Государственные дети в сегодняшней России — это почти всегда не дети. В основном это подростки, которые оказались в сиротских учреждениях при живых родителях. И у них очень мало перспектив быть усыновленными или взятыми под опеку, а по выходе из детского дома — влиться в общество. Как нам спасти целое поколение?
«Не очень хорошая история»
Марина всегда любила общаться с детьми и подростками, в ее доме часто проводили время дети знакомых и друзей. Примерно три года назад она поняла, что «созрела»: готова стать опекуном для ребенка из детского дома. Она прошла школу приемных родителей в благотворительном фонде «Родительский мост» и решила взять под опеку подростка — понимала, что для ее возраста это наиболее оптимальный вариант.
«Мы рекомендуем обратить внимание на подростков уже не очень молодым, но очень активным родителям, которые занимаются спортом, ходят в походы, которые готовы следовать за какими-то молодежными трендами, — объясняет Марина Левина, президент «Родительского моста». — Им интересна подвижная жизнь, им интересно общение с друзьями этого ребенка».
Марина как раз подходила по всем показателям и легко согласилась на такой вариант. Она долго искала контакт с девочкой, которую вернули в систему предыдущие приемные родители. Поначалу общение не клеилось, но, когда Марина стала приезжать в приют с выступлениями как кинолог, сближение, как ей казалось, началось.
«Я к ним приезжала с собакой, мы выступали. Как-то вроде бы начали общаться, — рассказывает Марина, — но, когда уже ребенка забрали из приюта в детский дом, она сказала, что нет, она не пойдет, будет здесь сидеть. Я понимала, что это ее выбор, что она уже взрослая, но это была, конечно, не очень хорошая история. Ей было тогда около пятнадцати лет».
Позже Марина познакомилась с шестнадцатилетней Ксюшей, воспитанницей детского дома, которая недавно родила дочь и жила в приюте «Маленькая мама». Из-за несовершеннолетия матери ее дочку могли отправить в приют, а саму Ксюшу — вернуть в детский дом. От разлуки семью спасла Марина: она оформила опеку над Ксюшей и, к радости девушки, забрала ее домой.
«Выходят оттуда потребители»
Ксюша — социальная сирота. Ее маму лишили родительских прав, и девочка до девяти лет жила с бабушкой и дедушкой. В детский дом она попала по заявлению дедушки после смерти бабушки. Марина рассказывает, что в детском доме родственники Ксюшу не посещали и, когда она забирала девушку из «Маленькой мамы», та была совсем одинока. Но очень скоро Ксюша возобновила общение с дедушкой и маминой сестрой, а затем даже нашла собственного отца, которого прежде никогда не видела.
Через два года после оформления опеки, когда Ксении исполнилось восемнадцать, она неожиданно заявила Марине, что вместе с дочерью и молодым человеком переезжает жить к дедушке. Марина, естественно, не протестовала. Но и сейчас, полгода спустя, слышно, как она переживает, а рассказывая про Ксюшу, то и дело говорит «мы» вместо «она».
И переживания Марины не беспочвенны: по ее рассказам становится ясно, что Ксюша не успела до конца приспособиться к жизни вне стен казенного учреждения. А одной из главных причин отъезда был доступ к личному счету, который дети-сироты получают по достижении совершеннолетия.
«У нее детское совершенно поведение, — говорит Марина, — она ребенок, который прекрасно понимает, что раз ему не могут дать любви и ласки, то пусть дадут хотя бы денег. В детском доме к этому все идет. Я много ездила в детский дом, много видела там. Иерархия там все равно была и будет, и, естественно, выходят оттуда потребители, которые не представляют, как жить по-другому. Элементарно: как готовить, как есть, как мыть посуду, как ухаживать, как мыть попу ребенку».
Даже такой взгляд на проблему не сделал Марину циником. С Ксюшей, которая уже родила второго ребенка, она по-прежнему общается, а еще предоставляет кров Насте, которая после выпуска из детского дома осталась одна с ребенком в доме без удобств на окраине Ленинградской области. «Моя самая главная женщина», — называет Марину Настя на своей странице в социальной сети.
«В розовых очках»
Как отмечают специалисты, опрошенные «Такими делами», и демонстрирует статистика «Если быть точным», большинство детей I—II (самых высоких) групп здоровья, которые попадают в систему в младенчестве или до пяти лет, быстро находят себе принимающую семью. Все остальные, в основном подростки и дети с различными отклонениями, как правило, остаются в казенных учреждениях и живут в них до совершеннолетия.
