Фамилия как приговор

Кошки и шакалы

Сначала был паром через Каспий. Море штормило, и с переполненной открытой палубы за борт периодически смывало людей. Команду это особо не беспокоило. Потом была бесконечная Казахская степь: в товарных вагонах удалось проехать совсем немного, большую часть пути просто шли по рельсам — через весь Казахстан, почти до границы с Киргизией. Дни, недели, возможно, месяцы.

Это стало первым и самым жутким путешествием в жизни десятилетней Тани Зейферт. Вместе с больной мамой, в толпе людей, чьи фамилии стали их приговором.

По пути местные жители меняли еду на одежду и ценные вещи. Но вещей было катастрофически мало, как, в общем-то, и местных жителей. Спасали подгнившие, а ближе к зиме — подмороженные остатки урожая на полях, случайные черепахи.

Ели даже кошек, которых встречали по пути. Но в Казахской степи не так много кошек.

Было много шакалов, которые сами заглядывались на ослабших людей. Так что старались держаться плотными группами. Танина мама умерла во время одного из переходов, опустившись на землю и больше не найдя сил встать. Ее тело просто обложили камнями — копать могилу не было ни сил, ни лопат. Заканчивалась осень 1941 года.

Таня выжила. Каторжный труд, тиф, два неудачных замужества и ежедневная битва с беспощадной реальностью за то, чтобы суметь поставить на ноги двух своих дочерей. Татьяна не учила их немецкому, чтобы не дай бог они не повторили ее судьбу. Прожила она всего 57 лет, успев, правда, увидеть четверых своих внуков.

Наталья Папка у себя в кабинетеФото: Алина Десятниченко для ТД

Это одна из семейных хроник пятигорских немцев. Хроник, которые теперь, записанные на бумаге, смогут стать частью истории. Наталья Папка сумела собрать всего около десятка таких документальных свидетельств. Этими воспоминаниями с нею поделилась Нина Сердюкова, дочь Татьяны Зейферт.

Наталья живет в Пятигорске, руководит центром немецкого языка и культуры, преподает немецкий в вузе. По ее оценке, немцев в Кавминводах осталось совсем немного — может, несколько сотен. А тех, кто, кроме немецкой фамилии, сохранил и национальную идентичность, — единицы. Между тем каких-то пару веков назад — совсем недавно по историческим меркам — немцы были одними из первых, кто заселял и осваивал этот регион.

Когда национальность не имела значения

Огромные неосвоенные территории в чудесном уголке земли, перспективы, преференции, тяжелый труд и надежда на счастливое будущее для детей и внуков — начиналось в Кавминводах все очень здорово. Колонисты и специалисты самых разных сфер ехали сюда не только из центральных районов страны, но и из Европы.

«Именно национальное многообразие и взаимодействие разных культур стало одним из главных факторов мощного развития курортов в конце XIX — начале XX века», — уверен Вячеслав Яновский. Он кандидат исторических наук, а еще — большой любитель водить экскурсии по родному Кисловодску.

«А вот это здание выдержано в стиле английской готики времен правления Тюдоров», — он обращает внимание на Нарзанную галерею — строение весьма аскетичное в сравнении со своими куда более вычурными собратьями, но не менее впечатляющее. Тут же выясняется, что британские мотивы в нем не случайны. Автор проекта — англичанин Самюэль Уптон, переехавший в Россию с отцом еще подростком и уже здесь ставший первоклассным архитектором. Свои главные идеи Самуилу Ивановичу, как со временем стали звать англичанина, удалось реализовать именно в Кавминводах, где он проработал около 20 лет.

Подобных примеров успешной самореализации немало. С начала XIX века неосвоенный регион с огромным потенциалом как магнит начал притягивать к себе капитал и человеческие ресурсы, лучшие умы и передовой мировой опыт. А так как этнического национализма еще не существовало в природе (как идеология он начал формироваться в Европе только в середине XIX века и до России добрался не скоро), никому не было дела до национальности приезжающих сюда специалистов.

