Жителю мегаполиса трудно осознать, насколько жизнь тысяч семей всего в паре сотен километров от Москвы в XXI веке зависит от печки. Десять лет назад не представлял этого и Константин Шитов.

История Константина и «Константы» очень похожа на тот путь, который проходит весь российский благотворительный сектор. От импульсивного поступка «доброго дяди» с подарками и полетами на вертолете для сирот в детском доме до системной помощи, которая меняет не только жизнь одной семьи, но и всю поляну вокруг себя.

Константин ШитовФото: Анастасия Чистякова

— Очень сложно объяснить людям, что делает «Константа», — так начинает нашу беседу Константин Шитов. — Нашим коллегам, которые помогают больным детям, проще достучаться. Они бьют в одну цель: ребенку больно, ребенок умирает, давайте спасем, давайте сбросимся на операцию, закупим лекарства. Люди жертвуют деньги — ребенку проводят операцию. А у нас какие-то старые избы, печки, пьющие люди, бывшие детдомовцы. Трудно объяснить, почему это тоже важно. Может, и не надо рассказывать, как оно есть, уйти от негатива?

Волшебник в вертолете

В середине нулевых, вспоминает Константин, стало модно говорить о благотворительности, социальной ответственности бизнеса и кому-нибудь помогать. Это веяние не обошло стороной и его инвестиционную компанию. Кто-то предложил: давайте помогать детскому дому. Давайте. Выбор пал на рандомный детский дом в районе Люберец.

— Я тогда не очень вникал, какая помощь нужна и чем именно мы помогали. Просто выделял деньги — и все. Как-то мы с коллегой оказались поблизости и решили в этот детский дом заехать. Первое, что бросилось в глаза, — дорогой автомобиль у ворот. Подумали, может, это еще кто-то из спонсоров приехал. Но охранник сказал, что это автомобиль директора…

Выяснять подробности тогда не стали. Шитов допускает, что у директрисы мог быть богатый муж. Но осадочек от поездки остался. И от дальнейшей финансовой помощи этому детскому дому Константин отказался. А желание помогать не пропало. Идеальным вариантом тогда ему показалось взять под полную опеку какой-нибудь провинциальный детский дом. И такая возможность вскоре подвернулась.

Алла Зеленина, супруга тогдашнего губернатора Тверской области Дмитрия Зеленина (занимал пост с 2003 по 2011 год), рассказала, что в Торжке открылся новый большой детский дом, которому нужна помощь. С четой Зелениных Константин был знаком еще с 90-х. Так по воле случая объектом для помощи стала Тверская область. Шитов съездил, познакомился с директором, посмотрел хозяйство и решил взять этот детский дом на полное сопровождение. Было начало лета 2011 года. Детей развезли по лагерям. Детский дом был пуст. И произвел на него тяжелое впечатление. Серое здание, железные двери, темно, уныло и казенно. Начали, как водится, с ремонта. Денег не жалели и одной покраской стен не ограничились. Отремонтировали крышу и отопление. Обновили мебель, сантехнику, оборудовали актовый зал, компьютерный класс, библиотеку. Поставили хорошую детскую площадку на территории.

— Мне очень нравилось, как получается. Стало красиво. И меня несло, — улыбается Константин, вспоминая, как «воткнул» в новый медицинский блок даже дорогое японское стоматологическое оборудование, работать на котором все равно было некому. Но тогда он об этом даже не подумал. Просто хотел, чтобы в «их» детском доме было все самое лучшее. Прозрение пришло осенью.

— В сентябре или октябре, когда дети уже вернулись, я приехал посмотреть, как там дела. Директор отвела меня в детскую группу. Я увидел глаза всех этих детей… Как они смотрели на незнакомого взрослого дядю, который приехал на большой машине. И у меня сразу как-то все встало на свои места. Я понял, что им не нужен детский дом и красивый ремонт. Дети хотят домой и в каждом взрослом видят папу или маму. Детские глаза полны надежды, что именно ты приехал их забрать. Это кошмар. Там я понял, чем хочу действительно заниматься.

Параллельно с помощью Торжокскому детскому дому Константин Шитов погрузился в тему семейного устройства ребят из детских домов. А созданный им благотворительный фонд «Константа» подписал соглашение о сотрудничестве с новым губернатором Тверской области. В области уже два года существовал Союз замещающих семей, и горевший энтузиазмом Шитов взбодрил его деятельность. Лично профинансировал несколько слетов Союза, в которых приняли участие приемные семьи, эксперты и представители областного министерства соцзащиты. На праздник с аниматорами и пикником привозили и воспитанников из детского дома, чтобы дети и потенциальные приемные родители могли перезнакомиться в неформальной обстановке. Через год с небольшим Торжокский детский дом практически опустел. Больше семидесяти детей устроили в семьи. Из восьмидесяти шести воспитанников остались тринадцать. В основном старшие дети, с нетерпением ждавшие выпуска и уже сами не хотевшие в семьи.

