Когда подует южный ветер

Огромнейшее молочно-голубое небо жило в окне.

— О чем вы думаете, когда смотрите на это небо? — вопрос задался сам собой, и сразу стало легче.

— Я вижу не только небо. Вы сядьте рядом на стул и немного пригнитесь. — Я послушалась. — Там, вдали, справа, две трубы. Из них идет дым. Он рождает во мне ассоциации. Когда ветер с севера — аналитические, а когда с юга — художественные. Сегодня ветер с юга. И я вижу лежащего на облаке медвежонка, а за ним уши зайца торчат. В детстве мы с мамой часто смотрели на небо. Потом я вырос, постарел, на это не было времени. Теперь у меня снова есть такая возможность. Я много думаю, вспоминаю и о многом жалею…

Владимир лежал на своей кровати, я сидела на гостевом стуле. Мы оба смотрели в небо и улыбались.

Мир не такой, как раньше

Потом я спросила, почему он попросил именно груши. И Владимир ответил, что ему хочется чего-то удивительного. Груши зимой для бывшего советского человека удивительны, так же как подснежники из сказки.

— Мне уже 70, но я не перестаю удивляться. Только здесь, в хосписе, понял, что мир не такой, каким я видел его раньше. И люди вокруг гораздо более отзывчивые, чем я думал, — голос Владимира звучит будто со старой магнитофонной ленты, слова шелестят, продираются сквозь болезнь. Но герой хочет поговорить, а я приехала слушать.

Владимир Логинов — известный в Самаре активист, который боролся за «справедливость в сфере медицины»: выходил на митинги и пикеты у себя в городе, ездил с обличительными плакатами к зданию Госдумы в Москву. Зная все это, я готовилась к разговорам о несовершенстве нашей политической системы, но Владимир говорил о другом.

— Думаю, что допустил много ошибок… Я ведущий инженер, работал во многих институтах, потом в космической отрасли. У нас был коллектив творческих единомышленников — изобретателей. Даже выходные я проводил на работе, хотя дома ждали жена и дети… Мне тогда казалось, что инженерия — мое призвание, самое главное, что может быть.

В хоспис Владимир Александрович приехал в любимом джемпере («А ведь купил его на бегу в каком-то дворе»)Фото: Дарья Асланян для ТД

Владимир отдыхает от обилия слов и тянет на себя одеяло. Правая сторона его парализована, поэтому одна рука лежит тихо, а другая жестикулирует. Владимир постоянно прикладывает ее ко лбу, трет виски.

— Но в любых творческих коллективах есть конкуренция — не всем я нравился, поэтому решил не ждать, пока меня окончательно подсидят, уволился. Много где потом работал, даже преподавателем «Технических средств» в культпросветучилище. Помню, как объяснял студентам про намагничивание. Представьте, что мир вокруг — магнитное поле. А пленка, к примеру магнитофонная, едет через магнитное поле, — Владимир заводится, отрывает голову от подушки и пытается привстать. — Пока она едет, на нее записывается то, что происходит в этом поле. Так и мы с вами — как пленка, а жизнь — как магнитное поле: все, что происходит с нами, все, что мы чувствуем, остается в нас…

Владимир Александрович смотрит на меня, как когда-то смотрел на своих учеников. В глазах его триумф, на щеках появился румянец. Но про метафорическую физику мы больше не говорим, потому что на пороге стоит медсестра. Она принесла лекарства для Логинова. Их надо принимать строго по часам, без них Владимиру плохо.

— Я не хотел сюда идти. Думал, что здесь полуморг, — шепчет Логинов, когда сестра уходит. — Но оказалось, это хорошее место, оно помогает адаптироваться к новым реалиям. Конечно, многое зависит от человека. Но мне тут все нравится. Особенно младший персонал. Они мне напоминают медсестричек, которые отца моего с поля боя во время войны вытащили. Он о них потом всю жизнь рассказывал.

Мышь или не мышь

Владимир пьет воду, какое-то время ему нужно помолчать, чтобы собраться с силами. А потом продолжает.

— Десять лет у меня на руках была больная мамочка, я знал, насколько это тяжело. А когда она ушла, понял, что и со мной уже что-то не то. По утрам не мог встать: слабость, тошнота, температура. Ночью потел так, что простыни приходилось менять. Похудел резко. Я к врачам. Они мне: «Вам 60 лет, что вы хотите»? Но я-то чувствую, что это не возрастное. Только один доктор посоветовала сделать полное обследование. Прийти к главному врачу, стукнуть кулаком по столу и потребовать направление…

Подарок от детей из волонтерской организации, врученный Владимиру в хосписеФото: Дарья Асланян для ТД

Но требовать Владимир Александрович тогда еще не умел. Говорит, что до болезни вообще жил как мышь за веником. В семье тихий — ни жене, ни матери слова поперек не скажет, на работе мог сутками заниматься своими микросхемами. Тумблер борьбы за справедливость внутри у него переключился уже после всего, когда состояние было хуже некуда, а помочь ему никто не хотел. Терялись анализы, появлялись отписки и перенаправления. И опять, и опять…

— В 2014 году наконец-то сказали, что у меня первичный множественный рак. Четвертая стадия, та, при которой уже ничего не поможет. То есть годы, что я обивал пороги, могли уйти на лечение. Помню, как вышел в тесный коридорчик, полный людей, и читаю в своей медкарте: лечение не показано! — Владимир улыбается, сухие губы не выдерживают напряжения, трескаются. Но он продолжает: — А я же исследователь, поэтому решил отнестись к своей болезни как к эксперименту. Изучил законодательство и шаг за шагом проверял, как функционирует наша государственная медицинская система. Нашел частную клинику, где меня взяли на лечение, и стало лучше. Ремиссия.