Тем более что многие из них — этнические немцы, французы, итальянцы, англичане — были российского подданства. Собственно, немкой была и Екатерина II, во время правления которой Российская империя пришла на Кавказ.

Вячеслав рассказывает, что у каждого народа здесь были свои предпочтения в выборе занятий. Например, греки преуспевали в гостиничном деле. Грузины завоевали авторитет в общепите, а армяне — в торговле. Французы в основном были заняты в сфере обслуживания. Поляки хорошо себя проявили как чиновники и госслужащие, итальянцы — как предприниматели и землевладельцы.

Но, пожалуй, наиболее заметное влияние на историю региона оказали немцы как квалифицированные специалисты в самых разных сферах: в технике, энергетике, государственном управлении, медицине и образовании, архитектуре и искусстве. Более того, они сыграли ключевую роль и в предыстории курортов, в частности Кисловодска. Вячеслав называет несколько имен: Якоб Рейнеггс, Петр Симон Паллас, Антон Левенц и Иоган Гернер. «Они были первыми, кто изучил и описал целебные свойства источника Нарзан. А без него не возникло бы ни курорта, ни города».

Пришли немцы

Обширные пространства вокруг городов-курортов тоже постепенно меняли свой социально-демографический облик — и не только за счет возникновения казачьих станиц. В то время Российская империя стала активно привлекать для заселения новых земель иностранцев. Это выглядело довольно выгодным и эффективным предприятием: колонисты были чрезвычайно лояльны, активны и обладали передовыми для наших широт методами ведения хозяйства.

Первыми из поселенцев в Кавминводы прибыли шотландцы, на которых Александр I возложил миссию «распространения трудолюбия, ремесла и христианства среди горских народов». Миссионеры пробыли здесь недолго, по одной из версий, не слишком преуспев в своем деле, по другой, напротив, проявив излишнее усердие в продвижении идей реформаторской церкви.

Основанная шотландцами в самом начале XIX века колония Каррас осталась переселявшимся сюда поволжским немцам. А вскоре у подножия Машука возникли еще две немецкие колонии: Николаевская и Константиновская.

«Именно они поначалу и кормили растущие курорты, — объясняет Галина Васильевна. — В каждом дворе была корова, часто не одна. Сыр, масло, творог — этим особенно наши, константиновские, славились. Разводили свиней, домашнюю птицу. Держали много овец — из их шерсти вязали одежду: носки были очень ходовым товаром».

Галине Панченко почти 80 лет, но хранительницей истории этих мест ее называют совсем не в силу возраста. Выйдя на пенсию в 1996 году, она решила создать небольшой музей местной истории. Семь лет она собирала информацию, изучая архивы и общаясь с односельчанами. Они же приносили незамысловатые предметы быта прежних лет, которые составили основу экспозиции. Правда для большинства простых смертных музей больше недоступен. Сейчас он базируется в здании школы, что означает особый пропускной режим — без исключений.

Константиновская официально именуется станицей, хотя казаки не имеют никакого отношения к ее истории. Более того, расположение улиц сразу выдает бывшую немецкую колонию: они пересекаются под прямыми углами, образуя аккуратные квадраты кварталов. Есть и еще одна интересная особенность, подчеркивающая рационализм и продвинутые инженерные навыки основателей поселения.

Галина Васильевна Панченко во дворе своего дома, станица КонстантиновскаяФото: Алина Десятниченко для ТД

Галина Васильевна ведет меня на приусадебный участок, где раньше был огород, а теперь — маленький цветник — здоровье хозяйки не позволяет заботиться о большем видовом многообразии. Галина Васильевна показывает мне мостик, перекинутый через заросшую канавку. Выглядит это как элемент ландшафтного дизайна. На самом деле канавка — часть ирригационной системы, благодаря которой вода из реки Подкумок самотеком проходила через каждый двор, делая полив занятием необременительным, а урожаи — обильными. Проработала эта система больше полутора столетий, накрывшись только в начале этого века, когда после большого наводнения река изменила свое русло.