При живых родителях

— Почему довольно быстро основные силы вы направили на помощь кризисным семьям?

— У большинства детей в системе есть родители и близкие родственники. Я решил направить усилия фонда на профилактику социального сиротства, чтобы ребята не попадали в детские дома. Помогать семьям на пороге ограничения родительских прав, в момент, когда угроза изъятия детей возникала по социальным и бытовым причинам. Таких семей в Тверской области оказалось очень много.

Мы проделали огромную работу, чтобы привлечь к этой деятельности сотрудников социальной защиты всех районов области. Тверская область — крупнейший регион в Центральной России, и без специалистов на местах мы сами не справились бы. Чаще всего именно они сообщают в «Константу» о семьях, которым нужна помощь. Обычно это сложные бытовые ситуации, решить которые своими силами семье не хватает ресурсов. Жилой фонд в области очень старый. Обрушилась крыша, случился пожар, сломалась печка в вековой избе — это самые банальные причины, по которым органы опеки и попечительства обязаны поместить ребенка в социальное учреждение временно, пока семья не решит проблему. Но новая печка стоит тысяч восемьдесят, а то и дороже, а зарплата — двенадцать… Иногда мамы сами просят на время забрать детей в социальный центр, потому что зимой дом промерзает насквозь. Я считаю, что разлучать детей с родителями из-за каких-то печек неприемлемо. Ну как в такой ситуации не помогать?

Константин ШитовФото: Анастасия Чистякова

— Вы сами бываете в семьях, которым помогает «Константа»?

— Конечно. Некоторые потом долго не могу забыть. Пару лет назад я приезжал в семью, которой фонд оказывал помощь в ремонте дома и покупке разного сельхозоборудования. Меня эта история поразила. Объединились овдовевший папа с четырьмя детьми и мама с четырьмя детьми от первого брака. И девятым у них уже совместный малыш родился (ТД писали историю этой семьи). Собственного жилья ни у одного из родителей до этого не было. На материнский капитал они умудрились купить половину деревенского дома. Отца семейства звали Коля. И вот он стоит во дворе этого их нового необустроенного дома и не знает, за что хвататься. За разрушенный курятник? Грядки? Отключенный предыдущим хозяевам газ? Или ремонт? Вокруг бегают дети. Работает Коля слесарем за пятнадцать тысяч рублей, еще пособий разных тысяч пятьдесят набегает. Руки у Коли золотые, а денег нет. Одиннадцать человек живут на шестьдесят пять тысяч в месяц. Этот случай очень удачно характеризует нашу деятельность. Помочь семье, когда люди еще не отчаялись окончательно и у них не опустились руки. Кто знает, если такого Колю не поддержать в трудный момент, выстоит ли он.

— Или забухает…

— Вот принято осуждать людей с алкогольной зависимостью. Но эта зависимость бывает абсолютно разной. Кому-то просто нравится проводить жизнь в пьяном угаре. А кто-то начинает употреблять алкоголь, чтобы снять стресс, потому что не справляется с ситуацией, которая на него свалилась. Люди даже не надеются, что кому-то есть дело до их бед. Что есть какие-то фонды, которые могут помочь — устроиться на работу, организовать ремонт, решить бытовые проблемы, получить консультации юриста, психолога или нарколога, когда это необходимо. Мы всегда стараемся оказывать именно комплексную помощь. И когда вдруг такая помощь приходит, чувство, что ты не один, для многих становится мощным стимулом выбраться из ямы. Я как-то разговаривал с человеком, который недавно закодировался, спросил, есть ли у него потребность выпить. «Не могу, — говорит, — за меня перед губернатором поручились».

— На какие деньги живет «Константа»?

— До 2016 года фонд работал за счет моих личных средств. Но я с самого первого дня понимал, что должно настать такое время, когда фонд будет работать самостоятельно, без моих вливаний. Это очень важно. Не потому, что я не хочу тратить свои деньги. А потому, что именно это придает фонду устойчивость и спокойствие. Если со мной что-то случится, деятельность фонда «Константа» не остановится. Он будет работать. Мы собрали замечательную команду, и я уверен, что никто не бросит работу. А когда фонд работает на средства учредителя, то, если с этим учредителем что-то случится или у него просто поменяются планы, фонд будет обречен на гибель. Таких примеров немало.

