Многодетная невеста

Юлию хорошо знают в соцсетях: она вечно кому-то помогает. А еще она очень веселая. Жаль, что я не могу в тексте поставить смайлик. Я бы их ставила через абзац — так часто Юля смеется.

Мы разговариваем, гуляя с младенцем. Если восьмимесячная Юлечка спит, то мама на связи. Если не спит — замри все живое, и я тоже смирно жду, когда младенец утихнет. Юлин рассказ растягивается на несколько дней.

Денис, тиф и ботинки

— Сначала я была учительницей начальных классов, потом переучилась на психолога, потом ушла в декрет, а после стала социальным педагогом в нашей же школе и уже лет 11 им работаю.

— Кто это — социальный педагог?

— Человек, который возвращает в школу трудных подростков и тех, кто бросил учебу по другим причинам. В основном это дети алкоголиков. Иногда бывает, что мама болеет, а папы нет, и ребенок должен за мамой ухаживать. А бывает, что и в нормальных семьях дети не хотят учиться. В общем, мы работаем с семьями в кризисе. И по судам ходим, если надо.

— А как вы встретили своего первого приемного ребенка?

— Я вела класс начальной школы и психологом числилась. Подружилась с мальчиком, который остался в пятом классе на третий год. У этого мальчика был друг Денис, который вообще не ходил в школу. Ему было 13. Он числился у нас в восьмом классе, но не умел толком ни читать, ни писать, хотя его как-то переводили из класса в класс. Он вообще ни с кем не разговаривал. Но с моим новым другом-пятиклассником общался, потому что тот его подкармливал.

Однажды по моей настойчивой просьбе пятиклассник Дениса ко мне привел. И я предложила: «Давай ты будешь ходить ко мне в кабинет, — а у меня кабинет был два на два метра, без окна, — и мы с тобой будем учиться, только ты и я, больше никого». Недели две-три он ко мне в кабинетик ходил, потом пропал. День нет, два нет, потом приходит и говорит: «Я не мог прийти, у меня ботинок не было». Как так, раньше были и вдруг пропали? «Потому что дедушка ходил на работу устраиваться». У них с дедушкой были одни ботинки на двоих. Неделю походил — и опять исчез. Я звоню ему и слышу: «Я болею». Тут я вспомнила, что он у меня уже падал в голодный обморок, и поняла, что нужно прийти к нему домой с продуктами. Принесла продукты, вызвала скорую. Дениса забрали, и мне стало жалко продукты. Я не хотела, чтобы они там пропали. Посмотрела, а их нет!

— Кто же стащил продукты?

— Оказалось, в квартире был еще один ребенок. Галя, сестра Дениса, восемь с половиной лет, продукты она припрятала в дальнем углу двухъярусной кровати, легла на пакет, накрылась одеялом. Я была в шоке.

Оказалось, у детей одна мама, которая давно лишена родительских прав, два разных папы в Туле и в Твери. И дед-опекун.

— А чем заболел Денис?

— Брюшной тиф. О нас даже писали в МК, потому что это был третий случай тифа в Москве после войны. К Денису никого не пускали в бокс, кроме меня, это ведь очень заразно. А мне врач сказал, что, дескать, вы столько времени были в его квартире, что уже поздно. Я не заразилась. За полтора месяца, что он провел в больнице, мы подружились, и я привела в школу Галю, она до этого нигде не училась. Я была у обоих детей учителем и их на дачу брала. Через год или два — не помню точно — дед-опекун умер. Детей некуда было девать. Ну, и я оформила опеку.

— Вы жили одна?

Юля с ЮлейФото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Я жила со своей семьей, мамой, братом и отцом, у меня даже намека на мужа тогда не было. Разница в возрасте с Денисом у нас была не очень большая. Он 1991 года рождения, а я 80-го. Некоторые даже шутили, что я мужа себе воспитываю.

