«Хорошо, что есть особо и не хотелось». Сколько стоит жизнь с психическим расстройством в России?
В то время как многие россияне все еще не верят в существование психических расстройств, статистика Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) говорит, что в Европейском регионе каждый четвертый житель сталкивается с проблемами психического здоровья.
Как недостаток знаний о болезни повышает цену ее лечения? Почему недоверие семьи и друзей приводит людей с психическими расстройствами к долговой яме? И что могут сделать окружающие, если чувствуют, что их близкие не в порядке?
«Не все же время жить в кредит»
Сане 29 лет, у нее пограничное расстройство личности (ПРЛ). Она жила с ночными кошмарами, паническими атаками, всплесками агрессии, попытками самоповреждения и постоянными мыслями о смерти.
«Только обострение всего этого букета заставило меня обратиться за профессиональной помощью, — рассказывает Сана. — Чтобы смягчить проявления расстройства, мне выписали транквилизаторы, нормотимики, антидепрессанты, нейролептики. В итоге схема вышла настолько мощной, что после начала лечения у меня случались провалы в памяти и постоянно хотелось спать. Я сильно испугалась. Но это был единственный способ [лечения], потому что мысли о суициде преследовали каждый день, а ложиться в клинику я не хотела».
Спустя несколько недель девушка почувствовала себя лучше: она больше не причиняла себе вред, проще справлялась с агрессией. Постепенно лекарства стали заменять на более легкие.
«Например, сначала я пила транквилизаторы с утра и в обед, а потом их оставили только как экстренную таблетку на случай срыва, — объясняет Сана. — Но я все равно боялась фармы из-за ее сильного эффекта. И финансовый вопрос давил: не все же время жить в кредит. Расходы на медикаменты у меня держались на уровне 6-7 тысяч в месяц, потому что в схеме стабильно было по 5-6 разных препаратов. Визит к психиатру стоил 4 тысячи в месяц. Тогда я не придумала ничего лучше, чем пропускать приемы лекарств и тайно отменять одни таблетки за другими. Получилась история одной глупости. Сейчас я, конечно, понимаю, что надо было озвучить свои опасения психиатру и вместе скорректировать схему».
Помимо психиатра Сана посещала еще и психотерапевта. На сегодняшний день психотерапию считают наиболее эффективным способом лечения ПРЛ. Исследования Гарвардского университета показали, что при правильном лечении через четыре года признаки ПРЛ исчезли у 50% наблюдаемых, через шесть лет регулярной психотерапии — у 75%. К концу исследования болезнь проявилась повторно только у 6% пациентов.
«Я одна снимала квартиру в Москве, и 24 тысячи — это все, что оставалось после оплаты аренды. Терапия обходилась мне в 14 тысяч в месяц, что тоже дорого, даже без трат на таблетки. Это было очень сложно. Прям очень. Но лечение работало, а это главное, — говорит девушка. — Когда становилось совсем туго с деньгами, помогал мой бывший молодой человек. Но просить у него постоянно было неловко, и я регулярно залезала в кредитку. Я не могла обратиться за помощью к родителям. Они люди старого воспитания и решили бы, что меня разводят шарлатаны. Наверное, им простительно: они живут в другом городе и видят меня раз в год, а по телефону я всегда стараюсь звучать жизнерадостно. Они и сейчас не знают о моем расстройстве».
«Деньги на врача заняла у знакомой»
Наташе 26 лет, она живет в Краснодаре, и у нее депрессия. Девушка была дизайнером, работала удаленно, сама выбирала заказы, которые хочет выполнять, и самостоятельно составляла график работы.
«Когда я в первый раз не сдала заказ вовремя, подумала: наверное, надо в отпуск. Много работы, еще и личные проблемы навалились, устала, с кем не бывает, да? — рассказывает Наташа. — Я не замечала, что работала все меньше и спала все больше, пока не начала постоянно срывать дедлайны. Это было ужасно. Я все время чувствовала себя виноватой, даже стало страшно отвечать на звонки. А вдруг это заказчик? Или мама хочет спросить, как дела? Что я им всем скажу? В итоге, когда звонил телефон, я просто начинала задыхаться от страха».