Бетания — так называли Константиновскую сами колонисты. Галина Васильевна рассказывает, что они не питали особой страсти к хлебопашеству, зато очень быстро зарекомендовали себя как поставщики овощей и фруктов, свежей выпечки и мясных деликатесов. Немцы начали выращивать табак, наладили кожевенное производство, стали обжигать кирпич и черепицу.

Со временем число немецких поселений в округе только росло. И во второй половине XIX века колонистами были заложены первые виноградники, которые вскоре сумели отвоевать себе огромные площади под благодатным южным солнцем. Виноделие стало важной частью местной экономики. Не последнюю роль в этом сыграли и итальянцы, поселения которых тоже стали появляться в Кавминводах.

Любовь, смерть и репатриация

Военный мемориал в центре Константиновской мало чем отличается от тысяч таких же, разбросанных по малым населенным пунктам России: скульптура солдата с автоматом, выкрашенная в серебро, и два обелиска. На одном — фамилии односельчан, погибших в Гражданскую войну (естественно, на стороне красных), на другом — в Великую Отечественную.

Но есть здесь одна важная деталь, которая не сразу бросается в глаза. На первом обелиске — только немецкие фамилии. На втором — только русские и украинские.

Галина Васильевна рассказывает, что в 1936 году, когда ее родители переехали сюда, немцев в Константиновской все еще было большинство, но баланс постепенно менялся не в их пользу. А в декабре 1941 года национальный вопрос здесь был решен окончательно. Из немцев остались только женщины, что были замужем за русскими. Остальные отправились в Сибирь.

Впрочем, первые вопросы к национальной принадлежности местных жителей стали возникать гораздо раньше. 1914-й можно назвать ключевым годом в этом отношении. Началась Первая мировая, а вместе с ней — рост антигерманских настроений как неотъемлемая часть нового понимания патриотизма. «На курортах царила шпиономания, оркестрами исполнялись союзные гимны, всюду говорили о скором взятии Берлина», — описывает Вячеслав атмосферу того времени. Он рассказывает о случаях высылки из страны подданных Германии и Австро-Венгрии и о российских немцах, которые меняли свои фамилии. Некоторые ситуации и вовсе граничили с абсурдом. Так, «Немецкая колбасная» в Кисловодске была переименована в «Национальную колбасную», а такие блюда, как шницель и сосиска, поменяли свои названия на «телячью отбивную» и «колбаску» соответственно.

Революция стала следующим этапом, когда эти места начали массово покидать иностранцы, в первую очередь те, кто был связан с предпринимательской сферой, прекрасно понимая, что им тут жизни точно не будет.

Вячеслав рассказывает историю Анжело Луиджи Чивелли, который был, пожалуй, самым известным итальянцем в Кавминводах на рубеже XIX—XX веков. Основную славу он снискал как производитель вина с большими площадями собственных виноградников под Пятигорском. Но был известен также как ресторатор, владелец лучшей в Кисловодске бани и довольно крупный строительный подрядчик.

Эти факты общеизвестны. Но до последнего времени в истории семьи Чивелли оставалось много пробелов. Цельную картину Вячеслав смог сложить только в текущем году. Помогла в этом его переписка с потомком Чивелли — Серджио Рапетти, живущим в Милане.

Анжело Луиджи переехал на Кавказ в 1892 году с женой, пятерыми детьми и неуемным стремлением добиться успеха на новой родине. Но все, чего он смог достичь за 27 лет, перечеркнула революция. В 1919 году, когда утверждение советской власти в регионе стало вопросом окончательно решенным, Чивелли вернулся в Италию, забрав с собой работников и семью — почти всех, кто был ему дорог. За одним исключением. Его сын Луиджи Карло наотрез отказался уезжать.

Причиной такого упрямства была привязанность к стране, в которой тот вырос, но главным образом — любовь. В том же году Луиджи Карло женился на своей возлюбленной Лидии Козловой, а в 1920-м у них родилась дочь Ирина. И жили они счастливо, но недолго. Верность России не помогла итальянцу пережить времена, когда во всех иностранцах стали видеть шпионов и вредителей. Весной 1938 года Луиджи Карло арестовали, а уже летом он умер в тюрьме в Батуми. По официальной версии, от воспаления легких. В этом же году местные итальянцы (за исключением женщин, которые вышли замуж за русских) были репатриированы в Италию. Жене и дочери Луиджи повезло оказаться в их числе.