Сейчас в Федеральном банке данных — порядка 40 тысяч детей. По информации на начало июня текущего года, 24 524 из них 2004—2009 годов рождения, 8828 человек — 2010—2015 годов, 3618 детей — 2016—2020 годов, то есть, только по официальным данным, более 60% детей, нуждающихся в семейном устройстве, — это подростки, а малышей младше пяти лет в системе меньше 10%.
Важно учитывать, что в банк данных попадают только дети, родители которых лишены родительских прав, ограничены в них или умерли.
Их долю оценивают по-разному, но ясно, что она достаточно значительная. В действительности в детских домах находятся тысячи детей, информации о которых нет в банке данных. И сами государственные сиротские учреждения, количество которых в России сокращается год от года, не всегда заинтересованы в том, чтобы оперативно устраивать детей в семьи, ведь если детей не будет совсем, то их могут и закрыть.
Мальчика Сашу из Магадана пять лет назад просто не отдали потенциальному папе. Александр из Петербурга нашел его анкету в банке данных и обратился в органы опеки по месту расположения детского дома. На тот момент он заканчивал обучение в школе приемных родителей и горел идеей взять ребенка из дальнего региона страны, вытащить юного человека на «большую землю».
Однако, когда Александр позвонил в Магадан, ему сказали, что, во-первых, он еще не получил документы в их регионе, а во-вторых, к мальчику ходят родственники и под опеку его не отдадут. «Скорее всего, развернули просто потому, что я мужчина», — уверен Александр.
Как выяснилось позже, бабушка посещала Сашу не чаще раза в год, а мама оставила эти попытки, когда ее не пустили на территорию детского дома в тяжелом опьянении. Забирать его домой никто не планировал, к тому же мама была ограничена в родительских правах. Все последующие пять лет Саша провел в детском доме.
Александр стал приемным отцом для другого мальчика — Кирилла. А весной 2020 года случайно наткнулся на профиль Саши и понял, что он по-прежнему остается в детском доме. На этот раз Александр, уже гораздо более опытный, смог обойти все препоны и, несмотря на пандемию, прилетел в Магадан, усыновил Сашу и перевез его в Петербург.
С тех пор у Александра и его гражданской супруги двое сыновей (к моменту сдачи материала — трое, Виталик появился в семье этой весной): восьмилетний Кирилл и тринадцатилетний Саша, который пока еще адаптируется к новым условиям, но, судя по блогу Александра в инстаграме, уже неплохо освоился. Хотя в разговоре он признается, что порой скучает по своей магаданской жизни, особенно по друзьям.
«Мы любили играть в прятки по стройкам, — рассказывает Саша о том, чего ему не хватает в Петербурге. — Мы гуляли, могли всей толпой ходить на стройки. Паркур всякий, типа того. Некоторые дети любили фоткаться на высоких стройках. Никто не падал никогда. Сейчас я с ними переписываюсь, но не очень много, времени нету переписываться».
О жизни в детском доме Саша говорит, что «было не очень хорошо», но подробностей не рассказывает. Зато Александр тут же вспоминает, как сын, не придавая этому большого значения, рассказал ему, что однажды ходил к дознавателю — по поводу избиений подростков директором детского дома. «Такие вещи он не озвучит, естественно, все в розовых очках, — говорит Александр, — но в реальности там много чего было на самом деле. Этого директора уже нет в должности, но факт есть факт».
«Просто кошмар вообще»
После реформы 2014 года детские дома сменили наименование — теперь это центры содействия семейному воспитанию. Теоретически они должны помогать ребенку социализироваться и находить путь в семью. На деле это не всегда оказывается так, хотя реформа сильно изменила статус и внутреннее устройство бывших детских домов.
Сейчас их воспитанники ведут менее закрытый образ жизни: ходят в обычные детские сады и школы наравне с другими детьми, а спят не в спальнях, а в так называемых квартирах — небольших помещениях, напоминающих палаты в детском лагере.