Денису исполнилось 16 лет, он никому не был нужен, тем более что он был очень сложный парень. В 13 лет мне рассказывал, что может бутылку водки из горлА выпить, и удивлялся, почему я не восхищаюсь. У него в 13 лет была крепкая алкогольная зависимость. Если бы я его сейчас увидела, я бы, наверное, не рискнула взять такого ребенка.

Начальница опеки мне говорила, что в любом производстве есть брак и Денис — брак человеческий, из него ничего хорошего не сделаешь. И вот Дениса мне могли отдать в любой момент. А Галю не отдавали. Мне их дали на лето под временную опеку, и мы уехали в деревню.

А потом в опеке нашли слепую девочку 15 лет, у которой не было родителей, только дедушка, и у дедушки была двухкомнатная квартира. Когда ее дедушка умер, мне в опеке сказали: «Мы на тебя оформляем девочку, и вы сможете жить в ее квартире, ты с тремя детьми». Тогда не было приемных семей, только опека. Я согласилась.

Идея спасения, или как найти мужа

Если вы, дорогой читатель, уверены, что от невесты с приемными детьми любой жених убежит в одночасье, то вы ошибаетесь. Это удивительная история, и я прошу Юлию рассказать подробно, как они познакомились с будущим мужем.

— Познакомились мы очень странно, — опять смеется Юля. — Дениса «уводило» гулять, и, чтоб совсем не увело, я ездила за ним. В его компаниях все знали, что я пришла за Денисом и просто жду, когда он соизволит со мной поехать. Представьте: там «грязные панки», как они себя называли, а я из школы — в костюме-тройке и на каблучках.

В один такой день подходит ко мне молодой человек и приглашает выпить чаю. Я вообще-то на улице не знакомлюсь, но тут почему-то решила, что раз мне все равно ждать Дениса, то почему бы и нет. Молодому человеку я рассказала, что я тут делаю. Обратно мы везли Дениса вместе. Я потом его спросила: «Ну ладно, я — училка, увидела приличного парня и сразу познакомилась. А ты-то почему ко мне подошел?» Он сказал: «Ты так дико там смотрелась, что я захотел тебя спасти». Понимаете? Я спасала Дениса, а Олег спасал меня. Этой идеей спасения нас друг к другу и притянуло.

И я Олегу сразу говорю: «Я и дети — это неразделимо, на всю жизнь». Он говорит: «А я всю жизнь мечтал сделать коммуну». У него двоюродные брат с сестрой — психологи. Когда он был подростком, они вывозили умственно отсталых детей в лагерь, а он был помощником вожатых. И был одержим идеей, что такие дети — чистый лист. А я была одержима Денисом: мне надо было его вытащить. И Олег мне сказал: «Я тебе во всем помогу».

На следующий день мне опека сообщила, что нужно переночевать у той слепой девочки, у Юли. А я боялась оставаться с ней одна: она была практически ребенок-маугли. Ей было 15 лет, они вместе с кошкой мяукали и ходили на четвереньках. Но я согласилась, потому что очень хотела взять Дениса с Галей. Я была молодая, могла горы свернуть.

Юля показывает первый Юлин зубикФото: Юлия Скоробогатова для ТД

Но вечером стало страшно, и я попросила Олега переночевать с нами. А утром позвонила социальный педагог той школы, к которой была прикреплена Юля, и Юля ей сказала: «Пришли какие-то люди, которых я не знаю, и у меня ночевали». Социальный педагог вызвала милицию. Милиция приехала и спрашивает, кто мы. Я объясняю ситуацию, милиция звонит в опеку. В опеке про меня знают, а про Олега нет. И тут наш конфетно-букетный период закончился: мы сказали, что мы жених и невеста и уже подали заявление в ЗАГС. И мы действительно в этот же день пошли и подали заявление, а в опеке меня пожурили, что я скрывала такого хорошего жениха. Через месяц мы поженились.

Нам опека выделила — мне и девочке Юле — путевку в санаторий, а Олег поехал с нами дикарем. Это было, можно сказать, наше свадебное путешествие. А когда вернулись, у девочки Юли объявилась бабушка, которая сказала: «Нам не нужны опекуны, будем жить сами».

