«Если слышу стук в дверь, мне становится плохо». Как обыски влияют на родственников и пожилых родителей активистов

Утром 21 марта к бывшим сотрудникам ликвидированного общества «Международный Мемориал» пришли с обысками ​​по уголовному делу о реабилитации нацизма в интернете. Представители организации считают дело сфабрикованным. Следственные группы в том числе приходили с обысками в дома, где живут родственники бывших сотрудников «Мемориала». У них изымали электронные носители и символику организации. «Такие дела» поговорили с людьми, к которым приходили силовики из-за деятельности их родственников, а также подготовили инструкцию, как вести себя во время обыска.

«Дрожали руки, никак не могла набрать номер адвоката»

Время прихода следственной группы 69-летняя Марина Поливанова помнит точно: она проверила его по телефонному звонку дочери — 7:06. По ее словам, один из силовиков непрерывно звонил в квартиру и дергал дверь со словами: «Откройте, полиция». Марина не могла увидеть, сколько там пришло людей и что у них было при себе: глазок зажали.

У нее было ощущение дежавю. Свой первый обыск Марина пережила в 12 лет: домой пришли из КГБ. Ее отец был причастен к диссидентскому движению, и в ожидании возможного обыска девочка вместе с мамой рвала самиздат.

«После этого, когда во двор нашего дома по вечерам приезжала машина, я всегда прислушивалась к шагам на лестнице, — рассказывает она. — Мне стало спокойнее только с началом перестройки».

Дочь Марины, Александра Поливанова, работала в «Мемориале» куратором культурных программ. По словам адвоката Михаила Бирюкова, она не имела никакого отношения к публикации списков жертв сталинских репрессий, которые и стали поводом для возбуждения дела. 21 марта начался обыск в квартире, где она прописана. Там находилась мама Александры — в этот день она встала пораньше, чтобы пойти к зубному врачу. Но все сложилось иначе.

«У меня дрожали руки, и я никак не могла набрать номер адвоката, поэтому позвонила дочери и сказала, что ко мне пришли с обыском. Еще я случайно нажала на номер внучки, я ничего ей не говорила, но на записи сохранились мои слова на фоне: “Александра здесь не живет”», — вспоминает Марина.

Сначала Марина говорила людям за дверью, что не откроет, пока не дождется адвоката, — он стоял в пробке и не мог подъехать оперативно. Но ей пригрозили, что будут ломать железную дверь.

«Я не выдержала и открыла — в квартиру вошли девять человек (двое из них — понятые). Меня прижали к стене, сразу пробежались по всем комнатам и зашли в ванную, будто там стоит человек с ружьем. Оказалось, они меня обманули: никакой болгарки у них не было. Единственный из них, кто представился, — это их главный эфэсбэшник. Он протянул мне удостоверение, я запомнила только фамилию. Спросила его имя и отчество — он сказал, что один раз представился и больше не будет», — вспоминает Марина.

Обыск проходил почти три часа, начали с большой комнаты. С одной из полок сняли все книжки — они оказались на полу, осмотрели шкаф с елочными игрушками, бумаги, семейные фотографии. Потом прошли в ванную, туалет, кухню, маленькую комнату, на балкон. По словам Марины, смотрели все: лекарства, наполнитель для кошачьего лотка, пакеты для мусора, банки с крупами, холодильник, старые книжки с антресоли, чемодан с летними вещами. Приехавшего адвоката в квартиру не пустили.

«Когда все были в комнате, я три раза выходила на кухню, чтобы от них отвлечься, и варила кофе маленькими порциями, — вспоминает Марина. — Каждый раз они ходили за мной. Кошки очень испугались: одна забилась под диван, а старый кот, как верный друг, не покидал меня. Он залез на холодильник, стоял там в страшно неудобной позе, на согнутых лапах, с шерстью дыбом. Притом что когда у меня гости, обычно у него никогда шерсть дыбом не стоит. Видимо, у него было какое-то чутье».

По ее словам, время от времени руководитель оперативной группы листал одну из книжек, которые выкинули с полок.