Наташа обвиняла себя в безответственности и лени. Она тратила половину дня, чтобы настроить себя на какое-то дело, и не понимала, почему у нее ни на что нет сил. Чаще всего девушка лежала в кровати и ждала, пока день закончится.
«В какой-то момент я осознала, что уже давно не мылась, дня три не ела, а с кровати вставала только в туалет сходить. И вот тогда до меня дошло, что я не ленюсь, что со мной на самом деле что-то не в порядке. Странно, да? Если бы я тогда знала, что такое депрессия, может, заметила бы еще первые звоночки и не довела себя до такого состояния. Я к тому времени уже всех заказчиков потеряла, денег не было, еды не было. Хорошо, что есть особо и не хотелось, — смеется Наташа. — В итоге деньги на врача заняла у знакомой. Мне диагностировали депрессию».
По данным ВОЗ, в 2017 году в мире депрессией болело больше 264 миллионов человек.
В России не проводят специальных исследований на эту тему, но, по официальным данным ВОЗ, депрессивные расстройства в нашей стране есть у 5,5% населения — это 8 миллионов человек.
«Психиатра мне посоветовала эта же знакомая, — рассказывает Наташа. — Она понимала, что я ограничена в финансах, и нашла мне хорошего врача, который брал всего тысячу за сеанс. Это очень лояльная цена [у нас в регионе], в среднем у нас один прием стоит 2-3 тысячи. На первую встречу я шла с надеждой, что получу рецепт, начну пить таблетки — и жизнь наладится. Очень боялась, что назначат психотерапию, потому что денег на это не было. Но мы с врачом открыто обсудили этот вопрос. Психиатр предупредил, что антидепрессанты и дозировки подбирают индивидуально и на это может уйти много времени. Мне повезло, сработал первый же препарат, еще и с маленькой дозировкой. Мои таблетки стоили тысячу в месяц. Раз в месяц я ходила к психиатру и тоже отдавала тысячу за прием. Это копейки по сравнению с тем, что тратят некоторые. Да, тогда у меня и таких копеек не было, меня спасали друзья. Но тем не менее я везунчик».
Наташа прожила с депрессией год, прежде чем решила обратиться к врачу. Через две недели ей стало лучше, через месяц она снова нашла работу.
«Конечно, это была работа не по профессии. Тогда я не могла брать на себя такую ответственность перед заказчиками, я не знала, не случится ли ухудшения, да и с людьми все еще с трудом говорила. Я устроилась на склад: ограниченная зона ответственности, сортируешь товары, все расписано по часам, почти нет социальных контактов — идеально. Да, мне мало платили, но все же это была работа. Я возвращалась к нормальной жизни».
Наташа скрывала от родителей свои проблемы, поэтому семья не поняла такой резкой смены деятельности. Когда девушка набралась смелости и объяснила им, что лечится от депрессии, отец ответил ей, что сильные люди должны справляться без таблеток.
«Проблема в жизни с психическими расстройствами не только и не столько в том, что их может быть дорого или долго лечить, — считает Наташа. — Иногда тебе нужно сходить к врачу и в аптеку, а ты даже жить не хочешь. Ты еле находишь силы, чтобы убраться дома. Поесть, в конце концов. И в таком состоянии надо пытаться зарабатывать на жизнь, потому что нет никакой помощи, на которую ты можешь опереться. И семья часто тоже не опора. Не потому, что они плохие, а, по моему опыту, потому, что им очень сложно понять, зачем тебе вообще лечиться. Вот в чем проблема».
«Мама покупает мне лекарства. Втайне от папы»
Светлане 25 лет, у нее депрессия и тревожное расстройство. Проявляется такое расстройство по-разному: внезапная паника, постоянное беспокойство, сильное и часто необоснованное волнение из-за любой учебной или рабочей задачи. Светлана лечилась в психоневрологическом диспансере. Как только ее состояние улучшилось, девушка выписалась с рецептом на лекарства и попыталась вернуться к обычной жизни.