— А вы уже женаты. Спасибо девочке Юле, получается. Итак, молодая пара и двое детей, которые не такие уж дети. Где вы стали жить?

— У Олега снесли старую пятиэтажку, им с отцом дали новую двухкомнатную квартиру. И мы уехали с Денисом и с Галей к нему в квартиру.

— А как его папа это принял?

— Нормально. Он не был против, наоборот. Дальше мы спокойно жили год, дети учились, я работала. Муж всегда работал дома, он у нас все время за компом. Незыблемая основа нашего дома.

Кому детские вещи

В этом месте впервые прозвучал рефрен «мы спокойно жили год, а потом…» Внимание, читатель: тут можно начинать загибать пальцы. Он будет звучать и дальше.

— У меня в школьном кабинете скопилось много детских вещей. Я у одних семей брала, другим отдавала. Когда я уходила в декрет, кабинет надо было освободить. Я написала в интернете, мол, кто бы вещи-то забрал. И мне ответили из города Касимов в Рязанской области, из интерната для детей из социально незащищенных слоев. Это не сироты, они на выходные уезжали домой, и обеспечивать их, по идее, должны были родители. А дети были раздеты. Я ответила, что вещей у меня не так много, чтоб хватило на весь интернат. Я-то думала — ну, пять семей обратятся, ну, семь. А они сказали, что у них просто катастрофа и что они возьмут сколько есть. С тех пор мы стали дружить.

Юля собирается на прогулку с ЮлейФото: Юлия Скоробогатова для ТД

Феде было восемь месяцев, когда я впервые поехала туда сама. Потом мы поехали в интернат на Новый год. Я не ожидала, что дети такие худые. И развила бурную деятельность. Идеи кипели, Федя (кровный сын Юлии и Олега — прим. ТД) стал постарше… Нашла единомышленников, стали ездить в Касимов вместе. Придумали ярмарку пятерок. Мы детям говорили: «Считайте, сколько у вас пятерок в четверти по всем предметам». И когда мы приезжали с игрушками, сладостями и книгами, мы раскладывали их на партах и на каждую вещь назначали цену в пятерках. И учителя сказали, что раньше детям все равно было, ведь тройки им и так поставят, а сейчас появилась цель — заработать много пятерок. Эта идея до сих пор там осталась.

В один из выходных в осенние каникулы — Феде было почти два — поехали мы в Касимов отвезти книги. Нас встретили пять детей. Нам сказали, что их никто не забрал на каникулы. Они числятся домашними, но за ними никто не приезжает. Я позвонила мужу и спросила: «Можно я кого-то из них в гости привезу?» Там же на каникулах даже столовая не работает. Муж говорит: «Привози».

«Просто не смогли его отдать»

— А как вы выбрали того ребенка, которого привезли в Москву? Как вообще принимается это судьбоносное решение?

— Там был взрослый мальчик, я побоялась с ним не справиться. Были две сестренки, я тоже побоялась не справиться с ними двумя. Была первоклассница, но ее не отдали, дескать, мама может о ней посреди каникул вспомнить. Остался мальчик из второго класса. То есть я не выбирала себе ребенка. Просто мальчик мне подошел по всем параметрам. И никто о нем посреди каникул не вспомнит, и мелкий, как шестилетний.

Мы поехали в Москву, и Алешка за каникулы так влился — стал как близкий родственник, который уезжал и вернулся. Мы просто не смогли его отдать. После каникул оформили ему гостевой режим. Нашли его мать. Она сначала устроила скандал — мол, вы ему в Москве почку вырежете! А потом подписала бумажку, что она согласна. Он числился в Касимове, а жил у нас. У меня мама тоже учитель начальных классов, и он у нее учился. Трое наших детей учились у бабушки.

Вообще, у каждого ребенка своя история, не было ни одного случайного. Только Лешка случайно появился и навсегда, как будто всегда с нами жил. А остальные очень сложно к нам входили.

— Федя не был против?

— Федя в этом родился, это была его жизнь, он не мог быть против.