Из музея школы № 7, станица КонстантиновскаяФото: Алина Десятниченко для ТД

Немцам повезло гораздо меньше. 28 августа 1941 года вышел указ о переселении немцев Поволжья, а 21 сентября — о переселении немцев Северного Кавказа. В общей сложности со всей страны в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию было депортировано несколько сотен тысяч (по разным оценкам, до миллиона) советских немцев. Не оправдать, но хотя бы объяснить такую жестокость могла бы беспощадная логика военного времени. Правда, есть одна неувязка: репрессии против немцев начались гораздо раньше войны.

«Говорить об этом готовы немногие»

Наталья Папка не помнит точно формулировку обвинения, которое предъявили ее прадеду, но уверяет, что его национальность сыграла свою роль. Это произошло в середине 30-х. «Его забрали прямо с работы, и для родных он просто пропал. Через месяц жена получила письмо: “Я в Томской области, если ты меня любишь, собирай детей, приезжай”. Она взяла двух дочерей и поехала. Их ждали тайга, лесопилка как объединяющее производство и несколько поселений вокруг. Не лагерь — и то неплохо. Жили семьями. Моя бабушка Миланья Александровна тогда была еще совсем юной девушкой, только окончила школу. На лесопилке нашлась работа и ей. Там же она познакомилась со своим будущим мужем — он был из поволжских немцев. Там же родился мой отец».

Вернуться домой разрешили только в 1956 году. Но возвращались не все. Кто-то, как прадед и брат деда Натальи, потому что умер, кто-то привязался к Сибири. Линии многих родственников просто затерялись где-то там в таежном крае.

В 90-е, когда открылись границы, российские немцы стали уезжать в Германию. Процесс этот приобрел массовый характер — сказывались и незабытые обиды на государство, и разница в уровне жизни между двумя странами. Но для Натальи вопрос о переезде никогда не вставал. «Германия — прекрасная страна, я была там много раз, но мне нравится жить здесь, — говорит она. — Здесь моя родина, любимый город, работа, родные и близкие люди».

Здесь же — дело, которое представляется очень важным. Созданная ею общественная организация — немецкая национально-культурная автономия «Квелле» — объединяет немцев Пятигорска и работает на сохранение традиций и исторической памяти. Семейные хроники, которые Наталье удалось собрать, — часть этой работы. И тут есть свои сложности.

«Те, кто прошел через депортацию и лагеря, как правило, очень скупо делятся информацией, — объясняет Наталья. — А во многих семьях просто не принято было говорить о тех событиях. Люди боялись, старались не афишировать свое прошлое, скрывали национальность, меняли фамилии. Это выглядело как защитная реакция, и такое отношение к прошлому часто передавалось по наследству. Так что не удивительно, что и сегодня немногие готовы говорить об этом».

В этом я и сам смог убедиться, собирая материал для текста. Кто-то отказывался встречаться, узнавая о предмете моего интереса. Кто-то вовсе не выходил на связь. Были и такие, что соглашались на разговор, но потом меняли свое решение. Причем касалось это не только потомков репрессированных, но и людей, просто владеющих исторической информацией.

Татьяна Литвинова у себя в кабинете, СтавропольФото: Алина Десятниченко для ТД

Так что, похоже, тут дело не только в иррациональном страхе, прошедшем через поколения, но и в старых проверенных истинах, которые вдруг снова становятся актуальными. Говорящих о том, например, что молчание весьма способствует выживанию.

Стирая белые пятна

«То, что моя прабабушка — немка, я узнала только после ее смерти. Помню, как пришла на ее могилу и увидела надпись на металлическом кресте: “Бернгардт Екатерина Генриховна”. Лет десять мне тогда было».

Татьяна Литвинова вспоминает, что о немецких корнях в семье как-то не принято было говорить. Но тогда это не казалось странным, ведь за окном цвела социалистическая реальность, наполненная советскими людьми без национальных различий. Татьяна выросла, реальность сменилась, странности стали очевидны.