«Сначала я работала и сама оплачивала свое лечение. На врача тратиться не приходилось: я еженедельно ходила на прием в ПНД. Лекарства стоили меньше 2 тысяч в месяц. Потом я поступила в медицинский колледж, времени из-за учебы осталось мало, пришлось уйти с работы. Я устроилась на подработку в ночь, нужно же на что-то жить, покупать еду, таблетки, — рассказывает Светлана. — Но даже подработку вместе с учебой я не вывезла. Потом просто учебу. Не вывезла».
Тревожность вместе с депрессией высасывают силы, и отсюда по списку: повышенная утомляемость, плохая концентрация, нарушения сна. Все эти проблемы возникли и у Светланы. «У меня было все меньше сил, чтобы учиться, я с трудом сосредотачивалась на занятиях, не могла думать. В конце концов поняла, что такими темпами меня все равно отчислят, и сама забрала документы. Сейчас я не учусь и не работаю. Волонтерю в приюте для животных — это все, на что меня хватает, потому что людей я боюсь и не могу долго с ними разговаривать».
«Мне повезло, что мама отнеслась с пониманием, — говорит Светлана. — Сейчас на мои лекарства уходит около тысячи в месяц. Мама покупает мне их. Втайне от папы, потому что он плохо относится к теме психических заболеваний и не понимает, зачем я лежала в больнице и для чего мне пить таблетки».
«Выдоена на деньги и на силы»
Татьяне Сальниковой 43 года, она из Самары, у нее биполярное расстройство (БАР). В 2017 году диагноз БАР был примерно у 45,5 миллиона человек во всем мире — если сравнивать с населением стран, это чуть меньше, чем количество жителей в Испании.
Биполярное аффективное расстройство называют так из-за его цикличности. У него есть два полюса: эмоциональный подъем с огромным потоком энергии и порой безудержной уверенностью в себе, а потом спад с физическим истощением, тревогой и самоуничижением. Управлять этими процессами невозможно. Существуют лекарственные средства для стабилизации настроения, но, по мнению ВОЗ, для успешного лечения требуется психосоциальная поддержка.
«В 2008 году у меня была первая длительная депрессия, но тогда я еще не ходила к врачу, — говорит Татьяна. — Позже, в 2011 году, был эпизод психоза после перенесенного гриппа. Обычно при БАР моего типа люди редко доходят до психозов во время мании или депрессии, но грипп ухудшил мое состояние. Эпизод длился почти девять месяцев. Все это время я толком не спала и не ела, у меня были постоянные попытки суицида, истерики, псевдогаллюцинации».
Татьяна не понимала, что с ней происходит. «Я ездила по психологам. Тогда я не знала, что есть разница между специалистами и что немедик не может заниматься этим (постановкой диагноза. — Прим. ТД), — рассказывает она. — В то время у меня было четкое ощущение, что моя личность просто расслаивается, распадается на куски. Я искала, за кого бы зацепиться, но родные считали, что я просто устала и преувеличиваю. Тогда я поехала в психоневрологический диспансер. Мне диагностировали галлюциноз и паранойю и отправили в закрытый стационар. Там, на основании предварительного диагноза, поставили психотическую шизофрению и на ее фоне ОКР». Это было первое заключение врачей из множества. Пока Татьяна пыталась выяснить, что с ней и куда обращаться за помощью, врачи перебирали диагнозы и способы лечения.
«Сначала меня загрузили тяжелой схемой из нейролептиков и антидепрессантов, — рассказывает она. — Они настолько затормаживали, что я вообще не могла ничего делать. Меня заставляли есть и мыться». Позже диагноз пересмотрели и заменили на пограничное расстройство личности. «Меня рывком стащили с прошлых препаратов, упростили схему лечения и стали тянуть меня из депрессии. Потом вообще сняли с препаратов и с выпиской “условно здорова” отправили домой».
