсадов, кто забирает ребенка, участвует в родительских собраниях.

Успех в суде зависит от адвоката, но как правило, более 60% матерей просто не могут его нанять. Можно искать юристов через НКО, например, Центр содействия реализации родительских прав «Защитники детства». За последние несколько лет туда обратились более 1300 родителей. Среди них и Наталья Голубкова, которая не может проживать с сыном три года и дважды подверглась нападению со стороны бывшего супруга. 6 июля 2020 года ей удалось выиграть суд. В сообществе «Право на маму» состоит 80 матерей, их число растет. Некоторым мамам, которые остались на улице, «Право на маму» помогает с временным жильем.

Как это решается за границей и что изменить в России?

«Самое сложное в России — это не столько найти ребенка, сколько его забрать и передать родителю, с которым определено его место жительства. Когда установили, где находится ребенок, важно успеть до него добраться, пока родитель с ним не переехал в другой город. Если родитель переезжает из региона в регион, туда же “переезжает” и исполнительное производство по передаче ребенка, все начинается заново, — говорит Виктория Дергунова. — Сегодня никто не может родителя задержать, запретить ему это делать, забрать у него ребенка на время, дав второму родителю время добраться до него. Чаще всего ребенок находится не в том городе, где все судятся и живут. Когда его забирают, его увозят подальше, нередко за границу». За границей такое злоупотребление родительскими правами и неисполнение решения суда невозможно. Когда ребенка найдут, его сразу заберут, а родителя привлекут к ответственности, в ряде стран — уголовной. Считается, что для ребенка лучше сутки побыть под присмотром государства, чем постоянно не видеть маму или отца, переезжать с место на место. Если суд решил, ребенок будет передан.

Во Франции, Италии, Калифорнии, Канаде, Аргентине такому родителю грозит тюремный срок от месяца до двух лет и больше. «Ребенок — не собственность кого-то из родителей. За границей в таких спорах ребенку назначают адвоката наряду с адвокатами родителей. У ребенка есть весь спектр прав, несмотря на то, что он процессуально недееспособен, и суд решает, нарушаются они или нет», — замечает Дергунова. Решение суда исполняется быстрее и эффективнее под угрозой уголовного преследования.

Виктория считает, что, если есть решение суда о проживании ребенка с одним из родителей, нужно дать полномочия органам опеки забрать ребенка на срок до двух-трех суток, чтобы дать родителю добраться до города. «Другой родитель, скрывая ребенка и всячески не исполняя решение суда, действует не в интересах ребенка», — считает адвокат. Сообщество «Право на маму» призывает установить более жесткую ответственность должностных лиц органов опеки за непрофессионализм, заведомо ложные заключения в пользу одного из родителей в судах.

Любое уклонение от исполнения решения суда должно преследоваться по закону, уверена Дергунова. «Суд решение принял. Если приставы видят, что ребенок боится второго родителя, не хочет к нему идти — нужно вызывать психолога. Ребенок может быть запуган, ему могли внушить, что мама или папа опасен, или не любят его, бросили. Если решение суда можно не исполнять фактически безнаказанно, это дискредитирует всю судебную систему и подрывает доверие к ней!» В России все люди равны перед законом и судом. Соответственно, и родитель должен быть осужден по статье 315 УК РФ.

Наконец, говорит адвокат, нужно ужесточить ответственность за нарушение статьи 5.35 Кодекса РФ об административных нарушениях. Никто не должен злоупотреблять родительскими правами и ограничивать ребенка в общении с матерью или отцом и другими родственниками.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!