Молодежь «упустили» и она уходит в радикальные «замесы», заявил глава ФСБ. Так ли это?

31 октября 17-летний житель Архангельска взорвал бомбу в здании ФСБ. Он погиб на месте, ранив троих сотрудников ведомства. Известно, что юноша придерживался леворадикальных взглядов, а свои действия он объяснил протестом против ФСБ, которая «фабрикует дела и пытает людей». За день до этого, 30 октября, московская полиция задержала двух подростков, подозреваемых в жестоких нападениях. Они, предположительно, имеют отношение к ролику, появившемуся в тот день на анонимном форуме «Двач», — на нем молодые люди нападают на бездомных, объясняя свои действия нацистской концепцией социальной гигиены. 

8 ноября выводы из этих историй сделал директор ФСБ Александр Бортников. Он заявил, что в России «практически упустили “трудных подростков” и “трудную молодежь”», которая, попав «под влияние отдельных групп лиц, и стала исповедовать такого рода взгляды — радикальных левых и правых, а где-то и вперемешку». Насколько верны умозаключения Бортникова, «Такие дела» выяснили у социологов.

Александр Верховский

Руководитель информационно-аналитического центра «Сова»

Мне не кажется, что выстроенная Бортниковым картина близка к реальности. Возрастная категория от 15 до 20 с небольшим лет — это огромное количество людей, из которых радикализуется только ничтожная доля. Это не вопрос воспитания широких молодежных масс. Тут имеет смысл обсуждать конкретные радикальные группы, которые совсем не обязательно молодежные.

Понятно, что после того как человек пришел с бомбой в здание ФСБ, это ведомство будет обеспокоено происходящим. Но все-таки этот случай совершенно единичный — каких бы то ни было действий с использованием огнестрельного оружия или взрывчатки со стороны крайних левых очень мало. Не так давно было время, когда они пытались нападать на какие-то объекты и взрывать их, но это кончилось. Нельзя исключать возможность, что сейчас придут новые люди и все начнется сначала, но говорить об этом явно преждевременно. Что касается ультраправых групп, там происходит равномерный спад какого бы то ни было насилия, а уж каких-то операций с использованием бомб сейчас совсем не видно.

Что действительно вызывает беспокойство, так это какая-то радикальная мусульманская молодежь, радикализованная до такой степени, что способна на насилие. Теперь эта молодежь утратила возможность поехать повоевать в Сирию. Да, война еще идет, но раньше по ее поводу в этой среде был оптимизм. Люди ехали в «Исламское государство» (организация, запрещенная на территории РФ. — Прим. ТД), которое в их представлении имело некие шансы. А теперь даже непонятно, куда именно ехать. Сейчас туда едет мало добровольцев, и это факт.

Читайте также Беги, Иман, беги!

Я не вижу какого-то линейного процесса ухода в радикальные фланги молодежи, прошедшей первичную политизацию после митингов [Алексея] Навального. Я вижу совсем другое: протестное движение, которое мы знали с 2012 года и с тех пор выдохшееся, оставило после себя некий шлейф в виде людей, которые любили поговорить о том, что «неплохо бы вместо этого всего устроить революцию». Это дало нам мальцевскую «Артподготовку». Нельзя сказать, что молодые люди, которые ходили на навальновские митинги, теперь готовы пойти что-то взорвать.

Это умозрительная картина, не подтверждаемая фактами. Человек, который взорвал себя в приемной ФСБ, — не навальновец. И его 14-летний друг (москвич, которого задержали якобы за намерение взорвать «Русский марш». — Прим. ТД) — тоже из другой истории. Небольшой процент политизированной молодежи пока не порождает насилие. Не сомневаюсь, что где-то есть не раскрытые ФСБ группы молодых людей, которые подумывают о революции. Не могу сказать, что Бортников все выдумал. Они всегда существуют, и обычно это заканчивается ничем. И я не могу сказать, что сейчас их стало больше, нет динамики.

ФСБ постоянно расширяет сферу своей деятельности, в том числе в тех местах, где раньше ее не было видно. По всей стране за «Свидетелями Иеговы» бегают почему-то оперативники ФСБ, а не сотрудники центров «Э» (они тоже, но в меньших количествах). Хотя, казалось бы, это совершенно не их компетенция и даже не их процессуальная статья. Понятно, что, если случилось такое, как атака в Архангельске, сотрудники ФСБ надолго обеспечены фронтом работ по всей стране — они по крайней мере переговорят со всеми левыми активистами. И даже больше допросов — мы уже видим дела по следам Архангельска.

Обычно такие репрессии действуют в обе стороны — подавляющее большинство пугается, что является естественной реакцией, но находятся и те, кто на давление ответит большей активностью и радикальностью, особенно если случаются эксцессы: избили или арестовали кого-то из родных, самого активиста, в общем-то, что у нас часто происходит. Это вовсе не значит, что каждый избитый — потенциальный террорист, но риск есть. Мы в точности не знаем, какие мотивы были у архангельского взрывника. Противостояние спецслужб и радикалов было устроено именно так всю жизнь — насилие вызывает ответные меры, а ответные меры вызывают большее насилие.

Денис Соколов

Руководитель исследовательского центра RAMCOM

Тревога Бортникова мне понятна — они не знают, что с этим со всем можно делать. Мне немного не нравится его фраза про «упустили»: в любом поколении есть молодежь, которая хочет себя проявить. То, что они вынуждены искать себе применение в радикальных историях, связано не с тем, что ее «упустили» деятели из всяких разных министерств по делам молодежи. Если посмотреть на то, кто именно оказывается в радикальных движениях, — часто это те же ребята, которые были в прокремлевских молодежных движениях — в «НАШИх», в «Молодой гвардии». Я, например, знаю ребят-мусульман, которые после участия в «НАШИх», дойдя почти до уровня молодежных «министров», оказывались в исламских радикальных движениях.

Вопрос не в том, что кто-то кого-то упустил, — не очень понятно, что такое вообще современная российская молодежная политика и что она дает. Тут никого не обманешь — если ты предоставляешь социальные лифты и большая часть молодежи может найти себя, делая карьеру внутри правового поля, ничего такого не происходит. Когда правовое поле сужено и людей преследуют за инакомыслие, получается порочный замкнутый круг. Нельзя сказать, что социальных лифтов вообще нет — еще можно сделать карьеру, но явно не всем. Во-первых, сложнее делать карьеру, родившись на периферии. Во-вторых, чисто психологически не все готовы прогибаться под будущих патронов. Карьера сейчас предполагает встраивание в административно-бюрократическую структуру и продвижение вверх по банке с тараканами — не все это могут.

Читайте также «Они просто выросли в новом мире, а попали в старую школу»

Получается, что большая часть молодых людей не может найти себя в этих конструкциях. Она начинает искать себя внутри других конструкций: праворадикальных, леворадикальных, религиозных — любых. Здесь вопрос в том, что является мейнстримом в конкретном обществе. На Северном Кавказе таким мейнстримом для молодежи являются фундаменталистские исламские течения, в других регионах это что-то другое.

Ответ системы на это — ужесточение антиэкстремистского законодательства. Этих людей законодательно выводят за красную черту и уголовно преследуют. В России за последние десять лет сформирована и законодательная база, и правоохранительные практики, предполагающие преследование людей за инакомыслие.