День первый. Блошиномания и фантомные боли

Телефона Тамары ни у кого не было. Знакомые советовали мне прийти на блошиный рынок и искать там округлую блондинку в выдающейся шляпе. Убеждали, что шляпой может служить даже корзинка для хлеба или художественно свернутый бюстгальтер. Держа этот портрет в голове, я пришла на ростовскую «блошку». Солнце клонилось к закату, мимо грохотали пустые трамваи, последние продавцы сворачивали свои драгоценные безделицы. Женщины в шляпе среди них не было.

— Вы выглядите растерянной. Я могу чем-то помочь? — раздался откуда-то снизу глубокий, с трагическими нотками голос. Таким Пугачева пела про «сильную женщину, плачущую у окна». Следом я увидела пластиковые очки в пол-лица, большую клетчатую кепку, лосины с люрексом и мини-юбку. На шее у говорившей висели два больших ключа — «золотой и серебряный», один от дома, другой от магазина.

— Это мои вериги, оковы, — Тамара тряхнула ключами. — Я себя ими истязаю. Кто бы мог подумать, что у меня, безропотной девочки, аккуратистки, тихони, дочери прекрасных родителей, так сложится жизнь?..

Тамара не успела договорить, как у входа в ее магазин выросли два крепких выпивохи. Бобрикова перекрыла дорогу: «Вам сюда не надо. Там нужно стоять на одной ноге и исполнять фуэте. А вы, как я думаю, не готовы».

Про фуэте Тамара упоминает часто. В детстве она мечтала быть балериной: тонкая, говорит, была и встревоженная, как ковыль-трава. Всякому норовила поклониться в самые ноги, быть удобной и приятной. Робко попросилась у мамы отдать ее в балет, тут же подумала, что ей этого не позволят. Конечно, мама отказала. Тамара не пошла в балерины, зато была отправлена к тетке, в большой дом «наймичкой». Тетка славилась жестким характером и манией чистоты.

Тамара в своей антикварной лавкеФото: Алина Десятниченко для ТД

— Все удивляются, откуда во мне такая работоспособность. Мне же 64 года, а я до сих пор работаю с утра до ночи. А это все оттуда, из детства. Тетушка, когда проверяла чистоту, начинала с плинтусов, потом пол, стены… Ровно в десять вечера она ложилась спать, и тогда начиналось «мое время». Ночами я читала — уходила в мир иллюзий. Историк моды Александр Васильев, когда заходил ко мне на «блошку», сказал: «Тамарочка, вы живете в мире иллюзий!» А я другого мира не знаю.

К маниакальной тетке Тамара попала по стечению обстоятельств. Младшая сестра заболела полиомиелитом, семья жила на Урале, и врачи сказали: надо срочно перебираться в тепло. Пока перебирались, родители с сестрой жили отдельно, Тамара — у тетки. Когда воссоединились, Тамара уже была «с особенностями» — намывала дом с болезненной неутомимостью и ходила по полу только в белых носках, чтобы было понятно, насколько он чист.

— Но видите, какой судьба сделала крен? Кто бы мог подумать, что я, аккуратистка, буду жить среди этих завалов? У меня ведь теперь блошиномания. Я совсем не люблю продавать свои вещи. А должна. Мне надо платить за аренду подвала и как-то жить. Иногда найду сто причин, чтобы не продать вещь, если человек мне не нравится. А потом вдруг появляется достойный — и я могу отдать ее даром. Это удивительно, как они порой встречаются — вещи и истинные хозяева. Пойдемте, покажу свою «преисподнюю», — Тамара берет меня за руку и тащит в подвал, над которым висит табличка «Антиквариатъ». В нос бьет запах дубовых веников, старой кожи и нафталина.

Тамара БобриковаФото: Алина Десятниченко для ТД

В подвале все завалено и заставлено. Втискиваюсь между шкафом и тумбочкой, Тамара лавирует между тюками, блюдами, книгами, стаканами, флаконами — показывает мне то советский фарфор, то сталинский подстаканник. Я прошу выудить из завалов авторские шляпки. Благодаря им лет десять назад Тамара не сходила с экранов местного телевидения. Взяла три награды как креативный модельер, ездила на кинофестивали и была постоянной участницей модных вечеринок и светских раутов — чудачку приглашали разбавить собою рафинированное общество. И она никогда не подводила — появлялась яркая, кричащая, в распаренных сапогах (красный и черный), излохмаченных мужских куртках и, конечно, невообразимых шляпках.

В последние годы жизнь Тамары несколько изменилась, она будто осела на дно, и шляпки переехали в другую, дальнюю комнату, к «пока закрытой двери, которая ведет в вечность».

Я вызываюсь помочь их найти, но вдруг отключают электричество.

— Ничего, я дама ночного видения, — Тамара ищет фонарик. — Может, перенесем нашу беседу на завтра? Завтра жизнь покажется светлей.

Соглашаюсь. Тамара идет меня провожать. По дороге признается, что ее часто обманывают — воруют вещи, не отдают одолженные деньги, втягивают в странные истории. «У меня целая коллекция граблей, на которые я наступаю с неиссякаемым энтузиазмом. Вы же не станете моим прокурором? Если нет, то я буду ждать вас завтра в полдень на том же месте. У входа в мою персональную преисподнюю».

День второй. Кинематограф и неутоленная печаль

Тамара не обманула. Стояла у входа в подвал и была ядерно прекрасна: в ультрамариновом «хемингуэевском» свитере, черном испанском берете и явно когда-то маленькой кофточке, которую, искромсав, сделала большой.

— Эти аборигены вертепа неутомимы в своем подглядывании, — Тамара указывает на «наливайку», из которой вальяжно выдвигаются поддатые мужики. — Для них моя жизнь — кино. Вы знаете, что я снималась в кино?

Несколько лет назад режиссер-документалист Александр Расторгуев назначил Тамаре Бобриковой деловую встречу в ресторане. Но Тамара накануне что-то съела, началась аллергия — опухла лицом и пошла пятнами. Чтобы скрыть все это безобразие, нанесла театральный грим. На улице июль, асфальт под ногами плавится, грим стекает по шее, огненный ветер рвет блондинистые волосы, срывает очередную шляпку. В таком виде Тамара и пришла. Думала, что Расторгуев будет разочарован, но он сказал:

— Таких ни в театре, ни в кино не встретишь. Я вас давно искал.

— То есть вам нужна городская сумасшедшая? — улыбнулась Тамара — у нее случилось душевное облегчение. — Для меня это большая честь. Я на все согласна. Давайте я выучу сценарий.

Но сценария не было, Тамара сыграла саму себя. И, наверное, снималась бы у Расторгуева еще и еще, но в прошлом году режиссер поехал в Африку и там Александра и двух его коллег убили. Тамара плакала два дня. Говорит, что полюбила этого режиссера как творческую личность, он ее понимал. А это очень большая редкость, когда тебя понимают. С близкими у Тамары такой легкости нет.

— Муж когда-то меня очень любил, я была молоденькая, тонкая и симпатичная. Нравилась мужчинам. Они не давали мне проходу, и надо было скорее выйти замуж, чтобы получить некоторую свободу от излишнего внимания. А муж, старше меня на девять лет, сын профессора, ухаживал настойчиво, атаковал! Дарил желтые розы из своего сада. О боже! Сколько он мне их перетаскал, пока я не согласилась составить его счастье! Но наверное, не составила. Он со мной очень несчастлив. Он даже прятался от меня в туалете, когда я хотела прочесть ему свои стихи. Не знал, на ком женился… А на рынке его любят. Он реставратор, возвращает вещам вторую жизнь. Вещам…

Тамара в своей антикварной лавкеФото: Алина Десятниченко для ТД

— А сын?

— С сыном, Николенькой, у нас прекрасные отношения. Но он уже большой, у него детки. И видимся мы с ними не так часто, как мне бы хотелось, — Тамара замолкает. Я понимаю почему и больше не спрашиваю. Но она продолжает.— Я его обожаю. И он меня! До 37 лет я жила только ради него. В институте не доучилась, но окончила педучилище, работала воспитателем в садике, чтобы смотреть за моим мальчиком. Потом перешла в Дом культуры, там служила методистом, вела кружок. Там же у меня случилась минута славы: я сыграла Бабу Ягу, и эта роль наделала много шума, меня стали узнавать на улицах. Но все-таки главным тогда был сын. Он тончайший человек, эрудит, один из первых финалистов «Умников и умниц». Выучился в университете, занялся бизнесом, живет нормальной человеческой жизнью…

— А почему вы упомянули про 37 лет?

— В этом возрасте я впервые услышала, что люди говорят стихами. Стояла в прихожей и надевала сапог. И вдруг слышу, как диктор по каналу «Культура» говорит: «Роман Толстого “Война и мир” был вне канонов». Это же поэзия. И я поняла, что сама могу говорить стихами, все вокруг вдруг стало поэзией.

* * *

Мы идем по трамвайным рельсам в секонд-хенд — Тамара хочет показать, из чего создает свои модели. По дороге я опять завожу речь о детстве, спрашиваю, было ли оно счастливым до переезда к тетке.

— До 12 лет я думала, что оно счастливое. А в 12 подслушала разговор, из которого узнала, что своему отцу я не родная. Это была трагедия. Сразу стало ясно, почему мама относится ко мне не так, как к сестре, — Тамара держит меня под руку. У нее необычный маникюр: лак уходит на фалангу пальца — «это удобно, всегда можно дорисовать что-то под наряд». Сегодня маникюр синий с красно-белым узором. — Отец — это моя боль. Я бежала из института, не окончила его, чтобы найти отца. Поехала на родину. Но у меня же воображение. Оно такое яркое, такое буйное: представила себя стоящей у его калитки, а там уже двое детей: девочка и мальчик. И тут я — никчемная, ненужная. Зачем?.. Я так

и не пошла к ним. И впервые увидела фотографию отца, только когда он умер. Отец был лабухом (исполнитель эстрадной музыки в ресторане. — Прим. ТД), его любили женщины, мама не могла ему простить предательства. Свою обиду она перенесла на меня и никогда о нем ничего мне не рассказывала. Так я стала Иваном, не знающим родства. Я на маму не обижаюсь. Просто так бывает — чужая среди своих и своя среди чужих.

Еще один образ Тамары БобриковойФото: Алина Десятниченко для ТД

В секонде Тамару знают. Если что-то интересное появляется, зовут Бобрикову. Лет пятнадцать назад благодаря секонду Тамара «выстрелила» со своей первой дизайнерской коллекцией. Шла за хлебом с неразменной тысячей, увидела в окне вывеску «скидки на куртки — 90%». Купила на тыщу ровно 10 штук. Тамара расписала куртки, нарезала в них дыр, натянула тесьму. Под куртки сделала обувь и головные уборы. Столичное жюри было убито наповал. Сам Валентин Юдашкин аплодировал.

Читайте также Отметиться среди живых   Виктор играл на баяне в доме культуры, любил сцену и яркие наряды. И когда его отправили на пенсию по инвалидности, он сделал своей сценой целый город  

Тамара Бобрикова решила, что пора выходить из тени и носить на улице вещи, которые сделала для подиума: сапоги с отпиленными каблуками, платья из гардины, шляпы с перьями, созданные в соавторстве с молью. Ростов восторгался и плевался одновременно.

— Откуда такая смелость в бывшей воспитательнице детского сада?

— Оттуда? — Тамара указывает пальцем в небо: — Все приходит оттуда. И уходит туда. И пока мы с вами не сделали пересадку, ехать лучше весело. Правда же, так интереснее?

Тамара рассматривает мужские туфли 42-го размера, я выражаю сомнение, что они ей подойдут.

— У меня 37-й, но я посягаю на все! Носы можно обрубить. Сделать перфорацию верха и расписать. Я привыкла работать с тем, что дает судьба. В детстве мы с теткой ходили вдоль железнодорожного полотна. И я часто находила утерянные вещи. Однажды обнаружили целую сумку тряпья. Была так рада, столько нашила, и это, наверное, было мое начало как модельера. В молодости я могла на коленке собрать шикарный наряд. Вырезать из крышек импортного дезодоранта клипсы, навертеть из сетки шляпку. И боже мой! За мной ходили женщины — спрашивали, где достала. Но я тогда была скромная, тихая, беспроблемная. А с годами распоясалась и жалею, что не сделала этого раньше. Марина Неелова, когда я ей шляпку подарила, написала мне на память: «Тамара, оставайтесь такой же хулиганкой». Я и остаюсь. Выбор невелик. Погодите, кажется, мне звонят.

Тамаре и правда звонят. Кто-то пришел к подвалу, что-то там случилось — опять надо бежать.

— Сможете прийти завтра?

День третий. Преисподняя и несколько слов о счастье

Третий день стал по счету пятым. Потому что на Тамару обрушилась череда несчастий. Вначале появился человек, который когда-то украл из коллекции Бобриковой ценную вещь. Тамара пыталась воззвать к его совести — напрасно, только давление подскочило. Потом в подвале опять исчез свет. На двое суток. Затем что-то случилось у ее знакомой, Тамара ринулась помогать и пропала с моих радаров.

Тамара в зеленомФото: Алина Десятниченко для ТД

— Мне «цитрусовые женщины» говорят: чужая жизнь — чужие проблемы. Но куда мы все придем, если будем так думать? — Сегодня Тамара в стиле Пэппи Длинныйчулок — вся в полоску и в фиолетовых очках. — Я помню вопиющий случай, который подорвал мое доверие к миру.

Тамара рассказывает, как несколько лет назад в центре города, в подворотне ее дома, группа агрессивного молодняка затолкала в угол мальчишку, отобрали телефон. Тамара побежала к таксистам за помощью, те посмеялись. Тогда она понеслась к полицейскому, но по равнодушному лицу его поняла, что и он ей не поможет. Тамара вернулась в подворотню одна, растолкала обидчиков, схватила парнишку за руку и потащила за собой. Толпа расступилась.

* * *

А сегодня Тамара наконец-то достала мешок. В нем — несколько десятков шляп, всего же их более двухсот. Головные уборы из химволокна, фетра, соломы, шерсти, какого-то диковинного материала. С дырками и без, с плетением и витиеватыми украшениями. Тамара может сделать шляпку даже из мужских трусов. Особенно хорошо получится, если трусы с кармашком, его можно правильно обыграть — ни за что не догадаешься, что лежит в основе головного убора.

— В молодости я прочла роман Жапризо «Дама в автомобиле, в очках и с ружьем». Там на героине была каскетка. Что за таинственное слово? Мне казалось, оно должно скрывать что-то очаровательное и быть меткой особенной, интересной жизни. И я нашла на блошином рынке каскетку, а потом менингитку. Скупала шляпки по пять рублей и переделывала. И так увлеклась, что дома ступить уже было некуда. Пришла на рынок, это было одиннадцать лет назад. Мама говорила: торговать — это не твое, тебя хватит на неделю. Но мама до сих пор в отношении меня ошибается… Зато ко мне едут люди со всей России. Я, конечно, понимаю, что часто они хотят посмотреть на «говорящую собаку». Ну и что? Кто-то же должен играть эту роль?

Тамара прикладывает к голове шляпку, похожую на дуршлаг, вытаскивает через дырочки волосы, достает очки в зеленой оправе и превращается в инопланетянку.

— Шляпа может как возвысить, так и унизить. Унизить — это тоже неплохо. Сегодня так устроен мир: чем смешнее выглядишь, тем ты ценнее. Поэтому я не стесняюсь. И хожу по городу, как женщина-праздник, ушибленная шляпками.

— Но вы в этом счастливы?

— Нет. Чтобы быть счастливым, надо жить легко и бездумно. А я чувствую, что проживаю не свою жизнь. Я могла бы быть балериной, могла бы писать книги и даже рисовать. Я, наверное, и модельером стала, потому что надо было куда-то сбежать от самой себя…

Тамара бы еще долго показывала свои шляпки, но пришел хозяин подвала — ругаться из-за какого-то рубильника. Тамара говорила, что ни в чем не виновата: и так два дня сидела без света и отправляла ему СМС-ки в стихах. Ей казалось, когда просишь о помощи в стихах — это как-то доходчивей. Но хозяин подвала не любит поэзию, поэтому он стоял на лестнице и кричал на Тамару. А она беспомощно смотрела на него снизу.

* * *

Поздним вечером, когда я уже почти закончила этот текст, от Тамары пришло сообщение. Она написала, что сегодня довольно убедительно исполнила для меня роль жертвы, чтобы я не принимала все близко к сердцу и вообще — все у нее хорошо. Я ответила, что очень этому рада.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!