— Какой бизнес позволил вам пять лет содержать фонд и помогать сотням подопечных семей?

— Основной бизнес — инвестиционный. Я в 90-х чем только не занимался. В двадцать лет, после армии, мне повезло поработать на телевидении, в том числе на заре программы «Взгляд». Потом вся страна начала торговать, и я тоже торговал вместе со всеми. Алкоголем занимались. Покупали, перепродавали. Спирт «Роял» тогда был, и им мы тоже торговали. Но первые крупные деньги заработал на перепродаже ваучеров. В середине 90-х я четыре года был коммерческим директором Московского дворца молодежи. Нужно было придумать коммерческое использование этой огромной площадки с широченными лестницами и холлами. Золотое время было, любимая работа. Организовывали концерты, мероприятия, игровые автоматы, бильярд, фастфуды. У нас была самая большая дискотека в Москве с проходимостью пять тысяч человек. В 1997 году я ушел в финансовый сектор заниматься инвестициями в недвижимость, валютными операциями.

— Вы на старте для себя определили какую-то сумму, которую готовы были потратить на фонд?

— Нет. Я финансировал деятельность и проекты по мере необходимости. Сейчас около 20 процентов нашего бюджета — это гранты, остальное — пожертвования. Два года назад мы получили 5,5 миллиона рублей от Фонда президентских грантов. Это позволило кратно увеличить количество семей с детьми, которым мы смогли помочь. Мы поделили всю область на шесть зон, у каждой из которых теперь есть свой куратор. Это упростило и ускорило общение с семьями на местах. Раньше вся эта работа была на двух сотрудниках фонда. Но региональных кураторов бесконечно плодить тоже невозможно, мы же не хотим подменять собой министерство соцзащиты. А то получится, что если есть фонд, который хорошо работает, то зачем тогда министерство?

Не так страшна опека

— У вас сразу был такой настрой, что вы работаете в партнерстве с государственными структурами? В обществе бытует мнение, что опека — это зло: вламывается в дом с полицией и отнимает детей.

— Я скорее встану на сторону опеки, нежели на сторону людей, которые называют сотрудников опеки «фашистами». СМИ часто показывают, как пришла какая-то тетка и забирает у кого-то детей. Но за кадром остается, что родители этих детей вытворяют, как обращаются с ними, как сожитель мамы бросается на сотрудника опеки с топором. Бывают дичайшие случаи. Не хочу на негативе останавливаться, но работа у них очень непростая. Недавно мы посчитали, что только по одному проекту «Паруса надежды», в рамках которого фонд помогает родителям с алкогольной зависимостью, с нами сотрудничают девяносто шесть соцработников. А в общей сложности по всем проектам фонда работают больше двухсот человек. И только двадцать человек — это сотрудники фонда «Константа». А начинался фонд всего с трех человек.

Константин ШитовФото: Анастасия Чистякова

— За десять лет случалось ли что-то такое, что стало для вас откровением, повлияло на вашу картину мира? Скажу про себя: пару лет назад я была в большой деревенской семье, в которой умер от лимфомы отец. Мама осталась одна с шестью детьми. И я вдруг поняла такую дикую вещь, что со смертью одного из родителей у многодетной семьи в глубинке появляется шанс выбраться из глубокой нищеты. Отец семейства, труженик и главный кормилец, работал по двенадцать часов в день и получал двадцать тысяч в месяц, а после его смерти семья стала получать шестьдесят три тысячи пособий по потере кормильца. Для меня это было откровение…

— Такого, что изменило бы мировоззрение, нет, наверное. Но я за этот период полностью избавился от всяких иллюзий. И это хорошо. Если бы я начинал десять — пятнадцать лет назад с таким багажом, мне было бы проще. Я, как основатель и учредитель фонда, вижу цель, к которой мы стремимся. И пусть цели часто бывают немного фантастическими и, возможно, недостижимыми, но на пути к ним можно преуспеть в делах намного больше, чем если бы такой цели не было.

— А какая у «Константы» цель-мечта?

— Я считаю, что через какое-то время «Константа» должна стать полноценным агентством для решения сложных социальных задач. У нас такой опыт есть. Но в одиночку благотворительный фонд не в состоянии решать их в достаточном объеме. Мы можем повлиять на жизнь сотен и даже тысяч семей, но не можем повлиять на ситуацию глобально. Хотелось бы, чтобы от грантов государство переходило к более системной работе. Чтобы активнее развивалось государственно-частное партнерство в некоммерческом секторе.