Татьяна не чувствовала изменений в своем состоянии, поэтому продолжала наблюдаться в ПНД. Там у нее часто менялись лечащие врачи. «У них большая текучка и перегруженность, особенно в больших городах. Специалисты в ПНД просто не могут справляться с тем потоком людей, которые поступают на госпитализацию, — объясняет Татьяна. — Когда я пришла на очередной прием в ПНД, получила вердикт от своего нового лечащего: “Чего ты вообще сюда ходишь? Тебе же ничего не помогает. Давай как-нибудь сама, у меня нет желания заниматься тобой, потому что ты сложный больной”. За пять лет наблюдения в госклиниках я потеряла все: семью, родных, друзей, учебу, карьеру. Я была абсолютно выдоена на деньги и на силы. В то время я вообще не понимала, как буду дальше жить, и была в таком отчаянии, что у меня постоянно происходили попытки суицида. Меня презирали, ненавидели, испытывали жалость или страх, но никто не хотел мне помогать или не понимал, как можно помочь. Меня пытались лишить родительских прав, выселить из квартиры. Я уже в отчаянии обратилась в частную клинику. Там наконец удалось найти психиатров и психологов, которые выставили верный диагноз и выстроили мое лечение от начала до конца. На реабилитацию, на то, чтобы вновь обрести все потерянное, у меня ушло 10 лет».
Татьяна рассказывает, что спустя столько лет у нее все сложилось благополучно. «Сейчас заканчиваю второе академическое. По профессии я психолог, работаю с людьми, которые нуждаются в поддержке и знаниях о своих заболеваниях».
В 2017 году Татьяна Сальникова организовала группу поддержки людей с ментальными расстройствами «Агата». За четыре года через группу прошло 389 человек, с ними работали волонтеры и специалисты из благотворительных организаций.
«Мы привлекаем в сообщество психотерапевтов и психиатров. Они бесплатно или за небольшую плату помогают людям, которые только начали свой путь, чтобы им было легче бороться за свою жизнь. Особенно в маленьких городах, где у людей очень мало информации, — объясняет Татьяна. — Я видела ситуации, когда люди гибнут из-за того, что ничего не знают о своих расстройствах. Они заканчивают жизнь самоубийством, умирают от нищеты, не зная, что могли вылечиться еще на ранних стадиях.
К тебе перестают относиться как к нормальному человеку. Тебя воспринимают как человека деградирующего, как человека, который специально все саботирует, который ни за что не может отвечать, человека без силы воли, без мотивации, без целей в жизни. На самом деле это не так. Человек просто не имеет информации о своем заболевании и о том, как с ним справляться. Поэтому цель моей деятельности — дать людям эти знания».
Татьяна рассказывает, что в группу приезжали и люди из других регионов, потому что подобных инициатив в стране совсем немного.
«У нас был своеобразный профсоюз, в котором мы поддерживали людей из группы в моменты слома, обострений. В сложных ситуациях мы помогали друг другу в том числе едой, одеждой, донатами. Как говорится, кто знает, как страшен голод лютый… — говорит Татьяна. — Например, у нас произошел такой случай: у парня была клиническая депрессия, потому что от него ушла жена, у него был сломан позвоночник и еще не подтвержденная инвалидность и при этом полуторагодовалая дочь на руках. Он жил в маленькой деревне, где не мог найти помощи ни с одной из своих проблем. Семьи нет, соседи просто отвернулись от него. Парень не мог работать и не получал никакого финансирования. Коллекторы пытались выселить его из дома, потому что у него был долг за микрокредит. Наше сообщество помогало ему денежно, чтобы они с дочерью могли банально выжить».
«Будто бы недостойны помощи»
Не понимая своего состояния, люди часто стыдятся обращаться за помощью к близким, они предпочитают кредиты и могут увязнуть в долгах. Ольга Китаина, практикующий психолог и основательница сервиса подбора психологов Alter, объясняет, что между закредитованностью и психическими расстройствами есть связь. Однако достаточно трудно сказать, что является причиной, а что следствием.