Братья делают Наташе татуировку и аквагримФото: Юлия Скоробогатова для ТД

Лешка жил у нас больше года на гостевом режиме. А потом нам сказали, что у Лешки умер отец и поэтому мы должны его перевести в детский дом. Мы говорим: «А мама-то?» А нам говорят: «Мама — молдаванка без документов, все знают, что она мать, но подтверждающих документов у нее нет». И Лешка должен идти в детдом.

И мы стали оформлять на него опеку, собирать документы, пошли в школу приемных родителей. И подумали: раз уж мы собираем документы, почему бы нам не взять еще одного ребенка. Силы есть, а документы оформить очень сложно. И мы решили сделать, как Олег хотел: взять умственно отсталого ребенка. Я никогда не видела таких детей. Он меня убедил.

Еще до приезда к нам Алешки мы познакомились с волонтерами из Астрахани, и нам предложили девочку из Разночиновки, из интерната для детей-сирот. Сказали, что она не вписывается в их формат, что она явно не умственно отсталая, что ее угробят в этом интернате, что она умненькая и хорошенькая. В тот момент я отказалась, боялась не справиться, а тут вспомнила об их предложении, и мы решили забрать именно эту девочку.

«Было искушение вернуть ее назад»

Юлия оставляла себе пути к отступлению. «Вроде я соглашалась, а в мыслях у меня было, что мы возьмем только Лешку. Даже на курсах приемных родителей я думала — посмотрю и откажусь». Но подумать над решением, взять ли девочку, у Юлии и Олега просто не было возможности.

—  Мы приехали на пике скандала в интернате, и они (руководство интерната — прим. ТД) повернули дело так, что это не ужасный, а очень хороший интернат — даже опекунов из Москвы находит детям. О нас сняли сюжет, нам тут же — без десяти дней знакомства — отдали девочку, подписали все документы. На третий день мы ее забрали под камеры. Все.

И вот мы едем в поезде из Астрахани, и тут я осознаю, что все, мы ее забрали. А что делать дальше — не знаю… И еще ей в поезде резко стало плохо… Как потом оказалось, наркотическая ломка.

— Как это может быть? Она же ребенок?

Юля идет на детскую площадку с детьмиФото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Она в интернате была на лекарствах, а нам никто об этом не сказал. Это был аминазин, который применяется в психбольницах для подавления активности пациента. Дети после него лежат тихие и спокойные. У Наташи на спине были пролежни, а вообще она ходячая и не должна была лежать. Ей восемь лет, она общается только знаками и с нами не говорит. И вот, мы едем в поезде из Астрахани, ей становится плохо, вызываем врача на крупной станции, и нас чуть с поезда не снимают, еле убеждаю их разрешить нам доехать до Москвы, нам вкололи димедрол, и остаток пути она проспала.

Приехали домой, опять приступ, вызвали скорую. Врачи перешептываются и смотрят на нас косо. Я просто сказала им, что ребенку плохо. А они фальшиво улыбаются, и я чувствую — что-то не то. И до меня доходит. Я беру документы и рассказываю им, откуда ребенок. Они, три врача, начинают хохотать: «Что ж вы раньше не сказали, мы полицию (тогда еще милицию) вызвали, у ребенка же наркотическая ломка». Они подумали, что это мы довели ребенка до такого состояния. И три недели после приезда мы слезали с лекарств. Было очень жалко ее в эти дни, но я думала, что когда их действие пройдет, все будет хорошо. Оказалось, нет.

Когда действие лекарств прошло, Наташа не вставала, она качалась, сосала палец, не ходила в туалет. Я в шоке, не знала, что делать. Было искушение вернуть ее, но Олег с мамой меня подхватили.

— Это как?

— Олег убеждал, что он видел таких детей и что она выровняется. А мама сказала: «Раньше надо было думать. Ребенок тебя зовет мамой. Взяла так взяла».

И у меня была… как бы послеродовая депрессия. Очень тяжело было.

—  А как сейчас у Наташи дела?