«Это была книга Ольги Адамовой-Слиозберг “Путь” — замечательные мемуары женщины, которая в 1937 году стала узницей сталинских лагерей, — говорит Марина. — Я спросила: “Вы эту книжку конфискуете?” — он ответил: “Я просто читаю”». На кухне под сиденьем дивана нашли Маринин планшет. Его изъяли вместе со старой электронной книжкой, старым жестким диском и флешкой. Еще забрали календарик «Мемориала» 2007 года, на котором была изображена семья репрессированных: мама с четырьмя детьми, про которых известно, что они все погибли.

Когда из ее квартиры все ушли, Марина поехала сидеть со своими внуками: их матери поехали к Александре, у которой тоже начался обыск. В гости приехала подруга, знакомые стали звонить и писать слова поддержки в соцсетях, прислали букет цветов. На следующий день друзья помогли ей убрать в квартире разбросанные вещи — однако, по словам Марины, в бумагах еще нужно разбираться.

«Цель обыска — психологическое давление»

Обыск — это оперативно-разыскное мероприятие, которое проводится после возбуждения уголовного дела. Решение, по каким адресам он будет проходить, принимает следователь. Для проведения обыска необходимо постановление суда. Но законом предусмотрена возможность оформить обыск в качестве «неотложных следственных действий». Тогда одобрение суда можно получить задним числом. 

Адвокат Бирюков говорит, что в его практике все постановления о производстве обыска были получены именно так. В том числе в случае сотрудников «Мемориала» — хотя обыски у них проходили спустя три недели после возбуждения дела и за это время можно было успеть получить разрешение суда.

«Такое ощущение, что сотрудникам дали время поразмыслить, что их ждет, и покинуть страну, — предполагает адвокат. — Однако никто такой возможностью не воспользовался».

Группа, проводящая обыск, проникает в квартиру, офис или другое помещение, где могут находиться люди, относящиеся к делу (их круг определяет следователь), и вещественные доказательства — их описывают и изымают для дальнейшей экспертизы. Обычно это носители информации: блокноты, дневники, системные блоки, мобильные телефоны, фотоаппараты, флешки, ноутбуки, планшеты. После обыска человека могут доставить в Следственный комитет, допрашивают в качестве свидетеля или подозреваемого, а иногда сразу предъявляют ему обвинение.

«Обыски по политически мотивированным делам характеризуются достаточно поверхностным производством. На момент возбуждения уголовного дела все поводы для обвинений обычно уже задокументированы в интернет-публикациях, выступлениях человека. Поэтому целью обыска часто становится не поиск дополнительных доказательств, а психологическое давление и изъятие всех устройств, чтобы парализовать работу человека и на какое-то время изолировать его от внешнего мира, — говорит Бирюков. — В том числе поэтому, как правило, с обыском приходят рано утром».

В августе 2022 года в Новосибирске проходил обыск по делу о фейках о российской армии дома у муниципального депутата Хельги Пироговой. Сама она покинула Россию после возбуждения дела еще в июле. В квартире находился ее муж Антон. По его словам, в дверь постучали в 5:30, хотя производство следственных действий запрещено в ночное время — с 23 часов до шести утра (как рассказал мужчина, в протоколе было написано, что обыск начался в шесть).

Антон вспоминает: «Как только они начали стучать, прошло 3-4 минуты — и они стали ее выламывать. Я успел позвонить только адвокату».

Бирюков говорит, что, если человек не задержан и не оказывает сопротивления, надевать ему наручники незаконно.

Помимо всех электронных носителей оперативная группа изъяла у Пироговых плакат с надписью: «Искусство — не экстремизм». Как и к Марине Поливановой, адвоката в их квартиру не пустили, говорит Антон.

Бирюков объясняет, что в законе не закреплено обязательное присутствие адвоката при производстве обыска.

«Мы часто сталкиваемся со следующей ситуацией. Если адвокат приезжает после того, как человек открыл дверь и впустил следственную группу, его не пускают — говорят дождаться окончания следственных действий. Мы рассматриваем недопуск адвоката на любой стадии производства как нарушение прав человека и обжалуем эти действия», — отмечает он. 

Законодательных норм, предписывающих, как проводить обыск, нет. Есть только методические рекомендации, говорит Бирюков. Поэтому, по его словам, этичность поведения сотрудников следственной группы во время обыска определяется и уровнем их собственной культуры, и теми установками, которые они получают при его производстве.

«Если их цель — максимально напугать, они будут все вываливать на пол и вести себя агрессивно», — отмечает адвокат. 

