«Затолкну их в опеку прямо с чемоданами»

Откуда берутся дети 

«А вы знаете, что ваша мама вас не рожала, а привезла из детского дома?» — спросили одноклассники Витю и Лешу (по просьбе героини все имена изменены) перед новогодними каникулами в гимназии.

Поводом для разговоров о приемности во втором «А» — впервые за полтора года — стала жестяная коробка с конфетами. Школа подготовила сладости для детей, которые воспитываются в приемных семьях, и классная руководительница вручила в тот день подарочные наборы только двум мальчикам в классе. 

На жестяной коробке был Дед Мороз. «Смотрите, это Дед Мороз пришел в детский дом. Он дарит подарки детям, у которых нет родителей. Вы не родные братья, поэтому у вас и отчества разные», — наперебой говорили ребята. Витя и Леша не знали, что отвечать.

Дома они рассказали об этом маме. Оксана позвонила классной руководительнице и попросила назначить срочное родительское собрание. По пути в школу она зашла в книжный магазин и купила Конституцию России, а в классе вышла к доске и зачитала родителям 23-ю статью о неприкосновенности частной жизни. 

«Дорогие родители, если вам хочется спросить меня, откуда у меня появились мои дети, если у вас есть вопросы об их внешности, об их разных фамилиях, я готова ответить прямо сейчас, — продолжила Оксана. — Почему мои дети вынуждены терпеть бестактность? Пожалуйста, спрашивайте лучше меня. Но за собой я оставляю право задать вам встречные вопросы. Откуда у вас появился ваш ребенок? Вы рожали его самостоятельно, пользовались услугами суррогатной матери или, может, это было ЭКО? Ваших детей воспитывают родные отцы?» 

Фотография из семейного архива

Родители выслушали тираду молча и разошлись. Следующие семь лет одноклассники больше не спрашивали у братьев, как именно они попали в семью.

Пасовать — неспортивно

Оксана и Саша Даниловы не планировали становиться приемными родителями. Просто в 40 лет, когда доход был стабильным и достаточным, а дочь училась в вузе и стала самостоятельной, им захотелось чего-то, чему нужно себя посвящать, — «занимаешься повседневными делами, работаешь, а для чего — непонятно». 

В обычный день, вернувшись с работы, Оксана неожиданно предложила мужу взять ребенка из детского дома. И Саша вдруг согласился. Через два месяца они уже подали документы в опеку. Как действовать дальше — куда приезжать за ребенком и как выбрать своего из десятка других детей, они не понимали. Школы приемных родителей стали обязательными только через три года, а тогда, в 2009-м, в опеке им просто дали контакт волонтеров, которые навещали детей в детдомах. 

Волонтеры оказались помощниками фонда для детей с онкологическими заболеваниями. Они предложили Оксане познакомиться с пятилетним Лешей в Тульском детском доме, у которого несколько месяцев назад случайно обнаружили рак, когда делали рентген по поводу недолеченного бронхита: снимок показал опухоль между левым легким и сердцем. 

«Я подумала, что неспортивно отказываться от ребенка с тяжелым, но излечимым заболеванием. Я взрослая тетка, которая всего добилась в жизни. И я буду пасовать перед онкологией у мальчика, которого никто больше не возьмет и не защитит?» — рассудила Оксана. 

Фотография из семейного архива

Они быстро нашли общий язык — Леша был из тех детей в детском доме, которые все время ищут маму и спрашивают у каждых взрослых: «Это вы мои родители?» У Оксаны и Саши уже был готов пакет документов, необходимых для того, чтобы стать приемными родителями, и уже через неделю после знакомства с мальчиком супруги оформили опеку.

Первый год в семье для Леши стал не годом адаптации, а годом больничных осмотров и анализов: опухоль росла, каждый месяц увеличиваясь на сантиметр. Это была ганглионеврома. Врачи прогнозировали, что опухоль может начать прорастать в сердце или легкое уже через три-четыре месяца, поэтому удалять ее нужно было как можно скорее. С большим трудом Оксане удалось достучаться до московского Научно-практического центра специализированной помощи детям, где Леше сразу назначили дату операции, но честно предупредили: ребенок после удаления опухоли с вероятностью 90 процентов будет парализован на левую часть тела. 

«Я вышла, почесала голову и подумала: конечно, здорово избавиться от опухоли, но ребенку как-то дальше жить надо. Зачем делать операцию, результатом которой станет инвалидность?» — вспоминает Оксана. 

Читайте также Саша и потерянное детство   Как ошибка психолого-медико-педагогической комиссии лишила ростовского сироту Сашу детства, семьи, родного брата  

Тогда же она узнала, что в Мюнхене есть хирург, который специализируется на ганглионевромах и умеет их оперировать без последствий для пациента, но для поездки в Германию нужно было срочно собрать 18 тысяч евро. Около половины суммы оплатил фонд «Жизнь», оставшиеся деньги Оксана и Саша добыли сами: собрали пожертвования от коллег на работе, продали машину. 

Мальчик не понимал, что предстоит серьезная операция, воспринимал поездку в Германию как первое путешествие за границу с мамой — еще и на самолете — и был счастлив. «А мама была в коматозе», — признается Оксана. Операцию сделали, не вскрывая грудную клетку, лазерным оборудованием через надрезы — опухоль практически полностью получилось удалить. А еще через полгода в московском медицинском центре «Микрохирургия глаза» Леше удалили катаракту, которая развилась из-за опухоли. Его рука, парализованная после операции в Мюнхене, восстановилась полностью. 

«Витя, ты дурак». — «Сам дурак»

Первый год в роли приемного родителя получился таким сложным и страшным, что Оксана начала думать про себя: «Ох, ни фига себе я могу!» И в октябре 2010 года они с мужем решили взять второго ребенка: волонтеры Тульского детского дома рассказали о семилетнем Вите с проблемами со здоровьем, который не получал никакого лечения. На фотографии мальчик ничем не отличался от других детей. «Ну дохленький такой, но на фото все были не айс», — заключила Оксана. 

Фотография из семейного архива

Когда Даниловы приехали, воспитанники детдома репетировали в актовом зале праздник осени — представление, которое должны были показать в одной из школ района. На входе в учреждение семья столкнулась с врачом. Тот, узнав, к кому приехали Оксана и Саша, внезапно посочувствовал: «О, это наш самый тяжелый ребенок». — «В каком смысле?» — «И по здоровью самый тяжелый, и по поведению — во всех смыслах!»

Супруги поднялись в актовый зал. Музработник начал играть на рояле вступление к песне, дети — гуськом выходить на сцену и выстраиваться в ряд. Одна за другой появлялись хорошенькие девочки. Витя не появлялся.

«И тут вижу — один ребенок еле-еле идет самым последним, худой, ножки в колготочках, коленки торчат. Сандалии, которые ему, видимо, велики, все время спадают. Он останавливается, ногу в сандалию засовывает и догоняет остальных. Ребенок стоит и — я никогда не забуду это ощущение — как будто сейчас на месте умрет. Еле языком ворочает, — заметила Оксана. — Витя выглядел как старик, у которого уже все родные умерли, а он один остался. Совершенно стеклянный, безысходный взгляд. Я смотрела и думала: вот это мне повезло».

Она вышла в коридор и проплакала два часа. Муж предложил присмотреться к другому ребенку. Но на вопрос Оксаны: «Если мы сейчас не возьмем этого мальчика, его кто-то еще когда-нибудь заберет домой?» — честно ответил: «Нет, никто». 

Директор детдома отпустила мальчика в гости под расписку, что противоречило закону, но давало шанс попасть в семью «самому тяжелому во всех смыслах» ребенку. Они договорились, что через две недели подготовят все документы для оформления опеки. Оксана попросила медицинскую карту Вити — лист А4 был расписан диагнозами. Увидев первые восемь, женщина закрыла папку, чтобы не передумать. 

Рисунок Никиты

Дома у Вити начались странные приступы, о которых ничего не было сказано в медицинской карте. Выяснилось, что это эпилепсия с нестандартной картиной. Кроме того, у ребенка практически отсутствовали почки — позже Оксана узнала, что мама Вити была сильно пьющей и не прекращала употреблять алкоголь во время беременности, что могло привести к серьезной патологии мочеполовой системы у ребенка.

С Лешей Витя не подружился — мальчики не подпускали друг друга к маме, обзывались и дрались. Но это отходило на второй план, пока для Вити подбирали лечение. Оксана боялась, что в любой момент он умрет, спала с ним рядом и постоянно подходила щупать пульс. 

Параллельно она учила Витю читать. Это оказалось непросто: он не мог сконцентрироваться ни на чем дольше пяти минут. Например, когда смотрел телевизор, менял мультики каждые три минуты, перебирал десятки за раз. Единственное, что его увлекало по-настоящему, — это компьютерные игры. И тогда Оксана пошла на хитрость: включала самую примитивную компьютерную игру, где на экране постоянно высвечивались какие-то надписи, например: «Что сейчас хочет сделать Нюша?» Хочешь играть — сиди и читай. «Весь красный, в пятнах от гнева, сидел и разбирал буквы», — вспоминает она. 

Затем, чтобы дети быстрее учились читать и писать, супруги установили ICQ. Это тоже сработало: дети сидели рядом за разными мониторами и отправляли друга другу сообщения: «Витя, ты дурак». — «Сам дурак».

Витя, старше Леши на год, отставал по развитию, поэтому Оксана решила отправить мальчиков в первый класс вместе. К тому же вдвоем им было бы легче переживать конфликты с одноклассниками, рассудила она. Дома Оксана ежедневно занималась с ними уроками, а в школе она стелила соломку со всех сторон: оформила детям, которые не пропускали уроки в классе, домашнее обучение, чтобы учителя работали с ними во внеурочное время за дополнительные выплаты, делала школе хорошие подарки — принтер, проектор, демонстрационную доску. За это педагоги проявляли терпение, уделяли мальчикам с особенностями столько внимания, сколько требовалось. Сейчас Леша и Витя, у которого стоял диагноз «умственная отсталость», учатся в гимназии без троек, гордится мама.

«Затолкну их в опеку прямо с чемоданами» 

Оксана и Саша ходили на работу посменно. В те дни, когда никто из них не мог остаться с детьми, домой приходила няня. В восемь вечера она передавала мальчиков Оксане — вымотанной после работы, и еще несколько часов до отбоя Лешу и Витю нельзя было оставлять одних ни на минуту. Оксана даже в туалет ходила с открытой дверью, чтобы не пропустить стихийную драку на ровном месте. 

Фотография из семейного архива

В 22:30 с работы возвращался Саша, и в полночь, когда дети засыпали, родители вместе начинали готовить суп. Саша чистил картошку над раковиной, а Оксана обливалась слезами: «Сашенька, прости меня, пожалуйста. Я тебе испортила жизнь, себе испортила жизнь, что теперь делать?» Саша продолжал молча чистить картошку, слушал, а потом совершенно спокойно предлагал: «Ну что, давай тогда вернем». 

«Я тут же затыкалась, — вспоминает Оксана. — А потом говорила: “Как же вернем? Их же больше никто не возьмет!” Жила с этим  внутренним противоречием и ни с кем не могла поделиться. Я думала, что если опека узнает о том, что мне морально тяжело, что я не справляюсь, то у меня сразу детей отберут». 

В 2010 году в России не было программ психологической помощи для приемных родителей, которые оказались в кризисных ситуациях. За первые два года жизни с сыновьями Оксана перечитала все выпущенные к тому моменту книги Людмилы Петрановской и форумы для приемных семей. Постепенно она нашла способ, который помогал справиться с тяготами приемного родительства: позволяла себе думать о том, что детей можно вернуть в любой момент. И в дни, когда рука тянулась к телефону звонить в опеку, искусственно этот момент откладывала. 

«Конец декабря, на работе капец, у детей башню снесло, — вспоминает она один из таких периодов. — Думаю: доработаю до Нового года, а после каникул приду в опеку, положу заявление на стол, развернусь и убегу, хохоча. Вот счастье будет! На Новый год муж остается с мальчиками дома, я уезжаю к маме, мне становится полегче. Проходит какое-то время — опять капец. Думаю: до 23 февраля дотяну, а после заявление в опеку на стол. Потом 8 марта, потом день рождения дочери… Думаю: дотяну до майских, чтобы никого не шокировать, а вот потом! Затолкну их в опеку прямо с чемоданами, даже заходить не буду».

Фотография из семейного архива

Но, обещая непременно скинуть с себя груз ответственности за детей при первом удобном случае, она продолжала лечить, учить, играть, разговаривать, ходить на родительские собрания, зарабатывать — делать все, чтобы мальчики чувствовали себя любимыми и на своем месте. 

Сейчас профилактикой повторного сиротства занимаются благотворительные фонды. В 2019 году появилась Федеральная дистанционная служба поддержки приемных семей — совместный проект фондов «В ответе за будущее» и «Найди семью». В службу обращаются родители, которые столкнулись с эмоциональным истощением, с обострением отношений с детьми, с проблемами адаптации ребенка в школе и семье, с конфликтами с органами опеки. За год за помощью обратилось 613 семей.

Разговор на пальцах

Вскоре семья продала свою трехкомнатную хрущевку и «двушку», которая досталась Саше в наследство от родителей. Деньги вложили в новостройку на ранней стадии строительства. В новом доме можно было объединить две квартиры общей площадью почти 150 квадратных метров. А пока дом строился, Оксана и Саша временно снимали однушку, в которой жили сначала вчетвером. А потом впятером. 

Оксана не помнит, как это получилось, но в разгар рабочего дня она случайно перешла по ссылке, которая вела на сайт дальневосточного проекта «Мама, я здесь» с фотографиями детей-сирот. На одном из них она увидела мальчика, который выглядел как один из ее сыновей. И подумала: надо ехать. 

Убедившись, что муж не против, Оксана улетела за девять тысяч километров. За день до ее приезда этого мальчика усыновили. Ей дали направление на ребенка того же возраста без проблем со здоровьем, послушного, светленького, голубоглазого. Но тот не вызвал у нее никаких эмоций. Оксана выбрала другого: шестилетнего Егора, которого, как оказалось, недавно вернули из приемной семьи. Он весил всего 12 килограммов, разговаривал жестами и междометиями и постоянно трясся. Органы опеки нашли мальчика в землянке: его биологическая мама, выпускница детского дома, постоянно оставляла его там одного, и ребенка подкармливали соседи. 

«При этом он был на редкость жизнерадостный. Сопли текут по подбородку, свисают до пупка, а он все улыбается. Идет, пальчиком что-то показывает, говорит “у” и веселый-веселый, — вспоминает Оксана. — Я на него посмотрела и подумала: “Да, такого еще не было, надо брать”. Я провела с ним чуть больше недели, и мы вместе улетели». 

Фотография из семейного архива

Теперь уже многодетная семья с трудом размещалась в однушке, где впритык стояли два письменных стола, две двухъярусные кровати, диван и большой шкаф. Но, несмотря на тесноту, с появлением младшего брата Леша и Витя стали меньше ругаться. «Егор был настолько маленький, дохлый и настолько “не конкурент”, что от старших не было никакой ревности, — поясняет Оксана. — Правда, кроме меня, Егора долгое время никто в семье не понимал. Старшие дети приходили за переводом. Мы постепенно развивали его речь, и он стал произносить слова, но сначала ничего не склонял и не спрягал». 

В школу Егор пошел почти в девять лет, но тоже в гимназический класс. Умственный труд для него каторжный: после контрольной работы, написанной на четверку, он спит полдня от перенапряжения. И сейчас, в пятом классе, он читает так медленно, что вынужден осваивать материал по аудиоучебникам. 

Оксана считает, что компенсировать первые шесть лет жизни, проведенные в землянке, Егор будет еще долго. У мальчика дисграфия и дислексия: может услышать предложение и не понять в нем половину слов. Но зато конструктор Lego для детей от 14 лет с аннотацией толщиной в книгу он впервые собрал еще в первом классе — так увлекся, что есть и мыться родители вели его силой. 

«Любовью не лечат, лечат лекарствами»

В декабре 2014 года Даниловы получили ключи от новых квартир. А в марте 2015 года в семье появились еще двое детей: свободные комнаты в квартире не могли пустовать.

Оксана шутит, что следующими взяла сразу двоих, чтобы дважды не ездить. Она увидела ролик о детях-сиротах, которые сделали дальневосточные журналисты, и опять полетела за девять тысяч километров — за братьями: пятилетним Артемом и семилетним Никитой. «Было понятно, что с младшим все нормально: упертый, с характером — я это увидела по взгляду, по тому, как губу закусывает, как смотрит в камеру, — вспоминает Оксана. — А у старшего были какие-то отклонения, он не очень уверенно двигался».

Рисунок Никиты

По внутреннему распоряжению органов опеки региона, прежде чем написать согласие на ребенка, будущий приемный родитель должен был посетить его десять раз. Оксана приехала на Дальний Восток на неделю и, чтобы выполнить требование, каждый день посещала детей дважды: приходила к ним после завтрака, была с ними в игровой комнате до обеда, а потом возвращалась после их дневного сна.  

Когда Артем и Никита приехали домой, они сразу легли в больницу на обследование. У простуженных детей нашли бронхит и гайморит. У Артема косил один глаз, из-за несуразной походки он иногда натыкался на мебель. Когда специалисты исключили ДЦП и эпилепсию, Оксане посоветовали сделать мальчику МРТ. Снимок показал аномалию Арнольда Киари в легкой стадии — это врожденная патология из-за недоразвитого мозжечкового отдела, которая вызывает проблемы со зрением, с речью, координацией движения, иногда умственную отсталость. 

«Любовью не лечат, лечат лекарствами, — говорит Оксана. — Детям с задержкой развития, помимо занятий с психологом, нужны регулярно ноотропы. Но денег не хватает, поэтому в детском доме все априори “здоровые”. И вечно простуженные». 

Мальчики также пошли в один класс. Оксане было важно, чтобы они тоже попали к хорошему учителю, который сможет вовремя уберечь детей от пересудов. Она верит, что отношения между одноклассниками на 99 процентов зависят от педагога, а неудобные вопросы о приемности всегда возникают именно в головах взрослых и, если первоклашка задает вопрос «А ваша мама вас не рожала?» — скорее всего, он просто подслушал разговор своих родителей. 

«Знаете, сколько этому ребенку осталось?»

Среди детей, за которыми не стояла очередь, Оксана была готова забрать не каждого — у нее есть и страхи. Но она боялась онкологического заболевания — попался мальчик с опухолью, боялась проблем с почками — попался ребенок с почечной недостаточностью. И на очереди была другая неизлечимая болезнь.

Фотография из семейного архива

В сентябре 2017 года в подмосковном городе, где живут Даниловы, полиция накрыла наркопритон. Опека изъяла девочку и мальчика без документов: не было ясно ни сколько им лет, ни кто их родители. Дети попали в приют. Девочку почти сразу забрали в семью, а у мальчика оказались проблемы с иммунитетом: каждый раз после выписки из больницы он снова заболевал. В результате его поселили в изолированном инфекционном боксе детского отделения поликлиники. 

Оксана узнала о нем из городской опеки. В больнице она увидела, что худой мальчик цыганской внешности, запертый в боксе, целыми днями стоял у двери и выглядывал в щель. Никто, кроме медсестер, которые три раза в день приносили еду и делали уколы, к нему не приходил. В четыре года он не говорил, не ходил на горшок, не умел есть с ложки, спускаться и подниматься по ступенькам. Охотнее всего он ел черный хлеб, и в больнице сделали вывод, что только хлебом его и кормили. 

У Артура — так назвали ребенка — была последняя стадия ВИЧ. Но он не получал лечение, потому что поставить его на учет без документов было невозможно. Тогда Оксана связалась с фондом «Дети +» и добилась, чтобы ребенка осмотрел врач из СПИД-центра и выписал антиретровирусную терапию.

Заведующая инфекционным отделением пыталась отговорить Оксану от усыновления. «Вы знаете, сколько этому ребенку осталось? Полгода!» — говорила она. Оксана колебалась. Она вспоминала, как смалодушничала уже однажды: когда у Даниловых были уже двое старших сыновей, они очень хотели забрать одну девочку из тульского детского дома, но отказались, поскольку у нее была вторая стадия ВИЧ-инфекции, — боялись, что другие дети случайно заразятся, что об этом «узнают люди».

Но этот раз Оксана решила, что в семье Артур проживет дольше, чем в детском доме. В феврале 2018 года она пришла к мужу и сказала, что заберет ребенка. Она допускала, что Саша не захочет в этом принимать участие, и была согласна оформить опеку только на себя. Саша сказал: «Как только ты влилась в эту историю, было ясно, чем все закончится!» Они усыновили шестого ребенка по-прежнему вместе, получив на это разрешение от специальной комиссии. Но, так как за ребенком не стояло очереди, им дали добро. 

Возраст мальчика устанавливали в Институте судебной медицинской экспертизы. Ему сочинили красивую дату рождения — 7 января 2014 года. С антиретровирусной терапией он уже два года чувствует себя хорошо. 

Фотография из семейного архива

Сейчас Артуру по документам шесть лет. Это шустрый худощавый ребенок, который отлично говорит и много шутит. Он научился сначала спускаться по ступенькам, а потом — ездить на велосипеде, плавать и нырять. Но черный хлеб по-прежнему его любимая еда. Когда он пойдет в школу, Оксана не будет раскрывать его статус. О нем знают только близкие друзья. 

Ничего сверхъестественного  

У Оксаны есть логистическая тетрадка, в которой расписано, кто из детей куда и во сколько идет, какой кому нужен врач в ближайшее время, кому какие документы надо оформлять. Таблица составлена на несколько недель вперед. Когда Оксана уезжает куда-то по работе, муж открывает эту тетрадку и действует согласно плану.

Читайте также «Семья — это единственная правильная форма жизнеустройства ребенка»   Необходима срочная реформа закрытых институций: детских домов-интернатов и ПНИ  

Подвиг приемной семьи состоит из мелких задач, которые Оксана и Саша уже десять лет ежедневно решают: ведут переговоры с учителями, записываются на приемы к врачам, ищут деньги на операции, часами проверяют домашние задания, разнимают дерущихся. И позволяют себе делать это не идеально. 

«Вокруг все твердят: “Да вам памятник надо поставить, вы таки-и-их тяжелых детей вытащили!” — смеется Оксана. — И вот ты слушаешь эти слова и начинаешь убеждать себя в том, что теперь ты не можешь ошибаться. Но это разрушающие мысли. Я знаю, что при всех моих стараниях я имею право на злость, гнев и усталость. Я могу орать, дать по заднице — я живой человек в первую очередь, а не офигенный приемный родитель, совершивший подвиг». 

Оксана продала свою долю в фирме по ремонту офисного оборудования и теперь получает деньги за воспитание мальчиков от государства. Как многодетным приемным родителям шести детей, трое из которых — с инвалидностью, Оксане и Саше положена зарплата — 130 тысяч рублей. Суммарно детских пособий — около 90 тысяч. По словам Оксаны, этих денег хватает, чтобы обеспечить детей питанием, одеждой, организовать им летний отдых и лечить, когда они заболевают. Но этого бюджета недостаточно, если ребенку нужны дорогостоящие препараты или операции.

Рисунок Егора

Для приемных родителей в городе Оксана — тот человек, которому можно рассказать о кризисе, истощении, о мыслях вернуть ребенка с чемоданами в опеку — и не бояться, что за эмоции осудят. 

«Я повторяю одну и ту же фразу будущим приемным родителям: никогда ничего не бойтесь, — говорит Оксана. — Стоит вам хоть немного засомневаться в своих силах и силах своих детей, это сразу же считают недоброжелательно настроенные люди. У меня была своя фирма, и я же не эмоционировала, когда кто-то из поставщиков мне не вовремя привозил товар, — это работа. Конечно, ты расстраиваешься из-за болезней детей, из-за своих косяков, но со всем всегда можно справиться! Ничего сверхъестественного делать не приходится, кстати говоря. За эти десять лет мне ни разу не пришлось доставать звезду с неба». 

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!