— Даже лучше, чем у других. Она полностью социализирована, она моя самая большая помощница. Сейчас у нас восьмой класс аэрокосмического лицея. Она с удовольствием ходит в школу, у нее индивидуальная программа. Мы учимся, понятно, что с проблемами, но учимся. На следующий год мы уходим из школы — пока не знаем, куда.

Когда мы забирали Наташу из Разночиновки, я заметила мальчика. Он резко выделялся на фоне остальных детей. И я подумала, что это ребенок кого-то из воспитателей. Я подошла к нему и спросила, как его зовут. Он сказал:»Юра». Я спросила, давно ли он тут живет. Он ответил: «Десять лет». Я ему говорю: «Давай дружить». Он отвечает: «Я очень хочу». Я сказала: «Приеду домой и напишу тебе письмо». И тут он так посмотрел! Там была смесь горечи, обиды и непонимания, а я ожидала радости — и не поняла его реакцию. И когда мы с Наташей более-менее в себя пришли, я не могла это забыть и думала, чем я его обидела. Стала у волонтеров о нем узнавать. Он мелкий был, я думала, ему лет 12-13. Планировала: приведем Наташу в порядок, и я его заберу. Волонтеры сказали, что ему 17 лет и что через год он должен уйти в ПНИ на постоянное жительство. Мне объяснили его взгляд: дети в Разночиновке не умели ни читать, ни писать. Какое письмо, зачем оно ему? Для него дружить — это общаться. И мы с мужем стали думать. Мальчик адекватный. В ПНИ в Астрахани он погибнет. Мы посмотрели на средний возраст в этом ПНИ. Там не было людей старше 35.

НаташаФото: Юлия Скоробогатова для ТД

— Умирали молодыми?

— Получается, что так. И мы с мужем решили: если Юру нам дадут, то мы его возьмем и хотя бы до 18 лет подержим, дадим возможность не пропасть в интернате. Если приживется у нас — хорошо, а нет — вернется вольным человеком в Астрахань. Но мы понимали, что никто его нам не даст. У нас были Наташа, Алеша и Федя.

— А Галя с Денисом?

— Гали с Денисом уже не было. Денис ушел из нашего дома в 18. Он не стремился стать с нами одной семьей. Он был благодарен за то, что мы дали ему возможность выжить, но я для него так и осталась Юлией Николаевной и на «вы». Сейчас ему 26 лет, он, как и мы, живет в Химках, и мы просто здороваемся. Но я считаю свою программу-максимум выполненной. Я дала ему возможность жить, и он живет. А Галя ушла к молодому человеку. С Галей мы как раз дружим. Она устроила личную жизнь, и мы ей не препятствовали.

Читайте также Откуда котята   Как это — родить приемного ребенка, — рассказывает «Таким делам» Женя Стопалова, мама восьмерых родных, а теперь еще и приемных детей  

Ну вот, у нас была двухкомнатная квартира, в ней Алеша, Наташа и Федя, и мы волновались, что мальчика нам не дадут. И мы втайне от всех собирали документы. Приехали с готовыми документами и просто всех поставили перед фактом. В Разночиновке как раз был очередной скандал, уволили директора, там были следователи. Назначили и.о. директора. Всем было не до нас. Они сказали: «Если мальчик захочет, мы подпишем согласие». Юру к нам привели, и он сразу сказал: «Я тебя помню, ты мама Наташи». Я сказала: «Я приехала за тобой, поедешь?» — «Да». — «А ты же меня не знаешь, как ты можешь ехать?» — «Мне бы куда угодно, только бы здесь не оставаться».

Так он и брякнул, прямо при всех. И они нам тут же согласие и подписали. Наверное, чтобы он еще чего-нибудь при всех не сказал.

Ножом и вилкой

Тут мы коснемся еще одной темы, которая не всегда у людей ассоциируется с приемным родительством. Риск. Риск есть всегда: никто не знает, как ребенок вольется в семью. А если это почти взрослый человек со сложной историей?