Однако Бирюков добавляет, что все некорректные действия могут быть в дальнейшем обжалованы. А если во время обыска какие-то предметы были испорчены и разбиты, подается иск о порче имущества. Чтобы облегчить этот процесс, все нарушения необходимо занести в протокол и получить копию. Но на практике копии протоколов после обыска практически никогда не предоставляют, отмечает Бирюков. Сфотографировать документ человек тоже не может, поскольку телефоны с камерами изымаются в процессе обыска.

«Я спросила, не оставят ли мне копию, — рассказывает Марина. — Мне сказали, что я должна сама его скопировать — хотя ксерокса у меня нет. Предложили сфотографировать — я сказала, что у меня нет телефона с камерой. Тогда я переписала на бумагу фамилию их главного. Переписывать весь протокол было невозможно: никто не стал бы меня ждать».

Поэтому важно требовать адвоката — он может сфотографировать протокол обыска, добавляет Бирюков.

«Это что, обыск?»: в каких еще случаях могут прийти домой

Домой к родственникам могут приходить не только во время обыска, но и в качестве оперативно-разыскных мероприятий. По словам Бирюкова, их цель — получить установочные данные, которые могут быть использованы во время следственных действий (например, узнать, где находится тот или иной человек, как выглядит его жилье). Адвокат подчеркивает, что никакие предметы при этом изыматься не должны — для этого нужно отдельное процессуальное действие (выемка) в присутствии понятых.

Так, в октябре 2022 года домой пришли к журналистке издания «Черта» Анастасии ЖвикФизическое лицо включено в реестр иностранных СМИ, выполняющих функции иностранного агента  , которую подозревали в экстремизме за публикации в социальных сетях (позже против нее возбудили дело о дискредитации армии). В квартире была она, ее 49-летняя мама и 16-летняя сестра.

«Зашли четыре сотрудника Центра “Э” и трое понятых, — вспоминает Анастасия. — Двое сотрудников спрашивали о моих увлечениях, фотографиях, книгах, а еще двое говорили, какими ужасными вещами я занимаюсь на своей работе. Позднее мне рассказали правозащитники, что силовики часто перед обыском распределяют, кто будет играть доброго полицейского, а кто злого, чтобы сбить с толку человека».

Несмотря на то что это был не обыск, у журналистки изъяли рабочий ноутбук. По ее словам, его удалось вернуть спустя месяц, он был сломан.

Журналистка рассказывает, что еще во время оперативно-разыскных мероприятий ее сестра ушла в школу, а она сидела с мамой в обнимку и смотрела, как силовики «перерывают» их дом. До этого визита Анастасия обсуждала возможность обысков с родителями. Поскольку они не поддерживают позицию девушки, то всегда злились, когда разговор заходил о ее преследовании.

К Любови Коденцовой, маме правозащитницы из Узбекистана Валентины Чупик, пришли в сентябре 2021 года. По ее словам, никакого постановления у силовиков не было вовсе. Любови 86 лет, на момент обыска было 84. У нее первая группа инвалидности, большую часть времени она лежит в постели.

На тот момент сама Чупик, руководительница некоммерческой организации «Тонг Жахони», была задержана и находилась в спецприемнике аэропорта Шереметьево. Валентина объясняет, что через несколько дней после задержания у ее мамы, тоже гражданки Узбекистана, заканчивалась российская регистрация.

«Я находилась в заключении и не могла ее зарегистрировать. Домой они пришли ее запугивать», — комментирует Чупик.

По словам Любови, к ней пришли трое мужчин, в тот момент с ней была соседка.

«Они зашли не постучавшись. Один — полковник ФСБ, второй — сотрудник полиции, а третий даже не представился. Соседка испугалась и ушла, а полковник ФСБ стал меня спрашивать: “Где ваши документы?” Я ему сказала, что я не знаю. Он спросил, откуда я, — объяснила, что я из Узбекистана. Он меня спрашивает: “Вы мусульманка?” — я говорю: “Нет, я христианка”». 

По словам Любови, после этого один из сотрудников пошел на второй этаж, другой — в комнату дочери. Пожилая женщина закричала: «Почему вы ходите по комнатам?» Тогда ей предложили самостоятельно поискать документы в ее шкафах. Она отказалась со словами: «Это что, обыск?»