Центр содействия семейному воспитанию (ЦССВ) в Колпине, городе в составе Петербурга, — своего рода образцовое учреждение. Снаружи ЦССВ выглядит как обычная школа. Внутри — тоже знакомая обстановка: охранник в будке у входа, просторный холл и столовая на первом этаже. Здесь же несколько кружков и кабинетов, выше — тоже кружки и администрация, а на самых верхних этажах — жилые помещения. Везде чистота, порядок и довольно свежий, хоть и небогатый ремонт. Но, как рассказывает заместитель директора по общим вопросам Светлана Цапова, так было далеко не всегда.
«Когда мы со Светланой Андреевной (директор ЦССВ № 9 Светлана Дюба. — Прим. ТД) в 2014 году сюда пришли, здесь зрелище было удручающее, просто кошмар вообще, — вспоминает Светлана. — Дети пили, курили, матерились прямо здесь. Доходило до того, что они из окна в прохожих бросали кефирные бутылки. Учитывая, что Колпино — достаточно отдаленное от города местечко, сюда скидывали, будем говорить условно, тех детей, которых никто не хотел брать: подростки, наркоманы, вторичные возвраты и так далее».
За первые несколько лет новой администрации удалось наладить воспитательную работу, сделать ремонт и решить большинство вопиющих проблем. По крайней мере, дети перестали курить, выпивать и употреблять наркотики на территории центра. Прекратить эту практику помог, в частности, прошлый опыт Светланы Цаповой: в родном Хабаровске она много лет работала в милиции.
На первом этапе детей стали регулярно и неожиданно проверять на наркотики и алкоголь, а выявленных потребителей ставить на учет. По словам Светланы Цаповой, это сильно испортило статистику по Колпинскому району, но оказалось очень эффективной мерой: количество эксцессов резко снизилось, подростки поняли, что правила существуют не сами по себе, проступки неотвратимо вызывают последствия.
Такой же принцип — жесткой причинно-следственной связи поступков и реакции на них — считают обязательным и в Центре святителя Василия Великого — редком для России социально-реабилитационном учреждении для подростков, находящихся в конфликте с законом. Большинство клиентов центра имеют опыт употребления психоактивных веществ.
«В основном дети принимают игры взрослых — и принимают с удовольствием, — говорит Светлана Цапова. — Педагогическое реагирование у нас идет на каждый проступок, и они к этому привыкают. Так нам удалось даже с курением на территории справиться: если кого ловили, то в соответствии с указом директора сразу обращались в органы полиции. Сейчас никто не курит».
С точки зрения дисциплины ситуация поменялась в лучшую сторону, да и отношения между администрацией ЦССВ и подопечными вполне теплые, но социализация выпускников по-прежнему остается больной темой как в колпинском центре, так и по всей России. По свидетельству недавних выпускников сиротских учреждений, многие их однокашники становятся наркопотребителями, не учатся, не работают и нередко попадают в места заключения.
«Заняты с утра до вечера»
В центре работает много кружков и студий: от творческих инициатив для маленьких детей до профессиональной студии звукозаписи, отряда поисковиков и комнаты психологической релаксации. ЦССВ даже выпускает собственное СМИ — журнал «Колпица». В жилом блоке есть кухня, на которой воспитанники могут готовить — этому их тоже активно обучают.
«На кухне делают себе сами что хотят, а питаются в столовой, — говорит Светлана Цапова. — Могут выписать продукты и подняться к себе. Естественно, когда они готовят сами, это им интереснее. В столовой полностью вся здоровая пища, им это не нравится, надо майонезика, надо кетчупа, надо еще что-то».
Сотрудники центра говорят, что дети здесь «заняты с утра до вечера». Утром, после завтрака, они отправляются в колледжи, школы и детские сады, затем — обед в общей столовой и продолжение занятий — частично на территории центра, частично в других секциях и кружках. Все это напоминает бесконечный пионерский лагерь, из которого никто не может уехать домой, потому что этот пионерский лагерь и есть дом.
«В современных условиях очень легко решение проблемы имитировать, изобразить. Симуляция и симулякры, — говорит директор социально-реабилитационного центра «Дом милосердия» Владислав Никитин. — Приезжает проверяющая комиссия в какое-нибудь учреждение, почему проверяющей комиссии показывают, как дети поют и танцуют? Ребята, вы покажите лучше, как вы с семьей работаете. Как поют и танцуют, им покажут в доме культуры».
Проблема в том, что подростки и сами не хотят быть усыновленными. Об этой тенденции последних лет говорят буквально все специалисты, опрошенные для материала, приемные родители и сами дети. А зачем?