— Мы же его не знали совсем. 17-летний парень, мы везем его к маленькой девочке, у нас у самих маленький ребенок. Мы поставили в квартире камеры. Но камеры оказались лишними, потому что Юра влился в семью как родной.

Он у себя в голове выстроил цепочку. Я, говорит, знаю, почему вы меня забрали. Я так удивилась! «Почему?» «Потому что я каждый день ложился и молился, чтобы мама за мной приехала. И ты приехала». Но мы за 40 лет существования интерната были единственные, кроме Веры Дробинской, кто забрал оттуда ребенка. Он думал, что мама — это я. У него даже сомнения не было. Зато было дикое желание всему научиться. Наташа, скажем, не умела нормально есть. Только через месяц после Разночиновки научилась есть суп. До этого клала всю еду в одну тарелку, смешивала, мы делали пюре, она брала эту чашку двумя руками и выпивала. Она не знала, как есть бутерброд. Держала в одной руке хлеб, в другой сыр и смотрела на них. А Юра умел пользоваться ножом и вилкой!

Юля с детьми на прогулкеФото: Юлия Скоробогатова для ТД

Я была поражена и спрашивала, кто его учил. Он говорил: «Но я же знал, что меня в семью заберут. Я когда на кухне в интернате помогал, я смотрел телевизор, видел, как в фильмах делают, и учился». Он все хватал на лету. Упросил отдать его в школу, хотя считал на пальцах в пределах десяти — а руки мозолистые, работали много, и этими пальцами он пытался сложить три и пять. Нам очень повезло, нас взяла частная школа. Они его посадили в седьмой класс и организовали ему индивидуальные занятия, и к концу года он с оговорками был на уровне этого седьмого класса.

Юра нам очень помогает. Закончил школу — и сразу пошел на работу. Сейчас он работает тьютором. Его особенность в том, что для него все необычные дети — нормальные, и он очень хорошо общается с детьми с аутизмом. Как-то один знакомый попросил его побыть с его ребенком с аутизмом, и теперь Юру прямо по цепочке передают. Специалист, который приходил к этому ребенку, говорил, что ребенок Юру слушается лучше, чем маму, — он все делает как надо, Юра, он не замечает, что ребенок особенный. Со всеми находит общий язык. Уже двух детей Юра «выпустил», сейчас третий мальчик идет в школу под его руководством, и есть люди, которые ждут в очереди, когда Юра освободится. Нам с ним очень хорошо.

В свою предвыборную кампанию Михаил Прохоров подарил нам миллион рублей (Предвыборная компания Михаила Прохорова проходила во время принятия закона Димы Яковлева. Он в одном из интервью сказал, что готов поддержать семьи, которые взяли детей из списка, который был составлен после принятия закона. — Прим. ТД). Мы купили домик в деревне, его надо было восстанавливать. И Юра практически один восстановил этот дом, не надо было мастеров нанимать. А страшно было очень, когда брали 17-летнего парня из неврологического детдома. Брали, чтобы помочь, а оказалось, что это он нам помогает.

За день до закона подлецов, или история Марата

Дальше мы год жили спокойно. Но грянул закон Димы Яковлева. Нам помогали «Отказники» (БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам». — Прим. ТД). Наташа была в проекте «Близкие люди», и поэтому я часто читала форум (на сайте фонда. — Прим. ТД). И следила за судьбой Марата. Он был лежачий ребенок с ДЦП, два с половиной годика. «Отказники» наняли ему няню (Персональная няня от фонда сопровождает детей в детских учреждениях и в больницах. — Прим. ТД). Марат долго был в больнице, врачи его «расходили», он пошел. А потом вернулся в дом ребенка и там опять слег. С ним перестали заниматься, и он перестал двигаться. Но ему опять улыбнулась удача: нашлись в Америке люди, которые хотели его усыновить. Стали к нему ходить и собирать документы. Ему исполнилось четыре года, и его перевели в интернат в селе Уваровка Можайского района. И директор оборвал все контакты — ни посещений, ни потенциальных родителей. Почему? А вот… как-то так. Но американские родители прошли все препоны, победили сопротивление директора, наладили контакт с Маратом, он знал, что едет в Америку и у него будут мама и папа. После суда (Суд решает вопрос об усыновлении. — Прим. ТД) они должны были его забрать. До суда не хватило одного дня — приняли закон Димы Яковлева. Один этот день не дал Марату уехать в Америку. Все были в шоке. И я тогда даже не на Марата откликнулась, а на крик души его куратора на форуме. Ну не может же так не везти ребенку! Теперь уже все понимали, что лежачий ребенок-таджик с ДЦП — не вариант для семейного устройства.

И мы с мужем решили переломить этот закон подлости. У нас на Юру документы еще были свежие, полгода прошло. И в Бескудникове очень хорошая опека была, они сердцем принимали решения, и они нас поняли. Несмотря на наши стесненные жилищные условия, разрешили нам взять Марата!

Директор интерната в Уваровке оказался сложный человек, поставил мне невыносимые условия — 10 посещений ежедневно, с восьми утра до 12 часов дня, в Можайске, при условии, что у меня должна быть справка от инфекциониста, действительная два дня, а ее можно получить только по месту жительства. Волонтеры встали стеной. Меня везли в поликлинику, потом везли в Можайск в опеку, отмечали, что я приехала, потом везли в Уваровку. Где-то на восьмой день директору надоело меня видеть, он сменил гнев на милость и подписал согласие.

Марат, Влад и Наташа на детской площадкеФото: Юлия Скоробогатова для ТД

Какое-то время мы Марата восстанавливали. Наташе-то просто сказали, что за ней приехала мама, и хотя она помнила родную, но у нее две мамы спокойно «сложились», и оказалось, что я — это мама, которую надо любить и слушаться. Леша, Юра — те влились сами собой. А Марат был уверен, что он уедет в Америку. И когда я к нему пришла, он меня и не заметил. Пришла очередная тетя. Он мог не согласиться поехать к нам. Нам повезло, что у нас была наша Наташа, потому что няню, которая его расхаживала в больнице, тоже звали Наташа. Он ее помнил и мечтал уехать к Наташе.

Когда приняли закон Димы Яковлева, воспитатели сказали Марату, что он в Америку не поедет, что в Америке плохо, там детей убивают, и мы тебя не отдадим. Марат переосмыслил это, как типичный детдомовский ребенок: меня в Америку не отдают, потому что я плохой. К нам он ехать не хотел, а в гости к Наташе согласился — не сообразил, что это разные Наташи. Но жил он у нас с установкой, что он плохой, все рушит и всех убивает. И еще примерно полгода он говорил: «Я всех вас уволю». Он и книжки увольнял, и игрушки и добавлял: «И все в помойку». Никого не принимал. Мол, ничего не хочу, я плохой, я все разрушаю. Не понимал, что такое мама и папа, — это не было для него важно.

Где-то год мы ставили его на ноги. У него были совсем атрофированы мышцы. Воспитатели в детском доме не знали, что его нужно ставить на ноги. Им сказали, что он должен лежать. Мы нанимали массажистов, ездили на реабилитацию. И где-то год так жили. А потом, когда страсти улеглись, мы стали опять полноценной семьей…

Невеста для Юры

Своим приемным родителям Юра сказал, что у него в интернате есть подружка и что, когда он вырастет, заберет ее оттуда. И вот Юра вырос, Юлия с Олегом видели, что он может жить самостоятельно. Идею насчет подружки Юра не оставил.

— Но сам бы он никогда не смог оформить над ней опеку, потому что с него диагноз полностью не сняли, — говорит Юлия. — И было понятно: если мы сейчас ее не заберем, года через три она окажется в ПНИ. Мы позвонили директору, объяснили ситуацию, спросили, что за девочка, он сказал: «Очень самостоятельная, но недееспособная». Мы сказали, что будем собирать документы, и попросили не переводить ее пока в ПНИ, а ей было уже 18. Он согласился. И мы стали собирать документы на Гулю как на взрослую недееспособную.