К тому моменту в квартиру подъехали волонтеры «Тонг Жахони», и Любови удалось прогнать пришедших сотрудников. По ее словам, они еще около получаса стояли у дверей, потом снова попытались проникнуть в квартиру, но волонтеры не дали им этого сделать. На следующий день по просьбе Валентины добровольцы проверили ее дом: не подбросили ли что-то запрещенное во время визита. Ничего не нашли.

Через несколько дней к Любови приходили второй и третий раз. В конце концов волонтеры сделали вид, что увозят женщину на такси, но на самом деле увезли только ее мобильный телефон — сама она осталась дома.

После этого визиты прекратились. Сейчас Любовь живет в Армении вместе с дочерью.

«Если слышу стук в дверь, мне становится плохо»: как обыски влияют на психику

Обыск или другой визит оперативных сотрудников — это резкое вторжение в личное пространство, объясняет психолог Мария, работавшая в группах поддержки с антивоенными активистами. По ее словам, во время обыска человек переживает опыт насилия: приходят в его дом или офис, которые раньше воспринимались как безопасное место. Вторжение расценивается психикой как угроза, поэтому подобные события становятся травмирующими.

Реакция может быть разная — многое зависит от того, готовился ли человек к тому, что это может произойти. На последствия влияет и то, как проходит обыск, трогают ли сотрудники личные вещи, насколько грубо себя ведут, говорит Мария.

«Если для человека обыск стал абсолютным сюрпризом и никаких объяснений при этом не дают, больше риск, что это негативно скажется на его психологическом состоянии, — рассказывает психолог. — Кто-то с этим справится, а для кого-то это [станет] событием с тяжелыми последствиями. Могут появиться тревога, бессонница, подавленное состояние, соматические проявления (особенно у пожилых людей — проблемы с сердцем, давлением)». 

Мария добавляет, что у людей, которые прошли опыт полицейского насилия, часто есть ощущение, что они ни на что не могут повлиять.

Любовь Куденцова вспоминает, что совершенно не ожидала, что к ней кто-то может прийти. «Конечно, я испугалась. Мне было плохо с сердцем. До сих пор если я слышу стук в дверь, мне становится плохо», — говорит она, добавляя, что ей гораздо спокойнее и легче, когда рядом дочь.

Похожими эмоциями делится Антон Пирогов. После возбуждения дела против жены он предполагал, что к нему могут прийти с обыском, но событие все равно стало для него очень стрессовым.

«На следующее утро проснулся в 5:30 утра с пульсом, наверное, 170 ударов в минуту — в дикой панике. Я потерял чувство безопасности в своей квартире. Теперь я знаю, что ко мне всегда могут прийти и провести повторный обыск. Я стал прислушиваться к тому, что происходит в подъезде. Если кто-то поднимался или спускался по лестнице, звук шагов был для меня триггером», — делится Антон. По его словам, он окончательно восстановился только спустя полгода — помогли разговоры с друзьями, которые тоже переживали преследования по политическим делам. Сейчас Антон живет за пределами России с женой и новорожденной дочкой.

Анастасия Жвик сначала уехала из России, но сейчас вернулась в свой город и продолжает жить с сестрой и родителями. Она рассказывает, что иногда ей бывает тяжело засыпать по ночам: кажется, что утром могут снова прийти силовики и разрушить привычную жизнь.

«Дом перестал быть безопасным местом, мы стараемся ничего не обсуждать или говорить шепотом. Мне стрессово, но я ничего не могу с этим сделать. Вариантов два: либо уехать, либо жить в стрессе. Я приняла второй вариант, поскольку хочу жить в родном городе с семьей», — говорит она. Вместе с мамой Анастасия обсудила, что делать в случае повторного обыска, и теперь у них дома висит на видном месте телефон адвоката. 

Как поддержать родственника во время и после обыска

В любой стрессовой ситуации самое важное — попытаться сохранять спокойствие, говорит психолог Мария. Для этого можно:

— сделать несколько глубоких вдохов и выдохов;

— оглядеться по сторонам;

— потрогать себя.

«Это минимальные вещи, которые немножко возвращают нас к себе, — объясняет Мария. — Они не разрешают ситуацию, но делают ее не такой невыносимой».