«Рубеж — это двенадцать лет. Если до этого возраста ребенок не попал в семью, то потом он уже не хочет, — объясняет Светлана Цапова, — потому что ни одна семья не может позволить себе четыре месяца отдыхать в Крыму в лагере, например. Каждый день они приходят из школы, пообедали, и все — уезжают сразу же на занятия, на концерты, на профориентацию, волонтерские какие-то движения. Каждый день ездят везде. Возвращаются в пять-шесть, начинают заниматься самоподготовкой».
Но у постоянной занятости есть и другая сторона, считает руководитель центра поддержки приемных семей «Найди семью» в Гатчинском районе Ленобласти многодетная мама Татьяна Дробышевская. Имея в современных детских домах очень много возможностей, дети-сироты не получают главного — опыта жизни в настоящей семье и «своего взрослого», который необходим для выстраивания нормальных человеческих отношений.
«Где-то болтаются»
Отсутствие этого опыта становится особенно критичным после выхода из государственного учреждения, в котором все социальные и бытовые вопросы решались как бы сами собой. Точной статистики относительно дальнейшей жизни выпускников сиротских домов в общем доступе нет. ЦССВ обладают только фрагментарными данными о судьбе своих выпускников, но специалисты отмечают, что устроиться в новой жизни им оказывается очень непросто, даже несмотря на преференции, которые сиротам предоставляет государство.
«Первый год после выпуска они вообще не хотят общаться, закрывают соцсети, у них такая волшебная фишка детская, они закрываются, невозможно ни сообщение отправить, ничего, — рассказывает Светлана Цапова. — Потом, когда разобиделись, снова допускают тебя, мы начинаем общаться, поэтому можно кое-что узнать. По ощущениям, нормально устраиваются меньше половины из них».
По закону выпускникам сиротских учреждений полагается от государства отдельное жилье. В регионах этих квартир порой ждут годами, но в больших городах ситуация лучше. Квартиры (как правило, в новостройках на окраинах) сначала передаются во временное пользование, а спустя пять лет могут быть оформлены в собственность.
По достижении совершеннолетия сироты получают возможность распоряжаться банковским счетом, на котором к этому моменту накапливается приличная сумма из различных государственных пособий и родительских алиментов — от нескольких сотен тысяч до нескольких миллионов рублей.
«Вот восемнадцать исполнилось — все, свобода! Никакие отношения, правда, не сложились, куда идти, ты не знаешь, все, что касается документов, делали за тебя социальные педагоги, паспорт же в руки давать нельзя, потому что деньги сразу снимаются и тратятся, — говорит Светлана Цапова. — И когда выпускаются воспитанники с полутора миллионами, эти деньги тратятся за неделю в лучшем случае. Бывает и за три дня. Например, всем друзьям покупаются машины по тридцать тысяч рублей, покупаются телефоны, а потом начинается выяснение отношений, кто кому что покупал, начинается резня».
Теоретически за жизнью молодых людей после выпуска из сиротских учреждений должны следить органы опеки и другие инстанции, но по факту этого часто оказывается недостаточно. Некоторые молодые люди и после восемнадцати лет продолжают жить в ЦССВ, потому что понимают, что устроить самостоятельную жизнь пока не способны.
«За последние двадцать лет, которые я работаю в опеке, статистика, думаю, не особенно изменилась, — говорит руководитель отдела опеки и попечительства петербургского муниципального округа Константиновское Надежда Шаронова. — Я, например, сижу на жилищной комиссии, на которой решается вопрос, продлевать договор найма или не продлевать. Если все хорошо, то человечку разрешают оформить собственность, и уже ребенок делает все, что хочет, дальше. Если есть сомнения, то продлевается договор найма, продлевается наблюдение за ребенком еще на пять лет. Так вот, грубо говоря, из десяти обсужденных на этой комиссии, ну дай бог, если двоим дают зеленый свет. Остальные не платят за квартиру, не работают, не живут — где-то болтаются, сдают эту квартиру…»
Печальное положение дел с выпускниками сиротских учреждений, о котором свидетельствуют специалисты сферы, — приговор системе. Пускай она и разжала зубы, став менее жестокой и закрытой, но до сих пор не показывает высокой эффективности. Даже в больших городах выпускники детских домов, несмотря на все льготы и выплаты, с трудом вливаются в обычную жизнь, часто не чувствуя себя ее полноправной частью. Например, практически никто из них не поступает в высшие учебные заведения. Светлана Цапова говорит, что на ее памяти с 2014 года в вуз поступил только один человек из ЦССВ № 9.