«Не так давно я снова пришла на ее могилу. Креста больше нет, вместо него — скромный памятник. И фамилия на нем другая — Семенова — по мужу. Я долго пыталась узнать у родственников, кто установил памятник и изменил надпись, — никто не признавался. Но однажды тетя проговорилась. “Незачем афишировать такую фамилию”, — сказала она».

Татьяна с прабабушкой Екатериной Бернгардт

Татьяна — практикующий психолог. Родилась и выросла в Пятигорске, сейчас живет в Ставрополе. Однажды, лет пять назад, решила выяснить подробности судьбы прадеда. С тех пор это стало ее главным увлечением, а затем и призванием — стирать белые пятна семейной истории. Схема несложная: сначала — поиск по открытым базам данных, затем — работа с архивами.

У Екатерины Бернгардт было три брата и две сестры, а у них в общей сложности 12 детей.

Но пока что Татьяне удалось узнать судьбу лишь нескольких родных прабабушки. Одного ее брата расстреляли в 1940 году. Другому брату и племяннику примерно в то же время дали по десять лет лагерей — домой они не вернулись. Племянник Вильгельм — единственный из многочисленных родных Екатерины Генриховны, чья судьба полностью известна.

Их было три брата: Вильгельм, Арнольд и Сигизмунд. Вильгельм был самым способным — получил высшее образование в Москве, стал инженером. Когда вернулся домой в Минеральные Воды, братьев уже не застал и больше никогда не видел. Вскоре началась война, он получил повестку из военкомата. Пришел с вещами на вокзал. Думал, что на фронт, но повезли в противоположном направлении — в трудовую армию — так поэтично назывались в то время исправительно-трудовые лагеря для представителей неблагонадежных этносов. Попал под Челябинск, в Бакаллаг. После войны был сослан в Казахстан и вернуться на родину смог только в 60-е.

«Я помню его по детству, — рассказывает Татьяна. — Угрюмого, неразговорчивого, сидящего за столом на кухне. “Что это за дед?” — спросила я своего отца. “Не знаю”, — ответил он».

Бабушка Нина позже объяснила, что это ее двоюродный брат. Он приезжал к ней каждое лето. Очень любил ее — больше у Вильгельма никого из близких не осталось. Почти всю жизнь он прожил один, женился лишь на старости лет, а в 90-х уехал в Германию, где вскоре и умер.

Дыры в истории

Виноградников здесь давно уже нет — ни в самой Константиновской, ни в округе. Колхозное хозяйство, как показала история, несовместимо с качественным виноделием. Галина Васильевна, тяжело вздохнув, рассказывает, что от деградировавшей отрасли избавились радикально — закрыв заводы и вырубив лозу.

Но больше всего ей обидно за лютеранскую церковь. Кирху начали строить в 1895 году, предположительно по проекту братьев Бернардацци — швейцарцев итальянского происхождения, хорошо известных в Кавминводах архитекторов. После революции ее превратили в клуб, и в этом статусе здание почти пережило советскую власть, несколько лет не дотянув до спасительной временной отметки. В 1980 году храм взорвали после безуспешных попыток снести — он мешал строительству нового Дворца культуры.

Давно не слышно в Константиновской и немецкой речи. Но все не так плохо, пока остаются те, кто помнит. Те, кому важна история целиком, в том числе трагические, страшные и даже нелепые ее страницы, а не только те, что официально признаны священными.

«Самым большим шоком для меня было осознать, как много от нас скрывали, — говорит Татьяна Литвинова. — Насколько все-таки сильно жизнь отличалась от того карикатурно прекрасного прошлого, что мы знали по советским учебникам. Так что сейчас я не только латаю дыры в истории моей семьи, но и заново открываю для себя историю страны. Иногда это дается тяжело, но делать это нужно. Как минимум для того, чтобы те времена больше не повторялись».

Речь о временах, когда все иностранное объявлялось враждебным, страх становился главным мотиватором, а собственное мнение и самоуважение были смертельно опасны.

С этим, судя по всему, уже не получилось.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!