В те годы о Логинове узнала вся Самарская область: ни один митинг не обходился без его участия, ни одна медицинская конференция — без его пикетов. И везде, помимо борьбы с властью, он пытался донести: в борьбе с раком нельзя упускать время. Потом возвращался и писал в соцсетях: «Успел рассказать двум мужикам моего возраста об онкомаркере PSA [онкомаркер, определяющий наличие рака предстательной железы у мужчин. — Прим. ТД], они и не слыхали об этом никогда! Уже есть польза от пикета!»

Мне теперь не больно

Весной прошлого года у Владимира открылся сильный кашель, состояние его резко ухудшилось. Теперь метастазы пошли дальше — рак съедал его изнутри, сжимал легкие, перекрывал кислород. Тело становилось все более несговорчивым. Однажды паралич сковал руку и ногу.

В Самарский хоспис обратились его знакомые. Когда на пороге появилась выездная бригада, боли у Логинова были уже такие, что жить с ними было почти невозможно. В квартире он жил один. Лежал на тахте грязный, с окладистой бородой и длинными ногтями. Настроен был очень негативно: переживал, что хоспис отберет в качестве платы за помощь квартиру.

Перед чемпионатом мира по футболу — 2018 Владимир Александрович купил в спортивном магазине два футбольных мяча и расписал их своими требованиями и заявлениями. «Надо же пробивать чем-то эту стену бездействия», — говорит он. В дальнейшем Владимир Александрович планирует передать мячи в музейФото: Дарья Асланян для ТД

Но врачи паллиативной помощи слышали от пациентов и не такое, поэтому спокойно отвечали, что помогают совершенно бесплатно, что в Самаре уже 20 лет существует некоммерческий проект, который помогает неизлечимо больным и их семьям. В стационаре Самарского хосписа всего четыре койки, поэтому основная нагрузка — на выездной службе паллиативной помощи. Но пациентам вроде Владимира, которым некому больше помочь, лучше поехать туда.

— А где жена, дети? — спрашиваю.

— Женат я был дважды. С первой женой прожили мы очень мало. А со второй больше. Но у нее очень сильный характер, не терпела, если что-то шло не по ее. Я не мог соответствовать ее желаниям, и она подала на развод. Прошли годы, а уже под старость мы снова начали общаться. Она стала ходить в церковь, смягчилась, простила мне многое, а я ей. Ну и так, помаленьку-помаленьку. А потом я заболел. Она когда пришла домой и увидела меня… Ну что-то у нее там, в душе, произошло. Теперь мы даже и разговариваем подолгу, чего раньше и быть не могло. Дети стали ходить. Я их жду и много о них думаю… Люди меняются в болезни… Очень меняются. Мне даже рассказ захотелось для жены написать. Сюда же ходит волонтер — очень хорошая девочка, редактор. Я дал ей один свой рассказ почитать. Она похвалила. И мы решили попробовать написать книжку случаев из моей жизни. Сколько успеем до ухода «туда».

— А как думаете, «там» что-то есть?

— Я пришел к мысли, что есть. Хотя раньше был категорически против всего этого. Есть Бог. Но не какой-то определенный, вроде православного или католического. Бог — это свет в душе. Он есть у каждого человека. Но чтобы его почувствовать, надо настроить свой резонатор на нужную волну. Тогда внутри появится тепло и удивление перед жизнью… Я сейчас именно это и чувствую. Вот видите — груши зимой удивляют или то, что меня забрали из дома и привезли сюда. Потому что здесь у меня отбирают боль. А боль при раке такая, что… Лучше вам никогда этого не знать. Теперь я рад просто оттого, что мне не больно.

Письма желаний

Голос Владимира иссяк. Медсестра помыла груши, принесла их на тарелке, оставила на прикроватном столике, но Владимир к ним даже не прикоснулся. Он смотрел на молочный квадрат окна. За окном скрипели чужие шаги и фыркали машины. В палате рядом в то же кисельное подсиненное небо смотрит 28-летняя мама, к которой ходит шестилетний сын Матвей. Есть пациенты и в палатах напротив, а также еще 55 человек, которые сегодня с трубками и спецоборудованием находятся дома. Каждый из них думает о своем, но все они знают, что медики этого маленького благотворительного хосписа всегда рядом и сделают так, что будет не больно.

На обезболивающие, противопролежневые матрасы, расходные материалы и многое другое нужны деньги. Самарскому хоспису очень нужна ваша помощь.

…Когда я уходила из палаты Владимира Александровича, за окном все так же дул южный ветер, он отрывал от дыма клочки, и они были похожи на почтовые конверты. Логинов шутит, что в этих конвертах можно отправлять в небесную канцелярию желания. Я попросила, чтобы Владимир успел дописать книжку.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!