«Плохие родители и плохие дети»
Но не все государственные учреждения похожи на бывшие детские дома. Существуют редкие примеры очень эффективных, но при этом бюджетных организаций. Одна из них — петербургский «Дом милосердия» — социально-реабилитационный центр для детей и подростков. Как и в ЦССВ, основные клиенты центра — подросшие дети старше десяти лет, однако подавляющее большинство (70—80%, по оценке директора «Дома милосердия» Владислава Никитина) из них после реабилитации, которая может продолжаться до нескольких лет, возвращаются в кровную семью.
В отличие от других подобных организаций «Дом милосердия» работает не только с детьми, попавшими в учреждение, но и с их окружением: родителями, родственниками, школьными учителями и другими значимыми взрослыми. Их приглашают на сетевые встречи, где ищут выход из сложившейся ситуации. Таким выходом может стать возвращение ребенка к родителям, если они согласны сами пройти реабилитацию или улучшить условия проживания, размещение у ближайших родственников, а иногда — у соседей или знакомых.
Владислав Никитин говорит, что «Дом милосердия» работает в соответствии с принципами 481-го постановления правительства, запустившего реформу детских домов. По его словам, это постановление создавалось на модели детских домов патронатного типа и социально-реабилитационных центров, у истоков которых в девяностые годы стоял «Дом милосердия».
«Мы структура, открытая к семье на входе и на выходе, в отличие от нынешних детских домов, которые до сих пор должны перестроиться в эту систему, — объясняет руководитель «Дома милосердия». — Но они, во-первых, сильно сопротивляются, а во-вторых, уже в значительной мере упустили момент, когда могли произойти кадровые перестановки, когда они могли получить достаточное количество психологов, специалистов по социальной работе, которые могут заниматься семьей. Деньги были вложены в стены, но кадровый потенциал в этих учреждениях существенно не изменился».
Сейчас в стационарном отделении «Дома милосердия» и в профессиональных семьях, подготовленных центром, может содержаться до 51 ребенка, и эти места постоянно заняты, потому что подобных учреждений остро не хватает.
«Я за то, чтобы “родительские” дети, конечно, попадали в реабилитационные центры, где проводится работа с родителями, — говорит Надежда Шаронова из органов опеки. — Но у нас мало таких центров, я хожу иногда по городу с протянутой рукой, чтобы у меня взяли ребенка. Свободных мест нет вообще. А когда я предлагала открыть такой центр в нашем районе, а это тяжелый спальный район, мне открытым текстом сказали: не будет в нашем районе центра. Это же лишние деньги, лишние проверки, лишнее беспокойство. Никому это не нужно. Вот мы лучше будем на комиссии по делам несовершеннолетних обсуждать плохих родителей и плохих детей, а реально помогать никто не хочет и не будет».
Дефицит социально-реабилитационных центров ощущается настолько остро, что опека даже отправляет «кризисных» мам с детьми в благотворительные фонды. Получить помощь в некоммерческой организации можно без лишней волокиты и оформления документов. А некоторые благотворительные организации, например «Родительский мост», даже могут разместить маму с ребенком, потерявших кров или страдающих от домашнего насилия, в своем шелтере. И это тоже пример эффективной профилактики социального сиротства.
«Чтобы у нас получить экстренную социальную помощь в центрах помощи семье — продуктами или еще чем-то, нужно собрать кучу справок. Это, получается, уже не экстренно, — говорит Надежда Шаронова. — Наши мамы туда приходят и уходят. Благодаря фондам все еще как-то движется, где-то люди получают помощь, а так вот просто — не получится, нужно обязательно встать на сопровождение, подписать договор, принести справки, документы. И, кстати, если у людей прописка областная или других регионов, у нас помощь уже люди не получат в государственных учреждениях!»
«Мама становится путеводной звездой»
Как показывает российская и особенно западная практика, где реабилитационные центры широко распространены, они эффективная мера для решения проблемы социального сиротства. Но не только они. Во многих развитых странах отказаться от детских домов удалось благодаря патронатным семьям. Это профессиональные родители, которые воспитывают детей на возмездной основе и могут рассчитывать на сопровождение социальных педагогов, психологов и юристов. То есть функции опеки над конкретным ребенком при такой системе делят между собой государство, родитель и некоммерческая организация.