«Данные западных коллег говорят нам, что один из четырех человек с психическим расстройством находится в финансовых долгах, а из тех, кто находится в финансовых долгах, один из двух имеет психическое расстройство, — рассказывает Ольга. — Жизнь в бедности изматывает и может привести к депрессии и тревоге, в то время как физические и психологические последствия депрессии только усугубляют финансовые проблемы. Это взаимосвязано.
В 2017 году вышел отчет Money and Mental Health Policy Institute, который говорит о том, что люди с депрессией тяжело справляются с решением финансовых вопросов, так как их состояние нарушает рабочую память и способность фокусироваться. Это влияет на умение планировать и принимать решения, нарушает наши психомоторные функции. Все это приводит к тому, что многие задачи становятся трудными для выполнения. Кроме того, депрессия снижает мотивацию, и это тоже оказывает влияние на взаимоотношения с деньгами. Сочетание всех этих факторов увеличивает вероятность того, что люди с депрессией начнут меньше зарабатывать, могут брать кредиты, по которым они могут задерживать платежи и сталкиваться со штрафами».
Китаина объясняет, что стигма психических расстройств мешает людям обращаться за помощью. «Мы знаем, что один из семи человек сталкивается с ментальными заболеваниями хотя бы раз в своей жизни. А после COVID-19 ситуация еще ухудшилась: у трети переболевших ковидом развивается тревожное или неврологическое расстройство. При этом девять из десяти людей с ментальными расстройствами отмечают, что стигма и стереотипы все еще существуют и это негативно влияет на их жизнь. Показательны американские исследования на эту тему: 58% американцев не хотят работать с человеком, у которого ментальное расстройство, а 38% — быть его соседями».
В 2019 году ВЦИОМ проводил опрос «Как большинство людей в нашем обществе относится к людям с психическими расстройствами?» Каждый четвертый ответил «со страхом», больше половины высказываний были негативно окрашены.
«При таком раскладе может быть страшно обращаться за помощью, — говорит Китаина. — Люди боятся получить негативную реакцию, быть отвергнутыми, боятся, что отношение к ним изменится навсегда. Люди и сами впитывают эти стереотипные представления. Думают, что они в чем-то виноваты, что они слабые, а потому как будто бы недостойны помощи».
Ольга объясняет, что, помимо предубеждений, существующих в обществе, на человека влияют и внутренние причины. «Депрессия является таким состоянием, которое осложняет возможность попросить о помощи, — говорит она. — Один из симптомов депрессии — это негативное мышление. То есть у человека развиваются установки, которые поддерживают депрессивное состояние. Людям приходят такие мысли, как “Меня никто не любит”, “Я никому не нужен/на”, “Я обуза для других”. Подобные мысли, конечно, ухудшают настроение и толкают человека на то, чтобы не обращаться за помощью и не рассказывать людям о своем состоянии. Следуя за этими установками, человек лишает себя возможности получить позитивный опыт, увидеть, что есть люди, готовые поддержать. Таким образом он как будто бы оказывается прав: поскольку он или она не обращается за помощью, его/ее никто и не поддерживает — так закрепляется идея “Я никому не нужен/на”. Это формирует цикл, который достаточно сложно разорвать. Но если человек попросит помощи у отзывчивых людей, получит опыт поддержки, это поможет ему выйти из цикла».
«Именно для этого необходимы такие группы, как “Агата”. Надеюсь, когда-нибудь они станут официальными, их начнет финансировать Минздрав, а специалистам с высокой квалификацией будет престижно в них работать, — говорит Татьяна Сальникова. — Но в любом случае они нужны уже сейчас. Чтобы люди не боялись, что их отвергнут на сто процентов. Всегда найдутся те, кто сталкивался с разными состояниями в своей жизни. Неврозы, панические атаки, депрессии, — это многим знакомо. Мы просто не говорим об этом. Мы легко говорим о простуде и гриппе, а об этом молчим. На самом деле всегда есть люди, которые тоже переживали это, которые поймут. Человеческая психика — тонкая вещь, иногда она ломается. И чинить ее — не зазорно».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам