— Моя первая тарелка, — Тимофей протягивает мне глиняный диск с синей птицей в центре. — Синичка. И вот еще — в форме кита. А этот рисунок я нарисовал вчера.

На листе бумаги — круглое окно в мир, где кроны деревьев раскрашены фиолетовым и оранжевым, на синих полях цветут белые цветы, а на вершинах полосатых холмов стоят домики с красными крышами.

— Эскиз тарелки? — спрашиваю, а сама думаю: вот бы этот рисунок — на длинную майку и ходить летом по городу.

— Может быть, — Тимофей улыбается. — Но я сейчас тарелки не делаю. Я преподаю.

Тимофей в маске. Он ее купил в Венеции. Маска помогает Тимофею отключаться от мира и медитироватьФото: Евгения Жуланова для ТД

Диагноз «детский церебральный паралич» (ДЦП) ему поставили еще в младенчестве. Врачи говорят: повезло. Если бы не самоотверженность матери, могло быть намного хуже.

— Я всегда называла его «мальчик-сумерки», — расскажет она потом. — Для здоровых людей он был слишком странным, а для тех, кто тяжело болен, — слишком здоровым.

Ночь на Благовещение

В семье геологов Дениса Игоревича и Ларисы Анатольевны Головиных было две дочери. Младшего и единственного сына очень ждали.

— Беременность у меня была трудная, с угрозой выкидыша. На седьмом месяце я легла на сохранение, — рассказывает Лариса Анатольевна. — Пробыла в больнице всего несколько дней, когда на двадцать восьмой неделе, в ночь на Благовещение, начались роды.

Ее сын появился на свет между шестью и семью часами утра 7 апреля 1992 года. Мальчик весил всего килограмм и четыреста граммов.

— Тогда в больницах ничего не было — ни кислорода, ни кувезов, — продолжает она. — А Тема не мог дышать. Его кроватку накрыли полиэтиленом и пускали туда кислородную подушку.

Ребенку срочно требовался аппарат искусственной вентиляции легких. Мальчика надо было везти в другую больницу, а потом еще и ждать очереди на дефицитное в те времена оборудование. Врачи опасались, что это путешествие он не переживет.

— И тогда ко мне подошла медсестра и сказала: «Мальчика надо окрестить. Плохо, если умрет без имени», — вспоминает Лариса Анатольевна. — Как само пришло — Тимофей, в честь деда, расстрелянного в 1938 году. Всего сорок один год ему тогда был. Помню, еще подумала: двое их будет в нашей семье: один, что раньше времени ушел, и второй, что раньше времени пришел. Красиво. Логично. А теперь думаю: стоило ли? У обоих судьба оказалась тяжелая, сложная.

Дорогу младенец перенес, но уже в новой больнице у него развился геморрагический синдром: голова мальчика почернела, и кожа начала кровоточить. Требовалось срочное переливание крови. Его делали трижды. Но ничего не помогало.

Врач велела прощаться

Тимофей умирал. Врачи ничего не могли сделать. Ларису Анатольевну, вопреки всем запретам, пустили в реанимацию Филатовской больницы — последний раз взглянуть на сына.

Тимофей домаФото: Евгения Жуланова для ТД

— Врач велела прощаться, — Ларисе Анатольевне тяжело вспоминать, она говорит медленно, смотрит в сторону. — Я подошла к Теминому кувезу, взяла его маленькую ручку. Так и застыла. Не знаю, почему я взяла с собой иконку Владимирской Богоматери, почему я положила к Теме… Помню, молилась. Обращаясь к ней, просила его уберечь. А еще помню, как за окном в Московском зоопарке ревели голодные звери. Голодно тогда было всем.

Она простояла так восемь часов. Очнулась, когда уже стемнело. За плечо ее трясла врач: «Иди домой. Завтра придешь».

— Но, когда я отняла руку от его ладошки, не поверила глазам, — вспоминает Лариса Анатольевна. — Тема был весь розовый. Кровотечение остановилось.

Два месяца он дышал только на аппарате искусственной вентиляции легких. Лариса Анатольевна не отходила от сына — она научилась обращаться с оборудованием, кормить младенца через катетер, а еще старалась помогать медсестрам. Персонала в больнице катастрофически не хватало.

— Тогда я впервые услышала, как по этим коридорам ходит смерть, — говорит она почти шепотом. — В реанимации дети не издают звуков, все интубированные, все в трубках. Тишина, только гул приборов слышен. И вдруг — шаги, а через пару минут медсестра несет ребенка. Все.

Потом Ларисе Анатольевне скажут, что ее сын очень хотел жить. Тимофей боролся. У него три раза останавливалось сердце и слипались легкие, но его откачивали. На третий месяц мальчик начал дышать сам.

Он пойдет и будет говорить

Высокий, тонкий, с изящными руками — покажи музыкантам, скажут: у него пальцы пианиста — Тимофей будто бы весь стремится куда-то вверх, высоко, подальше от этого шумного, слишком большого города. Двигается быстро, смеется звонко, смотрит прямо в глаза. И кажется, столько в нем теплоты, доброты и жизни, что не верится: этот мальчик чудом выжил, а потом чудом встал на ноги и заговорил.

— Перед выпиской из больницы его полностью обследовали, — говорит Лариса Анатольевна. — Меня вызвали на консилиум и сказали: ваш ребенок никогда не будет сидеть, ходить и говорить.

Тимофей домаФото: Евгения Жуланова для ТД

Из-за кровотечений у Тимофея было сильно повреждено правое полушарие мозга. Обследование показало глубокие очаги лейкомоляции — повреждение белого мозгового вещества. Структура клеток была нарушена. Мозг не мог нормально работать. Родителям Тимофея предложили отказаться от ребенка. Но они даже слушать не стали.

— Мы забрали сына и увезли в деревню во Владимирской области, — говорит Лариса Анатольевна. — Начали выхаживать. Свежий воздух, купания, массаж — Тимофея ни на секунду не оставляли. Вот только молока, детского питания, да вообще ничего тогда, в этом 1992 году, не было. Мы с моей мамой выкармливали его, как в войну, крупчаткой — мукой грубого помола, разведенной водой или молоком.

На пятом месяце Тимофей впервые открыл глаза, первый шаг сделал в полтора года, а потом, вопреки всем прогнозам, заговорил.

Дом, в котором живет любовь

И начались постоянные занятия у специалистов: лечебная физкультура, логопед — Лариса Анатольевна сил не жалела, и Тимофею становилось все лучше.

— В какой-то момент я даже поверила, что все прошло, сгинуло, как страшный сон, — говорит она. — Тема развивался очень быстро, намного быстрее детей с таким же диагнозом, пусть и с некоторой задержкой по сравнению с обычными детьми. Только потом стало ясно: этот процесс похож на морскую волну: накатила-отбежала, прилив-отлив.

Но больше всего Ларисе Анатольевне хотелось, чтобы сын не чувствовал себя отчужденным, отверженным и одиноким, чтобы общался со сверстниками.

— Мы повели его в ту же школу, где училась наша средняя дочь, к тому же преподавателю, — продолжает Лариса Анатольевна. — Но через два года нам сказали: ничего не получится. Нужно искать школу послабее.

В старой тетради по математике у Тимофея одни двойки. Точные науки не давались ему никогда, зато литературу, историю и мифологию он любил искренне. А еще все поля его тетрадей в рисунках, будто в рамках для слов, написанных красивым, ровным, округлым почерком. Такой редко встретишь.

— Я сидел на каждом уроке математики и понимал, что не понимаю ничего, — Тимофей смеется. — Тогда я начинал рисовать. Так было проще.

Сменив несколько учебных заведений, в итоге Тимофей оказался в школе «Поддержка» в Строгине, созданной для тех, кто нигде не смог найти себе места.

— В других я чувствовал себя неуютно, — признается он. — Найти общий язык с одноклассниками не получалось. Помню, они носятся где-то, я а сижу в углу. А в «Поддержке» у меня появилась подруга. Мне было достаточно.

Свое школьное одиночество Тимофей переносил стойко — ему было куда возвращаться. Когда за спиной закрывалась калитка родного двора, Москва отступала, а мальчик оказывался в своем мире, где жили его родители, сестры, племянницы и три собаки.

ТимофейФото: Евгения Жуланова для ТД

— А еще у меня была любимая игрушка, — Тимофей смеется. — Хотите, познакомлю? Вот она. Ее зовут Мышовна.

На ладони у него войлочная светло-коричневая мышь, хвост которой явно пришлось пришивать на место несколько раз.

— У нее ушки из ремешков от сандалий, — он все смеется, и смех у него заразительный.

Простите, вакансий нет

Несмотря на то что алгебру пришлось сдавать по упрощенному варианту, ЕГЭ по русскому языку, литературе и истории Тимофей сдал самостоятельно и без проблем поступил в Академию славянской культуры (Российский государственный университет имени А. Н. Косыгина. — Прим. ТД) на факультет теории и истории изобразительных искусств и живописи.

— Диплом писал о мордовском национальном костюме, — говорит Тимофей. — Брать другие темы было скучно. О них уже так много сказано и написано. Куда еще? А у меня бабушка — эрзянка. У нас есть ее костюм, а еще есть портрет ее сестры в национальной одежде. Я еще в Санкт-Петербург ездил, в Русский музей, договаривался, чтобы мне там показывали образцы.

Рассматриваю корочки, читаю: Головин Тимофей Денисович, искусствовед. После защиты диплома куда он только не устраивался: вместе с экспедицией Исторического музея ездил на раскопки и делал зарисовки находок, был смотрителем на выставке советских плакатов, работал в искусствоведческом отделе музея Царицыно, делал реквизит для компании, проводившей развлекательные квесты. Все сезонное, без особых перспектив. Молодого человека с ДЦП никто не воспринимал всерьез.

— Мы обращались и на биржу, но там тоже ничего не нашлось, — Тимофей разводит руками. — Много где я не подходил по здоровью, но еще чаще чувствовал себя просто чужим.

Тимофею пришлось скитаться в поисках работы четыре года. Из-за невозможности найти свое дело он почти год провел в глубокой депрессии. А потом соцсети помогли его семье познакомиться с Мариной Мень и благотворительным фондом «Творческое объединение “Круг”» (ТОК), много лет помогающим слепоглухим людям и людям с ментальными нарушениями устроиться на работу.

В кругу своих

Когда Тимофей впервые оказался в керамической мастерской ТОК, он сильно нервничал. Признается: Марину Борисовну побаивался.

— Она очень хорошая, но серьезная и справедливая, — говорит он. — Мы долго с ней говорили. Она расспрашивала меня о моей жизни, о том, чего бы я сам хотел, а потом предложила мне попробовать поработать с одной из кружек. В мастерской работает много людей, и они делают удивительно красивые вещи. В первый же день я понял, что хотел бы создавать что-то подобное.

Но к работе с глиной его сразу не допустили — не было навыков. Сначала Тимофей был в мастерской на подхвате, потом ему доверили доставку заказов. Но этого было недостаточно.

— И я ушел, — говорит Тимофей. — Но нет, не для того, чтобы показать, какой я гордый. Я ушел, чтобы научиться работать с керамикой, показать, что тоже так могу. Как только окончил курсы, сразу вернулся в ТОК.

Это была совсем другая жизнь. Теперь его принял не только мир, спрятанный за высоким забором во дворе его родного дома, но и внешний, некогда враждебный и неприветливый. Тимофей больше не чувствовал себя чужим.

— Правда, Марина Борисовна не раз говорила мне: ты мог бы и без нас, будь ты понапористее. Но я без них не хочу, — снова улыбается. Открыто, обезоруживающе.

А недавно Тимофей стал помогать проводить занятия для людей из психоневрологических интернатов, приходящих в мастерскую. Теперь он почти не делает глиняные тарелки сам, а учит этому других.

— Здесь я осознал, как мне повезло, какой я на самом деле счастливый человек, — признается Тимофей. — Я вижу людей, от которых отказались их близкие, лишенных тепла, внимания, любви. С ними сложно найти общий язык, но мы стараемся. И сейчас я понимаю: счастье — когда рядом твоя семья, твои близкие, родные, которые любят и поддерживают тебя.

Лариса Анатольевна обнимает сына. В комнату, где мы сидим, вбегает черная Альма, подходит ближе и кладет голову на руку Тимофея. Еще двое питомцев на улице, мы слышим их голоса. И слышим, как переговариваются за стенами другие жители этого большого и доброго дома, где самый частый звук — смех.

Если бы не ТОК, неизвестно, сколько времени Тимофею понадобилось бы, чтобы найти дело, приносящее ему радость, наполняющее жизнь смыслом. Созданное в 2014 году Творческое объединение «Круг» — одна из немногих организаций, обеспечивающих работой людей с тяжелой инвалидностью.

— Сейчас у нас в мастерской несколько десятков человек, — рассказывает Тимофей Головин. — Инвалиды первой и второй группы.

Чтобы платить своим сотрудникам достойную зарплату, Творческому объединению «Круг» самому приходится обращаться за помощью. Ему очень нужны мы с вами. Даже небольшое пожертвование в 100 рублей в месяц поможет мастерам ТОК оставаться в своем кругу, создавать своими руками удивительные вещи, чувствовать себя на своем месте. А объединение сможет и дальше поддерживать их.