Большинство опрошенных «Такими делами» специалистов отмечают, что патронат — очень удачный вариант для воспитания именно подростков, которым зачастую нужен уже не родитель, а значимый взрослый, способный увлечь за собой. В России патронат не существует на федеральном уровне и регулируется только региональными законами — сейчас такая система принята в четырех десятках регионов. В других же субъектах Федерации патроната и распределенной опеки нет.
«У нас были случаи, когда для девочки шестнадцати-семнадцати лет приемная мама становится настоящей путеводной звездой, на которую взгляд устремлен вверх. И вот она оканчивает университет и сейчас рулит каким-то бизнесом. Не будь на ее пути такой женщины, ничего бы этого не было», — говорит директор «Дома милосердия».
Владислав Никитин в целом сторонник так называемых профессиональных родителей, подготовленных семей, готовых принимать детей «с колес» в экстренной ситуации. И, несмотря на то, что патронат в Санкт-Петербурге не существует законодательно, в «Доме милосердия» профессиональные родители есть: такие люди принимаются в учреждение на работу в качестве воспитателей семейных воспитательных групп.
Обычное семейное устройство, которое считается оптимальным для маленьких детей, может подойти и для подростков, но при обязательном сопровождении со стороны помогающих специалистов, а его в нашей стране тоже практически нет. Активно сопровождают приемные семьи представители некоммерческих или государственных организаций, которые существуют скорее вопреки системе.
«На приемную семью государство возлагает все обязанности — от юридических до медицинских и бытовых, почти никак не разгружая эту семью, — говорит Владислав Никитин. — Разгрузка — это сопровождение, это некая команда специалистов, помогающая иногда даже в рутинной работе: посидеть, отвезти, привезти. Чтобы реализовать себя как родителя, не обязательно мчаться в суд и подавать документы, этим должны заниматься сопровождающие службы — это мое убеждение. Часть таких функций могут выполнять волонтеры, но этого, конечно, недостаточно».
«Я ее не беру»
Взять осиротевшего ребенка в России по-прежнему очень просто: достаточно пройти школу приемных родителей, и дорога к усыновлению открыта. Но усыновление — редкая форма устройства детей, большинство из них оказываются под возмездной опекой, которая подразумевает государственное пособие для родителей. Порой такое пособие становится единственным средством к существованию приемной семьи. И это отдельная серьезная проблема, потому что без квалифицированного сопровождения ситуация в таких семьях может стать травматичной и для родителей, и для детей.
«Отвезла мальчика шестнадцати лет в больницу для дальнейшего перевода в детский дом, сейчас у меня пойдет отмена усыновления, — рассказывает Надежда Шаронова из органов опеки. — Взяли его в пять месяцев, а сейчас возвращают. Как сказал директор “Дома милосердия”, этой женщине вообще нельзя было давать детей. Она вырастила монстра. Она его изуродовала. Хороший был белый лист, не дурак, красивый, статный парень. Но изуродован прилично пацан. Стал уходить из дома, стал бить мать. Причем бить уже давно стал. Врать, хамить, угрожать. Полное фиаско родительское».
По статистике, около 15% детей, живущих в учреждениях, имеют опыт вторичного сиротства: когда-то их брали под опеку, но впоследствии вернули обратно в систему. Некоторых из них возвращали по несколько раз до тех пор, пока они не становились выпускниками детского дома. По словам Марины Левиной, президента благотворительного фонда «Родительский мост», вторичный возврат становится невосполнимой утратой и для детей, и для родителей. Утратой, которую необходимо, а главное, можно избежать.
«Ирка, пока была маленькая, очень хотела в семью. У них с женщиной одной прямо установился контакт, ей было как раз где-то, наверное, около девяти, — рассказывает Светлана Цапова из ЦССВ № 9. — Ее взяли в семью, а потом привели обратно: вы знаете, я поторопилась, я ее не беру. Представляете, для ребенка? Она пришла сюда, смотрит на рыбок в аквариуме и говорит: знаете, Светлана Валерьевна, чего я хочу сказать: если вы меня к себе заберете, я пойду, а больше… я ж не в магазине, чего меня выбирать? И мне нечего было ей сказать. А что ей скажешь? Она права».
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