Благотворительные фонды должны стать операторами нацпроектов, и законы под это уже есть, просто никто не хочет этим заниматься, неинтересно. А нам хочется масштабировать накопленный опыт. В ближайших же планах — начать деятельность в других регионах. Думаю, что уже в следующем году мы пойдем в Калужскую область. Там есть люди, готовые поддержать нас и сразу влиться в эту историю. Есть мысли про Красноярский край. Но понимаю, что пока не готов морально.

— Каков алгоритм работы с подопечными?

— Единого алгоритма нет. Человеческие судьбы по кейсам не разложить. Поэтому у нас индивидуальный подход к каждому конкретному случаю. Перед тем как начать помогать, мы заполняем карту семьи, выясняем причины, по которым семья оказалась в сложном положении, и моделируем, что нужно сделать, чтобы она начала выходить из кризиса. Но бывает всякое. Кто-то может потом позвонить с претензией, что им обои не того цвета поклеили. Или что они сами посчитали, сколько денег мы потратили на ремонт их дома, и эта сумма, как им кажется, меньше сбора на нашем сайте, к примеру, на 20 тысяч. И они начинают требовать эти 20 тысяч себе. Но я спокойно к таким историям отношусь.

А сколько махинаций с материнским капиталом! Очень много желающих купить какой-нибудь сарай, обналичить этот капитал и, как говорится, пропить его.

По моим наблюдениям, после того, как государство стало стабильно выплачивать детские пособия, их получатели стали делиться на две категории. Одна покупает строительные материалы, одежду детям, продукты, а вторая часть (и немаленькая) пропивает их. Любой, кто работает в социалке, видит, что есть огромное количество людей, которые просто не работают. Я езжу по деревням и часто удивляюсь, почему у людей нет коров, свиней, а только бройлеры. Потому что за ними ухаживать не нужно.

— И что со всем этим делать?

— Есть у меня идея. Пока она в стадии разработки. Сделать большой социально-реабилитационный комплекс, куда сможет приехать семья в сложной жизненной ситуации, нуждающаяся в помощи. У нас уже есть для этого земля в Торжокском районе. Мне кажется, чтобы немного оздоровить атмосферу, было бы неплохо забирать семьи из той среды, в которой они находятся, и помещать в более позитивную среду. Конечно, если люди готовы и хотят начать новую жизнь. Если, к примеру, семья хочет заняться фермерством или каким-то ремеслом, то в таком реабилитационном центре мы можем подготовить ее к социальному контракту, поможем его получить и реализовать.

В центре можно будет развернуть что-то вроде чистой австрийской деревни с разведением перепелов или кроликов. Заняться сельским хозяйством. Мне нужно чем-то увлечь наших подопечных. Нужны рабочие места. Я знаю, что, если мы вырастим 500 тонн картошки, мне есть кому ее продать. Сейчас мы сталкиваемся с такой проблемой, что люди на селе уже не знают, как разводить кроликов. Навыки утеряны. Я считаю, что воспитание детей может быть только на основе личного примера. Когда ребенок видит родителя, который ничего не делает, — это самый отрицательный пример. Многие семьи нуждаются в том, чтобы их расшевелили. Хотя есть и такие, кого расшевелить невозможно.

— А надо шевелить, если вы видите, что не расшевеливаются?

— В любом случае надо пытаться. Шанса достоин любой человек и любая семья. Зачем мы заранее будем вешать ярлык, что эти — безнадежные «тунеядцы»?

— Немногие фонды готовы впрягаться в борьбу с зависимостями своих подопечных. У «Константы» консультации нарколога и работа с психологом появились почти с самого начала, а сейчас вы вообще выделили в отдельный проект «Паруса надежды» помощь родителям с алкогольной зависимостью. Почему для вас это так важно?

— Зависимости родителей — самая частая причина социального сиротства. Мы всегда действуем в интересах ребенка, а помогая взрослым, заботимся о детях и оздоравливаем климат. Наша услуга не столько в лечении от зависимости заключается, сколько в последующем сопровождении, психологической поддержке. Мы не можем запретить людям пить. Наша задача — в том, чтобы в семье не было угрозы жизни и здоровью, чтобы детей не бросали. Мы хотим, чтобы ребенок жил с родителями. Не надо внушать ему, что «мамка плохая, мамка пьет». Надо поработать и выяснить причину, почему она все время употребляет. Реабилитационный центр, как я его вижу, может стать такой экспериментальной площадкой для нашего проекта. Родители с зависимостью попадут совершенно в другую среду. Надо их протрезвить как следует, поговорить с ними. Чтобы муж с женой друг друга трезвыми увидели. Возможно, они вообще толком и не знакомы, хотя у них есть куча совместных детей. Нужно вложить здравое зерно им в голову, показать, что есть альтернатива, предложить начать новую жизнь. Если начнут жить хорошо и им понравится — в этом случае у нас есть шанс на успех.