После обыска психолог советует задавать человеку, который его пережил, простые вопросы:

— «Как ты?»

— «Что с тобой?»

— «Что тебе сейчас нужно?»

— «В чем нужна помощь?»

— «Нужна ли помощь с уборкой?» 

— «Хочешь, чтобы я приехал сейчас, или когда бы это было возможно?»

— «Если нужно приехать, что я могу захватить с собой?»

По словам Марии, эти вопросы помогают человеку, у которого проходил обыск, высказать переживания и вернуться в настоящее время, додумать, что нужно сделать, чтобы вернуть свое жилище в прежний вид.

«Он не просто объект, которого подвинули, переворошили дом и вернули на прежнее место. Он может снова что-то делать и влиять на происходящее вокруг», — объясняет психолог.

Если человек ожидает первого или повторного обыска, ему важно подготовить памятку, как себя вести. По словам Марии, ощущение определенности и подготовленности сделает ситуацию менее стрессовой.

«Памятка помогает принимать эти решения, дает возможность выбора. Ее хорошо не просто написать, но и обсудить», — советует эксперт.

Памятка: как вести себя во время обыска

• Не пускать следственную группу человек имеет право столько времени, сколько понадобится адвокату, чтобы приехать на место, говорит Бирюков. Однако если он слышит, что дверь начинают выламывать, лучше сразу открыть.
• В начале обыска человеку, у которого он проходит, должны предъявить постановление о производстве. Если документ не дают на руки, можно дословно переписать его содержание на бумагу, чтобы понимать без искажений, что стало причиной визита. В постановлении должно быть названо дело, по которому проходит обыск, предметы, которые нужно выдать.
• Участники следственной группы должны представиться и предоставить человеку свои удостоверения. Их данные тоже нужно переписать.

• Человек не обязан добровольно выдавать предметы, которые требует следователь, говорить пароли, рассказывать, где находятся его родственники, подчеркивает Бирюков. Кроме того, он имеет право не давать никаких комментариев по делу без адвоката, а также отказываться от показаний против себя и близких родственников, используя 51-ю статью Конституции.
• Имена всех, кто находится в помещении в момент обыска, обязательно должны быть внесены в протокол.
• Собственника квартиры обязаны впустить внутрь. Покидать помещение после начала обыска не разрешается никому. На перемещение внутри квартиры ограничений нет: можно пойти в туалет, попить чаю на кухне, покурить на балконе.
• После обыска все изъятые предметы описываются и запечатываются в пакет. Понятые расписываются на бумаге, которая наклеивается сверху. В протоколе обыска должно быть детально указано, что было изъято.
• В конце человеку, у которого проходил обыск, дают подписать протокол. Нужно требовать его копию. Ее отсутствие осложняет дальнейшее обжалование действий следственной группы. Если нет копии и возможности сфотографировать протокол, нужно переписать его от руки. В крайнем случае адвокат будет требовать копию протокола у следователя, который производит допрос после обыска.

• Личный обыск (не квартиры, а самого человека) проводится, как правило, при задержании — на основании отдельного постановления. Если обыскивается женщина, то должны быть приглашены понятые-женщины, мужчины — мужчины.
• Если кто-то из группы, проводящей обыск, вел себя некорректно, все свои претензии человек может отразить в протоколе. Если раздел для замечаний недостаточно большой, он имеет право попросить дополнительный лист бумаги и приобщить его к протоколу. Впоследствии это упрощает работу адвокатов по обжалованию действий силовиков.
• Если во время обыска у человека не получилось переписать данные протокола или описать в нем свои замечания, обо всей ситуации нужно рассказать адвокату. Он подскажет, что делать дальше, и станет сопровождать человека в рамках дела.

«Иногда нарушения таковы, что ставится вопрос о законности проведения всего обыска, возврате всех предметов и исключения из числа доказательств, — рассказывает Бирюков. — Иногда нарушения ведут к дисциплинарной ответственности сотрудников, более грубые нарушения могут вести к уголовной ответственности. Чем быстрее зафиксированы нарушения, тем проще восстановить справедливость».

Если у человека нет адвоката, стоит обратиться в правозащитные организации — например, в «Агору», «ОВД-Инфо»Некоммерческая организация включена в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента  .

• Теги:
• обыски
• правозащита
• психологическая помощь