Читайте также Вольные-подневольные   Эти люди живут сегодня совершенно нормальной жизнью благодаря бывшему директору интерната Сергею Ефремову.  

— Это, получается, ваш первый взрослый ребенок?

— Отговаривали нас все, и наша опека, и Гулина. Главный аргумент: это навсегда. Недееспособный ребенок в 18 вырастает и уходит, а взрослый не вырастает никогда и всегда остается с нами. А мы просто говорили как думали:»Нет такого, что, мол, мы хотим взять Гулю и чтоб она у нас жила всегда. Мы ее берем для Юры, который хочет быть с ней». Мы говорили, что не нам нужна девочка, а мальчику нужна невеста. И люди нас понимали. И нам дали ее сначала на гостевой режим, под временную опеку. После этого мы спокойно дособирали документы.

Проблема оказалась в том, что Гуля ехала именно к Юре. Ей не нужны были ни мама, ни семья. Это Юра рвался уехать из Разночиновки, а Гуля нет. Она очень хорошо танцевала, ее посылали на все конкурсы, она их выигрывала. И воспитатели ей говорили: «Как же мы без тебя будем?!»

Юре мы честно сказали, что нам лишний ребенок совершенно не нужен и мы, мол, просто помогаем тебе ее забрать. Он говорил: «Мы с ней одно целое». Я возражала: «Это вы там были одно целое, ты за это время вырос и изменился». «Нет, я ей помогу и всему научу».

И вот приезжает к нам Айгуль. И ведет себя, как все в интернате, и выглядит также — обритая наголо, сосет палец, укачивает себя, а ей 19 лет. Играет в песочек фанатично. Юра ее стесняется, пытается как-то воспитывать, а она говорит, что ты в интернате был не такой, обижается, плачет: «Как же я уехала, как они там без меня», и мы никак не можем ввести ее в семью.

АйгульФото: Юлия Скоробогатова для ТД

Я думаю: пока опека временная, можно все вернуть. Не собираю документы и ей об этом говорю. Сентябрь-октябрь проходят, нам предлагают реабилитационный курс для всех детей — Наташи, Марата и Айгуль. Ей на этом курсе очень нравится, и где-то в середине курса она мне говорит: «А когда ты документы до конца соберешь?» Я ее провоцирую, а сама думаю, как она скажет, так и будет, и говорю: «А я не буду собирать документы». И она теряется: «Почему?» Я ей: «Ты же каждый день просишься обратно. Полгода закончатся — поедешь обратно». Она замолчала и весь день переваривала информацию. Вечером они с Юрой ходят вокруг меня кругами, Юра говорит: «Гуля хотела тебе что-то сказать». Проходит ночь. Утром все расходятся по своим делам, мы остаемся с Гулей вдвоем. Она подходит ко мне, плачет и говорит: «Я хочу быть с вами, ты будешь моя мамочка, пожалуйста, собери документы». Это был переломный момент. Мы договорились, что она не будет проситься обратно. И она осталась с нами.

Никакой невестой Юре она быть уже не могла, и они оба это поняли. Получилось, что я брала девушку Юре, а взяла себе еще одного ребенка, — смеется Юлия. — Но я не жалею. Она очень хорошая девочка. И если у Юры диагноз на 100% ошибочный, то у Гули диагноз есть. И сейчас ей по уровню развития не 23 года, как по бумагам, а 12-13. Она добрый искренний ребенок. Если я хочу, чтобы дети сделали так, как я сказала, я могу убедить в этом Гулю, и она своей энергией убедит детей сделать, как мне нужно. Она очень хорошо играет. Я сама играть не умею — ни в куклы, ни в машинки. Я даже ходила на игротерапию, но не смогли меня там научить. А Гуля играет самозабвенно и всех моих детей учит, а игра — самый важный этап в развитии ребенка. Сейчас дети вырастают потихоньку, и Гуле не с кем играть. Ждем, когда Юленька (восьмимесячная дочь Юлии. — Прим. ТД) подрастет, чтобы Гуля снова была при деле.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!