— Вы говорили о том, что за десять лет лишились всех иллюзий. Поздравляю, похоже, не всех.

— А это не иллюзии. Мы уже очень много людей вывели из этого состояния. Какая же это иллюзия? Это реализация опыта. За десять лет больше двухсот семей прошли успешную реабилитацию по нашей методике. Стационарная реабилитация с полной заменой среды, мне кажется, даст еще более высокий результат.

Всегда что-то получается

— А случается разочарование, когда делали-делали, а ни черта не получилось?

— А такого не бывает, чтобы совсем ничего не получилось. И в бизнесе, и в любой другой деятельности. Что-то не получается так, как хотелось, но ты все равно развиваешься дальше. У нас в работе несколько крупных проектов. Что-то уже запустилось, что-то пока в разработке и планах. А это значит, новые сотрудники, новые гранты, рост оборотов, новые формы контроля за деятельностью.

— Это какие-то новые проекты?

— Мы выделили в отдельное направление проект «Кипрей» — помощь погорельцам и профилактику пожаров. Пожар — это кошмарная ситуация. В одночасье семья теряет все. Профилактика — это те самые печки, замена старой проводки, отопление, все то, что создает дома пожароопасную ситуацию. Предотвращение пожара — тоже способ профилактики социального сиротства. В этом проекте мы хотим опереться на сотрудников МЧС. Мы уже начали договариваться с ними о методике выявления таких семей. Строительными материалами нам готова помочь компания «Леруа Мерлен». Ее участие поможет увеличить в разы объемы той помощи, которую мы оказывали все эти годы.

— Вам не кажется, что благотворительные фонды все чаще берут на себя помощь, которую люди ждут скорее от государства?

— Ну, например, сгорел у семьи дом. Кто-то к родственникам уезжает, кому-то администрация помогает куда-то приткнуться. Но у государства резервного фонда нет. Мы помогаем восстанавливать дом, если там есть что восстанавливать. А представьте, что было бы, существуй госпрограмма, по которой всех, у кого сгорел дом, обеспечивали бы новым жильем.

— В Тверской области все сожгут свои дома просто!

— Именно. И как государство может эффективно заниматься этой проблематикой? Никак.

— Но разве это правильно, что у соцзащиты совсем нет никакого резерва для финансовой помощи в трудной ситуации? То, что сейчас есть, — единовременная раз в год и максимум до 5000 рублей — что на эти деньги можно сделать? Даже на ремонт печки не хватит.

— Вот и вы тоже про печки начали говорить много.

— Хорошо. Не про печки. Большинство подопечных «Константы» живут в сельской местности. С работой там очень плохо. Что делать?

— Переселять туда, где рабочие места есть. Помогать с жильем. В области много удаленных полузаброшенных медвежьих углов, где нет работы, нет детских учреждений, туда крайне сложно добраться в межсезонье. Но там тоже есть дети, и они нуждаются в помощи. Тогда мы помогаем с переселением. Мы такое уже не раз делали. Если у семьи сохранился материнский капитал, но его не хватает на новое жилье, мы помогаем получить помощь от администрации плюс объявляем сбор, добавляем необходимую сумму, и семья перебирается на новое место.

— Но вы же не можете решить жилищную проблему всей Тверской области!

— Не можем. Но это не значит, что не надо ничего делать. Человеку в богатом мегаполисе трудно объяснить, почему в области такой ужасающий жилой фонд, особенно в Ржевском районе, да и в других немногим лучше, почему люди живут в бараках. Потому что все это было наспех сколочено после войны, чтобы переселить людей из землянок, да так и осталось. В советское время их поддерживали в приличном состоянии, но сейчас уже все это жилье пришло в негодность. Последние тридцать лет в районах новое жилье не строят, потому что покупать его людям не на что. Конечно, мы жилищный вопрос не решим. Просто делаем, что можем.

— Наверняка вас знакомые не из сектора не раз спрашивали: «Зачем тебе все это нужно?» Печки какие-то, выгребные ямы, нищета и беспросвет…

— Я и сам себе такой вопрос задавал. Но я не представляю, как можно бросить людей, если ты уже взялся за дело.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!